Глава 1. — Фрэнк Айеро, если ты сию секунду не встанешь с постели

— Фрэнк Айеро, если ты сию секунду не встанешь с постели, то познаешь мой гнев! Сейчас же поднимайся! — крик мамы разрезал сладкую тишину утра, вторгаясь в мой сон.

На ее попытки в который раз разбудить меня я ответил жалобным стоном, лишь сильнее укутываясь в одеяло и зарываясь головой под подушку, отстраняя себя этим куском ткани с перьями от окружающего мира. Так-то лучше. Тишина. Сон уже одной рукой обнял меня, как дверь в комнату с грохотом распахнулась, и влетела мать с характерным визгом а-ля:

«Я сколько раз просила тебя встать, поднимай свою драгоценную пятую точку с кровати и иди собирайся в школу, живо!»

После чего дверь снова хлопнула и все притихло. На лестнице раздались шаги, тяжелее, чем у вечно торопливой матери. Отец. Если он сейчас зайдет и тоже попытается меня поднять, клянусь Богом, я кину в него подушку. Порция лжи от Фрэнка Айеро за счет заведения. Возможно, это покажется странным, но я побаивался отца. Ненавидел его и боялся одновременно. Он именует это уважением, а я — подчинением, что по его мнению одно и то же. Я считал иначе. Поэтому мы и не особо ладим.

— Фрэнк.

Одно слово, не крик. Пять букв, произнесенных холодным, как льды Арктики, тоном.

— Встаю, — произношу сквозь стиснутые зубы, выбираясь из своего теплого убежища.

Слава Богу, сегодня пятница.

Я не люблю свою школу. Не потому, что меня там унижают, или я замкнутый, и мне не с кем дружить. Скорее, у меня слишком много людей в списке «друзей». Просто они думают, что они мои друзья.

Люди бывают слишком наивны, не правда ли?

С учебой у меня были проблемы. Нет, я не тупой, но учителя считают иначе. Все они настроились против меня, когда я набил свою первую татуировку. Взрыв возмущения волнами захлестнул абсолютно всех, включая младшие классы, которые, завидев меня в коридоре, морщили носы, как будто я кусок дерьма, а не человек. Злился ли я на них? В очередной раз, нет, мне было попросту плевать.

Не все преподаватели относились ко мне как к несуществующему ученику. Вообще, все учителя делились на три типа: были те, чьи предметы я знал вполне сносно, и тогда с этими учителями у меня были нормальные отношения, есть те, кто не замечает меня на уроках из принципа, как бы я ни кричал и ни тянул руку. Просто они попали под «взрыв», и третьи, которые вовсе не пускали меня на свои уроки, демонстративно закрывая перед моим носом дверь в кабинет.

Жалобы, скандалы, разборки с директором — все заканчивалось одинаково. Как только у меня появлялось новое тату, меня выгоняли из школы. Пока моей новой радости на шее в виде скорпиона никто не заметил, но, чувствую, недолго мне осталось ходить по коридорам и бесить всех своим присутствием. Не хочу пока говорить об этом матери, уж слишком она переживает по поводу моих постоянных прогулов, новых тату и частых переводов из одного учебного заведения в другое. Отец же поступает по-другому: угрожает, что пинками выгонит из дома, если я еще раз вылечу. Что ж, придется, похоже, его скоро расстроить и собирать вещи на выход.

Ладно, к чему забивать себе голову тем, что будет еще очень нескоро.

Душ, где теплая вода струйками стекает по лицу, мягкое полотенце, запах новой футболки, купленной на сбережения, джинсы, из которых я, кажется, никогда не вырасту, рюкзак, набитый неизвестными мне самому тетрадями на плече, и лестничный пролет перед глазами — утро, которое повторяется, как заевшая пластинка, раз за разом. У меня нет привычки жаловаться, но пластинку хотелось сменить до скрежета зубов: упасть с лестницы, включить слишком горячую воду в душе, порвать рюкзак, потерять любимые джинсы — хоть что-то, что изменило бы этот круговорот.

Но ничего не происходило. Стоило ли мне смириться с этим? Возможно, но лишь до того момента, как, войдя в здание школы, я разбавлю серые краски, что так давят на меня изо дня в день.

Спуск по лестнице занимает одно и то же время каждый раз — ровно десять секунд, ровно десять шагов вниз по ступеням, и в нос ударяет запах кофе и вафель, что так любит мама. Отец читает газету, легонько притопывая ногой ритму в своей голове. На столе стоит столь нежеланная мною тарелка с завтраком и чашка свежего кофе, аромат которого я жадно вдыхаю, пытаясь задержать этот запах как можно дольше в своих легких. Как только я делаю небольшой глоток, газета опускается на стол, и на меня взирает пара глаз, покрытых коркой льда.

— Есть серьезный разговор.

Я перевожу взгляд на маму, которая из ниоткуда возникает за моей спиной, положив руки мне на плечи.

Точнее, она держит меня, чтобы я не убежал от разговора, как я это делаю обычно. Она смотрит на меня с сожалением и мольбой. Что происходит?

— Дорогой, мы тут с папой поговорили, и...

— Хватит с ним нянчиться, Линда, — строго взглянув на мать, прошипел отец, переводя взгляд то на меня, то на маму. — Если нас еще раз вызовут в школу, по любому поводу, даже если ты будешь не виноват, я переведу тебя в такую дыру, что тебе жить станет тошно, ты понял?

Впервые я увидел, как в его глазах лед расплавился, превратившись в пламя. Он в ярости, и причина его ярости не кто иной, как я.

— Я спрашиваю, ты понял меня? Ад покажется тебе Раем по сравнению с тем, что тебя ждет, если ослушаешься, так что подумай, прежде чем в очередной раз нажить себе проблем.

Мать убрала руки. Отец снова сменил огонь в глазах на лед и продолжил чтение газеты. Так и не допив кофе, я схватил рюкзак, и, на скорую руку натянув кеды и надев куртку, вышел из дома, нарочно закрыв входную дверь громче положенного.

Ты опоздал, отец, уже тошно.

***

Вам когда-нибудь казалось, что весь мир настроен против вас? Что каждый, кто вас окружает, пытается любыми способами сломать вас и превратить в горстку пепла, развеваемую ветром?

Тогда вы знаете, каково это — быть мною.

От всего приходится защищаться. От целого мира. Только слабые люди поддаются давлению с чужой стороны. Моя позиция в мире более, чем проста: трогают тебя, тронь их в два раза сильнее. Я не был засранцем по нутру, но меня заставили. Меня стараются избегать даже те, кто превосходит меня в силе, не говоря о росте. Мне нравился тот образ жизни, который я вел. Жалко было только мать, которая переживает за каждый мой проступок. Не стою я потраченных ею нервных клеток. Отцу было плевать на меня, не считая его вечных угроз, вроде той, что он сказал несколько мгновений назад.

Эти слова встали комом в горле, и я ускорил шаг, проклиная этот холодный осенний день.

Я любил свой дом, свою мать и даже отца. Правда, любил. Несмотря на всю ту ненависть, что я испытывал к нему, я его любил. Не мог иначе. Какими бы плохими не были родители, в глубине души мы должны их любить. Это лишь мое мнение, мнение агрессивного подростка, который может выпустить пар лишь в стенах школы, не более. Я привык, что мое мнение не учитывается, поэтому вместо слов я занимался делом — портил жизнь другим.

Защитная реакция — мое оправдание перед самим собой, когда очередной хлюпик лежал передо мной с разбитым носом, из которого хлестала кровь.

Защитная реакция — повторял я себе, когда посылал далеко и надолго возмущенных моим внешним видом учителей, показывая им средний палец.

Защитная реакция — отшучивался я перед директором, когда очередная девица в попытке привлечь мое внимание крутила перед моим носом своей пятой точкой в короткой юбке, которая тут же расходилась по швам в моих руках, предоставляя всем на обзор нижнее белье несчастной хозяйки.

Я смеялся со всеми, когда та несчастная, рыдая, скрылась за поворотом. Я смеялся в кабинете директора, когда он с красным от гнева лицом грозил мне исключением. Я смеялся в лицо отцу, который в очередной раз угрожал мне статусом бомжа.

Когда я получил в ответ удар в челюсть, смеяться расхотелось. Смех уступил место злобе, и та смела все, что во мне осталось от нормального Фрэнка, превратив в ненормального, нарушающего чужой покой и жизнь. Моя до того момента нелюбимая сущность прорвалась наружу с громким хрипом, и с тех пор не покидает меня ни на секунду.

Забудьте о добром Фрэнке, он умер вместе с тем ударом по челюсти.

Казалось, это было тысячу жизней назад, но это было всего лишь на прошлой неделе. Рука автоматически потянулась к синяку, любезно оставленному моим отцом. Постарался он тогда на славу, синяк не сошел до сих пор. Не говоря о вдрызг прокушенной щеке, кровь из которой текла в три ручья.

Размышления о силе удара отца в тот момент скрасили мою дорогу от дома до школы. Окончательно надев на себя маску, я зашел в здание, прожигая ядовитым взглядом всех, кто попадется мне на глаза.

Защитная реакция.

Знаете, как во многих фильмах и рассказах о школьной жизни, бедный главный герой постоянно натыкается на какое-нибудь дерьмо в своем шкафчике? Вроде дохлой мыши или какой-нибудь краски, выливающийся на одежду, как только ты его открываешь? Так вот со мной такая херня не проходила. Я мгновенно вычислял виновника и срывал на нем всю свою злость, после чего в миллионный раз посещал кабинет директора.

Плевать, эти тупоголовые первые начали эту войну.

На моей «стороне» было много тупоголовых. Я это сейчас о тех самых, которые тешат себя иллюзией, что они мои друзья. Как бы не так. Готов дать голову на отсечение, при первой же возможности они подставят меня и вонзят нож в спину. Им только дай повод. Просто дело в том, что поводов я им не давал.

Вместо толпы качков-футболистов, готовых избить меня за то что я не в ту сторону дышу, меня поджидал директор.

Я только вошел, что я уже успел сделать?

— Айеро, в мой кабинет после этого урока, — холодным тоном, прям как у моего отца, произнес он, на что я лишь прыснул, открывая свой шкафчик и вешая куртку.

— Чем обязан такой честью, Мистер Смит? — я вложил в свои слова как можно больше сарказма, отчего Смита перекосило.

— Оставь свой сарказм при себе, Айеро, у тебя серьезные проблемы.

— Что-то в последнее время слишком много у меня проблем, не находите? — я недовольно посмотрел на него, приподняв одну бровь. Он снова скривился.

— Прибереги свои слова для отца, когда он придет сюда, — довольно ухмыльнувшись, он развернулся и самодовольно вздернув голову, отправился в сторону своего кабинета.

На прощанье я показал ему средний палец, вызывая у некоторых тихие смешки. Не люблю выставлять себя клоуном, поэтому каждый, кто похихикал, поймал мой полный злобы взгляд, и тут же притих. Так-то лучше.

Первым уроком была география. По-моему, единственный предмет, по которому у меня не было проблем. С учителем были хорошие отношения, а оценки были положительными. Редкость.

Ввалился в кабинет я уже после звонка, и на меня уставился каждый, кто сидел в классе, что взбесило меня не на шутку.

— Что уставились? — тихо прошипел я в их сторону, но так, чтобы этого не расслышал учитель.

Мистер Деннер, наш учитель, отличался спокойным характером и не был конфликтным человеком. Если кто-то опаздывал, он просто не обращал на это внимания, продолжая урок; давал исправить плохие оценки, что лично меня только радовало, с моей-то успеваемостью. К тому же и объяснял свой предмет доходчиво. В общем, золото, а не преподаватель.

— Снова опаздываешь, Айеро? — спокойным голосом окликнул он меня, продолжая что-то писать на доске.

— Простите, Мистер Деннер, этого больше не повторится, — как на автомате отчеканил я, прекрасно понимая, что это ложь. Он тоже.

— Ну-ну.

Урок прошел, как и все до этого. Серые краски снова заполнили мой день, что не вводило в тоску, а раздражало. Думаю, вы уже поняли, что все, что обычных людей смущает или расстраивает, меня попросту злит?

Со звонком я подхватил рюкзак и поплелся к кабинету Смита. Очередная воспитательная беседа, которая по плану должна наставить меня на путь истинный, но нет. До сих пор не наставила. Да мне и так неплохо живется, чего скрывать.

Пару раз постучав для приличия, я открыл дверь кабинета, отстраненно смотря куда-то сквозь директора. Не хочу даже сосредотачиваться на том, что он мне сейчас скажет.

— Вызывали? — еще одна из дежурных фраз, вырывающихся из меня на автомате.

— Да, Айеро, заходи.

По сравнению с моим предыдущим положением разница была лишь в том, что я закрыл за собой дверь.

— Вчера было совещание.

— И? — скучающим тоном протянул я.

— Всем педагогическим составом было принято решение тебя исключить. Единственный, кто тебя защищал, был Мистер Деннер, но этого недостаточно. Через двадцать минут приедут твои родители забирать документы. Так что присаживайся, ты здесь надолго.

Твою мать.

Дата добавления: 2015-09-04