Сглаз и порча 7 страница

Ухта, 1996, ККА

Зубы все больше словами лецят. К одной старушке сходила, она мне слов дала, я легла и уснула. Иные на це’рёмушку берут слова зубные⁶⁵.

Иные говорят, на что возьмёшь слова, так то есть нельзя. А я на постно масло брала. Ватку обмакнёшь, положишь на зуб и дёржишь. Ц’ерёмушку [щепку] на зуб положишь.

Калитинка, 1993, АГО

[Как зубы лечили?] У нас тут раньше старушка была — заговаривала. [Умерла?] Умерла. Вот на че... черёмухи немножко заставляла погрызть. [Ягоды или дерево?] Дерево. [Она говорила что-нибудь?] Уж она... [не вслух говорила].

Калитинка, 1993, ДЕВ

У нас праздник, такая была Троица. Со всех деревень собирались на мосту^[43]. Раньше мост такой высокий был. Лет мне было двенадцать-три- надцать. У меня зуб болел, и так болел! И мы с братом идём, а я 1942 года, а он 1946-го. Тётки навстречу. А я плачу, и брат плачет. Тётки спрашивают: «Вы что, ребята, ревите?»

— Да так, мол, и так.

— Да вы зайдите в эту избушку.

Зашёл я в эту избушку. Огромная печь, стол, зыбка, лавка и бабка. Кого там, внука или внучку качает. Я зашёл: «Баушка, у меня зуб болит». Она говорит: «Садись на лавочку». Я сел. Она говорит: «Давай, что у тебя в карманах есть?» Я говорю: «У меня вот две сушки». — «Одну, — говорит, — положи, и вторую мне дай». Взяла она эту сушку, пошла за печку. Чего она там говорила? Не знаю. Пришла, половинку разломала, положила на то место, где зуб болел. Меня вот, как я сидел, и меня спать, спать, спать потянуло. Брат побежал на улицу бегать, а сколько я спал, не знаю. Часа два-три я, наверное, спал. Вот, представляете, как укол мне сделали. Онемело у меня всё. [...] «Иди, —говорит, — домой. Сними эту половинку. Приди домой, положь вторую половинку сушки. Если у тебя кровь пойдёт или носом, или как, то у тебя зубы болеть не будут». Сколько я спал дома, не знаю. Мать меня будит: «Сынок, сынок, ты весь в крови». У меня зубы не болели до пятидесяти.

Ухта, 1996, ЧАМ

Мама всё гоуорила, что она пострадала на зубы. А потом цыганка пришла. Соль взяла на кусочек, она склала, и как рукой сняло. [На кусочек] хлеба. Она на хлеб нашоптала.

Шильда, 1996, ГМФ

И чесноком мазали, и соль в зуб клали, и какой слюмы^[44] не покладёшь. Я и деготь кладывала, и мочу свою кладывала, только чё не клала. Пока не выдерну, всё равно болит. У нас, бывало, одна старуха заговаривала в нашей деревне, так надо, чтобы зубы были непошевелёны⁶⁸. [Как заговаривали?] Не знаю, ц’ё говорили, нам не расскажут. Там никому не рассказала. Там умерла, никому этого не передала.

Кречетово-Данилово, 1996, ШЛК

У нас в Волосове была бабушка, ей нету живой, хозяину моему бабушка. К ей всё время ходили — животы ладили. Вот, говорят, пуп стряхнул, вот чё-нибудь тяжёлое поднимут если чё-нибудь, вот, говорят, пуп стряхнул или пуп сорвал, называют. Вот придёшь — она гладит, гладит, и я бывала. Я работала на маслозаводе, нам приходилось страшно поднимать, по сорок литров бочки с молоком приходилось поднимать. Я не один раз у ей бывала, вот она гладит, гладит-гладит со всех сторон вот так вот. Разденешься до трусов, и гладит, гладит, потом завернёт пуп, иногда поставит со свечкой стакан на пуп, туда так и подберёт всё в стакан живот. Потом пойдёшь — всё, поправилось, не болит и ничего. [Она что-то при этом говорила?] Нет. Не слыхала я, чтоб говорила, но гладить вот гладила всё, гладила, гладила. Потом спину, ещё на спине вот так защипнёт кожу потихоньку. Вот тоже от кого-то от родителей, что ли, знала.

Каргополь, 2001, КАГ

[Бабушки как-нибудь лечили грыжу?] Я сам [её лечу]. Смотря какая грыжа, я токо могу пуповую. [Какая ещё бывает?] Паховая, пуповая [...].

[Нельзя рассказывать, как её лечить?] Ну почему нельзя, было бы желание. Как раз первый случай [лечения грыжи] очень неудачный у меня. Я думал, что парень надорвался, а, оказывается, он не надорвался, а, это самое, у него было... [Желтуха. ЕВБ определил, что у него желтуха только на следующий день после лечения, т. к. тот пришел к нему уже весь желтый. Поскольку ЕВБ лечил больного от грыжи, то лечение дало негативный результат, больному стало хуже.] На следующий день пришёл, я сразу же понял, что у него желтуха, потому что у него желтки были жёлтые-жёлтые, лицо жёлтое. [Почему вы не рассказываете, как лечить грыжу? Действовать не будет?] Нет, тут не наговор, не заговор, ничего тут, техническое такое.

Озёрко, 2001, ЕВБ

А бабушки лечили всё травами, травами. [Какими?] Они знают, какими, какая трава от чего. Травы, заговоры. Вот это вот было. У нас вот дединька была, дак у меня вот, не этот, а вот старший сын, ак он не спал ночами, во как зоря утренняя — он орёт дурным матом. Вечерняя зоря — солнце закатывается, да — он тоже дурным матом ревит. Я пришла, гоуорю: «Дединька, — это папиному брату жена, у нас всё „дядя“ и „дединька“ называли, — у меня вот Толя не спит, чё мне делать? Я вся измучилась, и в больницу снесу, в консультацию детскую снесу, скажут: „У вас много в грудях молока, вы его перекормили", — а он груди не берёт, как перекормила- то? Всё отцеживала, и не берёт». А она пришла, две ночи ночевала, уж чего она там с ним делала: я уйду на работу, дак ей оставлю, раньше ведь маленькие декреты были, всё — парень семнадцать часов спал после ей. Чё-то она пошёптала и всё. Гоуорит: «У него зоряница, — назвала, говорит, — у него утренняя и вечерняя зоря, зоряница», — называла. Всё, пошептала — и парень стал спать.

Каргополь, 2001, БПН

[А как старушки могут грыжу вылечить?]

[ИИЛ:] А так, слова старухи дают. [Слова дают?] Да.

[КМВ:] Словами, да.

[А не говорят, что пуповину хранили как-то?]

[ИИЛ:] Не знай.

[КМВ:] Да так уж его как будёшь хранить? С робёнком-то...

[ИИЛ:] Не знаю, я вот у меня у Витьки, как грыжа была. Тожо и вылезает, и вылезает пуп, вылезает и вылезает. Я там... жили мы в Мурманске, ну... пойду ко врачу, а врач и скажот: «Вы, — говорит, — мама, заклеивайте пластырем, ну крест-накрест». А купать начну — у его опять всё отцепилось, опять заклею на ночь. Только ночь, а на другой день начну, а у его вылезат, да вылезат, уже вот такой стал. Он у меня не плакал, а только: «Э-э-э-э». Вот кряхтел так, кряхтел так. А потом мне одна сказала, говорит: «Надо к бабушке — грыжа». Ну и врач-от говорила, что она, что у него, говорит, грыжа, у ребёнка. Одно яичко маленькое, а второе большое на мошоночке, мальчик, да.

[КМВ:] Бабушки лечат-те, слова знали, дак помогали маленьким.

[ИИЛ:] Вот, ну я бабке понесла, три раза сносила, деньги отдала, а бабка, она пила, придёт, другой раз по стенке идёт, а заговаривала. Она заговаривала так, что... Мне и говорит. Я... она... я и спрашиваю ей: «Бабушка, чего грызёшь?» Она: «Грыжу». Три раза это говорят. Я спрашиваю, она говорит, что грыжу. Я к этой бабке сносила три раза, а никакой пользы. Ничего не подействовало, всё вот так же у меня. Ну реветь он не ревил сильно, а только вот как: «Хэ-э-э», — кряхтел. Потом я к другой бабке, мне сказали, тут мы жили на Зелёной улице, а тут на Марата я понесла. К этой я носила в два часа, это надо в одну зорю ходить, это каждый час считается, как ну вот в два часа понесла в первый раз, и потом надо в два часа всё носить. И я дак ей носила три раза. Принесла первый раз, она его тожо вот так же сказала. Я говорю: «Бабушка, чего грызёшь?». Она говорит: «Грыжу». А у ей тут один зуб, как... бабка така неприятная, пришла, как Баба Яга, она тут так её покусала, что синяки, что синяки на это, тут, на лобочке, тут да и тут, на ножках-то. Думаю: «Ой, отец придёт теперь с моря», — а Миша у меня, покойничек, ходил в море. Думаю, придёт, дак скажет: «Чё парня-то это ты всего, где изуродовала?» Думаю, а и он вскоре тут должен был прийти. А... спросила я первый раз, я принесла, она его вот за... погрызла-то тут вот, да и попоила с каких-то камешков. В ковшичке, и чай только пила из самовара бабка. Не... то дочка да внучка была, она с ними не пила. Спала на кровати, и на ейну кровать, кто ребёнка принесёт, дак на ейну кровать. Я принесла, она положила, из этого ковшика взяла воды, а там пять камешков. Чего-то она пошептала, вода как будто шипела. Она попила этой водички и его забрызгала, а он у меня как закричал, да закричал. Думаю: «Ой, да беда бедная». Она говорит: «Ну, будет жить. Я тут, —говорит, — будет жить». А родился он у меня мёртвой. Тоже так куда-то унесли, а там хлопали, хлопали, что... чтобы он ожил-то. А он у меня ожил. Ну вот. А потом принесла домой, он у меня шесть часов спал после этого. Это, видишь, по крови бабка. Страшна така вот, така, как Баба Яга. Худая, сухая, один зуб здесь, я первый-то раз принесла, думаю: «Ой, какая бабка-то». Ну вот. К ей все ходили. Она очень детям помогала. У ей, видишь, были слова божественны. Он уж у меня был крещёный. И были небожественны, которые ребёночка принесут и некрещёного. Она тожо [...] давала слова. Ну а потом... три раза я носила. Иду, сестра идёт, котора, ну, по нашему участку, медицинска-та: «Ой, Витеньку-то куда мама сносила?» Ну, знали, куда носят, что бабка эта лечила. И потом у его стало... пуп-от уж такой был здоровенный. Думаю: «Ну-ко, парень, пуп-от какой». Потом стал вытягивать, вытягивать и всё. И в мошоночке и яички наладились. Одно было как горошинка, а другое чуть побольше. А потом стали ровные. Три раза я к этой бабке сносила, и всё прошло. И вот... Вишь, какой умный, он у меня врачом глазным, уже не одну диссертацию защитил.

Калитинка, 2001, ИИЛ, КМВ

Есть и люди грыжу заговаривали, есть и всяко. [А как?] А грыжу не знаю. [А маленьким детям не заговаривали грыжу?] Их моют в бане... эта... женщина тут одна знает, их моет маленьких, это моя сноха. Вот она моет детей, она и заговаривает грыжу у детей. Ой, она от матери научилась. И вот у неё две дочери, а одна переняла от неё, младшая, а постарше — нет. Вот у старшей недавно... ей уже правнучка родилась, она ездила в Воезеро мыла, а вот младшая дочка, Тамара, в этом живёт, в Октябрьском... ну, в Устьянском районе — та сама уже моет, та научилась от матери. [В каком районе?] Устьянском, посёлок Октябрьский, еённа дочь, вот та моет, от неё, от матери, научилась. Ну уот. [А как она моет? Она что-то ещё делает?] Да, она делает. Вот она и моих ребят-то всех мыла. Вот это мы снохи с ней. Вот и родишь и... Первое — это вот три раза надо вымыть... Три раза баню топишь и она приходит, берёт яйцо и забыла ещё чего, а, деньгу... денежку. Воду... воду делает, чего-то на воду-ту шепчет, вот слова, много тут, длинные слова, и вымоет потом. [Это только от грыжи?] Не только, ото всего, от грыжи и ото всего. Она как-то моет, моет, как сказать, бабит. При... вот маленьких ребят она моет. Её даже в Мошу возили, в Воезеро вот многие возили. Она хорошо... Она моих ребят мыла, что я говорю. И даже вот у малого сына даже внук родился, дак и внука пришлось мыть.

Мыла она. Тут приезжали с Архангельска, жили у меня, и она, тут бани топили, мыла. Вот от неё, между прочим, помогаёт, у мня вот три парня, и ни у одного грыжи не было. Особенно у парней чтоб грыжи не было. А то бывает мошоночная и всякая... паховая. [Сколько всего грыж бывает?] Ой, очень много, их много грыж, я-от забыла сколько, но не знаю, много грыж. Так ведь у животных тоже грыжи бывают, и у человека, и всё, и... много грыж.

Мехреньга, 2005, БЛМ

[Лечение детского крика.]

А она вот тут — ребёнок поплачет, поплачет, чужается, а она в подпольные двери, ну, у кого есть, дак она вот возьмёт ребёнка, на подпольной двери повалит, но, в одеяльце-то, и сама шагает три раза: «Чем мать родила, тем мать лечила», — вот туда шагнёшь, опять оттуда, опять: «Чем мать родила, тем мать лечила», — туда и третий раз, так вот.

Ухта, 1996, ПЕК

Бывает, это люди нехорошие, вредные, злые таки, хитрые. У меня бывал слуцяй. Пришла одна старуха, я качала девку-ту: «Ой кака девоцька-то, хорошая, спокойная, спит-то». Эта старуха ушла, да у меня девка взяла, всё ревит да ревит. Мы с мамой сидили кацяли: до полуноц’и она сидит, а с полуноц’и я. Мне сказали: в байну сходи, головёшку возьми да положь под подушку, дак не будё реветь. Я сходила, сделала, принёсла — нет, ничёго не помогает. Потом пришлось сходить мне-то к одной старушке, она дала слов на воду. Она мне дала слова, я пришла, говорит: «Намой ей». Я пришла, этой водой намыла, и прошло всё. На подпольных дверях она нашептала, сказала: «Пойдём, ни с кем не разговаривай».

Архангело, 1995, МЕА

[А если ребёнок захворал?] Ну, к бабушкам водили. [Рассказывает, как на Урале заболел сын.] На конях поехали, приехали к этой бабушке: «Бабушка Катя, уот так и так, у нас уот парень, никак, ничего, плачет всё по ночам». Она и взяла растительного масла, чего... и в бутылочку маленькую налила, чего-то уж, наверно, наговорила, его всего смазала маслом этим растительным, и нам ещё там осталось, ещё отдала, говорит: «Езжайте домой, ни с кем, кто встретится, ни с кем не говорите, не здоровайтесь, ни с кем не говорите, приезжайте домой, тихо в избу зайдите». Ну ладно. Мы никого не встретили, домой пришли, уот, перед тем как спать, ещё взяли его ваткой и этой, маслицем, всего его вытерли, и потом лучше стало парню.

Ухта, 1996, КВГ

[А с угольков грудного ребёнка не мыли?] Дак я тебе и говорю: если которые старушки моют, они и веничек такой вот, метёлочку такую, берёзовую... не такую чтоб метлу, чтоб хлёстать, а там несколько прутышек, вот, тоже моют на этом на шаске^[45] у печки, и вот этим... какие-то слова приговаривают, по спинке водят, и приговаривают. Когда мыла эта, Лопатина Катя, вот Светлану. Светлана такая была беспокойная... ночью особенно дак не было спокою. Дак потом [позвала Катю]. Она пришла, мы водицьки наладили, она это-то всё, что-то она всё собрала, что знала... Ну вот, эту водичку... там пощупала — тёплая — водичку. Ей сначала помыла головушку, потом положила на эту, на руку, и вот поливала этой водой, а вот какие слова говорила — я уж не знаю. Вот, по спинке, на спинку она пополивала, потом повернула на животик, это всё пополивала... А она не купала в этой воде, она только поливала. И завернула, и вот — Валя не даст соврать — и она спала всю ночь, дак мы думали, она умерла. Всю ноцьку проспала — не проснуласи. И потом она стала спокойнее. У ней, оказывается, были, эти, шчетины.

Ухта, 1996, РЕН

Вот в 1949 году она [бабушка] вылечила у начальника милиции [в Свердловске] дочь. У него деушка орала день и ночь. У неё столик такой был. Она делала такое тесто, раскатывала, ложила ребёночка на спиночку и начинала катать^[46]. Вот она сходила к ним, сделала ещё два раза, и ребёнок спал день и ночь.

Ухта, 1996, ЧАМ

Вот я помню, вот у меня первый сын... Отец как придёт в двенадцать часов, [... ] он придёт отец домой, он заорёт, ночью заплачет, плакал, такой был неспокойный, водливой, как у нас говорят. Водливой — водиться надо с ним. Отец сделал ему топорик. Деревянный. Деревянный сделал топорик, вот ло- жат под подушку. Ложили. А что говорили-то? А: «Вот тебе топорик, руби, но нас не беспокой, не шевели». А девке, как девке, так делали прялку. Из лучины топориком он делал [...]: «Вот ты пряди, а не беспокой, не шевели».

Нокола, 1997, КЕА

У меня родилась первая девочка, и она так плакала, ну день и ночь, я думала, не знаю, говорю, чё и сделать с ней. И пошла — раньше называлися скрытные. Допустим, вот, она ушла в монахини, и она сказала себе, дала обет, что век свой будет в монахах, а монастырь-то разорили. И дала обет себе такой, что пойду в Каргополь пешком. Ходила в год раз, когда тепло было. И говорит: «Покушаете вот когда, поужинаете, я, — говорит, — вам подскажу, чего делать». Но, мы пригласили её к столу. Покушали — тогда- то начинали жить хорошо, после войны-то. И она говорит: «Помойте все ложки и напоите эту девочку, что кушали ложками, с ложек этой водичкой». И как руку в дело. Девочка стала лучше. Мы через марлю пропустили и дали водички^[47].

Кречетово, 1996, БВА

Вот когда люди приходят, первый раз заходят к человеку в дом, поглядит вот на ребёночка. Мне свекровка всё время говорила идти под умывальник и три раза так помыть ребёночка, только лицо [чтобы не сглазили].

Кречетово-Медведево, 1996, МНД

Ночью вот есть ребятишки спят, спят, да и подскакивают, заорут, так она [свекровь информантки] какую-то молитву тоже давала. Даже не читай. Вот эту молитву перепишут, под подушку положат, и то лучше спит.

Кречетово-Медведево, 1996, МНД

Вот было-от, если перепугают ребёнка, так его глаза поведёт и всего, врачам не вылечить. [Мама информантки лечила]. Тоже на заре вот взяла, а раньше хлеб пекли, скатертью закрывали-то хлеб, вот есть хлебна-то скатерка, есть ещё из-под хлебной муки мешок, ну, мама говорит. Это все принесли. «Я, — говорит, — ребёноцька обмыла...» Там со словами... И ей склала этот мучной мешок и скатеркой завернула хлебной. Если поладишь слова, он сутки проспит. И под икону повалила, и он спал. По три зари вот так вот сделала...

Кречетово-Дуброво, 1996, ЖОП

Если там человек придёт, а потом ребёнок беспокоится. Вот у меня свекровь его обмывала [ребёнка] со скобы. Три раза. Со стола вот как-то мыла. Чего-то «Как стол стоит, так и Алёшка спи». Четыре ноги там чего-то было.

Кречетово-Данилово, 1996, И

[Дети маленькие плачут, не спят.] Бывает с ветру, с глазу приходит⁷². Уц’или нас — я своим ребятам дак опускала угольки на воду. Беру миску воды, уголёк-от там, перекрещиваю тим угольком [воду]: «С людей пришло — на люди поди!» — и опускаю. [Другим углём:] «С воды пришло — на воду поди!» [Третьим:] «С глазу пришло — на глаз поди». Вот какой уголёк если... и зашипит, если с чего пришло. [Горящий уголь?] Нет, и вода не го- ряцяя, так, холодная, и уголёк так, простой. Если вот с глазу, с людей так зашипит, а если с воды, так с глазу не зашипит, а с воды зашипит. Мыли этой водой. Обмоем и пить давали. И вот мыли ещё: в рот воды наберёшь и ц’ерез скобку. Изо рта на руку и мыть и вот это дело выведёт. [Потом] выплёскивали воду на улицу.

Евсино, 1996, БЕА

У меня первый сын рос, он до ц’его глазу боялся, он у меня был такой полный мальчишка, хороший. Пришла соседка: «Ой, Славик, какой ты

большой, хороший!» Надо менее всего не думать. А я такая мнительная — подумала. Вот я сутки не могла ниц’его с ним делать. Господи, Боже мой, цего я только не делала. Парень [парня] ломает, ломает. Вдруг мама едет: «Чего ты ходишь с ребёнком, ночью не спишь?» Я говорю: «Мама, делай воду». Она умела делать воду, надо три камешка или три уголька: от ветра, от людей и от Бога. И вот надо наговаривать на эти камешки. Который камешок от людей пришёл, от людей тебе пришло, на этот камешок загадала, он даже нац’инает шипеть немного. От Бога так и от ветру. Вот у меня мама очень воду делала хорошо, много лечила детей и меня саму лечила. [Тот камешек, от кого пришло —] он немножецько зашипит. А потом, цьто с этой водой: напоят тебя, намоют, скатят^[48] полностью и чтобы ты уснула.

Евсино, 1996, РМВ

[Если ребёнок кричит, что делали?] Ну, тут ведь слова давали. Некоторы старушки знали ведь это дело, слова. [Грыжу] старушки заговаривали. Как она [бабушка] раньше столы, вот все четыре угла у стола обмоет, допустим, там, в ковшик. Возьмёт воды в ковшик и из ковшика-то этой водой вот обмоет все эти четыре-то угла у стола. И вот этой водой мыла ребёночка; помоет, выкупает, и он спать ляжет, уснёт. [Что-то она говорила при этом?] Ну, так какие она слова говорила, но я этого не знаю, слова какие она говорила, не знаю. И только надо было обязательно, чтобы на зоре, или на утрешной, или на вечерней зоре. И три раза чтобы это делать. Вот тогда он был спокойный. [Что делали с водой, которой мыли ребёнка?] Выливали, наверно.

Архангело, 1995, ПАТ

[Что делать, если ребёнок плачет, не хочет спать?] А вот у нас вот этот Лёня был, он тожо ревел, так мы тут чужих старух звали. Вот одну старуху звали, она мыла в бане, не помогло ниц’его.... Мишки Петухова мать. Ниц’ёго не помогло. Говорят, надо ещё, чтоб крови однакой был. Кровь од- нака чтоб была. Шобы вот который ц’ёловек ц’ёрный [имеются в виду волосы], так ц’ёрный, а белый, так говорят, та кровь приставае^[49]. Так вот мы её звали [старуху], так она мыла у нас два раза в бане. И лучше не стало. А вот потом другую старуху звали, потом луцьше стало. [Куда выливали воду после такого ребёнка?] Не знаю, не видела, я не ходила в баню, как они мыли, я не знаю. А так, так мы сами-то что ведь [сливаем на пол].

Архангело, 1995, РАА

[Как от сглаза лечили ребёнка?] Случай был, у меня внучку привезли, внучка у меня была бела-бела-бела. Набело бела^[50]. Ещё она небольшая была. Я ходила на ферму, а у меня была мама. Она пошла к соседке, а родители уехали, она пошла к соседке, а ещё соседка была — две старушки. В общем, ей, наверное, сглазили: «Ой, какая белая!» Я пришла с фермы — их нет. Я и пошла, знаю, где они. А мне мама сказывает: «Ой, Анюшка, гляди, Светушка-то запеклась». Погорела, дак запеклась, головушка покраснела, сама вся покраснела. Я пришла, у ей температура. Обсудила [внучку с соседками], как попало — вот тебе и обсудила. Нельзя ходить было к тем старушкам. Потом мама взяла да через порог ей головушку намыла. У меня во втору половину [избы] был порог. А она взяла водушки, на водушке что-то поговорила и ей всю намыла головушку. [Мать была с одной стороны порога, а внучка — с другой]. Взяла лоток и помыла ей всю головушку. Тожо через скобу моют.

Архангело, 1995, ШАФ

[Есть такое заболевание —родимец?] Родимец —это болесь такая. А вот такое тело сделается синёе — вот это и назывался «родимец». В основном на спине, вот так. Такое оно там как выжатое сделается, синёе тело. Это тоже болесь какая-то. Вот, допустим, у ребёночка, он не можот спать. Ничего, плачет. Вот, допустим, у меня, у одного внука было так. Так я его и носила и к старушкам, и в больницу. В больнице решительно отказались, что «нам ничего не сделать с ним». Вот если только что там по медицине можут вылечить, там вылечат, а не можут, уже ничего не сделать, значит. И сказали к старушке сносить. Тож мы носили к старушке. Но ничёго. Старушка прямо сказала: ничёго у вас не будет из этого. И помер. Помер тот у нас ребёночек. Така синяя стала вся-вся-вся. А вот у взрослых дак я даже не знаю, бывает ли, нет такое. Это уж детска, по-моему, болесь. Он родится с такой болезнью, наверно. Не наверно — точно.

Архангело, 1995, ПАТ

Одна у нас там... Две — бабушка и мама — были женщины. Так брали работницу, она у нас жила, и что-то с ней сделалось. Шла вот к Елизарову да всё вечером, там оттуда и кто-то вышел, говорит, в двенадцать женщина ли, мужчина такой, говорит, мохнатый да за руку, говорит, меня-то взял, такой мохнатый да фукнул в лицо мне — она пошла, как будто ненормальная пошла. Вот мама ей повалила на лавку или на пол, уж не помню, и положила вот полотники раньше большие были... деревянные... [Посудина?] Да, мама положила эту полотницу и скатерть на неё накинула... чтоб она успокоилась, не тряслась.

Кречетово-Дуброво, 1996, ВАА

[РАЭ рассказывает про женщину, которая спускала икоту:] Так её потом выслали. Ну вот она что людей портила, да, вот эта женщина. [А они могут портить?] Да, как нет? Вот эту икоту-то на людей-то и наделают, что, как лягушка, квакает вот в этом [показывает на грудь] месте. Вот её выслали из нашего района, из Пинежского, и судили ведь это.

[РЕН:] За это дело ведь потом стали строго, дак они и стали побаиваться. Очень строго, как человека испортишь. Может быть, ей что-нибудь и выпоили в чём-то.

[РАЭ:] А как же, чай, пригласят тебя, откуда ты знаешь, чем, чего у тебя на душе, а ты, может, уже с ней чего-нибудь, какие-нибудь стычки были или чего-нибудь. За тем же, может, чаем... [Т.е. на чай могут передать?] Да, а чего? Через чай, или пообедаешь... Она слова может наговорить на пищу да на чего-нибудь. Вот и будешь, потом придёшь домой заболеешь.

Ухта, 1996, РАЭ, РЕН

МАГИЯ В ЛЮБОВНЫХ И БРАЧНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

Своевременное вступление в брак имеет для традиционной культуры принципиальное значение. Считалось, что парень или девушка, достигшие брачного возраста и не женившиеся/не вышедшие замуж, нарушают общественные нормы, и потому в ряде регионов они даже подвергались ритуальному осуждению или осмеянию. Если старший ребёнок в семье не мог вступить в брак, он тем самым обрекал на безбрачие и своих младших братьев и сестёр, поскольку было принято жениться и выходить замуж по старшинству.

В контексте перечисленных выше особенностей применение магии в любовных отношениях и семейной жизни имеет особое значение. К ней прибегали как собственно для обеспечения себе взаимности со стороны возлюбленного/возлюбленной в случае неразделённой любви, так и третьи лица, чтобы соединить или поссорить парня и девушку (мужа и жену).

Приворотные обряды часто разрабатывают мотив сухоты. Заговоры обращаются к различным персонажам (например, к ветрам, Богородице, архангелам) с просьбой внести сухоту (или стрелу огненную) в сердце её избранника. По поверью, в таком случае человек, на которого направлен обряд, будет мучиться (гореть и сохнуть) без того, от чьего имени совершён обряд. Некоторые тексты акцентируют внимание на жизненной необходимости привораживающего для того, кого привораживают: «Как рыба не может жить без воды, так бы и мой милый не мог жить без меня».

Особые магические качества приписываются менструальной крови. Поэтому распространённый способ присушить парня — добавить несколько капель менструальной крови девушки в питьё (в вино) и дать ему выпить. Этот способ считается очень опасным: парень может тяжело заболеть или даже умереть, что указывает на специфический характер страсти, вызываемой магическим способом: она сродни безумию. Потому со

стороны привораживаемого любовная магия воспринимается как вид порчи, которую необходимо снять. С этой целью используются отвороты — магические способы избавиться от повышенного внимания к себе лиц противоположного пола. К ним же прибегают и третьи лица, желающие поссорить влюблённых или супругов в свою пользу. Действия и тексты, направленные на то, чтобы вызвать у влюблённых или супругов взаимное или одностороннее отвращение, напоминают способы наведения порчи вообще, однако в них присутствует устойчивый мотив совмещения несовместимого: кошка и собака, черт и чертица, два предмета, несоединимые друг с другом (косяки двери) и т. п. Тексты сравнивают эти несовместимые явления, проецируют на взаимоотношения между людьми: «...Так бы раба божья имярек с рабом божьим имярек дрались и кусались».

Роль колдуна в собственно любовной магии не выражена особенно ярко: к знаткам обращались за помощью, но знания в области любовной магии были широко распространены и среди людей, не считающихся колдунами и знахарями. Любовные заговоры встречаются достаточно часто и в рукописных сборниках — тетрадях с заговорами, которые туда списываются на всякий случай. Однако особое значение знатки приобретают в ходе свадебного обряда, присутствие на котором знахаря/колдуна считалось обязательным.

Согласно народным верованиям любая минимальная помеха при проведении свадебного обряда непременно отразится на последующей семейной жизни молодожёнов. Именно во время свадьбы жениху и невесте легче всего причинить вред: во-первых, в этот момент они наиболее уязвимы для сглаза и порчи, а во-вторых, на свадьбу всегда приглашается большое количество гостей, некоторые из них могут таить обиду на молодожёнов и желать им зла. Поэтому присутствие на свадьбе знахаря, который бы мог предотвратить порчу, считалось почти обязательным. В рассказах о порче на свадьбе упоминается несколько категорий людей, которые не желают, чтобы молодые жили мирно.

Прежде всего, это обиженные девушки и парни, чьи избранники вышли замуж или женились на других; они могут навести порчу из чувства мести сами, или это сделают профессиональные колдуны по их просьбе. Исполнитель в таком случае не важен, поскольку значение имеет только производимое действие, а способы порчи, которыми пользуется специалист либо профан, не различаются. Магические действия направлены на то, чтобы причинить сопернику физический ущерб (навести помешательство, болезнь, паралич, лишить половой силы) или вызвать отвращение к супругу, которое приведёт к постоянным ссорам, побоям и, возможно, в конце концов к распаду брака. Для того чтобы нейтрализовать колдовство, нужно прибегнуть к помощи другого колдуна. Часто это оказывается невозможным, и жених или невеста остаются испорченными на всю жизнь, либо вскоре после свадьбы умирают.

Дата добавления: 2015-10-24