Религиозно-нравственное состояние народа

Петровские реформы повлекли за собой раскол нации на высшее общество и простой народ. В народе — а в культурно-бытовом смысле слова к нему принадлежали не только крестьяне, но и городские сословия и даже часть провинционального и сельского дворянства — хранились старые, допетровские обы­чаи и нравы.

Крепкую приверженность старине простой народ засвиде­тельствовал и своим отвращением к курению табака, насаждав­шемуся Петром и тем, что он не захотел, подражая высшему классу, переряжаться в “немецкое” платье, и даже тем, что не принял введенного Петром как повинность для дворян, чи­новников и солдат брадобрития. Простые люди строго соблюдали посты, в воскресные и праздничные дни спешили в храмы на Бо­гослужение, благоговели перед святынями, чтили монахов, с уважением относились к странника-м и юродивым, к бездомным и нищим.

В привязанности к православной старине, которую обличи­тели народа заклеймили как обрядоверие, проявилось не одно только обрядовое благочестие народа, но и его верность хрис­тианском религиозно-нравственным идеалам, его послушание Церкви. Свое христианское воспитание простой народ получают исключительно в храме, и единственными его наставниками были пастыри. До середины ХVIII века в России вовсе не было школ для крестьянских детей, а первые попытки ввести начальное образование для простолюдинов, предпринятые при Екатерине П, остались только любительской затеей, из которой не вышло толка. Школьная выучка, которая при Петре стала повинностью для детей из дворян и духовного чина, носила утилитарный характер. Она состояла в узко практической подготовке к тому или иному роду службы. В духовных школах давалось духовное образование “в надежду священства”, а в навигационных, ар­тиллерийских школах, где готовили офицеров и моряков, препо­давались математика, физика, баллистика, в них обходились вовсе без Закона Божия, который считался “поповской наукой”.

Правда, в 1743 г. вышло распоряжение о том, чтобы роди­тели под угрозой штрафа обучали детей катехизису и чтобы при определении на службу молодые люди проходили испытание по катехизису. Но сами не учившиеся Закону Божию, родители ред­ко бывали в состоянии дать своим детям религиозное образо­вание. При Екатерине и правительством была осознана необхо­димость не только профессиональной выучки, но и широкого об­щего образования. В связи с этим среди прочих предметов в светских школах стали вводить и Закон Божий, но в обществе уже укоренилось отношение к нему как к “поповской науке”, будто бы ненужной будущему чиновнику или офицеру. К тому же в уставах новых светских школ, которые составлялись в духе модных просвещенческих, антиклерикальных идей, законоучите­лям не рекомендовалось много распространяться ^ чудесах, о Страшном суде, о вечных муках; а вместо этого внушать школь­никам верноподданнические чувства, правила естественной мора­ли и естественной религии и воспитывать их в духе веротерпи­мости. Неудивительно, что при столь грубом небрежении к рели­гиозному образованию высшее общество, подвергшееся после пет­ровских реформ интенсивному воздействию инославного Запада, не сумело сохранить преданности вере отцов. Европейская куль­тура на первых порах усваивалась крайне поверхностно. Заим­ствовались западные костюмы и моды, перенимались, часто в карикатурном виде, манеры и правила этикета, до серьезного усвоения европейской науки и философии дело дошло не скоро. Поэтому в первой половине века вольнодумство не пред­ставляло собой целостной системы взглядов, а выражалось в основном в нравственной распущенности. Пастырям Церкви не­легко было тогда воздействовать на. выбившихся из колеи при­дворных дам и господ. Доморощенные “вольнодумцы”, подвержен­ные нравственной и духовной порче, пастырским обличениям противопоставляли свою приверженность к реформам, проводив­шимся правительством, а свой заурядный разврат оправдывали “служением духу просвещенного века”. В эпоху бироновщины на особенно смелые обличения пастырей придворные и чиновные “вольнодумцы” отвечали застенками Тайной канцелярии.

Во второй половине столетия верхушка дворянства стала ближе знакомиться с европейской, особенно французской куль­турой. При дворе все стали говорить по-французски. Состоя­тельные помещики отдавали детей на воспитание гувернерам-иностранцам, которые внушали своим подопечным презрение к родному языку, к простому народу, к православной вере, над которой глумились как над достоянием невежественной черни. Для завершения “образования” отпрыски знатных фамилий ехали заграницу, и непременно в Париж, где получали возможность на месте познакомиться с плодами, а часто и с самими деяте­лями боготворившегося или “просвещения”.

Среди “властителей дум” в ту пору особенной славой поль­зовался рационалист и скептик Вольтер, перед которым его по­читатели, словно новоявленные идолопоклонники, преклонялись как перед кумиром. Знакомство с Вольтером знатные русскую путешественники почитали за высокую честь для себя. Сочине­ния этого писателя, по свидетельству иностранцев, образо­ванные русские “носили в карманах, словно молитвенники или катехизис”. Увлечешь Вольтером и энциклопедистами прививало полуобразованному русскому дворянству скептическое пренебре­жение к религии. Кощунственные выходки в этом кругу считались проявлением образованности, а набожность и верность христи-анскому долгу хулилась как ханжество и суеверие. С углубле-нием теоретического вольнодумства ниже падала общественная нравственность. Большинство светской черни не доросло до серьезного и систематического усвоения европейской литера-туры, науки, философии, которая не сводилась к одному только деизму, скептицизму и атеизму. Оно быстро и ловко схватывало крайности отрицательного направления, а еще быстрее и охот-нее усваивало циничные практические выводы из этих крайнос­тей “яждь, пий и веселись”.

Целые состояния проматывались на безумную роскошь, умно­жились разводы, в семьях царил жестокли эгоизм: сын не считал своим долгом уважать отца, ибо, говорили наши доморощенные “естественные моралисты”, “все животные не имеют такого пра­вила, и щенок не респектует того пса, который некогда был его отцом”. Супружеская верность бывала предметом самых гру­бых насмешек, над ней потешались как над нелепым проявлением отсталости и невежества. А пастырские обличения против затопившего общество раз-врата по-прежнему встречались обществом в штыки. Обличителю, правда, уже не грозил застенок тайной канцелярии, но и слу­шать его никто не хотел. Проповедников христианской нравст­венности клеймили ка.к суеверов и мракобесов. Больтерьянские настроения в дворянском обществе встречало: полное сочувствие и одобрение со стороны правительства. В печати запрещалась всякая полемика против вольнодумства. Знаменитому писателю и алологету Фонвизину не удалось напечатать перевода книги Клерка о бытии Божием, потому что этому изданию воспротивил­ся обер-прокурор Синода Чебышев, который послужил потом драматургу прототипом для его “бригадира”. Но и среди европейски-образованных дворян встречались люди, в которых “естественная мораль” “просвещенного” века Вызывала тошноту. В последние десятилетия ХVIII столетия об­щество стало ощущать религиозный голод. Но люди, воспитан-ные иноземными гувернерами, получившие образование из сбран-цузскйх книг, настолько безнадежно оторвались от родного на-рода и от отеческой веры, что в поисках духовности обращались рек святым отцам, а к западным богословским и религиозно-философским книгам в надежде обрести истину либо в католи­ческой церкви, либо в расплодившихся в России в конце 70-х годов масонских ложах.

Первые русские люди, вроде Елагинской, были окружены деистами и вольнодумцами, проповедавших “естественную мораль”, но вскоре московская ложа розенкрейцеров стала очагом мисти-ческих увлечений и оккультной практики. Видными масонами в Москве были профессор химии Шварц, журналист и издатель Но-виков, в Петербурге — И. В. Лопухин, Херасков. Масоны вели идейную борьбу на два фронта против “лжемудрозаний Вольте-ровской шайки” и против Православной Церкви, хотя борьба с Православием велась тонко искрыто, и, несомненно многими из мало “посвященных” членов лож и не сознавалась как борьба. Внешнего благочестия масоны не нарушали, Многие из них охотно исполняли церковные обряды и “должности “, иные даже настаивали на неприкосновенности чинов и обрядов церковных,-”наипаче религии гречеокой”. Православное Богослужение они ценили за его символическое богатство, но из Литургических символов особенно дорожили теми, которых напоминали то •-дохристианской древности. В своем учении масонство возрождало оккультные доктри-ны неоплатоников и иудействующего гностицизма. “Церкви внеш-ней” и всему “историческому христианотву” в ложах про-тивопос-тавляли”внутреннюю Церковь”, которая отождествлялась шли с их “орденом”. А в этом “ордене” были свои обряды и тайны, была своя лестница “священных” степеней и ритуал посвящения в них, была своя железная дисциплина, которой могла бы по­завидовать любая политическая организация. Поэтому масонски ложи оказались удобным орудием в руках тайных сил, враждеб­ных христианской государственности, причем, при самой искре ней благонамеренности многих из тех, кого вовлекли в ложи соблазном эзотерической духовности.

Грозные события во Франции встревожили двор Екатерины. Императрица испугалась, что поощрение безрелигиозного воль­нодумства может обернуться для нее эшафотом. Срочно стали приниматься крутые меры против распространения либеральных идей, а заодно и против масонских лож. Правительство усилил^ цензуру, запретило бесконтрольный ввоз в страну французских книг, распорядилось закрыть вольные типографии. В 1791 году запрещены были масонские ложи, “мистические” книги ведено было сжечь. “Типографическая компания”, выросшая из масон­ского “Дружеского ученого общества”, была закрыта. В 1792 г. книгоиздателя Новикова заключили а Шлиссельбургскую крепосп

Но после смерти Екатерины масонство, пользуясь располо­жением императора Павла, быстро подняло голову, ибо запреты лож не уничтожили их, а только заставили “вольных каменщиков притихнуть и на время уйти в подполье, что не представляло никакого труда для тайной организации с широкими заграничны­ми связями. Павел приблизил ко двору видного масона Лопухина В “вольные каменщики” записалось тогда множество лиц, зани­мавших высокое положение в правительстве, в армии, при дворе

Духовное возвращение в Церковь для образованного русского дворянина ХУШ века, заблудившегося на западных путях, был^ едва достижимым делом. И счастливых примеров оказалось не та] уж много. Но в эту эпоху и в дворянском обществе оставались еще люди, сумевшие не заразиться духовной порчей. Среди них были и настоящие праведники и праведницы.

Имя одной из них — Ксения Григорьевна Петрова. Она была женой полковника и придворного певчего. В 26 лет Ксения по­гребла скоропостижно скончавшегося мужа. Потрясенная утратой нежно любимого человека, она ясно осознала тщету земного счастья и приняла на себя подвиг юродства во Христе.

Все имение она раздала нищим. Сама же оделась в платье покойного мужа и назвала себя его именем — Андреем Федоро­вичем. Когда это одеяние износилось и истлело, блаженная Ксения стала носить только рубашку, кофту и платок, а на но­гах — разорванные башмаки без чулок, и никакого теплого платья, даже в самые лютые 31жние холода. Жила она в Петербургской стороне, где ютился бедный люд, да и там не имела постоянно-го пристанища, а ходила из дома в дом. По вечерам блаженная Ксения уходила за город в поле и молилась там до рассвета. Когда на Смоленском кладбище строилась церковь, блаженная Ксения целыми ночами трудилась на стройке, таская кирпичи.

Народ любил и почитал блаженную Ксению как святую. В бедных семьях посещения ее были праздниками. Матери радова-лись, когда она качала люльку младенца или целовала его, видя в этом хороший знак для ребёнка. Своими молитвами и аскети-ческими подвигами, своей преданностью Богу и сострадательной любовью к людям блаженная стяжала дар прозорливости. В канун смерти царицы Елизаветы блаженная Ксения ходила по улицам гетолицы и говорила народу “Пеките блины, пеките блины, пе-ките блины, завтра вся Россия будет печь блины”. За несколь-ко дней до убийства царственного узника Иоанна Антоновича в Шлиссельбургской крепости юродивая горько плакала и пов­торяла “Кровь... кровь... кровь! “ Господь послал блаженной Ксении долгую жизнь. Она скон­чалась уже в начале XIX века. Над ее могилой на Смоленском кладбище воздвигнута часовня. И эта часовня стала святыней для православных петербуржцев и всего верующего народа.

Великим праведником был еще один русский подвижник ХУШ века — святой Иоанн Русский. Он родился в конце ХУП века на Полтавщине. В молодости был призван в армию и стал сол-датом. Во время злополучного Прутского похода, в 1711 году, вместе с другими воинами он был пленен татарами, которые продали его в рабство турецкому вельможе. Владелец увез пленника в Малую Азию, в селение Уркион (по-гречески — Прокопий). Хозяин годами истязал своего раба-христианина, чтобы заставить его принять ислам. Пытался он склонить его к измене отеческой вере и обещаниями всяческих благ, но святой исповедник твердо хранил верность Христу. Он говорил “Ни угрозами, ни обещаниями богатств и наслаждений ты не сможешь отклонить меня от святой моей веры. Я родился христианином, христианином и умру”.

И жестокий гонитель отступил. Он перестал мучить плен­ника и поставил его ухаживать за скотом. В скотском стойле устроил праведный Иоанн и свою постель. Своему господину он был верным слугой и в летнюю жару, и в зимние холода, полу-нагой и босой, он трудился целыми днями, не зная отдыха. Хо­зяин со временем полюбил добросердечного, кроткого и испол-нителъного раба..Он решил отпустить его на волю, но правед-ный Иоанн остался в стойле, где он мог каждую ночь беспре­пятственно молиться Богу. По праздникам святой Иоанн приходил греческий храм великомученика Георгия и причащался Святых Христовых Тайн. Все, что зарабатывал у господина, он разда­вал нищим.

27 мая 1730 г. праведный Иоанн Русский отошел ко Господу; причастившись перед кончиной Святыми Дарами, которые священ­ник, побоявшись войти в дом к вельможному турку, прислал праведнику в яблоке. Хозяин отдал тело исповедника священ­нику для христианского погребения. Все греки, жившие в Про-копии, собрались на погребение единоверца из России. А через три года были обретены нетленные мощи святого. Угодник Божий прославился многими чудесами и затем знамениями, явленными у его цельбоносных мощей. Ныне мощи святого Иоанна почивают на греческом острове Эвбое, в храме, названным в его честь.

Дата добавления: 2015-09-04