Гарри Эдисон. 1 страница

Мел Эдисон.

Эдна Эдисон.

Перл.

Джесси.

Полин.

Вряд ли можно назвать другого драматур­га, столь же популярного в Америке 60—70-х годов, как Нил Саймон. Редкий сезон на Бродвее обходился и обходится без его пьес, необыкновенно сценичных, полных искряще­гося остроумия. В Соединенных Штатах и во многих европейских странах зрители тепло встречают комедии Н. Саймона. Многие из них («Босиком в парке», «Странная пара», «Блестящие ребята», «Девушка, осыпанная звездами» и другие) были успешно перенесены на экран с участием самых знаменитых кино­звезд Америки.

Пьеса «Заключенный Второй авеню» — одна из последних работ пятидесятидвухлетнего драматурга. В ней с наибольшей силой и пол­нотой проявился талант Саймона — юмориста и сатирика. Она дает острую социальную ха­рактеристику современной Америки, хотя речь идет о судьбе всего лишь одной типичной аме­риканской семьи. Смех в этой комедии смешан с горечью и слезами.

Действие первое

Квартира на четырнадцатом этаже в Нью-Йорке, в одном из тех новых стандартных жилых домов, которые вырастают, как грибы, и так дорого стоят.

Квартира расположена на Второй авеню Ист-Сайда. Управляющие называют такие квартиры «пять с половиной комнат». Мы видим столовую-гостиную, маленькую душную кухню без окна, застекленную дверь на крошечный балкон и маленький коридор, который ведет к спальням и в ванную комнату.

Здесь последние шесть лет живут Мел и Эдна Эдисон. Они думали, что у них бу­дет современная, не лишенная роскоши квартира и все преимущества, которые лю­ди надеются найти в шикарном Ист-Сай­де. На самом деле они получили тонкие, как картон, стены и вид на пять еще более высоких зданий. Когда поднимается зана­вес. на сцене—темно. Тишина... Мел Эдисон в пижаме, халате и шлепанцах сидит один на маленькой софе, курит си­гарету. Сильно трет лицо, потом кашляет...

Мел. О господи!

В спальне зажигается свет. Появляется Эдна в ночной рубашке.

Эдна. Что случилось?

Мел. Ничего. Иди спать.

Эдна. У тебя действительно все в порядке?

Мел. Да, да. Иди спать.

Эдна поворачивается и направляется в спальню.

О господи,господи,господи!

Эдна возвращается, накинув на себя ха­лат. Она поворачивает выключатель, комната освещается.

Эдна. Не можешь уснуть?

Мел. Если бы мог, стал бы я тут сидеть, при­зывая господа-бога в полтретьего утра?

Эдна. Так что все-таки случилось?

Мел. А ты знаешь, что здесь всего двенадцать градусов? Двадцать третьего июля, в са­мую что ни на есть жару!

Эдна. Я же тебе говорила: выключи конди­ционер.

Мел. А чем тогда дышать? (Показывает на окно.) Там, на улице, жуткая духота. Не так так эдак, но они, видно, собираются довести меня!

Эдна. Можно оставить кондиционер и открыть окно. (Направляется в кухню.)

Мел. Ну нет... Тут откроешь только щелоч­ку — и нечем будет дышать.

Эдна. Выключим кондиционер на час. А ког­да станет жарко, опять включим. (Входит с банкой яблочного компота, что-то жует на ходу.)

Мел. И так — каждый час? Семь раз за ночь? Хорошенькая идея. И еще останется минут восемь, чтобы поспать...

Эдна. Я это сделаю. Я буду вставать.

Мел. Миллион раз я просил тебя позвонить в мастерскую. Кондиционер работает черт знает как вот уже два года.

Эдна. Звонила. Оттуда пришли и сказали, что не находят ничего такого.

Мел. Как это «ничего такого»? Я поставил его на самый минимум, и вот вам — эти черто­вы двенадцать градусов.

Эдна (садится, вздыхает). Ну, не двенадцать градусов, Мел. Холодно, но все же не две­надцать.

Мел. Ладно, пусть семнадцать, двадцать девять, тридцать шесть... Это что — для нормального человека?

Эдна (сидит на софе). Завтра позвоню опять.

Мел. К чему эта комедия? К чему писать на щитке «максимум-холод», «минимум-хо­лод», «средняя температура», если срабаты­вает только максимум? Когда-нибудь ночью я поставлю на «максимум», и утром им при­дется вырезать нас автогеном из сугроба.

Эдна. Что ты хочешь, Мел? Ты хочешь, чтобы я выключила его? Оставила включенным? Ну скажи, что ты хочешь, чтобы я, сде­лала?

Мел. Иди ложись.

Эдна. Не могу я спать, когда ты так нервни­чаешь.

Мел. Я не нервничаю. Я просто закоченел. И это — двадцать третьего июля!

Эдна. Нервничаешь. Ты уже нервничал, когда вернулся вечером с работы. Ты всю неде­лю нервничал. Может быть, тебе лучше поспать здесь? Я тебе постелю.

Мел. Здесь даже сидеть нельзя, не то чтобы... (Достает маленькую подушечку из-за спины.) И к чему здесь эти дурацкие по­душки? Платишь восемьсот долларов за мебель и потом даже не можешь сидеть по-человечески из-за этих маленьких уродцев. (Бросает одну из подушек на пол.)

Эдна. Давай я уберу подушки.

Мел. Иди, пожалуйста, спать, я потом приду.

Эдна. Не кондиционер виноват и не подушки, Другое тебя гложет. Что случилось, Мел?

Мел (трет лицо руками). Ничего. Просто устал. (Встает, идет к двери на балкон.)

Эдна. Раз уж я все равно встала, мог бы мне и рассказать.

Мел. Да ничего, говорю тебе... Я не знаю... Все не так! Эта квартира, этот дом, этот город. Слушай! Вот — прислушайся! (От­крывает дверь на балкон.)

Шум улицы, звуки автомобильных сигна­лов, рев моторов.

Полтретьего утра, какая-то машина проез­жает где-то по Джексон-Хайтс, а нам слышно. Четырнадцатый этаж, я надеялся, что у нас всегда будет тихо. Подземку я здесь слышу лучше, чем в самой подзем­ке. Мы тут вроде какой-то треклятой ан­тенны. Все звуки сначала попадают имен­но в нашу квартиру, а уже отсюда ползут в город.

Эдна. Мы живем здесь шесть лет, и никогда прежде тебя это не беспокоило.

Мел. Теперь тут стало хуже, не знаю, почему. Наверное, я старею, поэтому так плохо переношу звуки, шум... Все! (Закрывает дверь. Оглядывает себя.) Видишь? Я держал дверь открытой десять секунд, а тебе уже прядется стирать мою пижаму.

Эдна (старается сделать все, чтобы успокоить его) Дай ее сюда, я принесу чистую.

Мел (расхаживает по комнате). Полтретьего утра, а у соседей всё еще в разгаре! (По­казывает на стену.)

Эдна. Что в разгаре?

Мел. Ты что, смеешься? Хочешь сказать, что ничего не слышишь?

Эдна (с недоумением). Не слышу... чего?

Мел (подходит к стене очень близко). Ты что, глухая? Не слышишь?

Эдна. Наверное, я глухая. Ничего не слышу.

Мел. Прислушайся, ради бога. Неужели не слышишь? «Дождь ласкает его лицо...» (Поет.) «Да-дум-де-дум да-дум-де-да... Земля вращается у его ног». И теперь не слышишь?

Эдна. Когда ты поешь, ничего нельзя услы­шать.

Мел (смотрит на стену). Эти распроклятые не­мецкие стюардессы... Каждую ночь кого-то приводят. То у них два баскетболиста, то два хоккеиста. Какая бы команда ни появлялась в городе, выигрывает ли она или проигрывает, но всегда оказывается в кон­це концов здесь. Каждую распроклятую ночь! Где-то там Боинг-747 летит с людьми, которые уже перешли на самообслужива­ние, потому что эти две девки никогда не вылезают из своей берлоги. (Резко под­талкивает Эдну.) Иди ближе! Ты и теперь не слышишь?

Эдна (прислоняет голову к стене). Да, теперь я слышу.

Мел. Видишь? И ты еще удивляешься, почему я не сплю ночами.

Эдна (отходит). Так не спи, прислонившись головой к этой стенке. Спи в спальне.

Мел. Эй вы, кончайте там! Уже полтретьего, черт побери, этого вшивого утра. (Бара­банит в стену. Останавливается.) Смотри, я пробил стенку! Едва дотронулся, и эта проклятая штука треснула.

Эдна. Она уже раньше начала трескаться. Когда какая-то труба наверху лопнула.

Мел. Дом стоит два миллиона долларов — и даже нельзя прикоснуться к стене. Еще хорошо, что я не вздумал повесить карти­ну на эту стенку. Нас бы уже в живых не было.

Эдна. Успокойся. В понедельник придут чи­нить.

Мел (садится). Не в понедельник. Завтра же! Я хочу, чтобы стенку исправили завтра же, мы рискуем жизнью. И пусть красят всю стену! А если она будет хоть чуть отли­чаться от других, они перекрасят мне всю комнату, и если после этого комната будет отличаться от остальных, то пусть пере­крашивают всю квартиру. И я ничего не собираюсь платить за это, понятно?

Эдна. Я им скажу.

Мел. И скажи им насчет кондиционера... И об окне в спальне, которое открывается поче­му-то только когда дождь, а уж тогда не удается захлопнуть его, пока весь пол не зальет. И скажи им про уборную, там вода льет.

Эдна. Она перестает, если хорошенько дер­нуть ручку.

Мел. Почему это я должен как сумасшедший дергать ручку? За такие деньги я еще дол­жен всю ночь стоять над унитазом и дер­гать ручку?

Эдна. Скажешь мне, я подергаю.

Мел (поворачивается, смотрит на нее). Иди спать, Эдна. Не хочется разговаривать с тобой сейчас. Будь добра, иди поспи.

Эдна. Я не могу спать, когда знаю, что ты хо­дишь здесь кругами сам не свой. Муча­ешься.

Мел. Да нет... Просто немного нервничаю.

Эдна. Дать тебе велиум?

Мел. Я уже принял таблетку.

Эдна. Прими вторую.

Мел. И вторую уже принял. Они на меня не действуют. (Садится на стул.)

Эдна. Два велиума? Должны подействовать!

Мел. Никакого толку, говорят тебе. Предпо­лагается, что они успокаивают. Но ведь я не успокоился? Значит, не действуют. На­верное, в них чего-то не доложили. Пла­тишь четырнадцать долларов только за слово «велиум». (Стучит в стену.) Да уле­тите вы когда-нибудь? Пора бы уж мешать спать кому-нибудь в Европе! (Стучит по стене кулаком.)

Эдна. Прекрати, Мел. Ты меня пугаешь. Ну что произошло? Что тебя так тревожит?

Мел. Почему мы должны так жить? Мы пла­тим сотни долларов в месяц и живем в ящике из-под яиц, который к тому же и протекает.

Эдна. Мне кажется, ты нездоров, Мел. По­бледнел. Осунулся.

Мел. Я же не собирался сидеть здесь всю ночь. (Трет живот.)

Эдна. Почему ты трешь живот?

Мел. Не тру я, просто держусь за него.

Эдна. Почему ты держишься за живот?

Мел. Да так... Легкое несварение. Видно из-за дряни, которую я съел за обедом.

Эдна. Где ты обедал?

Мел. В ресторане «Здоровая пища». Если уж нельзя нормально поесть в ресторане «Здо­ровая пища», то где же тогда, черт подери?

Эдна. Ты, наверно, просто проголодался. Сде­лать тебе что-нибудь?

Мел. Я прочитал в газете, что в Колумбий­ском университете у белых мышей начал­ся рак, потому что они ели крекеры «Грэхем». Об этом было в «Нью-Йорк таймс».

Эдна. Так это тебя беспокоит? Ты ел сегодня, крекеры «Грехэм»?

Мел. Раньше еда была как еда. И я, бывало, любил поесть. Но я не пробовал того, что можно назвать настоящей пищей, лет с тринадцати...

Эдна. Хочешь поесть? Сейчас приготовлю хо­роший завтрак.

Мел. Я не съел и куска настоящего хлеба за тридцать лет... Если бы знать, к чему мы придем, я бы припрятал с детства парочку булочек на сегодня. Здесь нечем дышать! (Выходит на балкон.) Боже, какая вонь! Четырнадцатый этаж, а помойка — как будто здесь. Зачем они выносят мусор во двор, когда такая жара? Эдна! Иди сюда. Я хочу, чтобы ты понюхала.

Эдна. Я и здесь чувствую запах.

Мел. Нет, ты иди сюда!

Эдна (подходит к двери на балкон и втягива­ет воздух носом). Ты прав. Если действи­тельно хочешь почувствовать, надо стоять именно тут.

Мел. Страна начинает тонуть в своих собст­венных отбросах. Как горы, они поднима­ются все выше и выше. Года через три это будет второй этаж.

Эдна. Что делать, Мел? Хранить все это в до­ме и выносить во двор только зимой? При­ходится выбрасывать время от времени. На то они и отбросы.

Мел. Не могу с тобой говорить. Не в состоя­нии больше...

Эдна. Мел, я такой же человек, как и ты. Мне бывает холодно, бывает жарко, я чув­ствую запах помойки, я слышу уличный шум. Приходится с этим мириться, никуда не денешься.

Внезапно начинает лаять и выть собака.

Мел. Если ты человек, то имеешь право жало­ваться и протестовать. Если ты откажешь­ся от этого права, ты перестанешь сущест­вовать. Я протестую против вонючей по­мойки, против рева воды в уборной... про­тив собачьего воя. (Вопит в дверь балко­на.) Заткнись, черт тебя побери!

Эдна. Ты что, собираешься сидеть здесь и орать на собаку? Тогда я пошла спать.

Снова воет собака.

Мел. И ты можешь спать, когда собака так воет! (Выходит на балкон и кричит вниз.) Пусть ваша собака заткнется! Не даете никому спать. Господи боже мой!

Голос (сверху). Потише вы! Здесь дети!

Мел (кричит наверх). Какого черта вы на ме­ня орете? Хочется полаяться? Спускайтесь вниз и полайте вместе!

Эдна. Мел, перестань. Ради бога, перестань!

Мел (входит, кричит на Эдну). Не говори мне «перестань»! Не говори мне «перестань»!

Эдна. Ну что на тебя нашло? Что ты срыва­ешь на мне зло? Я ухожу. Если ты такой любитель тишины, сиди весь день в чи­тальне. Но не срывай зло на мне. Я иду спать. Спокойной ночи! (Сердито повора­чивается и направляется в спальню. Поч­ти подходит к двери.)

Мел (зовет ее). Эдна!

Она останавливается, поворачивается.

Не уходи!.. Поговори со мной минуту. Мне кажется, я схожу с ума.

Она останавливается, смотрит на него, воз­вращается.

Эдна. Что случилось?

Мел. Мне что-то не по себе... Я теряю" почву под ногами.

Эдна. Последнее время ты плохо спишь...

Мел. Временами я даже не понимаю, где я. Иду по Мэдисон-авеню, а мне кажется, что я в какой-то чужой стране.

Эдна. Мне знакомо это чувство, Мел...

Мел. Что-то происходит со мной... Я теряюсь. Я ничего не могу больше делать. Телефон на моем столе звонит семь, восемь раз, прежде чем я отвечу... Вдруг я забыл, как обращаться с автоматом для воды: стоял с пустой чашкой в руке, а вода текла на ботинки.

Эдна. Это не только с тобой, Мел, это случа­ется с каждым. У кого сейчас в порядке нервы...

Мел. Нервы? Если бы я мог почувствовать, что у меня есть нервы, я бы отдал на благо­творительность тысячу долларов... Когда ты в напряжении и за что-то держишься... А я не знаю, за что ухватиться, будто на льду. Мне страшно!

Эдна. Не говори так... Не пойти ли тебе сно­ва к врачу?

Мел. К кому? К доктору Пайку? Которому я заплатил когда-то двадцать три тысячи дол­ларов?.. Но он ведь умер. Сам получил ин­фаркт на нервной почве.

Эдна. Есть другие хорошие врачи. Можно пойти к кому-нибудь еще.

Мел. И опять все сначала? «Здравствуйте. Са­дитесь. Что вас беспокоит?» Это будет сто­ить еще двадцать три тысячи долларов. И все для того, чтобы напичкать нового врача информацией о самом себе, той же самой, что я уже дал прежнему своему врачу, умершему от нервов.

Эдна. Ну а психотерапия? Походить некото­рое время на сеансы, побеседовать с док­тором...

Мел. Я больше не знаю, где я и кто я. Я по­терялся, Эдна. Мне не поможет медицина. Мне нужно такое бюро находок, где бы я мог найти самого себя.

Эдна. Послушай, подожди... А если мы уедем недельки на две? Две недели отдыха... где-нибудь на солнце, подальше от города. Ты мог бы получить эти две недели по боль­ничному листу, правда, Мел?

Мел. (молчит. Подходит к окну, смотрит на кактус). Даже кактус умирает. Самое вы­носливое растение на земле. Его можно поливать всего два раза в год. Даже он не может выжить на Восемьдесят восьмой стрит я Второй авеню.

Эдна. Мел, ответь мне, ты согласен уехать? Можешь попросить, чтобы тебе дали две недели отпуска?

Мел. (наливает себе виски). Да, я могу попро­сить две недели отпуска. Боюсь только, что мне предложат также и остальные пятьдесят недель. (Пьет.)

Эдна. Что ты говоришь? Ты работал на них двадцать два года, Мел... Так в этом все дело? Это тебя беспокоит? Ты боишься по­терять работу?

Мел. Я беспокоюсь не о том, что потеряю... Я беспокоюсь, смогу ли удержать ее. Поте­рять — это легко.

Эдна. Что-нибудь случилось? Они что-нибудь тебе сказали?

Мел. Разве им нужно что-то говорить? В этом году компания потеряла три миллиона долларов. И вдруг они начали экономить центы. Вице-президент фирмы вот уже три недели пользуется одной и той же скреп­кой. Солидный человек... шестьдесят два года, двухэтажная квартира на Парк-аве­ню, дом на морском побережье — бегает по офису и кричит: «Где моя скрепка»?

Эдна. Но тебе же они ничего не сказали?..

Мел. Закрыли столовую для старших служа­щих. Никто не ходит больше обедать, все приносят сэндвичи из дому. Старшие уп­равляющие с зарплатой по восемьдесят тысяч долларов в год едят сэндвичи с са­латом над корзинками для мусора...

Эдна. Но ничего еще не случилось. Нет смыс­ла беспокоиться уже сейчас.

Мел. Никто больше не опаздывает. Каждый боится, что если не придет вовремя, то они мигом продадут его стол.

Эдна. Ну если и продадут... Мы же не пропа­дем. Ты найдешь где-нибудь другую ра­боту.

Мел. Где я ее найду? В январе мне будет со­рок семь. Сорок семь! Они могли бы за­получить двух мальчишек по двадцать три с половиной года за половину моей зарплаты.

Эдна. Хорошо. Предположим, уже что-то слу­чилось. Предположим, ты потерял работу. Но это еще не конец света! Нам не обя­зательно жить в городе. Мы могли бы пе­реехать куда-нибудь в деревню или вооб­ще уехать на Запад.

Мел. И чем я буду зарабатывать на жизнь? В мои годы стать ковбоем? Может быть, мне и доверят пасти какую-нибудь дожи­вающую свой век скотину... Ты это пред­лагаешь?

Эдна. Девочки теперь в колледже.Чтобы платить за них, денег у нас хватит. А нам с тобой много ли нужно?

Мел. Нужна крыша над головой, нужна одеж­да, нужна еда. Банка консервированного тунца из загрязненного океана стоит во­семьдесят пять центов.

Эдна. Мы могли бы переехать в Европу. В Испанию. На тысячу пятьсот долларов в год вдвоем в Испании можно прожить.

Мел (кивает). Тоже мне испанцы! Мне сорок семь лет, артрит в плече и повышенное давление. И ты надеешься, что я буду раз­водить коз и жить в пещере?

Эдна. Ты мог бы там работать. Нашлось бы что-нибудь.

Мел. Место в каком-нибудь рекламном отде­ле? В Барселоне? Они, наверно, так и сто­ят в порту и ждут, чтоб кто-нибудь подвер­нулся вроде меня.

Эдна (сердито). А что у нас здесь, от чего, черт возьми, так трудно отказаться? Назо­ви мне, ради бога, без чего ты не мог бы обойтись?

Мел. Жизнь еще не прожита. Чего-то еще и я стою, что-то да значу...

Эдна. Живешь, как какой-нибудь зверь в клет­ке зоопарка под названием «Вторая аве­ню». Слишком жарко в одной комнате и слишком холодно в другой. Да еще дерут дополнительно за выступ, который они на­зывают балконом, где не может выжить даже кактус, не то что два человеческих существа. И ты называешь это жизнью? Барабанить в стенку и дергать всю ночь ручку в туалете?

Мел (кричит). Ты воображаешь, что в твоей солнечной Испании лучше? Поплаваешь в море, а потом тратишь остаток лета, что­бы соскрести с себя нефть...

Эдна. Бог с ней, с Испанией. Есть и другие места.

Мел. Штат Мэн, например? Или Вермонт? Ты думаешь, там лишь холмы, как на кар­тинке, да кленовый сироп с оладьями? Да у них людей, живущих на пособие для без­работных, больше, чем оладьев во всем штате. Вашингтон-Орегон, может быть? У лесорубов там давно уже нет другой ра­боты, кроме как подпиливать ножки у стульев, на которых они сидят.

Эдна. Я поеду в любое место, куда ты ска­жешь, Мел. Я буду жить в пещере, в ша­лаше или на дереве. На плоту, в дебрях Амазонки, если ты так захочешь.

Мел. Очень хорошо. Звони в агентство, бери два билета туркласса в Боливию. И завтра же загляни в магазин Аберкромби — купи пару пробковых шлемов и ружье для охоты.

Эдна. Зачем ты говоришь со мной, как с су­масшедшей?

Мел. А что? Я уже на полпути к тому... И у тебя есть шансы догнать.

Эдна. Я пытаюсь предложить что-то разумное. Не я же виновата, что все так получается.

Мел. А я не говорю, что это ты.

Эдна. Тогда чего ты от меня хочешь? Чего ты вообще хочешь?

Мел (прячет лицо в ладони). Немногого... Хо­тя бы крошечного пространства, где мож­но дышать...

Звонит телефон.

(Смотрит на Эдну.) Кто бы это мог быть?

Эдна пожимает плечами.

Может, из офиса?

Эдна. Без четверти три утра?

Мел. Может, у них есть теперь ночной дежур­ный для увольнений, и он звонит? Они бы тогда сэкономили на мне деньги за целый рабочий день.

Телефон продолжает звонить.

Эдна. Возьми трубку, Мел, мне не по себе.

Мел (взял трубку. В телефон). Алло? Да? Да, квартира четырнадцать-а, ну и что? Я не даю вам спать? А кто, черт побери, мне не дал и глаз сомкнуть? Да, представьте, меня не интересует, что утром у вас рейс на Штутгарт. Да, и я буду говорить так громко, как мне вздумается, — на это име­ет право каждый американец в своем соб­ственном доме. Ах, вы будете барабанить в стену? Давайте, давайте, в ответ получи­те то же самое. (Прикрывает ладонью трубку. Эдне.) Если она будет барабанить, я хочу, чтобы и ты ей ответила.

Эдна. Мел, ну что ты заводишься?

Слышны удары в стену.

Мел. О'кей. Лупи в ответ.

Эдна. Мел, без четверти три. Оставь их в по­кое, пусть поспят.

Мел. Ты будешь стучать?!

Эдна. Если я стукну в ответ, они ведь тоже стукнут в ответ.

Мел. Будешь ты стучать или нет?!..

Эдна. Ладно, буду, буду. (Два раза ударяет по стене.)

Мел (берет трубку, в телефон). Ну что, полу­чили?

Стучат опять.

(Эдне.) Давай!

Эдна стучит, с другой стороны тоже сту­чат.

(Эдне.) Давай! Давай!

Эдна стучит снова — и слышен ответный стук.

Давай. Еще давай! Давай!

Сцена погружается в темноту. Затем — занавес...

В темноте начинается передача последних новостей.

Голос диктора (приятный, оживленный и доверительный). Добрый вечер. Вас при­ветствует Роджер Киттинг. Начинаем ше­стичасовой выпуск «Последних известий». Третья забастовка в Нью-Йорке за послед­нюю неделю. На этот раз сотрудники трид­цать седьмой нью-йоркской больницы поки­нули ее в три часа пополудни. В приемную мэра города не переставая звонят пациен­ты, особенно престарелые, жалуясь на не­достаток еды, лекарств и чистых просты­ней. Семидесятидевятилетний пациент в госпитале Ленокс-Пилл упал в коридоре, сломал ногу, и ему вынуждена была ока­зать помощь семидесятитрехлетняя паци­ентка, которая только что поднялась после операции желчного пузыря. Два наиболее хладнокровных грабителя в истории горо­да сбежали сегодня с четырьмя тысячами долларов, украденных в нью-йоркском Доме для слепых... Полиция предполага­ет, что это те же самые преступники, кото­рые скрылись с тридцатью шестью тысяча­ми долларов во вторник, очистив кассу нью-йоркской больницы для кошек и со­бак... Вода может быть перекрыта завтра, предупреждает глава нью-йоркского отде­ла здравоохранения, в связи с телефонным звонком неизвестного, угрожающего вы­лить пятьдесят фунтов химических загряз­нителей в городские резервуары. Неизвест­ный завершил угрозу словами: «А завтра-то будет суховато, бэби». Глава полиции Морфи сообщает, что число квартирных грабителей в августе увеличилось на семь и две десятых процента.

Несколькими днями позже. Предвечерние часы. В комнате беспорядок. Стулья пере­вернуты, ящики выдвинуты и их содержи­мое раскидано по полу, полки книжного шкафа наполовину очищены, по всей ком­нате раскидана какая-то одежда. Эдна стоит у телефона, она вся дрожит.

Эдна (рыдая). Эдисон... Миссис Эдна Эдисон... Меня только что ограбили... Я только-толь­ко вошла... Они все унесли... Эдисон. Я только что вошла, дверь была настежь, они, видно, только что ушли... Триста во­семьдесят пять Ист — Восемьдесят вось­мая стрит. Если бы я вошла на две мину­ты раньше, меня, может, уже и в живых не было бы... Квартира.четырнадцать-а... Я пока не знаю... Телевизор, проигрыватель, книги, одежду... Почти всю одежду... Мои платья, пальто, все костюмы моего мужа... В шкафу и нитки не осталось... Ящики я еще не проверяла... Пришлите, пожалуй­ста, немедленно сюда кого-нибудь. Я сов­сем одна... Муж еще не пришел с работы. Миссис Эдна Эдисон... Меня вообще могли убить... Спасибо. (Вешает трубку, оборачи­вается и осматривает комнату. Поднима­ет стул и ставит, его на место. Идет к бю­ро, начинает проверять ящики. По мере того как она обнаруживает все новые про­пажи, рыдает громче.) Нет... Надо успо­коиться... Выпить чего-нибудь... Мне надо выпить... (Торопливо идет в кухню, берет стакан, несколько кубиков льда из холо­дильника, потом так же быстро возвращается в комнату и заглядывает в бар.) Бутылок нет! Они забрали все напитки. (Ставит стакан. Рыдает.) Велиум. Я дол­жна принять велиум. (Пробегает через ма­ленький коридор в спальню.)

Мы слышим шум, когда она, должно быть, роется в разграбленном шкафчике для ле­карств. Несколько минут молчания. Оче­видно, Эдна упала на кровать и рыдает из-за всего, что мы уже знаем. Дверь в квартиру открывается, и входит Мел. Он несет пиджак и газету. Рукава его рубаш­ки закатаны, ему очень жарко. Он закры­вает дверь и вешает пиджак в шкаф. Ка­жется, он даже ничего не замечает, погру­женный в собственные мысли. Подходит к стулу, падает на него в изнеможении, от­кидывает голову назад и вздыхает. Откры­вает глаза, как бы впервые увидев комна­ту. Осматривается, удивленный.

(Из глубины квартиры.) Мел? Это ты, Мел? (Медленно появляется из спальни, держа вазу за тонкую ножку. Смотрит на Мела.)

Мел. Разве Милдред не приходила сегодня убирать?

Эдна (ставит вазу). Она приходит по поне­дельникам и четвергам.

Мел. Что случилось? Почему такой кавардак?

Эдна. Нас ограбили.

Мел смотрит на нее как бы в состоянии шока. Он медленно встает и оглядывает комнату уже новым взглядом.

Мел. Как это — «ограбили»?

Эдна (начинает кричать). Нас ограбили, ограбили! Они пришли и унесли вещи. Они ограбили нас!

Мел (продолжает поворачиваться во все сто­роны, изучая комнату, не веря своим гла­зам). Я не понимаю... Что ты имеешь в ви­ду... Кто-то вот так просто вошел и ограбил нас?

Эдна. А ты как думал? Что они звонят и до­говариваются заранее?

Мел. Ладно, успокойся. Не нервничай, Эдна. Я же только спросил. Что они взяли?

Эдна. Я еще не знаю. Я выскочила в магазин. Всего на пять минут. Прихожу и вижу...

Дата добавления: 2015-09-04