Читайте также:
|
Низко нахлобучив мокрые шляпы, крадутся в дождливой мгле вдоль
посольского фасада два человека... Метнулись к входу, потянулась к звонку
дрожащая рука... Кто они?
Визитер первый: Нейгардт Дмитрий Борисович. Барон, сенатор, помещик.
Имения в Нижегородской и Пермской губерниях. Получил образование в Пажеском
корпусе в Петербурге. Личными приятельскими отношениями с Николаем П связан
был со времени совместной их службы в молодые годы в Преображенском полку.
Сдружились на пирушках, заполнявших гвардейские будни и праздники. Позднее
неоднократно получал из рук Николая назначения на должности. Служил в
министерстве внутренних дел, был градоначальником в Одессе, губернатором
нижегородским и екатеринославским. В этих должностях проявил незаурядную
жестокость при подавлении народных волнений. Не раз уличенный в
казнокрадстве и взяточничестве, лишь с помощью августейшего покровителя
выбирался сухим из воды. Представитель рода, вышедшего из Нассау и
"вженившегося" в русское дворянство; родная сестра Д. Б. Нейгардта была
супругой председателя Совета министров П. А. Столыпина. Это о ней писал
Витте после убийства Столыпина в Киеве в 1911 году: "Когда государь вошел в
комнату, где лежал Столыпин, она, как истукан, шагами военного подошла к
государю и сказала: "Ваше величество, Сусанины еще не перевелись в России".
Затем сделала несколько шагов задним ходом и стала на свое место".
Комментарий того же автора к эпизоду: "Но Столыпин погиб не как Сусанин, а
как погибали подобные деятели, употребляющие данную им власть в пользу своих
многочисленных родственников далеко не первой пробы... Он развратил
администрацию и уничтожил всякое достоинство Думы, обратив ее в свой
департамент ".
К концу последнего царствования Нейгардт стал сенатором. После
неудачных хлопот в Денежном переулке в 1918 году бежал в Германию, где и
окончил свою жизнь в Рейхенгалле (Бавария).
Визитер второй: Будберг Александр Андреевич. Барон, прибалтийский
помещик. Учился в петербургском Пажеском корпусе. Служил по ведомству
юстиции, затем по военному. Сопровождал Александра III в его приватном
путешествии по Австрии и Германии. Из рук последних двух царей шесть раз
получал назначения на крупные должности; в последней - главноуправляющего
канцелярией прошений на высочайшее имя - пробыл двадцать два года (с 1891 по
1913 год). Был вхож к Николаю, пользовался его особым расположением,
фактически состоял его политическим консультантом, участвовал в 1905 году в
составлении его манифеста о "даровании свобод".
В 1919 году Будберг объявился в роли политического советника у Колчака
в Омске, позднее перебрался к Врангелю в Крым. После поражения белых армий
осел в Германии. Там же оказался и его близкий друг Густав Кестринг, выходец
из Ганновера, он же тамбовский помещик, он же владелец магазинов в Москве.
Небезынтересный путь проделали в рейхе их сыновья.
Отто Ойген Будберг. В 1921 году вместе с отцом репатриировался в
Германию из района Пабажи-Саулкрасты (под Ригой), в середине двадцатых годов
вступает в рейхсвер. В 1940-1941 годах в составе 22-й танковой дивизии
вермахта в звании майора участвует во вторжениях в Бельгию, Францию, Грецию,
Югославию, Советский Союз. Участвовал в боях под Ленинградом в районе
Пушкина, способствуя разрушению тех самых дворцов, куда тридцатью годами
раньше его отец являлся с докладами к Николаю II. Будберг-младший -
непосредственный виновник разграбления в Пушкине Большого Екатерининского
дворца, организатор похищения из дворца известного "янтарного кабинета",
поныне не найденного. Совершил этот акт вандализма вместе с лейтенантом
Зольмс-Лаубахом, действовавшим по его приказу и под его руководством. 5
марта 1945 года Будберг был упомянут в сводке ОКБ (гитлеровской ставки) как
"герой" обороны Бреслау от наступавших советских войск.
Эрнст Кестринг. Как и Отто Будберг, родился и вырос в России. Учился в
Москве и Петербурге, владел русским языком, как родным, много ездил по
стране. Девятнадцати лет выехал в Германию, вступил добровольцем в
кавалерию, воевал на Восточном фронте. В составе кайзеровских войск
участвовал во вторжении на Украину в 1918 году, был сотрудником миссии при
Скоропадском. Во времена веймарской Германии служил в рейхсвере в звании
полконника. Дважды был германским военным атташе в Москве: с 1931 по 1933 и
с 1935 по 1941 годы, вплоть до нападения фашистской Германии на Советский
Союз. В течение шести лет из Москвы снабжал Гитлера всевозможной
информацией, сыгравшей немалую роль в его решении напасть на СССР. В годы
войны занимался на Восточном фронте формированием банд из всякого отребья. В
послевоенные годы, сидя в ФРГ на пенсии, данной ему Аденауэром и Штраусом,
занимается писанием мемуаров, в которых оплакивает неудачи нацистского
блицкрига против СССР.
Нейгардта-старшего генерал Татищев в свое время называл "немецкой
сосиской". Александра Будберга и его приятеля Кестринга-старшего Столыпин
насмешливо именовал "прибалтийскими торгашами". Те в долгу не оставались. В
письмах, дневниках и заметках не для печати, после революции попавших в
советский исторический архив. Плеве, Гире, Ламздорф и им подобные шипят о
"неприглядности" страны, к которой присосались, злословят в адрес народа, за
счет которого делали карьеру и сколачивали свои состояния.
Гирс и Ламздорф раз в неделю приезжали с докладом к царю. Являлись с
трепетом (Ламздорф по дороге всегда заезжал в Казанский собор помолиться,
"чтобы все хорошо сошло"). После доклада шли за царем в столовую, куда
обычно были приглашаемы; откушав, уходили, низко кланяясь. А уйдя,
предавались мыслям, о которых августейший наниматель не мог знать, хотя
иногда и догадывался. Иные же, кто близко наблюдал их, не обманывались
насчет того, чем они дышат. Ламздорф сам записал, что "дама, пользующаяся
влиянием, как-то сказала мне о моем начальнике: "Что вы хотите, уже сам по
себе облик г-на Гирса есть оскорбление для России"".
Многое в России злило этих слуг престола, раздражало, будоражило.
Втайне наемники ежедневно и ежечасно сжигали то, чему на виду поклонялись.
В своих записках Ламздорф называет возглавляемое им ведомство стоящим
"на зловонных берегах поМойки" (окна министерства иностранных дел,
помещавшегося в правом крыле здания Главного штаба, выходили на набережную
Мойки). Деятельность им же руководимого министерства он презрительно
определяет как "бесцветную и расслабляющую канитель жалкой дипломатии..."
Оценка ценностей русской истории этой категорией помощников царя сводилась к
отрицанию смысла и значения почти всего, кроме голой силы. "Ничтожным
предприятием", со ссылкой на Шиллера, рисуются Ламздорфу и упрочение русской
государственности, и сооружение Петербурга; даже созерцание памятников, мимо
которых он фланирует каждый день, не вызывает в нем ничего, кроме
раздражения и насмешки: "Когда я вижу фигуры Петра и Екатерины, покрытые
нечистотами, которые возлагают на их знаменитые головы пролетающие птицы,
мне их становится жалко". Единственное впечатление, какое вызывает в
министре "памятник великого основателя Петербурга", - это то, что он
"окружен скверной мостовой... собаки поливают и пачкают его снизу, в то
время как птицы с удобством располагаются на голове, с блеском носившей
императорскую корону".
Тот же угол зрения у министра на многое другое, включая оказавших ему
доверие хозяев и их отечественный персонал: если уж в таком месте служить,
записывает он, то лишь "с презрением игнорируя эту маленькую клику
паразитов... клику, которая по преимуществу составляет двор и круг
развратников и бездельников, называемый светом..." Брезгливо разглядывает он
и собственных коллег по правительству. Был бы хоть монарх как монарх, а то и
с этой стороны, пожалуй, утешиться нечем. Настоящей самодержавности царю не
хватает, вот что плохо. То ли дело был, скажем, Павел I - тот прямо говорил,
"что в России вельможа лишь тот, с кем он разговаривает, и лишь до тех пор,
пока он с ним разговаривает".
Министр злорадствует: "Не случайно же Готский альманах стал называть
императорскую семью Романовых домом Гольштейн-Готторпов" (1). И в самом
деле, "нужно уже не чувствовать себя больше Романовыми, полными хозяевами у
себя, чтобы прибегать к некоторым приемам, принятым за последнее время нашей
императорской семьей".
Очень раздосадован министр-граф умягчениями и послаблениями. Пора
защитить Романовых от самих Романовых. Отстоять самодержавие от самого
самодержца. Возродить в царском дворце дух и стиль такого великого человека,
каким был безвременно задушенный Павел Первый. В государственной своей
деятельности Ламздорф, подобно его предшественнику Гирсу, вдохновлялся еще
одной идеей, практически даже более насущной: спасти Россию от самой России.
Это означало: не допустить, чтобы Россия противилась германским
домогательствам; воспрепятствовать организации политического, экономического
и военного отпора кайзеровским притязаниям как в Восточной Европе, так и в
Западной.
Немецкое ядро петербургской внешнеполитической службы поставило своей
конкретной целью не допустить переориентации внешней политики с Пруссии
(Германии) на Францию; затормозить отход от традиций династического союза с
прусским двором; воспрепятствовать установлению близких, тем более
союзнических отношений с Парижем.
Каждый шаг России навстречу Франции группа Гирса-Ламздорфа допускала
крайне неохотно, всячески упираясь, хотя и этой группе было ясно, что
поворот в русской политике вызван слишком глубокими причинами, чтобы можно
было помешать ему с помощью даже самых хитроумных уловок. Тем изворотливей
действовала пронемецкая партия, восставшая против участия России в любых
комбинациях, направленных на сдерживание рейха. И тем активней подбадривал
из-за кулис эту группу в Петербурге сам Вильгельм, стремясь подбрасывать ей
подходящие аргументы. Наилучшим средством к этому он считал систематически
возобновляемые наступательные акции, которые, расшатывая, как ему казалось,
внешние позиции России, в то же время давали пищу оппозиции петербургских
германофилов, требовавших во имя блага династии уступок монархической
Германии повсюду и во всем. Не последнюю роль играли при этом сильно
разветвленные связи германской и австрийской дипломатических служб с
германофильскими кругами в Петербурге.
Гирс и Ламздорф внушали Александру Ш, что Тройственный союз, созданный
Германией, представляет безобидное образование, на которое не стоит обращать
особого внимания. Когда выявился курс царя и его правительства на сближение
с Парижем, они принялись чернить Францию, как не заслуживающую доверия. Они
запугивали двор мощью Германии, в борьбе с которой, по их утверждениям,
Россию ждет верное поражение; кайзера, доказывали они, надо умаслить, по
возможности ему не перечить. Они ссылались на экономические выгоды политики
уступок кайзеру, в жертву которой стоит принести многие другие соображения.
Убедившись, что сближение с Францией неотвратимо, группа
Гирса-Ламздорфа принялась втолковывать царю, что не следует связывать себя
формальным союзом; лучше, говорили они, зарезервировать для себя позицию
нейтралитета, чтобы в случае нападения Германии на Францию выступить в роли
арбитра. Пронемецкая группа рассчитывала таким образом прикрыть кайзеру
тылы, обеспечив ему благоприятные условия для нового военного разгрома
Франции. А когда, наконец, выяснилось, что невозможно предотвратить союз с
Францией, эта группа принялась настаивать, чтобы он был зафиксирован не
договором, а путем обмена нотами между двумя правительствами. И, наконец,
потерпев неудачу по всем перечисленным пунктам, она пустила в ход еще один
довод, перед которым, по ее расчетам, царь должен был спасовать. Она
доказывала ему, что противостояние рейху чревато революционным взрывом в
любом из двух вариантов: и в случае военного поражения рейха, и в случае,
если неудача постигнет Россию.
Показали свое искусство на поприще смешанной военно-дипломатической
диверсии и другие деятели того же клана фон-баронов, в их числе, например,
адмирал граф Гейден, начальник военно-походной канцелярии Николая II, -
организатор незаурядного подвоха, камуфлированного под реорганизацию
командования военноморскими силами. Возвратясь из командировки в Германию,
Гейден представил царю, в обход министра Бирилева, проект такой
реорганизации, основанной на использовании "ценного германского опыта" в
этой области. Проект был порочный: функция высшего руководства, которую
прежде выполняло одно лицо (министр), дробилась между пятью (министр,
начальник штаба, три командующих флотами), с раздельным прямым подчинением
каждого из этих пяти лиц царю; о последнем же заранее можно было сказать,
что координацию такого рода он не обеспечит, напротив, по выражению Витте,
"все спутает и собьет".
По просьбе Бирилева царь вынес проект Гейдена на обсуждение Особого
совещания, созванного в Большом Екатерининском дворце. С первых же минут
царь оказал давление на участников совещания, объявив во вступительном
слове, что проект составлен Гейденом с его согласия, им одобрен и намечен к
претворению в закон. Затем Гейден в своем пояснении подчеркивает, что он
переносит в Россию схему, "давно оправдавшую себя в Германии". Почти все
участники обсуждения высказались против проекта. Они показали, что схема не
только не годится для русских условий, но искажает и постановку этого дела в
Германии. Тем не менее, она была царем утверждена и введена в действие.
Последствия этой реорганизации для русского флота оказались в годы первой
мировой войны самыми плохими.
На тот же гейденовский манер поусердствовал в служении Романовым и
Петер Христиан Шванебах - другое достойное украшение бранденбургского
гарнитура царского дворца.
Это был, по характеристике Витте, "человек культурный, хорошо владеющий
языками, но легковесный и легкомысленный и к серьезному делу непригодный".
Отказывались работать с ним все, кто знал его: "ни один из начальников
Шванебаха не хотел иметь его у себя". Бесталанность же свою он возмещал
подхалимством во дворце, преимущественно "путем подлаживания к высочайшим
принцессам". Однажды за Шванебаха замолвил слово перед Витте сам Николай II;
в результате Россия увидела Шванебаха в должности главного государственного
контролера - в должности, по словам Витте, подходившей ему весьма мало, ибо
"с таким же успехом его можно было бы назначить и митрополитом".
На этом посту легковесный Шванебах нанес тяжелый ущерб стране. Хотя,
как отмечал Витте, "ни по своему положению, образованию или способностям
Шванебах не имел для этого никаких оснований, он вмешивался в дела, до него
не касающиеся и в которых он как будто не имел никакого понятия". Оказалось,
и "касаются", и "понятие имеет" - в меру того, что нужно ему было для
оказания услуг иностранным тайным службам. Тем более, что и должность
контролера была не такой уж безобидной: она открывала ему доступ к
разнообразным государственным секретам, он легко узнавал о проектах,
закрытых обсуждениях, не подлежащих огласке решениях.
В то время (первое десятилетие века) представителем габсбургской
империи был на берегах Невы барон фон Эренталь - сначала секретарь
посольства, затем советник и, наконец, посол. Во всех трех качествах
Эренталь поддерживал связи со Шванебахом. В Териоках, где находилась
загородная резиденция Эренталя, Шванебах был наиболее частым из гостей. Как
свидетельствовал впоследствии Витте, из рук Шванебаха Эренталь и получал
наиболее ценную для Вены информацию об обстановке в России: "Посредством
такой близости к Шванебаху Эренталь мог узнавать настоящее положение, в
котором находилась тогда Россия".
Эренталю удалось таким образом наладить конвейер шпионских донесений,
которые окончательно утвердили Вену в предположении, что "истощенная
дальневосточной войной Россия не в состоянии вести на Западе "активную
политику". Вывод (по словам Витте): "Пока Россия бессильна, другим странам
следует устраивать свои дела и делишки".
Одним из таких "делишек" был захват габсбургской империей Боснии и
Герцеговины. Дерзость, с какой Австрия решилась на эту агрессию, не в
последнюю очередь, по мнению современников, объясняется шпионскими услугами,
оказанными Вене Шванебахом. (Ему помогал в сборе и обработке информации для
Эренталя некий Шелькинг, бывший секретарь царского посольства в Берлине, по
выходе в отставку - сотрудник суворинского "Нового времени".)
После своего отозвания из Петербурга Эренталь занял в Вене пост
министра иностранных дел. "Благодаря всем тем картам, - писал Витте, -
которые раскрыли Эренталю в Петербурге г. Шванебах и его коллеги, Эренталь,
вернувшись в Австрию, принялся распоряжаться так, как будто России не
существовало".
Под конец посольской деятельности Эренталя, когда тот уже укладывал
чемоданы, Шванебах явился к нему на териокскую виллу с "прощальной"
докладной о внутреннем положении России, попросив по использовании переслать
документ для сведения кайзеру. И в дальнейшем Шванебах поддерживал такие
связи и с Эренталем, и с Вильгельмом II, продолжал посылать им информацию.
Личной мечтой Шванебаха было - провести остаток своей жизни в фатерланде, в
поместье на Рейне, что ему и удалось. Он сложил свои кости на кладбище
небольшого прирейнского городка как раз к тому времени, когда в России
вскрылась подноготная его поганой двойной жизни.
Живя в России, дыша ее воздухом, питаясь ее хлебом, Нейгардты, Будберги
и Шванебахи оставались чуждыми и стране, и ее людям. И без того неприглядное
ремесло ландскнехтов они до конца опохабили, преступив его стародавний
закон: кто платит, тому служишь. Плату принимали у одного, служили другому,
какового служения образчик и показал Шванебах. Холодным, безразличным
взглядом озирали они гигантскую панораму народных лишений и страданий, в
значительной степени их же соучастием вызванных. И если случалось им
произнести слово, оно было не словом сожаления или доброжелательства, а
призывом к еще большей жестокости, к еще более безжалостному воздействию на
чернь голодом и кнутом.
Шванебах и был в своем роде олицетворением идеалов и методов придворной
немецкой партии, образцом ее одновременного служения и нашим, и вашим.
(1) Приставка имени Готторпов подчеркивает происхождение последних
шести царей Романовых от Петра III, то есть от готторпского герцога Карла
Петера Ульриха, который в 1761 году стал русским императором. Готторпами
(или Гольштейн-Готторпами) именовали немецкую герцогскую династию, которая с
1544 по 1773 год правила в одной из трех частей Шлезвиг-Гольштейна,
разделенного между тремя державами.-Авт.
Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 50 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ТОЛЬКО ЧЕТВЕРО - ИЛИ ЧУТЬ ПОБОЛЕЕ? | | | ГЛИЦЕРИНОВЫЕ СЛЕЗЫ |