Охота на жар-птицу 21 страница

Пересвет не сумел себя пересилить. Хотел бы под испытывающим взглядом проглотить хотя бы ложку. Но увы! Годами выработанное отвращение просто не победить.

Царевич скатился с кровати:

— Я оставлю вас, приятного аппетита, — сказал он, стараясь не смотреть на мужа. — Пойду-ка я у матушки чай пить, с блинами со сметаной. А может, и щей прикажу подать, наваристых. И кашу с мясом, с подливкой…

— Поклон от меня передай, — кивнул Ёж. — И уж постарайся заверить матушку, что я здоров и не собираюсь предаваться преждевременной кончине.

— Ладно, — покладисто отозвался царевич. — Если не поверит, сошлюсь на его святейшество. Пусть он ее успокаивает, как хочет.

Захлопнув за собой дверь и прислонившись спиной к створке, Пересвет перевел дыхание. Как же он смалодушничал!! В знак смирения, в качестве извинения за унижение с утренней службой и идеей соборования, мог бы и потерпеть!! А он — смалодушничал! Сбежал, как трусливый мальчишка!..

Через дверь глухо долетало продолжение разговора:

— А вот это готовила самая старшая наша барыня…

— Нет.

— А тут получилось очень вкусно, все на кухне пришли в восторг!

— Нет. Где здесь рис? Надеюсь, ты не забыла свое вчерашнее обещание?

— Да… Вот он, прошу. А… может быть, хотя бы ложечку отпробуете? Вот это — просто изумительно!..

— Я сказал, не буду.

— Но…

— Нет. Ты свободна. И это всё унеси.

— Позвольте… еще? Последнее!

— Только последнее. Но всё равно — нет.

— Это маринованные кислые сливы, по рецепту, который ваш толмач надиктовал старшей кухарке. Но если вы не желаете…

— Хорошо, сливы можешь оставить.

— Да? Правда?! Кушайте на здоровье, поправляйтесь, ваше высочество!

— Иди-иди.

Пересвет, даже не видя, почувствовал его снисходительную и в то же время чуть застенчивую улыбку.

Царевич посторонился, едва не сметенный распахнувшейся дверью — порыв радости, крахмальных оборочек и дребезжащих на подносе нетронутых горшочков, блюдечек, мисочек…

— Какой же ты привередливый, — не сдержался, заглянул в спальню царевич, перед тем как уйти к матушке.

Кириамэ уже растянулся на постели с книжкой, одновременно лениво поддевая палочками из блюдца маринованные сливы.

— Ты не знаешь, как я в Нихонии над слугами и поварами издевался, — отозвался он совершенно серьезно.

Пересвет хмыкнул.

Однако царевич не успел уйти далеко — бегом вернулся назад. Остановился на пороге комнаты:

— Что?

Позвавший его принц не повернул к нему головы. Перелистнул страничку, будто всецело занятый чтением.

— Скажи, любимый мой, — спросил будничным скучным тоном Ёширо, — кто тебе внушил мысль сводить меня в храм? Не матушка ли?

— А… ты догадался? — расстроился царевич.

— Ей, полагаю, подал идею Берендей Иванович. И не далее как вчера вечером его величество разговаривал о нас с тобой с его святейшеством. Предупредил, что рано или поздно мы к нему явимся.

— Постой… — почесал макушку Пересвет. — А ведь верно, так всё и получается…

— Взрослые обыграли нас, как малых детишек, — вздохнул Ёж, перевернулся на спину вместе с книжкой, не отрывая сердитого взгляда от страницы.

— А… Ты много рассказал на исповеди? — с опаской тихо спросил царевич. — Я ведь больше нотации выслушивал, мне и двух слов вставить не дали…

— Достаточно много, чтобы считаться искренним. Достаточно мало, чтобы не краснеть за излишнюю откровенность. Во всяком случае, как недавний дикий язычник, натерпевшийся в детстве от суеверных монахов, я не имел причины верить его святейшеству на слово и сперва потребовал с него клятву: всё, что расскажу ему я или ты, он не передаст никому другому, даже твоим родителям. Конечно, требовать такое от патриарха очень невежливо. Но я же иноземец, да к тому же одержимый — что с меня взять?

Пересвет поймал на себе его насмешливый взгляд из-под книжки. И на душе как-то сразу стало спокойней. И расхотелось ругаться с матушкой, которая, видно, до сих пор — и не без оснований, что самое обидное! — держит младшего сына за неразумного ребенка.

— Зачем же они с нами так? — уныло спросил царевич, притулившись к дверному косяку. — Я ведь правда подумал, что это тебе поможет... А оказывается — это мне просто внушили?..

— Волнуются, — пожал плечами принц. — Хотят проведать, что на сердце у любимых чад. Родители. Не будут же они спрашивать напрямую о слишком смущающих вещах, вроде душевных мук и сомнений. Или о брачной жизни. Сам понимаешь, ни матери, ни отцу ты ничего рассказывать не стал бы.

Пересвет поёжился. Конечно, не стал бы! Хоть убивайте.

— Духовный отец — другое дело, — усмехнулся Кириамэ. Книжку наконец-то отложил в сторону, закинул руки за голову, сцепив ладони под затылком, уставился на супруга тяжелым пристальным взглядом. — Уверен, его святейшество дал тебе множество рекомендаций относительно меня? Присоветовал быть со мной снисходительнее, да? Терпеливей? Но в то же время не поддаваться пагубному увлечению, правильно?

Пересвет опустил голову, покраснел, кусая губы от досады.

— Боюсь, Берендей Иванович требовал от его святейшества несколько иного, — продолжал принц. — Успокоить, простить, уговорить нас, сумасшедших, смириться со своей участью — чтобы в тереме наконец-то воцарились мир и гармония. Однако владыка не вполне сумел себя заставить выполнить просьбу государя, ибо сам до сих пор не может смириться с нашим браком. Впрочем, он отпустил мне грехи, поверив в искренность раскаяния. Или, может быть, потому что посчитал моё наказание оборотничеством достаточно суровым. Либо просто побоялся, как бы от тоски не наложил на себя руки. А тебе, любимый?

— А что мне? — буркнул царевич. — Я ни о чем не жалею, поэтому ни за что прощения не просил.

Кириамэ недоверчиво выгнул бровь.

— В этом я от сестрицы недалеко ушел, — пробормотал, краснея ушами, Пересвет. — Мои грехи — сам и буду замаливать на старости лет, не надо мне никакого отпущения.

И он решительно покинул горницу.

Чтобы через несколько секунд вновь вернуться бегом назад:

— Ну, что еще-то?

— Если увидишь Дарёну, — небрежно попросил принц, — прикажи ей принести кувшин кваса. Сливы получились слишком соленые.

— Именно ее? — прищурился царевич.

— Ну да, — широко улыбнулся ему принц. — Ведь ты сам выбрал ее нашей доверенной служанкой, разве нет? Не хочу никого другого здесь видеть.

Шумно выдохнув, царевич с раздражением утопал-таки наконец-то прочь.

Лёгкая на помине девчонка нашлась буквально за вторым поворотом коридора: сияя предвкушением, тащила поднос с воздушными сливочными порожными. Пересвет был вынужден ее огорчить — завернул обратно на кухню и в погреба. Приказал найти и принести, кроме затребованного кваса, еще свежей брусники и клюквы, а так же моченой морошки да кислых яблочек. И вазочку вишни! Но только не засахаренной, а именно кислой. Царевич понадеялся, что от ягодной кислятины у муженька наконец-то проснется волчий аппетит.

Пересвет не просто так просидел у матери в покоях до вечера. С умыслом чаи гонял: присматривался, прислушивался, размышлял.

Если за минувшее немалое время Войславе и Ясмин не удалось вычислить предателей, хоть они, по словам Шеморханки, перевернули терем вверх дном и облазили от чердаков до подвалов, — значит, следовало приступить к поискам с другого конца. Искать не улику, а человека. «Кому выгодно!» — так это называли в умных книжках, написанных на латыни. Стоило прислушаться к советам почивших мудрецов. Тем более ничего другого умного Пересвету в голову не приходило. А сидеть сложа руки и просто ждать — совсем не по душе.

Конечно, можно было бы попросить матушку устроить допрос для придворных барынь и прочего населения терема. Однако во-первых, царевич не знал, известно ли родителям о том, что у них по дому разгуливает некий злыдень-лицемер, поджидающий удачного момента для следующей каверзы. Насколько Пересвет мог судить, царь с царицей обвиняли в похищении дочери неизвестного злопыхателя, живущего где-то в столице — то есть рядом, но не настолько близко, чтобы из-за его присутствия потерять сон. Пересвет был не вполне уверен в своих логических умопостроениях, но родительский сон показался ему дороже подозрений, которых нечем было покамест подкрепить. Поэтому он решил, что не позволит матушке волноваться об этом раньше времени, не даст ей учинить суматоху среди свиты — и тем самым не спугнет излишним шумом таинственного негодяя, не заставит залечь в тину еще глубже.

Пересвет просто попивал чай, грыз баранки, прислушивался к болтовне боярынь, присматривался к ним, прищуривая то левый глаз, то правый. И прикидывал, нет ли среди них (либо среди их мужей или другой родни) тех, кому было бы выгодно отдать родину на поругание супостату.

Таковых что-то не находилось. Или он смотрел плохо. Или что-то ускользало от его внимания.

Устав от слушания праздных разговорчиков, Пересвет стал сам исподволь выспрашивать, не случалось ли в тереме за время его отсутствия чего подозрительного или необычного. (Ведь, если мыслить логически, вражина не вдруг решил: а не похитить ли ему Войславку? Какая-то работа предварительная была же им произведена? Хоть как-то он, гад, пошебуршался, пошевелился, тараканьи свои усы высунул наружу?) В общем, царевич просто проявил любопытство, интересовался о том, о сём, о некоторых. Ничего ведь удивительного в том, что он хочет знать, что делалось в родном доме, верно?

Боярыни тему охотно подхватили — нагрузили его высочество множеством новостей с истекшим сроком годности, перемыли косточки друг дружке и отсутствующим. Даже пересчитали всем миром, сколько дворцовых кошек окотилось за эту осень. К сожалению, ничего из груза сих бесполезных знаний Пересвету не показалось ни подозрительным, ни полезным.

Вернулся он в свои покои с шумом в голове. Очень хотелось взять мужа в охапку — и завалиться вместе с ним спать…

В покоях Кириамэ нашелся в неожиданном месте — сбоку от софы, на толстом ковре, в окружении разнокалиберных пестрых подушек. Надоело ему, видите ли, валяться в постели — захотелось по обычаю родины на полу посидеть. Делом, видите ли, решил заняться — полировал новенькую катану! Пересвет скользнул взглядом по остальным пяти клинкам, разложенным на ковре отдельно от ножен. Два набора, сверкают безукоризненным зеркальным блеском в золотистом сиянии трепещущих свечей. Чего их полировать-то? Да еще столь трепетно!

Пересвет смешливо фыркнул: Ёжик кончиком катаны указал ему сесть на подушки напротив, а сам при этом не вынул зачем-то зажатый в губах, сложенный вдвое листок тончайшей рисовой бумаги. Ну, вот что это за обычай такой странный — бумагу мусолить, пока пуховкой на тоненькой палочке постукиваешь по длине клинка?

— Я не знал, что у вас не только лицо полагается пудрить, но и катану, — хихикнул Пересвет.

Принц ответил коротким несогласным «м», не оценив шутку. Он просто снимал излишек масла с новых, еще ни разу не использованных клинков, что тут непонятного!

— Скучал без меня? — спросил Пересвет, пересев к мужу поближе, обвив рукой за пояс.

Тот попытался отодвинуться, снова отрывисто мыкнул, нахмурив брови, ясно давая понять, чтобы не мешался.

— Что ты говоришь, я не расслышал? — мурлыкнул царевич. Своевольно выдернул бумагу, а едва Ёж возмущенно рот открыл — Пересвет слова не дал молвить, приник с жарким поцелуем.

Кириамэ удивился. Застигнутый врасплох — ответил с не меньшей страстью. Но опомнился и, отложив пуховку, отпихнул мужа ладонью в грудь:

— Ты не видишь, у меня клинок в руках?! А ты!..

— А я от дела отвлекаю, — сокрушенно вздохнул Пересвет. Кротко сел рядышком, как положено, на пятки, смиренно положил руки на колени. Принялся разглядывать разложенные на ковре клинки и ножны.

Ёширо помедлил чуть, настороженно покосившись на мужа. Однако посягательств больше не последовало, и он решил сменить гнев на милость.

— Прости, я не отдал тебе их сразу, — повинился принц. — Хотел представить во всем блеске. Брат прислал это нам в качестве личного подарка на свадьбу. Тебе какие больше нравятся? Выбирай.

Пересвет не спешил брать мечи в руки. Отличались они лишь цветом кожи на ножнах и шнура, оплетающего рукояти: красный набор и черный. Уточнил с подозрительностью:

— На свадьбу? То есть один набор для невесты и один для жениха?

Ёширо не ответил, смотрел выжидающе.

— То есть, — Пересвет спросил в лоб: — Одна катана сделана для женщины, а вторая для мужчины? Ты предлагаешь мне угадать?

Ёжик прикрыл рот рукой, хихикнул. Вот вредина же!

— Если я выберу ту, что для женщины, то займу место жены? — предположил Пересвет, закипая. — А ты, стало быть, будешь мужем?

Кириамэ взглянул еще разок на недоумевающего царевича — и заржал уже в голос.

— Я не прав, что ли? — понял Пересвет.

— И то, и другое сделано для мужчин, не сомневайся, — смахнув слезинку, ответил принц.

Пересвет насупился еще больше:

— Ты хочешь сказать, что твоему брату известно, на ком ты на самом деле женился?

— Конечно, — кивнул Ёж. — Поэтому подарок так запоздал. На хвостовиках клинков мастер выгравировал дату и первые знаки наших имён.

— Как сентиментально, — из вредности фыркнул царевич.

— Так которые тебе больше нравятся?

Царевич вздохнул. И взялся за рукоять, искусно оплетенную красным шнуром. Следовательно, черные достались Кириамэ — подходит в тон полюбившимся ему в последнее время темным нарядам.

Ёширо улыбнулся. Пока Пересвет, держась обеими руками за рукоять, пускал по комнате «зайчики», ловя сталью свет свечей, он вложил остальные клинки в их ножны. Достал перевязь для мечей — ремешки и хитро соединенные петли:

— Встань, пожалуйста, я покажу тебе, как правильно крепить к поясу косиатэ, — попросил Ёж. Видать, не терпелось примерить на мужа подарок. — Ремешки пропустишь под кушаком, а эти петли…

Пересвет и не подумал подняться. Перебил:

— Пока меня не было, Дарёна приходила?

— Да, — кивнул принц, не совсем понимая, к чему клонит супруг. С возрастающим напряжением в тревожном взоре проследил, как царевич перехватил рукоять удобнее одной рукой, а вторую поднял — и ладонь приблизил к зеркальной стали, поводил над катаной.

— Только, прошу, не прикасайся… — взмолился Ёширо. — Они же совсем новые… Если очень хочешь потрогать, оберни клинок бумагой или платком…

— Ты, конечно же, поужинал, да? — продолжал допрос Пересвет. Подушечка указательного пальца остановилась в опасной близости — еще чуть-чуть, дрогнет рука — и на полированном зеркале останется жирный, ужасный отпечаток!

— Да, конечно… — чуть слышно выдохнул Ёж.

— Врешь и не краснеешь, — хмыкнул Пересвет. И с удовольствием приложил палец к прохладной стили.

Кириамэ не сдержал жалобного всхлипа.

— Я не хочу ужинать! — признался он, умоляюще глядя на безжалостного супруга, который меж тем приготовил следующий палец.

— Но ты хотя бы в обед съел всю тарелку риса? — допытывался царевич.

Ёж не сводил испуганных глаз с обесчещенного отпечатком клинка.

— Да, разумеется, — пролепетал он. И зажмурился болезненно, так как муж-деспот, не поверив, влепил еще один жирный след. — Да, я не стал! Не хочу я, понимаешь? Не хочу!

— Воину не пристало капризничать! — рявкнул Пересвет. Вернув катану принцу, (который бережно принял ее, точно раненную птицу, с безмерной скорбью взирая на отпечатки), царевич поднялся с места и прошел к двери. Оттуда пригрозил: — Я на кухню! Если не станешь со мной ужинать по-человечески, я этой же ночью не только пальцами заляпаю, но зачихаю все клинки, понял? Не побоюсь осквернить императорский дар! Уверен, твой брат, если бы знал, как ты тут привередничаешь, полностью меня поддержал бы! Тебе что принести-то?

— На твой вкус, — покорно прошелестел принц. С тяжкими вздохами приступил к повторному ритуалу полирования.

— Хорошо, — кивнул царевич. — Значит, мамину репку…

— Нет! — вскричал принц. — Что угодно, только не ее! Я чуть-чуть попробовал… Из любопытства…

— Ну, значит, пойду за индюком под сметаной, — сохраняя внешне суровую непреклонность, продолжал издеваться царевич.

— Как хочешь, — горько вздохнул притесненный супруг.

На его счастье, понимающие кухарки предложили царевичу аппетитную на вид, цвет и запах запеканку из пресловутого риса под желтым шафрановым соусом, прибавив к ней тушеные бобы в остро-сладком сиропе и маринованную редиску, которую гордо представили царевичу под звучным названием «дайкон доморощенный».

Похоже, раззадоренные обеденным провалом боярынь, поварихи поставили себе целью придумать из риса столько разнообразных кушаний, на сколько хватит запасов крупы в городе. И преуспевала та, что летом водила дружбу с нихонским толмачом — не напрасно выпытывала рецепты, щедро подливая медовухи. Теперь дело было за малым — умело заменить экзотические ингредиенты местными продуктами. С «дайконом» у кухарок это вполне получилось — принц со вздохами съел всё, не морщась под пристальным вниманием супруга.

Уже этой ночью Ёжик мужу отомстил. Когда Пересвет как будто в шутку улегся с ним рядышком на софе, притиснув к мягкой спинке, воображая, будто лишил возможности к побегу — ненаглядный без лишних слов прихлопнул его подушкой и, буквально переступив через него, ушел спать на кровать. Горько посокрушавшись о жестокосердии возлюбленного — какие-то полчаса, вслух, громко — царевич вынужден был признать поражение и задуть свечи.

И еще долго не мог Пересвет заснуть — всё мешал свет, сочащийся из-под захлопнутой двери спальни, свидетельствующий о том, что Ёжик тоже не спит, зачитался. Царевич беспокойно ворочался с боку на бок, вздыхал, обиженный, что его принц предпочел его нежным и целомудренным супружеским объятиям — ночь с какой-то книжкой!

Казалось бы, только-только глаза сомкнул… А уже в мерещащемся рассвете раздался ласково-ядовитый шепот:

— Любимый мой, я хочу тебя!

Пересвет вскинулся, сердце аж из груди в горло куда-то прыгнуло, затрепетало: неужели?!..

Нет, не сон!! Вправду, за окном чуть брезжит раннее утро. И Ёжик, почему-то слишком одетый, стоит над хлопающим сонными глазами царевичем. В черной рубашке с широкими рукавами, с кружевными манжетами, воротник на западный манер заколот брошкой. Отсвечивающие серебром волосы заплетены в толстую косу, перехвачены темно-синей лентой. Штаны узкие, ботфорты высокие. Каблучок властно попирает одеяло — аккурат в ложбинке между разведёнными коленями царевича.

Ёжик наклонился над супругом так низко, что тот носом шмыгнул от мягко махнувшей по лицу кисточки косицы. Повторил вкрадчиво, полушепотом:

— Любимый, я хочу тебя позвать на тренировку. Идем?

Пересвет не понял даже, на что согласился. Пожалуй, куда угодно пошел бы следом за ним, ведь таким голосом позвал, паршивец, что от мурашек волосы по всему телу дыбом встали.

Потом, конечно, проклял свою сонную доверчивость. Кириамэ вытащил его из теплой постели — в промозглый сад. Не дал одеться по погоде, но вручил деревянную палку, напоминающую формой меч. И взялся гонять, не давая пощады и отдыха!

Часа три гонял, если не больше. С царевича семь потов сошло, какая тут простуда! Специально под ветер вставал, чтобы малость охладиться.

И это издевательство Кириамэ назвал уроком фехтования: мол, самые азы царевичу надо усвоить, а именно упражнения на выносливость, выдержку и быстроту внимания. Хорошо еще настоящую катану не взял — Пересвет за этот урок столько раз бы уж без головы остался. Или без ушей. Без рук-ног уж точно.

Нет, конечно, Ёжик нарочно не бил. Палку-меч обычно останавливал в вершке от уязвимой части тела. Или тыкал легонько, отмечая пропущенный удар. Но пару раз влепил случайно — дай боже! Искры из глаз и прикушенная в кровь губа, чтобы воем не разбудить досматривающий утренние сны терем. Ёж извинился, разумеется, но не слишком-то сожалеючи. Ну да, ведь всё это ради царевичева же блага…

Только добившись того, что ученик деревянный меч в руках держать был уже не в силах, Кириамэ разрешил закончить урок. Взмыленный Пересвет поплелся в мыльню, а Ёжик по-прежнему оставался свеж и бодр — и еще лишние полчаса оттачивал приемы в одиночестве.

— Чтобы я тебя еще хоть раз насильно редиской кормил!.. — покаялся царевич. В ответ получил улыбку, затмившую сиянием блеклое осеннее солнышко.

Пересвет настолько выдохся, что отказался идти завтракать с родителями. Бухнулся на кровать, раскинувшись ноющими конечностями в разные стороны. Даже явившейся с подносом Дарёны не смутился, не пошевелился.

Пожалев супруга, Ёжик выбрал кушанье поинтереснее и посытнее — взялся кормить слабо протестующего муженька с ложечки, интимностью процесса до макового цвета смутив служанку. Еще больше вогнал в краску, когда не поверил ворчанию Пересвета на переперченность и не побрезговал отпробовать той же ложкой сам. В итоге кушанье было обругано, а царевич поглажен по кудрям.

Выбирая блюдо для себя, принц не изменил принципам — привередничал с истинно императорским шармом. Царевич молча любовался и послушно пробовал за компанию с ним, открывал рот, жевал, глотал, не давился, а Дарёна пуще прежнего заливалась румянцем и предлагала следующее и очередное.

Честно сказать, Пересвет не разбирал вкусов, полностью и всецело зачарованный лукавыми улыбками муженька…

Устав играть с едой, мужем и пунцовой служанкой, достаточно перекусив и пресытившись их смущением, принц загорелся мыслью написать письмо старшему брату. Бросив перекормленного Пересвета дремать на кровати, удалился в комнату с софой, где снова устроился на ковре, вооружившись прибором для письма, то есть тушью, кисточками и стопкой бумаги.

…Когда царевич очнулся от дремы и со стоном поднялся, ощущая полнейшую разбитость и скрип во всех костях, от стопки бумаги оставалась едва ли половина. Множество скомканных листков было разбросанно по комнате, точно снежки. А принц оказался всецело поглощен процессом — медитативно выписывал на чистом листке, густо-черным по идеально-белому, изящные лепестки пышных цветков.

— Пионы? — уточнил Пересвет. Рисовал Ёширо неплохо, уж куда лучше, чем пел.

Вместо ответа Ёж кивнул на разложенные для просушки уже изрисованные листы: тростниковые заросли тонкими, отрывистыми штрихами, какие-то неведомые, изысканные, прозрачно-переливчатые бело-серые цветы, хвостатые птички на ветвях…

— Отец Федор и Яга-сан велели мне заниматься чем угодно, лишь бы с тоски тебя не загрыз, — пояснил Кириамэ, не отвлекаясь от резких, выразительных мазков. Пересвет засмотрелся на точность движений.

— Так давай цветные краски найду? — наивно предложил царевич. — Сделал бы вот этот пион алым, а не черным, было бы красиво.

— Ты видишь этот цветок так? Но если я раскрашу его красной краской, я не смогу увидеть его пурпурным, — возразил Ёширо. — А кто-то другой скажет, что он розовый с лиловым. Так зачем мешать воображению видеть то, что хочется?

С глубокомысленным видом покивав, царевич был вынужден согласиться с такой логикой творчества.

Кириамэ долго развлекался рисованием. Но письмо к брату так и не сочинил. Несколько раз пробовал начать — и тут же бросал, опять комкал листок. И снова брался чиркать острые листочки тростников и пучки сосновых иголок на корявых веточках. Иероглифы в письме к императору не должны прыгать и вываливаться из столбцов! Непозволительно волновать старшего брата и властителя, отчетливо, собственной рукой очерчивая свое внутреннее смятение.

Случайно ляпнув жирную кляксу на почти законченный рисунок, Кириамэ вконец расстроился и объявил, что ему надоело бессмысленно терять время. Пересвет же, безотрывно следивший за процессом, молча отобрал у него кисть — и несколькими черточками сумел превратить кляксу в забавного жука, заслужив тем самым одобрение удивленного мужа.

Спросив разрешение, царевич решил попробовать свои силы. Взял чистый лист, макнул кисть в тушь… Разумеется, неуверенная рука дрогнула, линия получилась совершенно несовершенная — совсем не такая, какие смело выводил принц. (И при этом Ёжик еще жаловался, будто у него рука потеряла твердость! У Пересвета и доли такой твердости не нашлось.)

Теперь уже Кириамэ не позволил ему в смущении бросить, едва начав. Он положил свою ладонь поверх руки царевича — и повёл в движениях, обучая замысловатому танцу. Танцу кисти над бумагой, изящному и угловатому, словно полет стрекозы над водной гладью.

Пересвету было странно ощущать, как собственная рука помимо его воли выводит четкие линии, взмахами бросает на бумагу штрихи, жирные в начале и тонкие на излёте… И еще очень смущало теплое дыхание на своей шее — увлекшись, принц подсел слишком близко…

В таком положении их застали царь, владыка и первый министр с ними. Пришли проведать — просто, по-домашнему. Пригласили на скромную пирушку — старики, мол, собрались выпить на троих, поиграть в картишки, предаться воспоминаниям, любуясь на заглядывающую в окна полную луну. Всё равно-де в полнолуние старческая бессонница не даст глаз сомкнуть — так хоть молодость вспомнить и всю ночку прокутить, насколько здоровье позволит.

Пересвет на приглашение присоединиться покачал головой, с сомнением взглянул на супруга. Тот с милой улыбкой извинился в самых вежливых выражениях: умеренная выпивка в чудесном обществе, задушевные беседы с умудренными жизнью опытными мужами, любование луной — что может быть прекрасней! Но к великому сожалению, он сам никогда не пьянеет, а Пересвет слишком молод, чтобы состязаться наравне со взрослыми. В таких условиях гармония пития непременно нарушится.

— Ну, как знаешь, — согласился Берендей Иванович. С интересом подобрал с пола листки с рисунками, стал перебирать, рассматривать, поочередности прищуривая то один глаз, то другой и наклоняя голову к левому иль правому плечу.

Оказалось, не просто так старики решили собраться — хотят отметить явный успех в переговорах с Кадаем. Через несколько дней в столицу должна прибыть делегация во главе с кровным внуком самого Хунь-Юаня. Некое его высочество уполномочено напрямую вести переговоры о мирном соглашении. Дядька Патрикей надеялся, что присланный принц окажется разумным и с ним одним обсуждать условия будет куда легче, чем с палатой кадайских болванчиков-чиновников, которые только кивают на императора да друг на друга и строчат в Боярскую Думу всё новые и новые пустословные депеши.

— Жалко только, Войславка у нас опять в сумасбродство впала, — выдал беспокоящую мысль царь. — Вдруг, это высочество к ней посватается? Если дельный парень окажется вроде Ёжика — отчего бы и не породниться? Да только, чаю, опять у неё вожжа под хвостом взыграет.

На это отец Фёдор прогудел что-то расплывчатое на тему «сердцу не прикажешь» и «любимое чадо насильно под венец отправлять — самому потом всю жизнь каяться».

Дядька Патрикей откланялся первым — ушел проведать, накрыли ли стол к пирушке.

— Если передумаете — милости прошу, присоединяйтесь, — сказал напоследок царь. Последовал за Патрикеем — и заодно поманил Пересвета, выйти на пару слов.

Оставшись наедине с Кириамэ, отец Федор участливо поинтересовался:

— Что твой оборотень, как себя чувствует в полнолуние? Шевелится в душе? Хвостом машет?

Ёжик неопределенно повел плечами.

— А почему Пересветик теперь с фингалом ходит? От твоего зверства? Аль сам напросился на кулак? — усмехнулся в бороду владыка.

Пришлось пояснить, рассказать про утреннюю тренировку.

Пересвет же улучил минуту — нажаловался на мужнину хандру отцу.

Тот снова внимательно поглядел на черный пион, распустившийся на бумаге. (Остановились как раз возле окна, заглядывающая в терем сливочно-желтая луна ярко осветила рисунок, который государь самовольно забрал себе на память, немало тем смутив зятя).

— Мда, если уж цветочки черными чернилами раскрашивает… — произнес сочувствующе родитель. — Даже не знаю, что тебе присоветовать. От черной меланхолии спасать его надо, да только как? Был бы он девкой — дал бы я тебе совет верный, безотказный. А так… Даже не знаю. Тебе должно быть самому виднее, как с ним совладать. Мда… Кстати! Не ведаю, что на уме у Фёдора, но он божится, будто эта ночь для вас с Ёжиком чем-то важна. Уговорил меня бдеть до утра, представляешь? Нет, выспрашивать у тебя я ничего не буду! Если сочтешь нужным, сам всё расскажешь, не маленький. Но знай: ежели понадобимся — прибегай, не мешкай. Понял?

Тут и владыка вышел. Отправились глава государства и глава церкви под ручку, оживленно обсуждая, с какого сорта горилки правильнее начинать застолье.

После визита, принц и царевич притихли в задумчивости. Каждый о своем — и оба крайне предупредительные друг к другу. Явившаяся как обычно с разносольным ужином Дарёна, вновь ожидавшая от них выходок на грани приличия, поначалу даже перепугалась — не поссорились ли? Но нет. Пересвет в этот раз не настаивал и насильно не пичкал мужа яствами. А тот без лишних упреков покорно осилил аж половину тарелки. Дарёна в невеселой тишине, воцарившейся в покоях, всё оглядывалась на них, пока собирала разбросанную по горнице бумагу. Однако причину резкой перемены в настроении ей было не понять.

Неожиданно Пересвет вскочил с места, озаренный мыслью.

— Посиди с ним! — отрывисто приказал он девушке. И вылетел из комнаты.

Дарёна покосилась на спокойно ужинавшего принца, тот только бровью повел, но, кажется, ничуть не удивился. А служанка еще больше потерялась в недоумении: зачем с ним сидеть? Разве его нужно сторожить? Разве убежит куда, как закипевшее молоко?..

Дата добавления: 2015-09-01