Хэллоуин наступает раньше 1 2 страница

- Плохие впереди у нас дела, - говорит Генри, и, бесспорно, он прав, но сам не представляет, насколько впереди в них плохие дела.

Толпа все более нагромождается и ждет на солнце. Люди со слабыми мочевыми пузырями исчезают в низком кустарнике на западной стороне дороги, мочатся. Большинство терпит до последнего, прежде чем искать облегчения. Одна слишком упитанная женщина (Мейбел Олстен, она еще страдает болезнью, которую самая называет диа-бетти) вывихнула себе щиколотку и лежит, галдит, пока двое мужчин не подходят, поднимают ее на целую ногу. Ленни Мичем, городской почтмейстер (по крайней мере, до прошлой недели, когда доставка отправлений почтовой службы США прекратилась на неопределенный срок), одалживает ей свою трость. А потом он говорит Генри, что Мейбел необходимо отвезти назад в город. Генри отвечает, что не может поделиться машиной. Пусть она отдохнет в холодке, говорит он.

Ленни разводит руки, показывая по обе стороны дороги.

- Может, вы вдруг не заметили, здесь коровье пастбище с одной стороны, и заросли ежевики с другой.

Тени, достойной внимания, нигде нет.

Генри показывает на ферму Динсмора:

- Там полно тени.

- Отсюда туда четверть мили! - негодующе говорит Ленни. Туда, по крайней мере, наполовину ближе, но Генри не спорит:

- Посадите ее на переднее сидение моей машины.

- Ужасно жарко на солнце, - говорит Ленни. - Ей надо искусственный воздух.

Да, Генри понимает, что ей бы под кондиционер, что означает, надо заводить мотор, что означает жечь бензин. Бензина пока что вдоволь - то есть, если учитывать то, что они могут выкачать его из цистерн в

«Топливе & Бакалее» - и он думает, что беспокоиться об этом придется позже.

- Ключ в замке зажигания, - говорит он. - Включишь на слабый холод, тебе понятно?

Ленни отвечает «да» и направляется назад к Мейбел, но Мейбел не готова двигаться, хотя по щекам у нее стекает пот, а лицо совсем красное:

- Я еще не сходила! - ревет она. - Мне надо сходить!

Лео Ламойн, один из новых офицеров, вперевалочку подходит к Генри. Генри радушно обошелся бы без общения с ним; у Лео мозг - как у брюквы.

- Как она сюда добралась, дружище? - спрашивает он. Лео Ламойн принадлежит к тому сорту людей, которые всех подряд называют «дружищами».

- Я не знаю, она знает, - утомлено отвечает Генри. У него болит голова. - Организуй несколько женщин, чтобы донесли ее в мою машину и подержали, пока она помочится.

- Каких, дружище?

- Больших, - говорит Генри и поспешно идет прочь, чтобы вдруг возникшее у него сильное желание съездить Лео прямо в нос не реализовалось в действии.

- Что это за полиция у нас такая? - спрашивает какая-то женщина, которая вместе с еще четырьмя другими эскортирует Мейбел за экипаж №3, где Мейбел пописает, держась за бампер, пока женщины ее будут прикрывать, ради благопристойности.

«Поблагодарите Ренни и Рендольфа, ваших бесстрашных вождей, за такую подготовку», - хочется ответить Генри, но он молчит. Он помнит, как его собственный язык принес ему неприятности вчера, когда он высказался в пользу того, что Эндрию Гриннел следует послушать. Он говорит другое:

- Такая, какая есть, другой нет.

По правде говоря, большинство людей так же, как и тот почетный караул из женщин вокруг Мейбел, искренне стараются помогать друг другу.

Те, кто не забыл принести с собой воду, делятся ею с теми, кто не догадался, и пьют большей частью экономно. Впрочем, в каждой толпе всегда присутствуют идиоты; тут такие глохчат воду, не думая о потом. Иные наминают печенье и крекеры, от которых почувствуют жажду позже. Ребенок Мери Лу Костас начинает капризно плакать под великоватой для нее кепкой «Рэд Сокс». Мери Лу принесла с собой бутылку воды и теперь начинает смачивать своей дочурке раскрасневшиеся щечки и шейку. Скоро бутылка опустеет.

Генри вновь дергает Памелу Чен, показывая на Мэри Лу.

- Возьми у нее бутылку, долей ей из того запаса, что мы привезли, - говорит он. - Старайся, чтобы тебя увидело поменьше людей, потому что так у нас еще до полудня все закончится.

Она выполняет приказ, и Генри думает: «По крайней мере, хоть одна есть, из которой может выйти хороший провинциальный коп, если ей захочется удержаться на этой работе».

Никого не интересует, куда направляется Памела. Это хорошо. Когда приедут автобусы, эти люди забудут о жаре и жажде на некоторое время. А вот когда визитеры уедут… а перед ними появится длинный путь назад к городу…

Его пронзает мысль. Генри осматривает своих «офицеров» и видит много долбоебов, но мало таких, на кого он может положиться. Большинство хотя бы полупригодных забрал на какую-то секретную операцию Рендольф. Генри думает, это как-то связано с наркотиками, в манипуляциях с которыми Эндрия обвиняла Ренни, но его это не касается. Единственное, что его беспокоит: их здесь нет, а сам он управиться с задачей не в состоянии.

Однако он знает, кто смог бы, и зовет его.

- Чего тебе, Генри? - спрашивает Билл Оллнат.

- Ключи от школы при тебе?

Оллнат, который уже тридцать лет проработал школьным сторожем, кивает:

- Тут. - Связка ключей висит у него на поясе, блестя в лучах мутного солнца. – Всегда имею их при себе, а что?

- Возьми экипаж №4, - говорит Генри. - И катись к городу как можно скорее, только не задави никого по дороге. Возьми любой из школьных автобусов и пригони его сюда. Тот, что на сорок четыре места.

Оллнату это явно не по душе. Нижняя челюсть у него выпячивается чисто по-янковски, Генри - сам сущий янки - много раз видел в своей жизни это выражение, хорошо его знает и люто ненавидит. Это выражение скупости словно проговаривает: «Я и сам способен за себя решить, парень».

- Ты не рассадишь всех этих людей в одном школьном автобусе, или ты сошел с ума?

- Отнюдь, - говорит Генри, - только тех, кто будет не способен вернуться в город своими силами.

Он думает о Мейбел и перегретом ребенке девушки Корсо, и, конечно, к третей после полудня здесь значительно увеличится количество тех, которые не будут иметь возможность преодолеть пешком весь путь к городу. А то и вообще двигаться.

Челюсть Билли Оллната выпячивается еще круче; подбородок у него уже торчит, словно корабельный бушприт.

- Нет, сэр. Мои оба сына с женами должны приехать, они мне пообещали. Привезут своих детей. Я не желаю разминуться с ними. И не брошу здесь мою жену. Она и так расстроена.

Генри радушно бы двинул этому дяде за его тупость (и буквально удавил бы его за эгоизм). Вместо этого он требует у Оллната ключи и просит показать, какими открывается гараж. И тогда говорит Оллнату, что тот может возвращаться к своей жене.

- Извини, Генри, - говорит Оллнат, - но мне нужно увидеться со своими детьми и внуками. Я это заслужил. Я не призывал кривых, убогих и слепых сюда приходить и я не собираюсь платить за их тупость.

- Конечно-конечно, ты настоящий американец, нет вопросов, - говорит Генри. - Убирайся прочь с моих

глаз.

Оллнат открывает рот, собираясь протестовать, но передумывает (наверное, что-то заметил в

выражении лица офицера Моррисона) и плетется прочь. Генри громко зовет Памелу, которая не выказывает недовольства, когда он говорит ей, что она должен вернуться в город, только спрашивает куда, что и почему. Генри ей объясняет.

- Хорошо, но… в тех школьных автобусах стандартное переключение передач? Потому что я не умею на стандартном…

Генри громко переспрашивает об этом у Оллната, который стоит возле Купола со своей женой Саррой, оба неотрывно смотрят на пустое шоссе по другую сторону городской границы.

- Шестнадцатый номер имеет стандартную коробку, - кричит в ответ Оллнат. - Все остальные - автоматические! И скажи ей, чтобы не забыла о блокировке! Те автобусы не заводятся, если водитель не захлопнул на себе ремни безопасности!

Генри отсылает Памелу на задание, прося быть здравомыслящей, но вернуться как можно скорее.

Автобус ему нужен срочно.

Сначала люди возле Купола стоят, нетерпеливо смотря на дорогу. Потом большинство из них садятся. Кто принес с собой одеяла, те их расстилают. Другие прикрывают себе головы от палящего солнца принесенными плакатами. Стихает вялая болтовня, и поэтому ясно слышно голос Вэнди Голдстон, когда она спрашивает у своей подружки Эллен, куда подевались сверчки - не слышно их пения в высокой траве.

- Или это я оглохла? - спрашивается она.

Нет, она не глухая. Сверчки тоже или замолчали, или умерли.

В студии РНГХ полное воздуха (свежего, прохладного) пространство центрального помещения оглашается голосом Эрни «Барила» Келлога[444], который со своим трио «Утеха», исполняет ежегодный псалом «Я получил телефонный звонок с Небес, и на линии был Иисус». Двое мужчин не слушают музыку; они смотрят телевизор, удивленно втупившись в разделенный пополам экран, как и Марта Эдмандс (которая уже допивает вторую бутылку пива «Будвайзер», совсем забыв о накрытом простыней трупе Клэйтона Бресси рядом с собой). Удивленно, как и вся Америка и - факт - как остальной мир.

- Взгляни на них, Сендерс, - выдыхает Мастер.

- Я смотрю, - говорит Энди. На коленях у него лежит КЛОДЕТТ. Мастер предложил ему еще пару гранат, но на этот раз Энди отклонил предложение. Он боится, что выдернет чеку, а сам застынет. Он такое видел как-то в кино. - Это удивительно, но не считаешь ли ты, что лучше бы нам было организовать охрану перед визитом наших гостей.

Мастер понимает, что Энди прав, но тяжело оторвать глаза от той стороны экрана, где камера из вертолета сопровождает автобусы и большой фургон с видеооборудованием, который возглавляет весь этот парад. Он знает каждое пятнышко на том пути, где они проезжают; он все там узнает даже сверху. Визитеры неуклонно приближаются.

«Все мы неуклонно приближаемся», - думает он.

- Сендерс!

- Что, Мастер?

Мастер подает ему коробочку леденцов «Сакретс»[445].

- Их не спрячет скала, мертвое дерево не даст укрытия, ни сверчок не утешит. Вот только, где именно это в Книге сказано, вылетело у меня из головы.

Энди открывает коробочку, видит там впритирку прислоненные одна до одной шесть штук толстых самокруток и думает: «Солдаты экстаза». Это самая поэтичная мысль за всю его жизнь, и он от этого едва ли не плачет.

- Ты можешь подарить мне «аминь», Сендерс?

- Аминь.

Мастер нажимает кнопку на телевизионном пульте, и экран гаснет. Ему бы хотелось увидеть, как подъедут автобусы - хоть какой он не обдолбанный, или там, параноик, однако, как и кто-то другой, он любит истории со счастливым воссоединением до этого разлученных людей, - но горькие люди могут появиться в любую минуту.

- Сендерс!

- Здесь, Мастер.

- Я выведу из гаража фургон «Христианские обеды на колесах» и поставлю его под дальним торцом склада. Там я за ним засяду, и хорошо буду видеть лес. - Он берет в руки БОЖЬЕГО ВОИНА. Подвешенные к автомату гранаты раскачиваются, стучась одна об одну. - Чем больше я об этом думаю, тем более уверен, что именно оттуда они и полезут. Там есть подъездная просека. Они, возможно, думают, что я о ней не знаю, но… - красные глаза Мастера вспыхивают. - Мастер знает больше, чем об этом думают люди.

- Я знаю. Я люблю тебя, Мастер.

- Благодарю тебя, Сендерс. Я тебя тоже люблю. Если они появятся из леса, я дам им выйти на открытое пространство, и тогда положу, как пшеницу в жатву. Но мы не можем класть все наши яйца в одну корзину. Поэтому я хочу, чтобы ты пошел, занял место там, где мы их встретили в прошлый раз. Если кто-то из них появится с той стороны…

Энди поднял вверх КЛОДЕТТ.

- Именно так, Сендерс. Но не спеши. Подпусти их по возможности ближе и лишь тогда начинай стрелять.

- Так я и сделаю. - Иногда Энди охватывает сомнение, что это все ему снится; и сейчас именно такой момент. - Как пшеницу в жатву.

- Эй, аллилуйя. Но послушай-ка меня внимательно, потому что это важно, Сендерс. Не иди сразу, как услышишь, что я начал стрелять. И я не приду сразу, если услышу, что ты начал стрелять. Они могут догадаться, что мы разделились, и я достаточно мудрый для таких трюков. Ты умеешь свистеть?

Энди засовывает в рот два пальца и выдает пронзительный свист.

- Хорошо, Сендерс. Чудесно, на самом деле.

- Я научился этому в начальной школе, - он не продолжает своей дальнейшей мысли вслух: «Когда жизнь была более простой».

- Засвистишь только, если увидишь, что ты не справляешься. Тогда я приду. А если услышишь, что свищу я, беги стремглав усиливать мою позицию.

- О'кей.

- Давай курнем за это, Сендерс, что ты на такое скажешь? Энди поддерживает предложение.

На Черной Гряде, на краю сада Маккоя, семнадцать беглецов стоят на фоне чумазого небосклона, словно индейцы в каком-то вестерне Джона Форда[446]. Большинство из них в молчаливом очаровании смотрят на процессию, которая движется по шоссе 119. Они стоят почти за шесть миль оттуда, но размеры толпы не позволяют ее не заметить.

Один лишь Расти смотрит на кое-что поближе, и это наполняет его такой радостью, что хоть пой. Серебристый фургон «Одиссей» мчится по дороге Черная Гряда. У него перехватывает дыхание, когда тот приближается к выезду из рощи, к лучезарному поясу, который вновь теперь стал невидимым. Ему хватает времени, что бы подумать о том, как ужасно все может обернуться, если тот, кто там сидит за рулем - а это Линда, предполагает он, - упадет в обморок и фургон перевернется, но вот тот уже минул опасную точку. Показалось, его там немножечко повело, однако Расти понимает, что даже это может быть лишь его воображением. Вскоре его семья уже будет здесь.

Они стоят за сто ярдов слева от коробочки, но Джо Макклечи кажется, что он ее ощущает: эта легкая пульсация, которая отдается в его мозгу всякий раз, как вспыхивает пурпурный огонек. Впрочем, это могут быть просто трюки его собственного ума, но он так не думает.

Барби стоит рядом с ним, обнимая мисс Шамвей. Джо дотрагивается до его плеча и говорит:

- Во всем этом чувствуется что-то плохое, мистер Барбара. Все те люди вместе. Что-то ужасное в этом чувствуется.

- Да, - соглашается Барбара.

- Они смотрят. Кожеголовые. Я их ощущаю.

- Я тоже, - говорит Барбара.

- И я, - говорит Джулия голосом тихим таким, что ее едва слышно.

В комнате заседаний в горсовете Большой Джим и Картер Тибодо молча смотрят на телеэкран, где два разных кадра сверху уступают изображению, которое транслируется с уровня земли. Сначала изображение дрожит, как будто вовремя приближения торнадо или сразу после взрыва автомобиля. Они видят небо, гравий и ноги, которые бегут. Кто-то бормочет:

- Давай, поторапливайся. Голос Вульфа Блицера:

- Прибыл транспорт с видеооборудованием. Они, очевидно, спешат, и, я уверен, где-то через минуту мы… Да. О, царь небесный, вы только посмотрите на это.

Камера панорамирует сотни жителей Честер Милла под Куполом в тот момент, когда они привстают на ноги. Это выглядит так, словно большая толпа паломников вместе встает после общей молитвы где-то на открытом воздухе. Тех, что впереди, прижимают к Куполу те, что за ними; Большой Джим видит расплющенные носы, щеки и губы, так, словно граждан прижимают к какой-то стеклянной стене. На миг у него немного дурманится в голове, и он понимает почему: это он впервые смотрит сюда извне. Это впервые им осознается монструозность и вместе с тем реальность этого явления. Впервые он на самом деле пугается.

Едва слышные, приглушенные Куполом, долетают звуки пистолетных выстрелов.

- Мне кажется, я слышу выстрелы из огнестрельного оружия, - говорит Вульф. - Андерсон, вы слышите выстрелы? Что случилось?

Едва слышно, словно через спутниковую телефонную связь с кем-то затерянным в трущобе австралийской пустыни, долетает голос Андерсона Купера.

- Вульф, мы пока еще не там, но передо мною малый монитор и там что-то похоже на…

- Я уже вижу, - говорит Вульф. - Похоже, что там…

- Это Моррисон, - говорит Картер. - Он все-таки имеет яйца, нечего и говорить.

- С завтрашнего дня он уволен, - бросает Большой Джим. Картер смотрит на него, сведя вверх брови:

- За то, что он сказал на собрании вчера? Большой Джим наставляет на него палец:

- Я знал, что ты соображопый парень.

Сам Генри Моррисон возле Купола не думает о вчерашних сборах, ни о храбрости он не думает, ни об исполнении обязанностей; он думает, что людей сейчас раздавит об Купол, если он что-то не сделает, и срочно. Поэтому он стреляет из пистолета вверх. По его примеру несколько копов - Тодд Вендлештат, Ренс Конрой и Джо Боксер - делают тоже самое.

Шум (и вопли боли тех людей впереди, которых прижали к Куполу) уступает местом шокирующей тишине, и Генри взывает в мегафон: «РАССРЕДОТАЧИВАЙТЕСЬ! РАССРЕДОТАЧИВАЙТЕСЬ, ЧЕРТ ВАС ПОБЕРИ! МЕСТА ХВАТИТ ВСЕМ, ЕСЛИ ВЫ ПРОСТО РАЗОЙДЕТЕСЬ НА ХЕР ПО СТОРОНАМ!»

Бранное слово действует на них еще более отрезвляюще, чем пистолетная стрельба и, хотя самые большие упрямцы остаются на шоссе (Билл и Сарра Оллнаты самые упертые среди них, а также Джонни и Керри Карвер), другие начинают продвигаться вдоль Купола. Кое-кто направляется по правую сторону, но подавляющее большинство двигается влево, на поле Алдена Динсмора, куда идти легче. Среди них и Петра с Генриеттой, немного пошатываясь после щедрых глотков «Канадской сухой ракеты».

Генри прячет оружие в кобуру и приказывает сделать так же другим офицерам. Вендлештат и Конрой слушаются, но Джо Боксер продолжает держать в руке свой тупорылый - наиболее дешевого базарного вида изо всех, какие когда-нибудь приходилось видеть Генри, - пистолет 38 калибра.

- А заставь меня, - фыркает он, и Генри думает: «Это все глупый сон. Скоро я проснусь у себя в кровати, и подойду к окну, и увижу там свежий, хороший осенний день».

Многие из тех, кто решил не ходить к Куполу (тревожно большое количество людей осталось в городе потому, что они начали ощущать проблемы с дыханием), могут все это видеть по телевизору. Человек сорок засели в «Диппере». Томми и Вилла Андерсоны сами сейчас возле Купола, но свое заведение они оставили открытым и телевизор включенным. Люди, которые столпились на деревянном полу салуна перед большим экраном, ведут себя очень тихо, разве что слышатся чьи-то всхлипы. Изображение высокого разрешения хрустально четкое. Оно рвет душу.

Не только они поражены зрелищем восьми сотен людей, которые выстроились вдоль невидимого барьера, кое-кто, распластав ладони на том, что кажется просто воздухом. Вульф Блицер говорит:

- Я никогда не видел такой тоски на человеческих лицах. Я… - он замолкает, - я лучше помолчу, пусть изображение говорит само за себя.

Он замолкает, и это хорошо. Это та картина, которая не нуждается в разъяснении.

На своей пресс-конференции Кокс предупреждал: «Посетители высадятся и пройдут… Посетителям будет разрешено стоять на расстоянии двух ярдов от Купола, мы считаем такую дистанцию безопасной».

Ясное дело, все происходит иначе. Едва только отворились двери автобусов, как тут же люди хлынули оттуда потоками, выкрикивая имена своих родных и близких. Некоторые из них падают, и толпа галопом бежит по ним (одного человека в этой передряге затопчут насмерть, а четырнадцать будут ранены, полдюжины серьезно). Солдат, которые стараются обеспечить неприступную полосу перед самим Куполом, сметают прочь. Оборванные желтые ленты с надписями ПРОХОДА НЕТ исчезают в пыли, сорванные подошвами поторапливающихся ног. Масса новоприбывших рвется вперед и рассыпается по своей стороне вдоль Купола, большинство людей плачут, и все выкрикивают имена своих жен, мужей, дедов и баб, сыновей и дочерей, своих возлюбленных. Четверо или солгали о наличии у них разных электронных медицинских устройств, или сами о них забыли. Трое из них умирают мгновенно; четвертый, который не нашел своего питающегося от батареи ушного имплантата в списке запрещенных устройств, пролежит в коме неделю, прежде чем скончаться от кровоизлияния в мозг.

Мало-помалу они разбираются между собой, и все это видят телекамеры съемочной команды. Они наблюдают, как жители города и визитеры прижимают ладони к ладоням с невидимым барьером между ними; они следят за тем, как плачут женщины и мужчины, вглядываясь друг другу в глаза; они замечают тех, кто падает в обморок, как внутри Купола, так и снаружи, и тех, что падают на колени и молятся, сцепив задранные кверху руки; они фиксируют мужчину на внешнем стороне, который начинает бить кулаками по той перегородке, которая не пускает его к его беременной жене, он бьет, пока у него не трескается кожа и капли крови мерцают в воздухе; они показывают старушку, которая старается дотронуться пальцами - гладкие побелевшие руки прижаты к невидимой поверхности – до лба своей заплаканной внучки.

Снова взлетает в воздух телевизионный вертолет и шныряет вверху, передавая вид двойной человеческой змеи, которая растянулась на четверть мили. На моттонской стороне листва горит яркими октябрьскими цветами; на стороне Честер Милла она безвольно свисает. Позади городских жителей - на дороге, по полям, застрявшие в кустарнике - десятки брошенных плакатов. В этот миг воссоединения (почти воссоединения) политика и протесты забыты.

Кэнди Кроули[447] говорит:

- Вульф, вне всяких сомнений, это наиболее печальное, наиболее удивительное событие изо всех, которые я видела за годы моей репортерской работы.

Не смотря на это, никто лучше не адаптируется, чем человеческое существо, и мало-помалу возбуждение и чувство необычности начинают развеиваться. Аффект воссоединения уступает место настроению посещения. А за людской линией - с обеих сторон Купола - оттягивают назад тех, которым уже стало плохо. На Милловской стороне нет палатки Красного Креста, куда бы их можно было доставить. Полиция собирает их там, где убогую тень отбрасывают полицейские автомобили, пусть здесь подождут Памелу Чен со школьным автобусом.

Рейдовая команда перед нападением на РНГХ смотрит в полицейском участке на все это с таким же молчаливым удовольствием, как и люди повсюду. Рендольф им позволяет; хотя скоро уже надо отправляться. Он проверяет имена по списку в своей папке, а потом жестом зовет Фрэдди Дентона за собой на крыльцо. Он ожидал, что Фрэдди огорчится, узнав, что его лишили роли главнокомандующего (Питер Рендольф всю жизнь судит людей по себе), но этого нет. Здесь дело намного серьезнее, чем вытягивания из бакалейного магазина какого-то засаленного старика пропойцы, и Фрэдди наоборот рад спихнуть с себя ответственность. Конечно, он был бы не против, если бы ему поставили это в заслугу, если все пойдет как надо, а если нет? Рендольф таких сомнений не имеет. Один вредитель-бездельник и еще аптекарь, который не произнесет слова «говно», даже если увидит его у себя в тарелке? Что там может пойти не так?

Но, стоя на ступеньках, откуда не так давно кувырком катилась Пайпер Либби, Фрэдди узнает, что ему не удалось полностью избежать роли командира. Рендольф вручает Фрэдди бумажку. На ней семь имен. Одно из них его собственное. Остальные шесть принадлежат Мэлу Ширлзу, Джорджу Фредерику, Марти Арсенолту, Обри Таулу, Стабби Норману и Лорен Конри.

- Ты поведешь эту группу тем проселком, - говорит Рендольф. - Ты знаешь ту дорогу?

- Конечно, она ответвляется от Малой Суки неподалеку города. Отец Неряхи Сэма проложил ее там…

- Меня не интересует, кто ее проложил, - обрывает его Рендольф, - просто доедешь по ней до конца. А в полдень проведешь там своих людей через лес. И выйдешь на задворки радиостанции. В полдень, Фрэдди. Это означает ни минутой раньше, ни минутой позже.

- Я думал, мы все вместе должны отправляться по этой дороге, Пит.

- Планы изменились.

- А Большой Джим знает, что они изменились?

- Фрэдди, Большой Джим выборный. Шеф полиции здесь я. И это я твой начальник, поэтому, будь так любезен, заткни свою глотку и слушай.

- Извиняюсь, - мямлит Фрэдди, прикладывая ладони чашечками себе к ушам дерзким, если не сказать больше, способом.

- Я подъеду и стану на дороге, которая проходит мимо фасада станции. Со мной будут Стюарт и Ферн. А также Роджер Кильян. Если Буши с Сендерсом настолько глупы, что будут оказывать тебе сопротивление - другими словами, если мы услышим выстрелы из-за радиостанции, - мы втроем нападем на них сзади. Ты все понял?

- Эй, - Фрэдди этот план кажется на самом деле мудрым.

- Чудесно, давай теперь синхронизируем часы.

- Эеей… извиняюсь? Рендольф вздыхает:

- Нам надо проверить, что они идут одинаково, таким образом, полдень у нас обоих настанет в одно и то же время.

Лицо у Фрэдди остается удивленным, но он послушно делает, что ему сказано.

Кто-то - по голосу вроде бы Стабби - кричит в помещении участка: «Ух ты, еще один отбросил копыта! Тех упавших в обморок уже поналожено под «крузерами», как колод под дрова!» В ответ ему звучит смех и аплодисменты. Они там наполнены адреналином, возбуждены причастностью к тому, что Мэл Ширлз назвал

«служебной командировкой с вероятностью стрельбы».

- Отправимся в поход в одиннадцать пятнадцать, - обращается Рендольф к Фрэдди. - Таким образом, сейчас мы имеем еще почти сорок пять минут на то, чтобы дальше смотреть это шоу по телевизору.

- Хочешь попкорна? - спрашивает Фрэдди. - У нас его видимо-невидимо, там, в шкафчике над микроволновкой.

- А чего же, можно, я охотно.

А там, возле Купола, Генри Моррисон идет к своей машине и щедро угощается прохладной водой. Форма на нем пропиталась потом, он не может припомнить, был ли еще когда-нибудь настолько уставшим (это главным образом из-за тяжелого воздуха, думает он - он запыхался и, похоже, никак не может отдышаться), но в целом он удовлетворен собой и своими подчиненными. У них получилось предотвратить массовую давку под Куполом, на их стороне никто не умер - пока что - и народ успокоился. С полдюжины телеоператоров снуют туда-сюда на моттонской стороне, стараясь снять как можно больше эпизодов воссоединения близких. Генри понимает, что это нарушения частной собственности, но он думает, что Америка и мир вне нее имеют право это видеть. А, в общем, людям, кажется, это безразлично. Кое-кому это даже нравится; получают «свои пятнадцать минут»[448]. У Генри есть время, чтобы поискать своих мать и отца, хотя он не удивляется, когда не видит их; они живут невесть где, у черта на куличках, в Дерри[449], и уже в годах. Он сомневается, чтобы они вообще принимали участие в лотерее для посетителей.

Новый вертолет плещет лопастями, приближаясь с запада, и, хотя Генри об этом неизвестно, внутри этого вертолета сидит полковник Джеймс Кокс. Кокс тоже не может сетовать на то, как вообще проходит День свиданий. Ему доложили, что на честер-милловской стороне не видно никаких приготовлений к пресс- конференции, однако это его ни удивляет, ни беспокоит. Принимая во внимание тот богатый материал, который он уже собрал, его больше удивило бы появление Ренни. Кокс отдавал честь многим лицам за годы своей карьеры, но бздуна при власти он чувствует за милю.

Наконец Кокс видит длинную вереницу визитеров и напротив их - жителей города, которые попали в ловушку. Это отвлекает Кокса от его мыслей.

-Не самое ли это ужасное зрелище, - бормочет он. - Не самое ли это ужасное зрелище изо всех, когда – либо кем-то виданных?

Под Куполом внештатный помощник Тоби Меннинг кричит: «Вон едет автобус!»

Хотя гражданские едва это замечают - они или озабочены общением со своими родственниками, или еще ищут их, - копы поднимают радостный шум.

Генри обходит свой «крузер», и действительно, большой желтый школьный автобус уже проезжает мимо салона «Подержанные автомобили Джима Ренни». Пусть Памела Чен и весит не более ста пяти фунтов[450] в намоченном состоянии, но сейчас она звезда этого шоу, да еще и за рулем большого автобуса.

Генри смотрит на свои часы и видит, что уже двадцать минут одиннадцатого. «Мы справимся, - думает он. - Мы справимся со всем этим просто чудесно».

По Мэйн-стрит три больших оранжевых грузовика катят по городскому холму. В третьем Питер Рендольф теснится вместе со Стью, Ферном и Роджером (душистый аромат кур). И лишь когда они съезжают с северного шоссе 119, беря курс на Малую Суку и радиостанцию, Рендольфа поражает одна мысль, и он едва сдерживается, чтобы не стукнуть себя кулаком по лбу.

Они запаслись кучей огнестрельного оружия, но забыли шлемы и кевларовые[451] жилеты.

Вернуться и взять? Если так, они смогут успеть на позицию не раньше двенадцати пятнадцати, а то и еще позже. Да и бронежилеты почти наверно окажутся лишними. Одиннадцать против двоих, кроме того, те двое, наверняка, обдолбаны в хлам. Это должна быть легкая прогулка, не иначе.

Энди Сендерс расположился за тем же дубом, где он стоял в прошлый раз, когда приезжали горькие люди. Не взяв гранат, впереди себе за ремень он запихнул шесть полных магазинов, плюс еще четыре торчало у него сзади за поясом. А в деревянном ящике возле его ног лежало еще две дюжины. Достаточно, чтобы отбиться от армии… хотя, он думал, если Большой Джим на самом деле пришлет сюда целую армию, его самого моментально укокошат. Потому что, наконец, он всего лишь какой-то «аптекаришка».

Отчасти ему было тяжело поверить в то, что он этим сейчас занимается, но другая часть его души - тот аспект его характера, о существовании которого он никогда бы не догадался без метамфетамина - находилась в пасмурном удовлетворении. А также в негодовании.

Дата добавления: 2015-09-02