|
Читайте также: |
«Я не могу поехать домой»
«Меня не интересует, куда ты поедешь. Ты не можешь оставаться здесь»
Я киваю на окно «Ты видишь эту бурю? У полиции нет достаточного количества людей, чтоб выезжать на все происшествия, половина дорог закрыты из-за лавин. Мне 18, я трезвая, я никогда не нарушала ничего. Они не приедут меня искать, я обещаю»
«Они нет, а твои родители будут»
«Мои родители не знают, что я была здесь. Я не говорила им, где ты работаешь, и где я тебя встретила»
Он берет колоду карт со стола и перетасовывает их, подбрасывая. Парочка случайно падает на пол.
«У меня плохое предчувствие»
Он выгонит меня, мне придется позвонить им, они волновались слишком долго, и сразу отвезут меня в лечебницу, где окна закрашены, и я никогда не узнаю, ночь или день сейчас. Они будут держать меня там, пока я не забуду своего имени потому, что после этого все потеряет свою значимость.
Дождь снова течет из глаз «Пожалуйста»
«Нет, не делай этого. Прекрати плакать. Прекрати. Я ненавижу, когда девушки плачут» он идет в туалет и приносит оттуда рулон бумаги «Возьми»
Я промачиваю глаза и сморкаюсь, но слезы все еще текут с глаз.
«Что произошло?» Он становится на колени у кровати, таким образом, мы с ним находимся на одном уровне. «Что, черт возьми, продолжается?»
«Я очень влипла» шепчу «Очень-очень»
«Ты беременна? Куришь крэк? Ограбила банк? Убила кого-то?»
«Я покажу тебе»
Я медленно сажусь, снимаю свой свитер, рубашку, и остаюсь в длинной майке. Когда я хочу снять последнюю, он останавливает меня.
«Нет, стой. Этого не будет. Подожди, там кровь?»
Я снимаю свою кофточку, вздрагивая. «Помоги мне встать» Он позволяет мне облокачиваться на его руку. Я стою, считая до десяти и удостоверяясь, что я не собираюсь падать в обморок, а затем разворачиваю бандажи, позволяя марле падать на землю.
Его глаза бродят по шрамам и стежкам, зашитым врачами. Они выглядят, как разорванные провода. Синяки, появившиеся у моих тонких костей, окрашены в цвета заката. Он не видит талию, бедра или грудь. Он видит кошмар.
«Что случилось?» шепчет он.
«Я упала с края карты» я натягиваю майку. Она мягче, чем бандаж.
«Моя сестра увидела, как я сделала это. Ее зовут Эмма. Он а из тех, кто играет в футбол даже ненавидя это. Ей девять и она очень сильно любит меня» я запинаюсь, ожидая, пока голос вернется «И я испортила ее психику на всю оставшуюся жизнь. Я не могу быть тут. Я сделала больно слишком многим людям»
Снег бесшумно падает вниз, каждая новая невесомая снежинка падает на другую, находя покой, пока их не станет слишком много для того, чтоб проломить крышу.
«Можно мне прикоснуться к твоей руке?» спрашивает он.
Он берет мою правую руку, и пощупывает ее, протискивая свой большой палец между лучевой и локтевой костью. Он ощупывает мои локти, а затем, сделав кольцо из пальцев, касается моей руки, трогая мышцы. Пальцы слишком легко обхватывают мою руку.
«Сколько ты весишь?»
«Не достаточно» я фыркаю «Слишком много» я подавляю плач «Я не могу сказать»
«Оденься» он протягивает мне рубашку «Ты можешь поехать со мной, если выполнишь парочку условий»
«Каких?» я просовываю руки и голову в водолазку, и натягиваю рубашку.
«Ты будешь есть. Есть достаточно, чтоб не умереть и не терять сознание»
«Это достаточно честно»
«Второе. Ты позвонишь родителям. Скажешь, что ты в порядке»
«Нет. Я не могу заговорить с ними»
«Если ты не позвонишь, ты не поедешь»
«Как часто ты звонишь своей семье?»
«У меня нет семьи» его лицо мрачнеет.
«Ты говорил, что твой отец был придурком, но ты любил мать»
«Я врал. Я вылупился из яйца и воспитал себя сам» Ветер пускается снова, бросая снег в окна мотеля.
«Ты говорил, что больше не будешь врать»
Он смотрит на пустую стену позади меня «Ты хочешь знать правду?»
«Да»
Элайджа поднимает трикотажную ткань моей рубашки, большим пальцем растирая мягкую ткань «Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать. Мой папа всегда бил меня. Последний раз он избил меня неделю назад, и вышвырнул потому, что я защищался. Это лучшее, что он для меня сделал»
«О» единственное, что я могу сказать.
«Я не вру» говорит он, его взгляд каменный и холодный «Если ты не позвонишь им сейчас же, я позвоню копам, и тебя отвезут домой, как преступницу»
Я оставляю сообщение на автоответчике матери, у нас дома, зная, что пройдет немного времени, прежде чем она получит его. Я говорю ей, что я в порядке, и что позвоню ей позже, что я с другом.
Элайджа находит какой-то рождественский фильм по телевизору. Мы смотрим его в тишине. Он съедает два кусочка пиццы, и смотрит на меня. Я ем несколько корочек.
Два часа спустя с двумя таблетками снотворного я засыпаю. Никакой Кеси в моей голове. Никакого запаха жженого сахара в носу. Никаких ножей, замков, и теней, гнездящихся в углах. На моем животе крошки пиццы, и я даже не хочу стряхнуть их.
Я просыпаюсь дважды. Первый раз в полвторого ночи. Мне снится горячий душ. Ручка душа такая теплая, что я роняю ее в ванную. Я открываю глаза. Таблетки сделали мою голову слишком тяжелой для того, чтоб просто поднять ее с подушки.
Элайджа сидит за маленьким столом у окна, в его зубах сигарета, мигающие огни работающего телевизора освещают его лицо. Он тасует карды раз, второй, третий.
Подбрасывает. Кладет на стол и тасует снова. Раз, второй, третий. Рукава его рубашки закатаны до локтя. Татуировка человека/монстра на его предплечье пылает ярче, чем кончик сигареты. Дым идет с его кожи, и вот его голова уже окутана им, как будто она горит. Элайджа становится монстром во плоти, или это монстр становится им; картинки сменяются так быстро, как карты, лежащие на столе: движение, движение, движение.
Мои глаза заполняет темнота.
Когда я просыпаюсь во второй раз, солнце светит сквозь занавески. Он ушел.
059.00
Я открываю занавески. Снег перед Эль Камино покрыт следами, как будто ему пришлось прочистить его, по крайней мере, дважды, прежде чем уехать. Кажется, что его машина застревала. Я должна была услышать визг шин, или рычание двигателя. Я бы услышала, если бы не взяла вторую таблетку. Он не ушел. Наверное, он поехал на заправку, или за завтраком. Мы поговорили об этом прошлой ночью. Я готова поспорить, что съела
половину багета и возможно, йогурт.
Я возвращаюсь под одеяло, пахнущее сигаретами, и сворачиваюсь, засыпая.
***
Час дня. Я думаю, уже наступило Рождество.
Следы на снегу замело. Замок на месте. Он попал в аварию? Заблудился?
Я выпиваю чашку горячей воды, прежде чем моя голова прояснятся. Две таблетки снотворного, очевидно, были ошибкой, потому, что я только сейчас поняла, что бело- молочная сучка с его ноутбуком пропала. Так же, как и мешки с мусором, и одежда.
Он вернется. Он должен.
В два я включаю телевизор и начинаю вязать, петля за петлей, туда-сюда, спутывая все, пока на вязке не появляется множество узлов. Я вяжу вечер. Я вяжу причины для того, чтоб он мог вернуться. Вяжу, извиняясь перед Эммой. Вяжу узлы злости за каждую ошибку которую я когда-либо совершала, вывязываю влажные, ужасные шрамы. Я вяжу закат. Засыпаю.
Когда я просыпаюсь, вокруг темно, я тянусь к выключателю. Встаю, чтоб пописать. Я возвращаюсь, замечая кусочек бумаги, лежащий под кошельком. Открыв записку, я вижу ключ внутри.
Л –
Я знаю, что ты убегаешь, это в твоих глазах я знаю, что ты предаешь значение своим видениям. Справься с ними.
Ты можешь ненавидеть меня за то, что я украл твои деньги, но не за то, что я оставил тебя. Твоя семья хочет помочь. Они любят тебя.
Не правильно убегать от помощи. Мир тебе.
Э
P.S. Ключ открывает мотель. Автомат с едой тоже. Только не ешь сырные крекеры. Они старше тебя.
Он оставил для меня двадцатидолларовую банкноту. Наверное, чтоб заплатить за такси. Снова идет снег. Я съедаю еще две таблетки, и мое сознание заполняет белым светом.
060.00
Они говорят «Съешь это, Лиа. Съешь это, ну съешь хотя бы маленький кусочек.
Пожалуйста»
Вороны преследуют меня, крылья, бесшумно движутся, голодные желтые глаза нацелены на мою мягкую плоть. Они кружатся вокруг меня рез, дважды, три раза, когти, царапают каменный пол церкви.
Мое тело.
Моя комната мотеля. Одиночество.
Они едят. Они клюют меня своими клювами, отхватывая мясо — один от моей голени, другой от внутренней части моего локтя — тащат мясо, срывая его с костей и улетают с их сокровищем.
061.00
Проходит несколько часов, или дней, или недель, прежде чем я возвращаюсь в кровать, стоящую в 115-ой комнате после всех своих видений. Я не могу сказать, сколько времени прошло. Я не помню, сколько таблеток я приняла.
Все болит. Черви вгрызаются в мои шрамы, пробираясь к уставам, дальше, к моим уродливым костям. Мое сердце бьется быстро, словно бегущий кролик, а потом замирает, чтобы пережить зиму. Если бы у меня был нож, я бы порезалась достаточно глубоко для
того, чтоб прекратить все это. У меня даже нет пластиковой вилки. Я поднимаю спицы.
Я должна.
Если я действительно хочу умереть, прямо сейчас, в эту минуту, в этом
пустом месте, я должна нанести удар себе в вену; их достаточно увидеть. Я должна пойти на улицу, туда, где снежная буря заметает все белыми крошками, лечь на снег и позволить кровь. Гипотермия и потеря крови, я засну, как спящая красавица, уколовшаяся иголкой. Я смогу. Я должна.
Паук свисает с абажура. Она качается, подвигаясь ко мне, бегая по моему лицу и приземляясь на спинку кровати. Она танцует поток в месте и раскачивается вперед-назад. Сновасноваснова. Играет своими маленькими лапками, разрешающими темноту, как черные ножи. Ее паутина растет, миллиметр за миллиметром. Каждый новый слой, как новый, сделанный шаг. Сначала сверху вниз, потом по сторонам. Она соединяет паутинки.
Больше шелка, сильнее натяжение ее нитки, гораздо больше место, которое можно заполнить, мир, сотканный из ее внутренностей.
Если бы у меня были ножки леди-паучка, я бы сплела свое небо, в котором звезды выстроились бы в ряд. Матрасы всегда привязывали хорошо, и они никогда не слетали с креплений, и никогда не падали на ветровое стекло. Луна бы поднялась выше винно-темного моря, она бы дарила детей только девушкам и их любимым музыкантам, которые молили об этом достаточно долго. Потерянным девочкам не понадобились компасы и карты. Они бы нашли крошки печенья на лесных тропинках, по которым смогли бы найти обратную дорогу домой.
Они бы никогда не засыпали в алюминиевых коробках с белыми накидками до того момента, пока бы не превратились в дряхлых бабушек, действительно готовых к дороге.
Паук вздыхает и спокойно напевает что-то себе под нос.
Меня зовут Лиа. Моя мама – Хлоя, папа – Дэвид. У меня есть сестра Эмма. И Дженнифер. Моя мама может вскрыть грудную клетку незнакомца и починить его сломанное сердце, но она не знает, какая музыка мне нравится. Мой папа думает, что мне одиннадцать.
Его жена выполняет свои обещания. Она подарила мне сестру, которая ждет, когда я вернусь домой и поиграю с ней.
Я стягиваю свои кости с постели, и тащу их к окну. Я дергаю за веревочку, поднимающую занавески. Солнце над горизонтом. Я не знаю, с какой стороны юг. Я даже не
могу сказать, сумерки сейчас или рассвет. Я сажусь снова.
В зеркале отражается блестящий снег, его видно сквозь окно. Я не вижу себя в отражении. Я не здесь. Или не там. Я закрываю глаза, а затем снова открываю их. Ничего не меняется.
Поворачиваю голову, слыша, как пузырьки воздуха булькают в воде. Мои легкие. Я все еще могу дышать. Это хороший знак.
Есть шанс, что я даже захочу жить, после того, как немного посплю.
062.00
Я просыпаюсь в темноте.
Время застревает в патоке, патока выливается в тарелку, в которой обычно смешивают компоненты. Зеркало показывает темную внешнюю сторону ночи. Солнце спряталось, не показываясь.
Я все еще в мотеле. В 115-ой комнате. Парень-монстр исчез. Беру телефон. Сети нет. Мотель спит – закрытый на зимний сезон. Мои руки отталкивают одеяло, и ноги сами спускаются на пол. Они не ждут меня, чтоб принять решение. Они просто идут. Мы идем.
Холод циркулирует вокруг моих лодыжек, жаждая утянуть меня на землю. Требуется месяц, чтобы найти мой жакет. Год, чтобы зашнуровать мои ботинки.
Взять вязание. Взять кошелек. Взять ключи.
Мое сердце дрожит, на одежде капелька клюквенного соуса. Шаг назад.
Снег прекратился. Полумесяц висит высоко в небе, звезды потирают руки, скрепят зубами. Ледяной ветер ледника проникает в места между моими ребрами и крошечные трещины в моих костях. У меня не слишком много времени.
Я иду к рецепшену. Дверь номер 113 открыта. Я включаю свет.
Нет.
Так не может быть. Все такое молчаливое. Все вокруг замерзло.
Нет Да.
Я заглядываю внутрь. Кейси сидит там, скрестив ноги, она раскладывает пасьянс на кровати. Когда я пересекаю порог, она подбрасывает карты в воздух.
«Наконец-то!» кричит она «Почему ты всегда опаздываешь? Ты снова потерялась, да?»
В ее комнате тепло. Какой-то дешевый мультик идет по телевизору. На столе стоит тарелка с надкушенным овсяным печеньем, и рядом бутылка водки. Попкорн готовится в микроволновке.
Она усаживает меня рядом с собой. «Хорошо. Послушай меня. Следующие пару минут будут действительно ужасными, и я ничего не могу с этим сделать. Я бы с удовольствием облегчила бы тебе это, если бы могла»
«О чем ты?»
Она хмурится «перестань шутить. Это серьезный момент. Ты переходишь черту»
«Я позвоню родителям»
«Ты не можешь»
«Почему? Что происходит?»
Она хлопает меня по плечу холодными пальцами «Лиа, милая. Ты умираешь. У тебя кружится голова, да? чувствуешь себя как-то странно, и неуютно? Твое сердце скоро остановится»
Я отталкиваю ее руку «Я не хочу играть»
«У тебя нет выбора. Это твоя судьба. Время пришло»
Она снова тянется ко мне. Тонкая туманная дымка вытекает с ее пальцев и окутывает мои руки. Успокойся, это не слишком больно»
«Я хочу домой»
«Подумай об обоих путях, прежде чем пересечь хотя бы один»
«Я обещала Эмме научить ее вязать»
«Они купят ей DVD диск»
«Но я не хочу»
Она говорит медленно «Твои почки тебя подвели пару часов назад. Голодание, истощение, обезвоживание и хроническая усталость, плюс почти передозировка. Хорошая работа, Лиа-Лиа. Хорошая работа, правда. Твои легкие наполняются. Подожди пару минут. Расслабься»
Она наклоняется ко мне, и выдыхает дым, напоминающей мне дым от костров. Мое сердце вздрагивает. Я пытаюсь сделать вдох. Мои легкие не расширяются, впуская воздух.
На момент, момент, проведенный в стеклянном гробу, я хочу сдаться. Замерзнуть. Кровоточить, пока не умру. Если я сдамся, будет достаточно легко проглотить поражение. Потом я смогу уснуть. Навсегда.
Мое глупое сердце снова шлепается в грязь, все еще не готовое к зиме. Еще раз, и затем третий удар, быстрее. Это разжигает крошечный огонь в моей крови.
Я махаю руками, чтобы прорваться через туман.
«Открой рот»
«Что?»
«Если я умираю, сделай, хотя бы что-то милое для меня. Небольшое одолжение Кесс»
Она пожимает плечами и вздыхает, затем открывает рот. На ее языке находится зеленый камешек, стекло, способное показывать будущее, родившееся в вулкане и похороненное с ней в земле. Я хватаю его.
«Нет!» кричит она.
Я стараюсь сесть, но ноги не слушаются.
«Это мое!» она хлопает меня по руке.
Камешек переворачивается в воздухе и падает на ковер. Мы сцепляемся друг с другом, тело и тень, кость и сияние. Она ближе, но она этого не видит. Я тянусь к столу, делая вид,
что камешек там. Она хватает меня за жакет и отталкивает.
«Ха!» она смеется, пролезая под стол и разыскивая.
Я подсказываю своим пальцам, они тянуться через ковер, пока не находят
это. Ее голова еще находится под столом. Я подношу камешек к глазу. Он грязный.
Я облизываю это, зеленый леденец попадает на мой язык. Шум заставляет Кейси замерзнуть. Она оборачивается, поскольку я держу его, снова и смотрит на кристалл цвета листьев, в окно к звездам, выстраивающимся в линию над нами
Ее крик обернут в белый бархат, изящный и приглушенный.
Свет в моих глазах вспыхивает снова и снова, показывая сотни вариантов будущего для меня. Доктор. Капитан судна. Лесничий. Библиотекарь. Любимая тем мужчиной, той женщиной, теми детьми, или людьми, которые проголосовали за меня, или теми, кто нарисовал мой портрет. Поэт. Акробат. Инженер. Друг. Охранник. Мстящий вихрь. Миллионы вариантов будущего, не все долгие и счастливые, но все они мои.
«Ты врала!» говорю я «У меня есть выбор!»
Кейси падает на кровать и складывает руки на груди. «Правильно. Оставь меня. Иди, живи своей жизнью. Моя плоха»
Я убираю стекло «Посмотри туда. Может, у тебя есть шанс вернуться»
«Это не сработает. Есть настоящие законы физики, законы, которые работают. Ты знаешь. Я не могу изменить их. Я застряла тут навсегда»
«Застряла между двумя мирами? Посередине?»
«Да, как классический призрак»
«Ты хочешь умереть насовсем?»
«Да» она качает головой, не обращая внимания на слезы «Нет. Возможно. Иногда у меня бывают видения, проблески, знаешь, сельская местность, которую мы видим с самолета. Что-то из этого напоминает мне о том, когда я была ребенком, когда мир был нашим королевством, но я не знаю, почему так»
Мое сердце машет красным флагом. Я должна спешить.
«Быстрее» говорю «Скажи мне, по чему ты скучаешь больше всего»
«Что?»
«За чем ты скучаешь? Ну, что ты могла делать, когда была жива?» В ее глазах осенние тучи.
«Звук пения моей мамы, немного фальшиво. Или когда мой папа приходил на все мои уроки по плаванию, я слышала его свисток, даже когда была под водой, даже если потом он кричал на меня за то, что я недостаточно старалась»
Пока она говорит, я отхожу к двери. Кейси этого не замечает.
«Я скучаю по походам в библиотеку. Я скучаю по запаху свежевыстиранной одежды. Я скучаю по прыжкам с самой высокой вышки в воду. Я скучаю по вафлям. Ох»
Ее голова поворачивается, как будто она услышала свисток. Линии ее лица растворяются «О, Это чудесно, Лиа. Я никогда не думала, что именно это доставит мне самое большее удовольствие»
Я открываю дверь «Тебе лучше?» Она кивает «Лучше»
«Хорошо» Мое сердце вздрагивает.
«Иди вниз» говорит она, ее тело, исчезает как туман на солнце. «Телефон-автомат на стене все еще работает. В верхнем ящике есть четвертаки. Спеши»
«Прости. Прости, что не ответила»
Ее глаза блестят, словно звезды «Прости, что не перезвонила позже»
063.00
Попытка добраться до телефона занимает почти полжизни, но потому, что сегодня луна благосклонна ко мне, четвертаки в ящике, звезды выстроились в линию, и телефон-автомат работает.
Я звоню маме, и даю ей указания, по которым она сможет найти меня. Я говорю ей, что я жива, но она должна поспешить.
Парамедики заводят мое сердце своими волшебными палочками, и отвозят меня в больницу. Раз. Два. Три.
064.00
Они говорят мне, что я проспала в больнице десять дней. Лишенная всяких сновидений.
065.00
Мой третий визит в New Seasons самый длинный из всех, это марафон, а не спринт, ведущий к выходу. Я гуляю, по большой части. Останавливаюсь и сижу, когда устаю. Отвечаю на множество вопросов. Каждый новый вопрос я встречаю с парой-тройкой облаков в голове. Я сижу и жду, чтоб они растворились.
Никаких игр в этот раз. Никаких упражнений посреди ночи. И в душе. Я не выбрасываю еду. Не прячу ее в нижнее белье. Не подкупаю дежурного врача, уговаривая прибавить к записи количества съеденной еды. Я избегаю драма девочек, которые по шею закопаны в снег. Они стараются удрать от боли так быстро, как только могут. Я надеюсь, когда-то они все поймут.
Понятие еды пугает. Противные голоса снова раздаются в голове, готовые утащить меня в самый низ.
Тупая/уродливая/тупая/сука/тупая/жирная Тупая/малявка/тупая/лузер/тупая/потерянная
Но я не позволяю им этого. Я откусываю кусочки, стараясь не считать. Это тяжело. Я беру половинку коричного багета, и числа снова появляются передо мной. Буу! Половина багета – 165. весь багет -330. Две столовые ложки сырного крема, наполненного жиром – 80.
Я делаю медленный вдох. Еда это жизнь. Я выдыхаю, и вдыхаю. Жизнь это еда. В этом и проблема. Когда ты жив, люди могут сделать тебе больно. Проще запереть себя в костной клетке, или снежном сугробе. Проще оттолкнуть всех. Все это ложь.
Еда это жизнь. Я тянусь за еще одним кусочком багета, намазывая на оба сырным кремом. Я не знаю, сколько я вешу. Это до смерти пугает меня, но я работаю над этим. Я начинаю измерять себя в силе, не в фунтах. Иногда в улыбках.
Я много читаю. Эмерсон, Торо, Уоттс, Соня Санчез. Он был прав, она потрясающая.
Библия, пару страниц. Бхагавад-гита, Сантаяна. Я пишу странные, случайные стихи.
Мы иногда ездим в ресторан. Я заказываю вафли с сиропом, и съедаю их, прося добавки.
Они научили меня играть в бридж. Мне не интересен покер. Никаких ставок больше.
Приезжают мама, папа и Дженнифер. Мы говорим, говорим, говорим, пока дамбу не прорывает, и слезы выплескиваются наружу, слезы с небольшим количеством крови, потому, что мы злы. Никто не вмешивается в наши сеансы. Никто не использует плохих слов.
Мы сменяем друг друга, разгребая все дерьмо, накопившееся за много лет. Иногда я думаю, что моя кожа загорится. Я сердита на них. Я сердита на нас.
Я сердита, что морила мозг голодом и что я сидела, дрожа в своей постели ночью вместо того, чтобы танцевать или прочесть поэзию, или есть мороженое или целовать мальчика, а возможно и девочку с нежными губами и сильными руками.
Я научилась злиться, грустить, испытывать одиночество, радость, наслаждение, страх и счастье. Я научилась пробовать все.
В этот раз я не вру медсестрам. Я не спорю с ними, не выбрасываю все, и не кричу на них. Я спорю с врачами потому, что не верю в их магию, не стопроцентно, и мне нужно поговорить об этом. Они слушают. Делают пометки. Читают мои записи и делают выводы. В конце-концов, они перестали думать, что я сумасшедшая из-за того, что я вижу призраков. Мой мозг вздрагивает, когда они забирают сумасшедшие таблетки. Я кормила свой мозг ими.
Очередная страница переворачивается, сейчас апрель, а не март. Доктор Паркер приходит. Она и команда врачей разрабатывает план того, как вернуть больничную Лию к нормальному самочувствию, и позволить ей стать настоящей Лией.
«Какая разница, как мы называем это? Депрессия, или мания преследования?» спрашивает она «Ты больше не резала себя с тех пор, как попала сюда. Ты говоришь. Ты ешь. Ты цветешь. Это важно»
***
Родители Кейси приглашают меня к себе, когда расцветает шафран. Мы плачем.
Я так сильно скучаю по Кейси, что еда ли могу думать о ней в моменты печальных, коротких приступов удушья. Она появляется, но почти ничего не говорит. В большинстве случаев, она смотрит, как я вяжу. Я вяжу свитер для мамы.
Я каждый день пишу письма Эмме. Когда они позволяют ей прийти, она приносит мне открытку, с пожеланиями быстрее поправится, подписанную ее классом. Ее гипс сняли, но она не хочет играть в футбол. В этом году моден лакросс.
Ее объятия делают меня достаточно сильной для того, чтоб удержать на своих плечах весь мир. Она хочет, чтобы я быстрее вернулась домой. Я почти готова.
Я пряду шелковые нити своей истории, вплетая их в ткань моего мира. Крошечный танцор-эльф стал деревянной куклой, ниточки которой дергали люди, которые не обращали на нее внимания. Вышла из-под контроля. Есть было тяжело. Дышать было тяжело. А жить – тяжелее всего.
Я хочу проглотить горькую таблетку забытья. Кейси тоже хотела.
Мы облокотились друг на друга, потерянные в темноте бесконечных темных кругов. Она стала слишком усталой и уснула. Так или иначе, я вышла из темноты и попросила о помощи.
Я пряду, и тку, и вяжу свои слова и видения, пока жизнь начинает приходить в норму.
Нет никакого волшебного лекарства, нет ничего, что заставило бы все это уйти навсегда. Есть только маленькие шажки вверх; легко прожитый день, внезапный смех, зеркало, которое не имеет значения больше.
Я таю.
Дата добавления: 2015-09-02; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Янеубийцаянеубийца. 7 страница | | | Не убой |