ГЛАВА 15 7 страница

И пока Стема видел княжну, пока ее не заслонили от него спины воинов, и она не скрылась среди зарослей, он еще мог видеть и дышать. Потом в нем сразу будто заголосила тысяча болей, тело вмиг превратилось в сплошную рану, и он застонал, не в силах справиться с этой мукой.

Забытье пришло как спасение.

ГЛАВА 19

Он выплывал из небытия, слыша голоса над собой. Однако слов разобрать не получалось: они приходили и уходили в виде гула, словно вода стекала в речной песок в такт ударам сердца. И с каждым ударом возникала боль. Он чувствовал себя слабым и разбитым, мучительно хотелось опять провалиться в беспамятство, однако боль не позволяла. Стема приоткрыл глаза, стал различать отблески огня, запах дыма и едких настоев, потом кто-то склонился над ним и он наконец увидел старческое лицо в обрамлении белых волос и бороды.

– Он приходит в себя, – произнес рядом незнакомый голос.

И тут же еще кто-то склонился рядом. Кудияр… отец…

Стема хотел улыбнуться ему, но только и смог что застонать – такой острой была боль во всем теле. Она отдавалась и в боку, и в плече, жгла в ногах.

– Тише, тише, сынок, – приговаривал Кудияр. – А ты как хотел? Чтобы после такой схватки да еще и не болело ничего?

Стемке казалось, что его режут тупыми ножами и рвут калеными щипцами. А в горле… как будто огненный поток. Но, хвала богам, к его губам поднесли чашу с питьем. Оно было теплым и сладковатым. Маковый отвар. Чтобы спать. Хорошо бы поспать… Но как, когда все тело – сплошная рана?

– Вовремя вызвали меня, воевода, – продолжал звучать рядом все тот же незнакомый старческий голос. – Он не успел потерять много крови, а то что весь горит – это даже хорошо. Это его дух борется с хворобой. Посмотрим, как он вынесет утренние часы. Если превозможет – ему жить.

«Я превозмогу», – хотелось Стеме успокоить отца. У Кудияра было такое несчастное лицо… Огорчать старика не хотелось. Но отчего он думает об отважном воеводе Кудияре как о старике? Не потому ли, что его борода и виски стали совсем седыми?..

Второй раз Стема пришел в себя, когда уже было светло. В открытую дверь в избушку вливались яркие солнечные лучи, слышалось щебетание птиц – громкое и резкое.

Кто-то протирал ему голову куском влажного полотна – такое облегчение! И рядом опять отец.

– Ну, как ты?

– Скоро встану. Но где…

И в памяти всплыл образ Светорады. Ее мерцающие глаза, когда она наклонилась к нему, поцеловала, а потом ушла… Навсегда.

И Стема застонал от нестерпимого ощущения утраты.

– Тише-тише, мой маленький, – сказал рядом Кудияр. – Вот сейчас сменю тебе повязки, напою настоем, будешь у меня краше прежнего.

«И почему он зовет меня меленьким? Да какая разница! А вот Светка… ее больше нет… для меня…»

Кудияр приподнял сына, осторожно снял с него полосы полотна, которыми была туго перебинтована верхняя часть туловища, под ними оказался подсохший слой пряно пахнувших трав. И еще какая-то мазь, отдирать от которой полотно было больно.

Потом Кудияр промыл ему раны и порезы остро пахнувшим составом. Самая глубокая рана была в боку, под ребрами, и еще очень болел порез от плеча до локтя: хотя и не слишком опасный, он постоянно кровоточил и повязка была мокрой от крови.

Обмыв сына, Кудияр стал толочь какое-то средство в берестяном ковше, намазал его на чистый кусок полотна.

– Где ты научился врачевать, отец?

– Мне много чему пришлось научиться в жизни. Всякое бывало. Но главное, мы сразу позаботились о тебе. А потом мои парни волхвов сыскали в здешнем лесу. Местные ведуны знают свое дело, сразу же за тебя принялись. А то, что больно… Так рана и должна болеть. Но ты выдержишь, ты молодой, справишься. Тут самые подходящие травы, они смешаны с медвежьим жиром, взятым из самого нутра хозяина леса, ближе к сердцу. Вот ты и получишь силу медведя.

Он еще продолжал говорить, но Стема уже не слышал. Уснул.

Потом он начал поправляться. Молодое здоровое тело помогало лечению, поврежденные ткани сращивались и сочились уже не кровью, а сукровицей. Приходившие наведать раненого волхвы удовлетворенно кивали.

– Они тут неплохие мужики, – сказал сыну после ухода ведунов Кудияр. – Дело свое знают, и все время стремятся помочь. В чащах, где почитают улыбающихся богов, служители не такие важные. В городах им только подношения подавай да почет выказывай, а эти… Я попросил, они и пришли. Сказали, что потом, когда встанешь на ноги, рассчитаемся, а пока каждый день приходят, заботятся о тебе, снадобья свои несут, на капище огонь возжигают, дабы боги не оставили тебя без внимания. У дреговичей ни один бог над другими силы не имеет, вот служители и молят каждого понемногу: то Живу, подательницу здоровья, то Макошь, чтобы нить судьбы твоей не пресеклась, то Перуна, чтобы силу не отнял, а больше всего Рода, чтобы ты выжил, встал да сыновей таких же крепких наделал.

И он подмигнул сыну.

Стема с лежанки глядел на отца. Без привычных доспехов, в светлой холщовой одежде местных жителей, Кудияр выглядел непривычно. Как непривычна для Стемки была и ранняя седина отца, словно пеплом присыпавшая его буйные кудри и бороду вокруг рта. Но стариком Кудияр все равно не казался. Плечистый, рослый, так что головой едва не касался потолка избушки. Стемка когда-то мечтал вырасти таким же могучим витязем, но так и не смог дотянуться ростом до отца.

– Ты на мать свою похож, – объяснял ему Кудияр. – Она была такая же ладненькая и подвижная, хотя и не больно высокая. И цветом глаз ты в нее пошел, да и зоркостью тоже.

– Да ведь ты ее почти не знал, – замечал Стема, помня, что с его матерью Кудияр сошелся по просьбе Гордоксевы и только на одну ночь.

– Как же не знал. В Смоленске ее все знали, красивая была. Вот и ты в нее.

Они оба умолкали. Стема полулежал, опершись спиной о взбитое изголовье под шкурами, Кудияр привычно возился у стола или помешивал какое-то варево в котелке на выложенной камнем печурке. Потом садился на пороге открытой двери, начинал перебирать связки собранных трав, связывал в пучки, что-то говорил. Вот лапчатка, очищающая кровь, вот донник для заживления ран, а вот и вербена для обеззараживания и притока крови. Стема невольно начинал улыбаться: надо же, такой прославленный воевода, а как поглядеть, обычный знахарь. И он вслушивался в слова разговаривавшего с самим собой Кудияра, пока его речь не становилась вовсе невнятной. Это убаюкивало, и раненый вновь засыпал.

Спал нынче Стема, пожалуй, как никогда в жизни много. Снилась ему Светорада… Ее смех, разлетающиеся по ветру волосы, прозрачные светло-карие глаза под длинными черными ресницами, ее нежная кожа, улыбающийся сочный рот… Вот они плавают вместе в реке, брызгаются и хохочут, вода несет их легко. Хорошо-то как!.. И Светка такая… Вдруг Стеме становится тревожно, он начинает озираться и видит вдоль берега силуэты людей. Он понимает, что из этой солнечной реки им нельзя выходить, только тут, на воде, спасение. Ибо там, вдоль текучей воды, стоят все они: суровый Эгиль, мутный, как будто под слоем меда, Игорь в высоком островерхом шлеме, а с ним мрачно поглядывающий Олег. Там же и Ольга, напряженная, недобрая, нервно теребящая переброшенные на грудь косы. И все они отчаянно злы на них со Светорадой, поэтому и нужно держаться подальше от берега, уплывать… в ночь… Какая, к бесу, ночь, если только что вода в реке искрилась солнцем. Но нет, уже темно, плещет волна. Ах, только бы им удержаться на ней, только бы уплыть… Ведь теперь без Светорады Стемке не жить. Да и ей без него. А волна все несет, несет…

– Света! – вскидывается он со сна.

– Тише, тише, – оказывается рядом отец, мягко укладывает, убирает со лба сына влажные волосы. – Все уже хорошо, успокойся.

У Стемы кружится голова, дышать тяжело.

– Вынес бы ты меня на двор, батя. Притомился я уже лежать.

– Повремени, сын. Слаб ты еще. Того и гляди раны могут раскрыться. Ведь едва тебя выходил. Так что лежи, отдыхай да набирайся сил.

Кудияр садится рядом, начинает вести с сыном речи. Наговорились они, пожалуй, на всю жизнь. Правда, говорил в основном Кудияр. Рассказал Стеме, как Гордоксеву приносили в жертву, как она покорно выпила поднесенное ей волхвами питье, а потом безучастно шагнула с кручи над Днепром, канула в воду, как камень… Только круги пошли. Кудияр тогда на празднике напился до полусмерти. Смутно помнил, как люди кричали и плясали, когда пошел дождь, когда Перун принес, наконец, на землю дожди с грозами. Ливни шли без конца. Кудияр же все пил.

– Ты ведь всегда любил княгиню Гордоксеву, – осмелился как-то заметить его сын.

Бывший воевода только кивнул седой головой.

– Всегда. Знаешь, сын, я ведь в молодости как ветер был, носился где попало, бабам и девкам подолы задирал. А потом… Словно очаровали меня. Баб ведь под солнцем много, а мне ни одна душу не всколыхнула так, как Гордоксева. И сколько бы потом у меня ни было случайных полюбовниц, ни к одной сердцем не прикипел. Так-то.

Стема глядел на седую голову отца. Откуда седина-то? Оттого ли, что уже пора пришла, или из-за него, единственного признанного своим сына? А может, появилась, когда ладу его в реке утопили, а он должен был смотреть. Стема не расспрашивал. Видел, что отец опять возится со своими травами, ступками и пестиками. Что-то толчет, напевая негромко.

Стема отворачивался, рассматривал на полках вдоль бревенчатых стен избушки всякие лубяные коробки и деревянные миски, развешанные пучки трав, печку каменку. А думалось ему о Светораде… Если вдруг выйдет так, что он повторит судьбу отца? Что полюбит только одну-единственную? А то, что он полюбил Светораду – это Стема понимал. Ненавидел когда-то, злился на нее, а потом… Когда успела зачаровать-то его легкомысленная Светка? Вертихвостка, насмешница, плясунья безудержная? И красота несказанная… и сердце золотое. Княжна… княгиня будущая. Может, Стема сошел с ума, раз полюбил недоступную ему девушку, но, видно, это у него наследственное… Хоть в чем-то пошел в отца. Но Стеме повезло больше, ведь его избранница ответила ему взаимностью. «Никогда и никого я не любила так, как тебя», – сказала ему Светорада, и он ей верил. Какая пара из них могла бы выйти! Эх, мечты…

Кудияр рассказал сыну, какой переполох поднялся, когда стало известно об исчезновении княжны. Все тогда будто ополоумели, весь Смоленск бурлил, люди бегали и кричали, что украли их Светлую Радость, что не будет больше им счастья. Принесший известие княжич Ингельд на себя не походил – ярый, злой, даже голову забывал брить, так носился по округе, разыскивая сестру. По всем рекам, по всем путям искали Светораду Смоленскую. Многие тогда решили, что это Стемка Стрелок ее похитил, только Олег, который все еще пребывал в Смоленске, расспросил обо всем подробно и заподозрил, что дело это может быть как-то связано с Гуннаром. Вот Олег с княжичем Асмундом и разослали повсюду вестовых, велели обыскивать все идущие по рекам суда. А самого Кудияра Олег отправил в Киев, к княжичу Игорю, чтобы и тот занялся поисками своей пропавшей невесты. Кудияр встретил Игоря еще по пути, под городом Любечем на Днепре. Тот возвращался в Смоленск за невестой. После удачного похода молодой князь был очень горд собой, а тут такое известие: у него, сокола русского, умыкнули невесту почти перед свадебным пиром. И он сразу же ринулся на поиски. Хорошо, что немного помешкал, а то в спешке пропустил бы гонца от Стемы. Как только Кудияр с молодым князем увидели пояс Стемы, поняли, что парню ведомо, где находится княжна, они сразу поспешили на реку Бобр. И, видимо, сама Доля им подгадала, раз прибыли вовремя. Но Гуннар-то, Гуннар! Так отплатить воспитателю за добро и ласку!

– Да и княжна хороша, – говорил Кудияр, глядя куда-то мимо сына и хмуря темные брови. – Чего она к тебе целоваться при женихе-то полезла? Он ее почти из когтей варягов вырвал, а она ему слова доброго не успела молвить, как побежала тебя при всех лобызать. А ведь Игорь поначалу тебя наградить хотел. Теперь же… Эх!

– Плевал я на его награды, – отмахнулся Стема. – Из когтей вырвал… Всего-то и удали у него, что чужими трудами пользоваться. Это еще вопрос, кому княжна больше обязана. Игорь-то явился… слишком поздно. И нашел бы только тело невесты с перерезанным горлом в камышах. А я…

– Ну да, ты удалец, все видели. И княжна особо тебя отметила. Что за напасти у тебя от нее, Стемид? Ты бы так при князьях возвыситься мог…

Стема перебил отца:

– Я бы только тогда возвысился, когда мельничный жернов по реке поплыл. А Светорада… Она наградила меня лучше других. Она… моя светлая радость!

Кудияр смотрел на сына серьезно и строго, его сильные руки нервно сжимались.

– Зачем тебе из-за девки жизнь себе ломать, парень? Таких, как она, у тебя будет еще много.

– Как и у тебя, батя…

Они оба умолкали. Кудияр опять завел речь о волхвах дреговичей. О том, что они мудры и добросердечны. Это даже дружинники отметили, когда принесли сюда Стему, а древляне сразу проявили заботу. А потом Кудияр отправил своих служилых дальше службу нести, а сам остался с сыном. Не мог же он его бросить, да и сердит был на Игоря, за то, что тот оставил Стрелка в лесу. Другой бы о спасителе невесты позаботился, а Игорь… ему люди – тьфу! Кудияр это и прежде замечал. Олег тоже больше печется о власти, чем о тех, кто под его властью ходит. Поэтому воеводу так и расположили к себе древляне с их незлобливым нравом и сердечностью. Если бы Кудияру судилось прожить жизнь заново, он поселился бы именно в этом краю. Хотя… не стар ведь еще. И с дреговичами сдружился, в их селища ходит, знакомства завел.

Что Кудияр сжился с местными, Стема скоро понял. К их лесной избушке не раз приходили древляне, отец разговаривал с ними, давал целебных снадобий, которые сам готовил. Иногда брался лечить, будто это не он когда-то водил сотню копейщиков в степные дозоры, отбивался от степняков в порубежных крепостях. Воевода, гм… А как поглядеть, ведун лесной, готовый всякому оказать помощь, да и сам охотно принимающий подношения за труды: яйца в лукошках, круги сыра, копченые окорока.

– Когда назад думаешь отправляться?

Кудияр только посмеивался.

– А сам-то когда? Тебя скорее потянет к себе людская толчея, ты у меня общительный. И уже вставать начал. Скоро, небось, поспешишь расправить крылья соколиные.

Кудияр вернул Стеме его лук, принес собранные стрелы.

– Не хочешь на охоту со мной пойти? Или по грибы? Их после прошедших дождей в лесу видимо-невидимо.

Сам-то он часто отлучался. Даже в расположенное неподалеку селище ходил, когда народ там собирался посвящать мальчиков в воев на праздник Перуна. Сын его уже поправлялся, начинал вставать, ел, иногда помогал отцу рубить дрова. Правда, тело у парня еще в шрамах, но со временем они заживут, а те, что останутся… какой же воин без шрамов?

Кудияром овладела какая-то тихая радость. Он улыбался чаще, порой даже песни пел, возясь по хозяйству, был приветлив с посетителями, да и волхвы местные к нему теперь приходили просто так, чтобы поговорить, сидели долго с бывшим воеводой у лесной избушки. После таких бесед Кудияр выглядел каким-то просветленным. Если что его и волновало, то только странное, непривычно замкнутое поведение сына. После выздоровления будто подменили парня. Ни прежней лихости, ни озорства, ни желания попробовать вернувшуюся силушку. Взгляд Стемида все чаще становился каким-то странным, отрешенным и сосредоточенным одновременно, словно он пытался заглянуть в глубину своего существа. Если отец пробовал расспрашивать, он отмалчивался или уходил. Возьмет лук со стрелами – и в лес. А возвращался обычно пустым, словно и зверя не видел.

Стеме и впрямь иногда казалось, что он выпал из обычной жизни. Ничто его не радовало, ничто не тешило. Только и думал: уже серпень настал, значит, Игорь справил свадьбу со Светорадой, посадил ее подле себя княгиней. Увидеть бы ее… да горько. Светка говорила, что будет его любить, и став княгиней, но Стема не хотел этого. Понимал, чем это для них обернуться может: ведь сколько глаз будут следить за молодой княгиней, сколько ртов захотят донести… Вот и оставались Стемке одни вспоминания: как они плясали с княжной на посиделках у заветного дуба, как он учил ее стрелять из лука, как они беспрестанно ссорились, а потом опять искали друг друга… Эх, Светорада Золотая!.. Он думал о ней так часто, что создавалось ощущение, будто она сидит рядом с ним. Это было как наваждение, но ведь только это ему и осталось теперь… Он видел ее в бликах солнца на воде, в блеске трепетавших на солнце листьев, в белых облаках на голубом небе. Иногда нынешняя спокойная жизнь казалась Стеме бесконечным сном, когда вроде надо встряхнуться и жить дальше, но ни сил, ни желания не было. Он погружался в этот сон все глубже и не ведал, где дорога назад к настоящей жизни. А разве хотел он жить? Светорада была недосягаема для него, а жизнь без нее казалась неинтересной.

Как-то, бесцельно проходив с луком полдня по лесу, Стема вышел к Бобру на то место, где он сражался с варягами. Возможно, и души их где-то тут бродят, над кучей земли, куда русы сгребли пепел от сожженных тел похитителей княжны. Стема только глянул в ту сторону и прошел мимо, спустившись к самой воде. Ну и местечко! Как же он бегал тут, по такой предательски податливой почве? А деревья пригнулись к самой воде, держась на обрывистом берегу лишь благодаря своим крепким корням. Стема сел на один из таких стволов и стал вспоминать… Вспомнил, как Гуннар шагнул к Светораде с ножом и свой ужас, когда понял, что собирается сделать с ней этот ее жених…

Какой-то шорох отвлек парня. Он оглянулся и увидел большого бурого сохатого. Лось стоял совсем близко над обрывом, откинув назад голову с короной рогов, затем вошел в воду и поплыл против течения, разрезая широкой грудью воду не хуже драккара варягов. Потом лось вышел из воды на другом берегу, стряхнул с себя холодную влагу и медленно, величаво двинулся в заросли. Да только рогами так зацепился за ветки, что оступился на длинных ногах, фыркнул недовольно.

Стема вдруг заметил, что улыбается. И не потому, что лось его позабавил, – просто вспомнил, как вез на Пегаше рога такого же огромного сохатого для Светорады. Он тогда плохо закрепил лосиные рога на спине лошади, так что приходилось все время поправлять их, задерживаясь в пути. Стему тогда это очень раздражало, и он сердито оглядывался на княжну. А она шла следом, и все время улыбалась, прощая ему и ворчание, и грубость.

Стема прижался лбом к прохладной коре дерева и разрыдался, как ребенок. Саму душу, казалось, выбросит из себя вместе с этим позорным для мужчины плачем. Возвращался назад уже в потемках. И еще издали расслышал какой-то шум со стороны поляны, где стояла их лесная избушка. Обеспокоившись, Стема ускорил шаг, выглянул из зарослей и вышел уже не таясь.

К Кудияру прибыли его дружинники, не все, конечно, – человек сорок. Галдели, поднимали рога, вращали на вертеле над большим костром тушу убитого оленя. И Кудияр был с ними – непривычно веселый, довольный, странно только смотревшийся в своей простой одежде и кожаной безрукавке среди одетых в булат вооруженных воинов.

Стемку скоро заметили. Рядом тут же оказался Бермята, похлопал приятеля по спине.

– А вот и ты. Поговори с батяней, парень. А то меня к нему в дружину отправили, а он все твердит: не вернусь да не вернусь.

Стемку окружили и другие воинские побратимы, толкали, обнимали, даже качать принялись.

– Живой! Да и крепкий, как прежде. А мы опасались, что проклятые варяги нарубили тебя как редьку.

– Да что ему сделается, лешаку чубатому!

– Ой, держите меня, Стемка в постолах древлянских, как простой смерд. А ведь, помню, раньше ты только в подкованных сапожках красовался перед девками. Пояс-то твой где? Об этом поясочке на Днепре уже басни слагать начали. Говорят, ты этим поясом саму княжну Смоленскую спасти умудрился.

– Это все басни, людьми сочиненные, – отозвался кто-то из толпы воинов. – А я сам тогда тут был и видел, что не поясом, а луком со стрелами и чужой секирой Стемка княжну оборонял. И сражался-то как! Будто Свято гор Богатырь! А теперь что? Похоже, и Кудияр, и ты к дрегве решили примкнуть да лягушек с ними есть. Нет, пора вам возвращаться, за вами и прибыли.

Под благодушные шуточки дружинников Стема нацепил свой пояс, ему поднесли рог с пивом, а Бермята протянул на длинном ноже кусок оленины.

– На вот, поешь. Это тебе не болотная гадость дрегвы. Отведаешь кусок мяса с кровью и просияешь, как древлянские боги улыбчивые. А то, погляжу, совсем ты с лица спал.

К сидевшему в стороне на бревне Кудияру все время боязливо жался олененок, спасенный когда-то Светорадой. Тот уже подрос, но терялся среди поднятого дружинниками гвалта. Кудияр указал на него сыну, сказал: видишь, кого побратимы мне доставили? Теперь, считай, два сыночка у меня. А воины шумели: что за блажь такая у воеводы возиться со зверем?

Стема стал нетерпеливо расспрашивать: как там у нас, как в Киеве? Как в княжеском тереме? Как отгуляли свадьбу младшего князя со Смоленской княжной?

– Да не было никакой свадьбы, – наконец ответил кто-то из них, и Стема так и застыл, не донеся кусок мяса ко рту.

Ему рассказали, что княжну Светораду Олег с Игорем поселили в Вышгороде у посадницы Ольги. Народ так и зовет тамошний терем – хоромина для невест Игоря. Ибо что Ольгу к нему привезли и он оставил ее, что Светораду. А ведь Ольга-то брюхата, сообщали Стеме. Теперь этого не скроешь.

– А как же договор со Смоленском? – поинтересовался Стема.

Ощутил, как внутри будто что-то оборвалось, а все тело наполнилось мелкой тревожной дрожью. Сам не ведал, отчего так разволновался, но одно понял: Светорада еще не княгиня Игоря.

Рассказывал ему Бермята. Дескать, что-то не ладится с тем договором после похищения княжны. Люди в Смоленске тоже волнуются, шлют гонцов в Киев, чтобы Игорь поспешил исполнить наказ их последнего князя Эгиля. Недавно и Асмунд отправился в Киев, поплыл на ладье. Этот, небось, все скоро уладит, он – голова. А вот Ингельда князья услали в Новгород. Очень недоволен Олег, что братец невесты Игоря упустил ее, и сказал, что Ингельд оправдается, только если в Новгороде порядок наведет, а то люди там что-то расшумелись. Но на то они и новгородцы, чтобы все время шуметь, дело-то уже привычное.

А вот то, что и мирный Смоленск гудит, это уже плохо. Так что не отвертится теперь Игорь от женитьбы. От Ольги отвертелся, но за ней такой силы, как Смоленск, не было, а за Светораду все кривичи встанут.

– Да поженятся они! – махнул рукой кто-то из дружинников. – Я слышал, как только Летопродавец[137] настанет, так и сыграют свадьбу. Разве сами не заметили, что приготовления идут?

– Заметить заметили, да только Ольга-то тяжелая. А она как-никак названая дочка самого Олега. И еще не ясно, кого он подведет к Игорю над текучей водой, кого волхвы осыплют зерном и кому люди вознесут здравницы.

Стема молчал, хмуря темные брови. В глазах какой-то острый блеск полыхнул, словно голубая зарница. А когда кто-то протянул ему рог с пивом, он принял его и выпил залпом.

– Ай да Стемид! Весь рог опорожнил одним махом! Узнаю прежнего удальца! – воскликнул кто-то.

Стема ощутил на себе внимательный, цепкий взгляд Кудияра, но только с силой вгрызся зубами в мясо. Вот, значит, как получается.

Хмель его будто и не брал. И когда половина захмелевших дружинников уже повалилась спать, а остальные пьяные воины что-то монотонно пели у костра, он встал и пошел прочь. Сел под дальним кустом, обхватив колени.

Вскоре к нему присоединился и Кудияр, за которым увязался олененок. Бывший воевода присел рядом с кряхтением, будто прожитые годы начинали тяготить, устроился на земле, привалясь спиной к стволу дерева и поглаживая примостившегося тут же олененка по выпуклому лобику. А сам все смотрел на сына.

– Я поеду с ними, отец, – сказал через некоторое время Стема. – У меня там душа, у меня вся жизнь там.

– Подле Светорады?

Стема не ответил. Зачем? Отец и так знал.

– Что ж, езжай. А я тут останусь. Меня волхвы к себе звали, обещались знаниями поделиться, вот мне и захотелось… Сколько еще можно кровь-то проливать? Мне в покое пожить любо. Лечить людей, узнавать мир, научиться угадывать судьбу по текучей воде, по полету облаков.

Стема молчал. Он уже понял, какая жизнь теперь в радость отцу. Пусть же так и будет. А ему в радость находиться рядом со Светкой, защищать ее. Отец поймет. Хотя поймет ли? Ведь Светорада все же княжна!

– Знаешь, сын, – негромко проговорил Кудияр, – я еще не волхв, но могу предсказать, что если ты уедешь, то мы можем и не встретиться больше. А если встретимся… ладно. Сам понимаю, что для тебя в жизни есть только она. И скажу: трудное дело ты затеял, Стемид. Однако если одни люди говорят, что от судьбы не уйдешь, то есть и такие, кто думает, что каждый творец своей Доли. Так что пробуй.

Стема был благодарен родителю за эти слова. Они позволяли ему решиться на невозможное. Чувством, не подвластным разуму, из всех предложенных путей он выбрал только тот, который вел к Светораде. И он хлопнул отца по плечу.

– Что ж, и волхвом быть не надо, чтобы понять: в колчане у судьбы не только одна стрела. А я хороший стрелок. Я не промахнусь.

И все же ему тяжело далось расставание с отцом, хотя и убеждал себя, что еще не раз встретится с ним. Дружинники уже собрались в дорогу, связывали узлы и обсуждали путь, а Стемка все еще стоял подле Кудияра, держа отца за руку. Напоследок сказал, кивнув на олененка:

– Братца моего меньшого береги.

Повернулся и пошел насвистывая. А Кудияр глядел ему вслед:

– Ожил парень!

Вскоре они вышли к ожидавшей их на реке ладье, поплыли до Березины, потом вошли в Днепр. Шли под попутным ветром, подняв парус. Стема вглядывался в знакомые берега, где не один раз ходил под парусом. Он ехал туда, где жила Светорада, уверенный, что должен находиться рядом с ней. И душа у Стемида точно пробудилась от спячки, тоска и боль разочарования отступили и рассеялись, как туман перед огнем, в нем воскресла надежда, смутная, но все-таки надежда.

Вот и Любеч на высокой круче остался позади. Когда-то Олег, идя завоевывать Киев, брал его с боем. Это тебе не мирный Смоленск, который Эгиль и Гордоксева поднесли ему как на блюдечке. К добру ли только? Что теперь ожидает сей вольный град?

К Стеме подошел Бермята.

– Зря Кудияр все же остался. Я понимаю, что и годы уже не те и что устал он от ратных дел, однако… Знаешь, Стема, я ведь думал при нем, при земляке своем, подняться, через год, глядишь, уже и в десятниках ходил бы…

– Вот повоюешь под рукой Игоря, – не глядя на честолюбивого приятеля, ответил Стема, – заслужишь в походах почет и уважение, сможешь стать и десятником.

Бермята только потер вспотевший лоб. Воевать-то, конечно, резон, к тому же Игорь всегда воюет. Но Бермяте хотелось не только в строю стоять, но и самому водить под командой кметей, в городе свой терем с прислужницами-чернавками иметь, нарядно одеваться и бывать среди самых знатных мужей. Он ведь и сам не из простой семьи, его род пользуется почетом в Смоленске. Правда, теперь поговаривают, что не будет иметь его родной город прежней силы, что прошло то славное времечко. И теперь почетно служить только у князей в Киеве, а не носиться по степям. Поглядел уже Бермята на те степи – сушь и зной, постоянная опасность. А ему еще жениться придется и хорошо бы с умом да приданое приличное взять за женой. И хотя воины князей Киевских не бедны, но ведь и убивают многих… Бермяте же жить страсть как хотелось.

Он покосился на Стемку. Тот чему-то улыбался, щурясь на солнце, длинные волосы спрятал под обвивавший лоб кожаный ремешок, на плечах буйволиная безрукавка с бляхами, руки привычно засунуты за пояс с бирюзой. Вид у парня беспечный и радостный. Его чуть на куски не искромсали недавно, едва выжил, а теперь вон ходит этаким гоголем. И завистливый Бермята решил немного испортить приятелю настроение.

Дата добавления: 2015-09-02