Глава 14.

Чайка сорвалась с места ураганом. Оставив гнездо в россыпи крупных камней на берегу, она полетела к морю. Ее звали волны, звал свежий воздух и бесконечность воды. И с каждым взмахом крыльев, что приближали ее к Крыму, в оперение проникали перышки цвета ультрамарин…

Пейзаж за окном размывался дождем, и Насте совсем неохота было смотреть на него. Поезд мчал, и из какой-то щели поддувал холодный ветер. С той стороны все казалось, наверно, мрачным и печальным, но изнутри купе светилось мягким желтым светом, вокруг летал аромат жасмина и свежих печений, а веселые разговоры не смолкали. Поезд мчался в Крым…

***

Веселыми гудками было обозначено начало путешествие, и вольный ветер странствий подхватил на свои крылья поезд курсом на Крымское море. Настя и пианист отыскали свое купе в конце состава. Купе было маленьким, но таким уютным, каким девочка видела его по телевизору в старых фильмах. Занавески из простой белой ткани, две двухэтажные кровати, между ними – столик.

Настя выглянула из окна. На перроне стояли мама с папой и радостно махали в след – поезд отходил от платформы. Поезд тронулся, а значит, путешествие уже началось. Неизвестно, когда настанет конец, но начало положено. Сойдет поезд с рельс на следующей остановке, или благополучно доедет до Крыма – неизвестно. Но Настино сердце радовалось тому, что она уже была вовлечена в приключения, хоть и была девочкой домашней, никогда бабушки во дворе не называли ее сорванцом, где-то далеко внутри ее душа мечтала ворваться в гущу опасных приключений, почувствовать себя пиратом всех морей, разбойником и Робин Гудом. Где-то далеко в ней жило что-то необычное для доброй вежливой девочки, что вот-вот должно было раскрыться и показаться во всей своей красе.

Пианист лег на нижнюю койку, заправленную тощим матрасом и тканым покрывалом, и закинул руки за голову.

- Все-таки здорово, что мы поехали, а, Синяя чайка?

- Да, здорово.

- Ты знаешь, Настя…

- Да, знаю, - слух девочки обрезало ее собственное имя. Пианист никогда не называл ее по имени.

- Почему тогда ничего не сказала?

- То, что я знаю что-то, вовсе не значит, что должна говорить об этом, верно?

- Верно.

На этом разговор закончился. Они лежали на противоположных кроватях и думали каждый о своем.

Покой нарушили через час, но и девочка и пианист обрадовались этому нарушению. Проводница постучалась в раздвижную дверь купе с двумя круглыми окошечками и предложила чаю.

Тот, кто никогда не пил чай из кружки с подстаканником, мчась при этом в поезде – никогда и не путешествовал. Это что-то совсем обычное и таинственное. Некий ритуал всех путешествий. Не хватало только гитары и веселого попутчика.

***

Попутчик вместе с гитарой появился к обеду. Когда в круглое окошечко заглянуло улыбчивое морщинистое лицо, а потом его обладатель открыл раздвижные двери и громким голосом сказал: «Ну, здравствуйте, соседушки!», девочка поняла, что поездка будет веселой.

Мужчина, показавшийся в дверном проеме, был невысокого роста, худенький, с тысячей глубоких морщин вокруг рта. На его ярко-выраженном подбородке, заросшем щетиной, то и дело пролегала ямочка. На вид ему было лет сорок. Он поздоровался с Настей, пожал руку Пианисту, закинул вещи на верхнюю полку, аккуратно пристроил в углу гитару, а сам сел напротив своих попутчиков.

- Меня зовут Аркадий Семеныч, - представился он. – Но вы зовите меня дядя Сема, мне так больше по душе.

Он вопросительно посмотрел на друзей.

- Настя.

- Пианист.

- Очень приятно! Откуда едите? Куда?

Беседа завязалась и потекла плавно, как молочная река, омывая кисельные берега звонким смехом.

- А я из Моховки! Деревня такая. Далекая-даекая. Народу там – меньше тысячи. Каждый год вот так на море езжу. Новые попутчики, новые истории. Умнее даже как будто с каждым годом становлюсь. Море, знаете ли…дома дела, работа, огород, конечно, жена, дети. А если на море не съезжу – весь год я не работник. Как стопку выпить…да хотя что там! Сравниться ли алкогольная зависимость с зависимостью от моря…

За целый день, проведенный вместе дядя Сема, Настя и пианист успели наговориться так, что языки у всех троих устали. Они рассказывали истории, байки, пили бесконечный чай из кружек с подстаканниками, а иногда просто замолкали, отдыхая от разговоров, как от тяжелой работы, или когда щеки уже перенапрягались от смеха.

В один из таких отдыхов Настя подумала, как же дядя Сема не похож на ее папу. Простой деревенский мужчина, работающий на огороде, наверно, в каком-нибудь совхозе. Как он не похож на Вениамина Вячеславовича! Совершенная противоположность! Если бы дядя Сема узнал, что Настин папа юрист, он стал бы презирать их семью за то, что они зарабатывают деньги, не прикладывая к этому физической силы. Но это все, конечно, были только мысли, ведь Аркадий Семенович был очень хороший мужчина и врятли бы думал плохо, о ком бы то ни было. По крайней мере, так считала Настя.

Когда за окном уже стемнело, и пошел дождь, а в купе зажегся теплый желтый свет, дядя Сема вдруг вспомнил что-то, вскочил, взял гитару из угла и снов сел на свое место напротив девочки и Пианиста.

- Песню хотел вам сыграть, - сказал он, похлопывая румяный бок гитары. – Сам написал.

Его лицо стало задумчивым сразу после этих слов. Как обычно у людей, собирающихся сыграть что-то грустное на гитаре. Вот только он смеялся, а уже сосредоточился в одной точке, и пальцы побежали по звонким струнам…

Песня была не о море, как ожидала Настя, а о женщине. Дядя Сема пел о том, что любит гулять с ней вдвоем в березовом лесу, считать звезды на небе и ловить червяков в огороде. Что всех на свете эта женщина прекраснее, добродушнее и умнее. «Наверно, он поет про жену» - подумала девочка.

Она взглянула в окно. Капельки дождя стекали вниз, на ходу сбивая, и подталкивая друг друга. Они проедали борозды, превращаясь в червяков, и сбегали вниз, изображая марафонцев.

Настя задумалась, и мысли ее улетели из купе в дождливые леса, мелькающие за окном. Там, наверно, сыро и тоскливо сейчас. Кому-то, наверно, даже одиноко. Девочка не захотела долго оставаться мыслями там, и она снова услышала песню дяди Семы, вернее, ее заключение. Он пел: «Мое маленькое счастье на земле. Моя дочь».

Значит, он пел о дочери! Настя улыбнулась. Все-таки, как бы мужчины не отличались и внешне и внутренне, в роли отцов они все одинаковы!

Пианист захлопал в ладоши и от души стал хвалить дядю Сему за отличную песню. Он попросил сыграть еще что-нибудь и мужчина с радостью согласился.

Девочка не заметила, как уснула, и как песню дяди Семы заглушил проливной дождь.

***

Она проснулась от каких-то голосов в купе. Кто-то разговаривал, не пытаясь приглушить голос. Свет был зажжен. Девочка приоткрыла один глаз. Сквозь пелену она увидела двух высоких мужчин. Один стоял в дверях, другой разговаривал с дядей Семой. Девочка испугалась, увидев незнакомых людей посреди ночи.

Пианист заметил, что девочка приподнялась на подушке. Он тут же подошел к ней, уложил обратно на подушку и погладил по голове.

- Спи, спи, еще ночь.

- Кто это?

- Это таможня. Мы скоро приедем.

Настя улыбнулась и снова провалилась в сон. Последнее, что она услышала, это был вопрос проверяющего:

- Куда едите?

- В Щелкино, - ответил пианист.

***

Утром вместо привычного лесного пейзажа за окном замелькали маленькие домики. Запахло йодом, поезд приближался к морю все быстрее. Кое-где виднелись верхушки гор и каменных глыб. Настя прилипла к окну, и ничто ее не могло оторвать от этого завораживающего вида.

Пролетела птица. Сердце девочки замерло. Это была белая чайка. Размахивала крыльями и истошно кричала, пролетая над поездом. Хоть Настя никогда и не видела чаек, где-то в душе она полюбила их за это лето. Они были для нее чем-то таинственным, богемным, волшебным. И поэтому сейчас, видя белую птицу, призывно кричащую и пролетающую прямо над поездом, девочка почувствовала, что к этому волшебному на момент прикоснулась.

Чем ближе подходил поезд к той станции, на которой нужно было выходить, тем веселее становились разговоры в купе. Пианист и дядя Сема смеялись, рассказывая новые и новые истории, будто им и нет конца. Настя в этих беседах не участвовала, она, будто растворилась в Крыму по ту сторону окна.

Поезд тормозил со свистом и скрипом. Под смех людей и бой гитары. Под умные разговоры и пустую болтовню. Под слезы и радость: наконец-то.

Дядя Сема хлопал Пианиста по плечу, обнимал Настю и жал ей руку. Они стояли на перроне, облокотившись на свои чемоданы, и прощались. Дядя Сема рассказывал Пианисту последние истории, на которые не хватило времени в дороге. Кажется, даже не расстроенные расставанием, они пожали руки, поблагодарили друг друга за приятное путешествие, и Аркадий Семенович вразвалочку зашагал по перрону в сторону автовокзала…

Дата добавления: 2015-09-02