Сглаз и порча 5 страница

по очереди] Мезенец, ну вот, указательный, этот... средний палец, указательный: «...так у рабы или у раба Божьего... нет на белом теле чирью, вереду...» — а раньше, в старину, назывался... веред, не чирей, этот, а веред. А теперь-то фурункул. Ну вот: «...так и у раба... или там, у рабы... нет места на белом теле... Чирею, вереду там, что... Засохни, завень⁵⁰, как чёрный уголь. Моим словам ключ — аминь». Вот так перекрестишь [крестит ладонь безымянным пальцем]... и всё. Ой, сколько я людей в этих... этим вылечила! Ой... А ой-ой, как я помню... Помню, у одного, у мужика, у пастуха, уж он... пожилой был, и шо у него случилось дак... У него... вот, было вот... вот... здесь всё, и тут всё [показывает у себя вокруг пояса и ниже]... а я же молодая. А мужу-то говорю — как... А он уж больше ходить не мог, и ничё- го. Я говорю, вот так и так, жена просит. А он говорит: «Что особенного- то? Поможет — сделай». Помогло ведь... И все-все-все... много-много-много... вот токо я вот это умей, теперь вот токо розговариваю, об этом [смеётся]. [А что вы тогда сделали пастуху?] А? [Что вы сделали?] Пастуху зачертила. Всё. Всё — всё, сколько у него было, всё зачертила, у него больше никогда не появился. [А что у него было?] Чирьяки Чирьяки [Чирьяки?] Да- да, вот эти чирьяки, вот что и в армии бывает, вот их вот заливает, ребяток. В армии бывает... Вот так. А у меня передано... сыну одному. «Мама, боль- шоё спасибо. Я ведь только этим и спасался». Вот так. [Передано, вы говорите?] Да, передано было. Вот так... Я не знай, может, и оно было, он, ну как-то, чего-то есь, я [и не знаю]. И такой же... заговор я от диатез. Вот. Простой диатез. Вот... десять ростила, и вот... у одного ребёночка было. Но. Шо такое, никогда не бывали щёчки красны. А тут красны. Медик пришёл, я говорю... я говорю: «Вера Ульяновна, никогда-то у меня ни у кого не бывало, а тут шо такое?» «А это, — говорит, — диатез». Ну вот, она сказала, шо, мол: «Я завтра тебе чё-то принесу». — «Не носи. Придёшь через три дня, и диатеса не будет». Всё. Вот то... точно так же. Этот... А одна девуш... вот помню, в больницу... [А вы что-то сказали, когда диатез?] Ну а вот... Да... вот так же чертила, чертила, вот так же чертила вот это диатез. [По часовой стрелке?] Да, вот так [показывает по часовой стрелке]... вот так вот. Этот... сколько краснины захватила, так же всё. А... [А сколько раз надо было?] А если... так, если поможет, дак один... раз, а если не поможет, дак можно и не один раз зачертить будет. А помню... где... в больнице я лежала, с ребёнком дак, девушка пришла. Это... привезла ребёнка, уже она с Мо

сквы привезла. С Москвы. Ну вот... дак у него такой диатез-то дак, вот как у рыбы чешуя. Вот такой уже весь. Ну в шо... Ничего, говорит... Ну, опять, говорит, давай, говорит, мазь, или то да друго. Я говорю: «Вот шо, девушка. У тебя зубы есь, всё есть, ты молода, вот сделай то, что я тебе напишу на бумажке». И она делала, и пока она лежала, это всё очистилось, Угу, кожа стала такая зажаренькая, врачиха придёт: «Ну и как помогло вот лекарство вот, ну вот как помогли уколы!» Вот как помогло вот... В Москве ничего не могли придумать. А вот ту... Ну вот... я говорю, я когда уеду, ты тогда токо скажи, а если у ней появится такоё, пусть она ко мне придёт. Угу. Помогало очень. [А какие слова для диатеза?] А? [Какие слова?] Да эти же, эти же, эти же, эти же, эти же, эти же. Эти же [На все, что угодно?] Эти же... Вот даже взять лишай, лишай, лишай. Те же. Одни и те же слова. Вот я помню у меня ребёнка клюнул кукушонок, они нашли кукушонка, и вот он клюнул вот сюда [показывает рядом с глазом]. А сколько у этого кукушонка грязи на этой... на этой... в клюве. У него получилось заражение по всему... на лице. На головы... всё применили. Остатки, говорит, ну что, сделали переливание крови. Ну... а шприц набирали кровь, и обратно выливали. Ну вот... Ничего. Остатки Вера Ульяновна мне говорит: «Примени своё колдовство. Примени. Если уж это не поможет, всё», — говорит. Ну вот... всё сделала, всё очистилось. Вот я говорю: «Я только ничё не могу... не умею, вот такое-то дак умею делать. Угу. Вот...» [Вы говорите, зубы нужны, чтобы заговаривать?] А вот когда заговариваешь, дак зубами... закусывай, и всё. [Закусывать?] Вот зубами закусывает, зубами. Во... у меня нет зубов-то. [Делает движения ртом, будто кусает]. [То место, которое болит?] Нет, чуть... чуть... ты сделала вот это, да? Угу. Вот сделала, и закусывай зубами. «Как... нет на белом теле места чирею, вереду и всякой нечисти, так и у рабы Божьей или рабы... нет... нет это-то... засохни, завяни, как чёрный уголь». Вот... и заделай вот так вот зубами дак всё... [Чавкает ртом]... так. Щёлкай. [Просто ртом?] Щёлкай. Да, зубами-то щёлкай. Щёлкай. Зубами. Зубами-то щёлкай. Поняла? [Когда говоришь, щёлкаешь зубами?] Нет, ими уже когда закончишь. Закончишь когда. Вот так щёлкай зубами, и всё. [И сколько раз?] А уж сколько раз, один раз токо, и два, или вот так... Вот я... в аптеке была, женщина тожо, разговорились с женщиной. «Ничё вот я не могу сделать». Ну вот... Я говорю: «Молодая, вот я тебе напишу, и сделай сама». И позже мы встретились с этой женщиной через пять лет. Ну вот... я ведь... она: «Большое вам спасибо. У меня теперь уже трое детей, и чуть маленько, я это... больше никуда не хожу, и всё... делаю. Вот токо, говорит, шо очень помогает. Очень-очень. Всёго вот... всёго придумыват. А теперь вот нет бабу- шок. Ничёго... А вот эта бабушка, от котора... там, на краю живёт, дак с де- тями, у ней вот такоё было, шо... ребёночек беспокойный. Очень беспокойный. И ей вот этого ребёночка принесут, она только... в руки ёго взяла, она уже чувствуёт, шо что с ним есть. И вот она... помоет там его, ага, если легче не будёт... приходи второй раз. У меня сноха тожо ходила туда... и вот она помыла, всё... Ну вот: «Второй раз, — говорит, — Оля, придёшь», — ещё он ей... живут там... в Корякиной. Ну второго раза не понадобилось, парень спал, как убитый. [Плохо спал ребёнок?] Вот она... я не знай, чего она делает, но токо она взяла в руки. Вот... она уже чувствует, шо что-то есть. Вот теперь токо разговариваю, было две бабушки, да я тут. Ну вот. Вот так... А... в тот раз вы приходили, да? Не приходили? Не две девушки приходило? Ещё тут кто есть у вас там? [Здесь были мужчина и девушка.] А? Я не знаю, выходила внучка. Ну вот... Дак я говорю, я не знай, чего им надо? Я, говорю, не жила, а в то время, дак и такого не было, от когда вот я там... в райцентре жила. Ну вот уж когда на периферию приехала, ну вот, да дети пошли, ну вот... Так тут уж всё могу применить. Все гости... вовсе шо бы ни сказали, всёго... всё делаю сама. Ну вот. А это очень. Говорю, хорошо. Все вот эти внучата, прибегают: «Бабушка, бабушка, почерти». Ну давай, бабушка почертит, и бегите. Угу. Вот так. Так шо... а вот брат у меня, родной брат, я ему зачертила, он... как говорится, пришло не по крови. [Не по крови?] Да. Пришло ему не по крови. Ну вот. [А что это значит?] И а... не приняло. Угу. Не приняло. Вот ещё как бывает. [Это с родственниками когда так?] Ну... Родной мой брат, мы всё тогда смеялись. «Всем, — говорю, — скоко я ни делала, на своём веку, а всем прихо[дит]^[36], а почему тебе? Ты, наверно, чего-нибудь... из-за тебя. Но не из-за меня». Ага. Вот девушки ведь с одной... к одной дак ездила, приедут, бывало, на машине, увезут — делала. Помогло. Всё. А больше... Чё я могу? У той девушки был тоже диатез. Но долго, я не один раз ездила ей... этой девочки, ну а больше-то чё... Ничёго, говорила, этих... так вот.

Кена-Самково, 2008, ДЗА

[ШЛЕ и ШЯА упомянули о существовании специальных бабушек, лечивших людей. Вопрос: как этих бабушек называли?]

[ШЛЕ:] Не знай.

[ШЯА:] Да ворожеи всякие и всякие...

[ШЛЕ:] Ворожеи всякие, колдуньи.

[ШЯА:] Знахари, как...

[ШЛЕ:] Знахари, знахарка вот звали.

[ШЯА:] Колдуньи. [А они хорошие или плохие, какие бывают?] Всякие.

[ШЛЕ:] Всякие бывают. [И хорошие и плохие?] Да вот как раз плохие- то, говорят, порчу наводят. А хорошие-то, они, наоборот, снимают порчу, лечат эту боль они.

[ШЯА:] Это, знаете, магия есь: чёрная магия, белая магия, вот это, только народное уже, вот идёт из поколения в поколение.

[ШЛЕ:] Но вот это. Некоторых боялись знахарок. [Боялись?] Да, боялись, что они... [А что она могла сделать?] Она могла скот извести, вот, порчу какую-то наложить, корова могла молока не давать, сгинуть, как говорится. Вот.

[ШЯА:] Она знала вот это.

[ШЛЕ:] А некоторые, например, наоборот, оне помогали находить, вот скотина исчезла, заблудилась, где-то ходит, вот они... определяют: жива ли, где искать, вот помогали находить скот, вот такие, эти, всякие бывают. [А как они это делали?] А вот не знаю. [Откуда у них такие способности?] Не знаю.

[Не говорили, что с лешим знаются?]

[ШЯА:] Это передается из поколения в поколение, это устное такое... устное народное творчество.

[ШЛЕ:] Держится в секрете. И даже... такие есь, если вот это... знахарка это, колдунья, если она не передаст своего мастерства следующему, она до тех пор не может умереть, она кричит, бьется в конвульсиях, страдает, как только передала вот свой секрет, пока они вот это всё другому, она спокойно умирает.

[ШЯА:] Да, это так считалось, это считалось так.

[Как облегчали им смерть?]

[ШЛЕ:] А вот облегчала смерть только тем, что передавала она свои знания. [Потолок не разбирали?] Не, этого не слышала, ни разу не слышала. [А кому они могут передать это все?] А вот или родственнице какой-то, или... ну, я не знаю, большинство случаев родственникам передавали, или кому-то, но пока не передаст, вот, говорят, ей не умереть. Ну... мучается.

[ШЯА:] Ну, это, это, знаешь, чаще всего это из поколения в поколение, допустим, вот мать передавала своей дочери, она и с детства её обучала, допустим, каким-то молитвам, какие-то травы она ей показывала, или варить, рецепты сост... ей рассказывала, вот и... из этого всё составляется, это-то знание-то имеют люди. Знают же они.

[ШЛЕ:] Я вот сама лично обращалась к такой бабушке, и вы знаете, ребята... вот, вот я считаю, если бы сейчас эта бабушка была жива, то можно многих болезней избежать. Вот и мне... [Расскажите, как это было?] А вот жила у нас бабушка, она с Украины, у ней в Няндоме и домик был — мазанка белая. Вот. Бабушка Анна. И вот... Мы ведь воспитывались в коммунистическим обществе, и у нас ведь были идеи коммунистической партии, и мы были атеисты все, и ни во что не верили. И вот, вы знаете, у меня, наверно, на третьем курсе началась болезнь — ячмени на глазе... на глазах. Один вскакивает, другой проходит, следующий вскакивает, и вот так, ресницы все выпали, вообще всё было. Я ела дрожжи, вот пойду к врачам — мне прописывают дрожжи. Я эти дрожжи ела бутылями, прямо вот покупала йих в аптеках и всё съедала. Никакой пользы, в общем, всё, приехала я на каникулы, помню, в декабре, перед Новым годом. А раньше у нас танцы были, нам хочется сходить, и у меня вот такой нарыв на глазу-то, дак даже, знаешь, глаз закрывается. И вот бабушка мне и говорит: «Давай я тебя сведу к Анне». Я говорю: «Не пойду, это всё я не верю», — она говорит: «Ну пойдём, хуже-то не будет! Пойдём». Ну, короче говоря, я уж тоже в отчаянии была, вот она меня и привела к этой бабушке. И вот у этой бабушки, на этой, в мазанке, вот у ней весь потолок был увешан всякими травами. Всякими-всякими был увешан. От пришли мы, она говорит: «Ну что тебе надо?» Я говорю: «Дак вот видите, вот у меня глаза болят, и ничего не могу сделать, и я пью вот лекарства — помощи никакой». Она и говорит: «Ну давай, садись». Я говорю: «Вот у нас завтра танцы, я вот приехала после сессии, мне теперь и на танцы не сходить, и Новый год я просижу дома». Она говорит: «Ничего, завтра на танцы ты пойдёшь». Ну я, конечно, не верю. И вот она мне шептала. Вот у неё было чего-то заварено в блюдце, какая- то трава, очевидно, и она вот так мне... к глазу поднесла, и вот так вот мне по веку водила пальцами, и шептала про себя слова какие-то. У меня такое состояние было умиротворённое. В общем, она мне этот ткнула ещё в этот, в глаз пальцем, так и сказала. [Да?] Вот так, в это дак [Показывает, как ткнула пальцем знахарка.] «Пойдёшь на танцы завтра, не расстраивайся». Ну я пош... вышли мы от неё, вы знаете, я не верила, нисколько не верила,

думаю: «Да врёт всё, ничего не будет». Когда я утром встала, на следующий день, вы знаете, у меня никакого нарыва не было. У меня всё подсохло, всё отвалилось, я пошла на танцы. И у меня после того не было больше, вот... вот у меня сейчас опять начинается, вот герпес этот, вы знаете, вот это... Отца парализовало, и у него начались припадки. И вот било его так, что вот он, знаете, язык искусает, он лежит на полу, мы не знаем, чего делать, вызвали врачей. Вот, врач-нервопатолог посмотрел его и сказал, говорит: «У него эпилепсия, — вот, говорит, — и знаете, он от этого умрёт». И вот мы повели его к этой... бабе Анне. Вот кое-как, он же плохо ходил, тогда автобусов не было в Няндоме, вот помню мы его привели туда, за переезд, вот, и к бабушке Ане, вот бабушка Анна нас оставит на кухне, а сама туда, его посадит, у неё такой дак-от диванчик, он сядет, и вот она ему чёго-то тоже всё говорит, говорит, говорит, так шёпотом, с травами с какими-то всё, и он усыпал. И вот она и говорит: «И пусть спит, сколько он проспит». Мы сидели у неё, чаю попьём, она денег никогда за свою работу не брала. Вот еси только мы принесём, вот масла принесёшь или что-то вот такого из еды, она возьмёт, а так денёг она не брала. И вот он спал у нас, ребята, по три часа. И вот потом встанет, и мы пойдём. Она... и мы его водили так три раза к ней. На следующий день и ещё на следующий день. И потом на... на третий раз она сказала нам: «Всё, больше не водите. Он будет здоров, у него ещё будет позыв, может быть, несколько раз к тому, но вы не бойтесь, припадка не будет, уже никогда не будет припадка». И что вы думаете? Всё подтвердилось. Вот один раз он пошёл в баню, а мы из окна смотрим, вдруг он вернулся от дома там, идёт навстречу. Обратно домой прибежал. Я говорю: «Мама, у папы, наверно, припадок». Он пришёл и говорит: «У меня будет сейчас припадок. Я почувствовал, мне надо это, не пошёл в баню». И что вы думаете: он сидел-сидел-сидел, никакого припадка не случилось. И вот это ещё был ещё один раз. И всё: тожо так же почувствовал, всё. Всё! После этого он... и умер у нас, мы никогда не знали, никакой эпилепсии не знали. Потом ещё, вот это всё у меня на глазах было, я вот уверовала в эту женщину.

[ШЯА:] Да, дядя Коля ходил к нам на Садовую⁵², через всю Няндому ходил, уже не боялся.

[ШЛЕ:] Да, он через всю Няндому ходил потом, да-да, никогда, у него никогда даже признаков не было эпилепсии, хотя врачи сказали — от этого

умрёт, ничего сделать нельзя. Потом пришёл парень, вот у мамы у подруги, вместе они работали, пришёл сын с армии, он был на подводных лодках. Уж не знай почему, но у него началась экзема. Экзема была такая, что у него не было на теле, вы знаете, кожу, кожи даже не было, от такая была экзема у него. И в общем он так мучался, и... он... пытался покончить собой. Вот, что жить так он не может. Ну что ему — ни жениться, ни погулять, он ничего не может, он весь облезлый. Вот и мама-то вот и рассказала, говорит: «Ты знаешь, вот бабушка Анна у нас вылечила, — говорит, — отца, и вот меня она вылечила, — говорит, — сходите к ней!» И вот тётя Дуся его повела. И вы знаете, этот парень... потом прекрасно женился, и дети были, и он до смерти, этот, был здоровым человеком. Она вылечила его за три приёма. Вот. Потом об эт... у меня тогда внук родился, у него была аллергия. Я и говорю, чего, бабушка Анна уже умерла, как раз умерла вот перед этим, я говорю: «Вот еси б бабушка Анна была жива, то... никакой аллергии бы не было». Вот. И я уверовала вот в ней, после того как вот эти случаи вот буквально произошли у меня на глазах. [А она никому не передала знание?] Вот не знаю.

Моша, 2004, ШЛЕ, ШЯА

[БВЛ:] У нас Райка работала в магазине в Няндомы, вот приехала, тожо у ней тут [около седьмого позвонка] пятонышко на шее. «Мама, — говорит, — у меня какое-то пятонышко на шее, волосы приставают, — говорит, — чего надо делать-то?» — говорит. «Ну, — говорит, — раз уехала, ничёго», — оно ещё маленько было. На второй раз приехала, у ей уже большое, с пятак, такоё большоё уж. Батько оглядел: «Ты что, — говорит, — беспутная невеста, — говорит, — что ты делаешь?» То ли... через деньги, в магазине работала дак, то ли в баню ходит дак... Это таз берёт, берёт таз, ну вот, вот мы пошли к Марье Шарановой.

[И что она сделала?]

[УМФ:] Ну она тожо чего-то нам поговорила, дак я только запомнила: «На море костёр горит...» — только я запомнила. «Ой, девушка, дак надо до трёх раз прийти».

[БВЛ:] Марья хорошо знат.

[УМФ продолжает:] Валя... это, Райка позвонила в Няндому, что «я за- держуся», в магазин позвонила, что задержится, ну и... Три раза сходила к Марье, потом приехала через неделю, и уже у ней нет ничего.

[Так, а что бабушка делала?]

[БВЛ:] Дак вот на[до] слова...

[УМФ перебивает:] На слова.

[БВЛ продолжает:]...это слов поделает на водушку ли там на масло ли, на...

[УМФ:] Во у меня хлев тожо маленькой был, а телёнку батько стайку загородил в угол, я говорю: «Ой, батько, корове тесно будёт, тесно-тесно». — «Ну да бываёт — говорит, — как-нибудь потихоньку легёт». Как я утром пришла, она и стать не можот, я ростительного масла бутылку налила... Масла налила я полбутылки и пошла к Мане Шарановой, это которая мне на телёнка-то сделала, я и пошла, уж то надо корову доить, она и стать не можот. Ну вот потом... она мне слов дала на эти, на растительно масло, говорит: «Три раза надо помазать». Она, корова-та, стала ложиться, да о угол, о стаю-ту да и сколнула даже всю шерсть... и до этого, до колена, и тут-то дочапана нога, она так... ложиласи, ложилась так.

[Дочапана?]

[БЛМ:] Ну оцарапана.

[УМФ:] Оцарапано всё. Я вот, я три раза вот это масло вот три раза... помажь этам... маслом. Я ввечеру помазала, да я два раза помазала, а потом я лёжа доила-то ея, а пить она никак не может, я по полу ведро ей подала, она попила, ну что сделать, а потом-та третий-то пришла раз, она уже стоит, ой, слава тебе, Господи, тогда я во двор ея и выпустила. Вот тожо хорошо помогло. [Это слова какие-то?] Да, вот какие-то слова на растительное масло, вот три раза помажь, а я два раза помазала, у меня коровушка стала.

[БВЛ:] Марья знала хорошо, у меня Федя-то когда попал в трагедию, с мотоцикла-то упали, дак.. Галя говорит, я пришла, с мужиком-то с этим, с водителем-то отваживаются что-то тута, она говорит, на Федю-то не гляжу, как погляжу, а лежит что уже... говорит: «Да что вы делаете!» — говорит, Фёдор-от, что умирает, ну вот потом их сразу, да Фёдору уколов натыка- ли-натыкали, да в больницу, скорую, да в больницу, в больницу приехали, Ленка приехала сюда, сноха-та и говорит: «Мама, надо сходить к Марье к Шарановой, быват чёго, каких слов даёт», — ну она сходи... да, мы с ней сходили, Марья Алексеевна дала, это, Дмитриевна ведь она! Ну вот тожо на водичку вот на водичку дала какие-то там слова, она говорит-то вслух слова, а разве запомнишь?

[УМФ одновременно:] Она говорит-то вслух, но нам-то не запомнить.

[БВЛ:] Да. [Т.е. она в полный голос их говорит?] Да, она в полный голос... вот как мы разговариваем, так и она говорит свои слова. А потом эта Ленка свезла эту водичку в больницу, Фёдор помылся, мужик помылся тот, второй раз Ленка приехала, я потом Марью-ту Дмитриевну увидела, говорю, дак: «Лена брала, сватья, — говорю, — сегодня на Фёдора?» — «Нет, не брала на Фёдора». Я говорю: «Нехудо, на мужика не берёт на своего, а на кого-то, на какого-то там водителя, взяла». Ну я потом пришла, сходила тожо домой, пришла к ней, говорю: «Ты мне дай, пожалуйста, ещё... Фёдору слов-то, — говорю — дак я в больницу как-нибудь перепровожу, — говорю, — пусть он там...» Вот она раз дала, второй значит, и третий раз, до трёх раз слова давают, слов дала. Потом врач пришёл, говорит, в больнице-то, а я к Фёдору-то потом сама подъехала, а врач пришёл в больнице, да и говорит: «Как вы лечитесь?» Он говорит: «Так вы лечите ведь». — «Нет, что-то не то у тебя, что у тебя за водичка на окошке?» А он и говорит: «Дак водичка просто, жарко, дак умываюсь». — «Нет, вот ты нам скажи откровенно, что тебе помогло так быстро? Мы, — говорит, — не думали, что ты так быстро пойдёшь на поправку». — «А, — говорит, — раз так быстро идёшь на поправку, выпишем домой тебя». И вот эту водичку... ещё он третий-от раз вымылся, и его выписали.

Мехреньга, 2005, БВЛ, УМФ, БЛМ

[Ранее ЮТМ рассказывала, как к её тёте приходили за лечением и приворотами. Вопрос: когда к вашей тёте с детьми приходили, что она делала? Вы говорили, с пупами что-то делала?] Она... которым-то пальцем... вот так вот [показывает безымянный палец] шептала молитву... водила вокруг пупика и вот так вот немножко прижимала, опять водила вокруг пупика и прижимала, и шептала. [Сколько раз?] Не знаю. [А зубами не загрызала?] У-у [нет]. А я знаю, что, говорят, загрызть надо, но я знаю, что она вот это... водила вокруг пупка и так немножко прижимала и шептала. [А в какую сторону?] По часовой стрелке водила, это... это я сама у неё видела. [А ещё от чего она лечила?] Ну вот... если сглазят ребёнка, лечила, пупок лечила, кровь останавливала. [А как кровь останавливала?] А кровь, например, у меня... бабушка моя... мама мне рассказывала, говорит, порезала... на сенокосе косой. А коса же очень острая. Порезала, и она говорит, это... Только, — говорит, — пошептала, пошептала, — говорит, — кровь тут же вот остановилась, — говорит, — просто как свер-

нулась вся. Ну, я... [Смеётся] я, например, этого не видела своими глазами, мне, например, странно. Вот это. Но она... говорит, что вот прямо на глазах остановилась кровь. [А как от сглаза лечила?] От сглаза они тоже... обмывали ребёнка и шептали. [А как обмывали?] Лицо просто обмывают, личико вот так надо, в ладошку [показывает], пошепчут, обмоют личико и всё. [Просто водой, ничего не добавляли?] Водой, обыкновенной водой. [А ещё от чего-нибудь ваша тётя лечила? Может, чирьи?] Не, такого, по-моему, нет, она вот, говорю, вот с этим обращались к ней... много. [А слова, которые у нее были, она как-то хранила, записывала? Или просто помнила?] Она их помнила, но перед смертью у неё были записаны, я пробовала читать. Но так плохо, так уже написано... [Говорит, что если они и остались, то не в этом доме.]

Лепша-Ступино, 2007, ЮТМ

[Не говорили, что можно болезнь или сглаз случайно на улице получить?] Да как вот, можно. [А как?] Дак что вот на тебя немилым оком взглянё — вот кака... ведь не с... и народ ведь не весь одинаковой. Иной есть что и... этого... у меня вот это хозяин был, но у меня теперь его нет пять годов, пятый год. Я ушла в баню. Ушла в баню — пришла, а... одна женщина мне должна была денег. Она принёсла деньги... а дедко-то ей это на веранде встретил, она ему на веранде-то деньги-ти и подала. Это дело летом было. Я-то пришла из бани-то... а он не такой вот какой-то. Как вот такой дёрганый, чудной. А он у меня такой спокойный, дедко-то. Я говорю: «Николай, ты будто чёго-то не того». — «Ой, — говорит, — не говори! Эта пришла, —говорит, — мне-ка деньги-ти принёсла, подала, я, — говорит, — день... да, — говорит, — я не из рук деньги-ти брал, она на стол вот это, на стол, — говорит, — положила, на веранды. И меня, — говорит, — как стало тошнить, дак тошнить! Дак я, — говорит, — так заболел!» [смеётся.] Дак вот... вот, пришла только, взглянула на его, вот, старого человека и того-то. А я из бани-то пришла, он: «Ой, не знаю, мне-ка... как в баню сходить, как в баню сходить, я, — говорит, — ведь даже заболел». Дак вот люди-ти разные есть. Кто он... с тобой хорошо дак говорит, всё. А... есть чего-то, шо... [А как плохих отличить?] Дак вот... вот как отличить вот... С хитринкой есть. И... взгляд у других такой, что... вот... взглядом убьёт. [Это потому что она?..] Она взглянула на его, наверно.

[С иконы водой не мыли ребёнка?] Дак и с иконы мы... мывали, со скобы, с ложок умывали. [Это как?] Дак вот как этот... как вот, што... ребёнок, особенно которые эти такие, беленькие они, такие вот блон... блондинчики, они боятся, их взгляд, да, взгляд у человека бывает разный. Вот, бывает, посмотрит, и он от... от взгляда может и за... и плачет, и плачет, и плачет, ребёнок был спокойный вот, ну были, одни были да: «Ой, покажите, покажите. Ой, какой ребёночек! — особенно от начнут расхваливать. — Ой, какой ребёночек-то». А вот [...] уйдёт человек, и ребёнок плачет и плачет, и плачет, и ничем, и никаких, и все методы при... примешь — никаких. Дак за скобу, за которую захватывался этот человек, поливаешь воду через скобу, возьмёшь ещё пару ложек, туда, в скобу, так вот поливаешь; один льёт, а второй умывает ребёнка. [Один льет воду, а другой держит ребёнка?] Да, и умываешь и [нрзб.]. [А поливать нужно изо рта или из ковшика?] Нет, из ковшика, из ковшика поливаешь, умоешь. Ну это надо на... делать-то на заре. [На утренней?] На заходе солнца... или на восходе, или на заходе. [Что-то говорить нужно?] А не знаю, мы так вот... там не запомнишь, дак: «Заря, красна девица, красная зарница, забери этот, недобрый взгляд, сними с ребёнка порчу!» Поговоришь, поговоришь, умоешь. Остатки то ли внушения, то ли что ли — бывает, што ребёнок засыпает, и всё равно уже протрёшь всего. Ну бывает взгляд, бывает такой. [С какой скобы его поливают?] Да, за которую выходила, держалась, этот человек, ну вот на кого ты думаешь. [...] Бывает, ведь и не один человек-то зайдёт, а вот не знаешь, на кого думать-то, какой человек-то. [Эта та скоба, которая в сенях?] Да, вот из дома-то выходишь. [А ложки нужно прямо в саму скобу положить?] Да, в скобу ложки-то, в скобу-ту положишь и на... льёшь воду, по ложкам, по скобе вода течёт. [А с иконы как мыли?] С иконы тоже, наверно, поливали водой, видимо, с иконы намывали. У меня ведь... тоже эту девочку мыла на заре старушка, дак она мне не по... она меня выгнала, не выгнала, попросила вытти. [Почему?] А не знаю вот. Девочка плакала, ночами не спала. Ак она тоже так это... говрит: «Давай я тебе приду помою», — она... дочка её сказала-то, говорит: «Попроси бабушку». — «Я, — говорит, — это...» Говорю: «Не спит и не спит, не спит, — говорю, — ночами ребёнок, — говорю, — вся измучилась». — «Да попроси, — говорит, —бабушку-то». Тут мурманские тут были в гостях. «А, — говорит, — попроси». Ну вот я стала. «И она — говорит, — сразу же не будет соглашаться она, ты проси её». Дак она... ну потом: «Ну ладно, мне жалко уж тебя, ты так измаялась,

вижу, вся». Ак она вечером пришла, мне и сказала: «Приготовь пелёнки». Вот. А пришла она со своей травкой, в узелочках своя у ней была травка. «Нагрей, — говорит, — водички». Я нагрела воды. «Вот, расстели, — говорит, — мне пелёночки, а сама поди, поди погуляй». Так вот сказала: «На заходе солнца». Ну вот... А солнце, будто в Мурманске летом солнце — где заход, там восход. Ну вот. Ну она мне пришла и говорит: «Помыла, всё». Вот этой там... чего, шо она спросила, но видела, что у ней узелочки с травой принесены, она вынимала тут эти узелочки. Ну и сказала: «Если ребёночек будет спать, пусть спит, сколько спит, а если будет плакать, бежи за мной. Как только заплачет, бежи за мной». А она у меня и спит, и спит, и утром, десять часов — спит, и одинацать — спит, я приду, посмотрю, хоть жива ли девка-то у меня? — Жива, дышит. Все дела переделала — она всё спит. Ну вот, пошла за молоком-то, она и говорит. Я говорю: «Я за молоком сходила, — я говорю, — а пошла, она спит». — «Пусть, пусть, пусть, не буди. Но я сегодня ещё приду помою». Вот ещё пришла она на второй день, ну тут она мыла при мне. Ну там она тожо всё благословясь: «Давай, Господь с тобой, давай...» — положила, наготовила водички, ну травку, не знаю какую... в узелочках, так-то не розвязаны, не насыпала так... положила в ванну четыре во все. [В углы ванны?] Угу, положила четыре узелочка. «Вот я, — говорит, — ещё вот ей помою сегодня. Но вот только — говорит, — водичку подбавляй, когда купаешь, локоток сунь (градусников, што ведь не было-то там), локоток... вот прохладно, но шобы не жгло, и ложи ребёночка, а потом подливай водичку, всё делай горячей, горячей, вынь из ванны так, чтоб у тя ребёночек был краснынький». [...] Она так и выняла, дак он, я думаю, руку положила, что там — горячо, не горячая, не горячая [?]. Выняла — она вся красненькая, красненькая. И как уснула, дак опять до утра и спала. И стала с тех пор, стала спать. Вот, значит, знают тоже, значит есть что-то, существует.

Тихманьга, 2002, АВБ

[А со скобы детей не мыли?] А... ну дак тут уж опять, что как... кто-то сглазил дак — со скобы моют. Кто сглазил. Иногда ведь человека-то сглазят. [Как это?] Ну станёт... Вот меня, бывало, саму сглазили. Я сижу дома, шла старуха. Она такая не... этого. Така... ну как вот Баба Яга считай, почти что похожа на Бабу Ягу. [Страшная такая?] Ну, тако лицо-то... уж ей много годов-то дак, а я девкой была, мне было тогда ещё, наверно, шестнадцать годов. Я на ферме роботала, пришла с фермы тогды, мы с мамой пообедали, а она и в аккурат и пришла: «Ой, у тебя, Клавдия, кака девка-то хороша стала!» Только бабка ушла — я заболела. И заболела, и заболела, и... пала и лёжу. Мама-то ругается: «Вот тя леший, Васиху, принёс!» — Василиса-то её звали-то. «Девку-ту у меня оговорила!» А тут старуха ещё была. «Пойду к той». Взяла воды да... и пошла. Она туды сходила к этой, та, наверно, слов-то дала, мама пришла как меня дак и... изо рта-то пфф! [Изображает плевок.] Прыснула на меня на лицо тогда на всё-то. Я как вскочила! И как будто и... и всё прошло... встала и пошла. А так не могла... Не могла вот, одва из-за стола вышла! Шо вот так меня всю схватило, что и... не знаю, как вот вся вот заболела, что и ни руки, ни ноги, и ничего не... пала и лёжу, так вот, така температура поднялась [смеётся]. Мама-та и заругалася, ак вот хорошо, эта старуха была, что мне вот слов дала, да мама меня прыснула, а то бы я сколько бы пролёжала, кто его знат! [А мама ничего не говорила — прыснула и все?] Да, она ничего не говорила, уже было наготово, даны слова-ти на воду-ту. [Старушка там на воду наговорила?] Дак она говорила [наговорила], а мама-то пришла да меня... в рот набрала воды-то, да изо рта-то вот как эк иногда... прыскают-то изо рта-то. Меня как всю-ту прыснула не один-от раз, три раза, наверно, она прыснула. И я от эдак вскочила, как будто с меня всё слетело. Я так... и... думала. Я токо на ферму ходила, думаю: мне и на роботу-ту не уйти. А и всё [смеётся]... и... и проболела, и поправилась, и на роботу пошла. Ак вот старухи-ти каки раньше были, нынь-то, быват, таких и нету.

Дата добавления: 2015-10-24