Читайте также: |
|
Завёлся вирус атипичный в компьютере.
И в сером смоге оставляя тоску дерев,
По Уссурийскому заливу на скутере
лечу я по прямой.
А лето жаркое туманы рассеяло,
За острова ушли дожди – вот и все дела,
И океан зелёный – с юга до севера,
и город за кормой.
Владивосток, Босфор Восточный!
Когда-нибудь поставлю точку
В своих скитаниях я точно
и поселюсь на Маяке,
Чтобы смотреть, как ранним утром
Волна играет перламутром,
И слышать в доке крик «Полундра!»,
спускаясь к морю налегке.
Где-то вдали тайфун, конечно же, дуется,
Но наши спины жарит солнышко-умница.
А в Роге Золотом японец швартуется –
привёз металлолом.
И снова «пробка» на развязке Некрасовской:
«Тойота» там поцеловала «Камаза» в скат.
И бизнесмен орёт в кабину, что разом скальп
он снимет за облом.
Владивосток, не всё так просто:
Братва не хуже Cosa Nostra …
И грустно смотрит Русский остров
на городскую суету.
А нам бы бросить наше лихо
И побродить по бухте Тихой!
Всегда найдётся нужный выход
для корабля в своём порту.
Не слышно стало перебора гитарного –
Попса устроила повсюду свой карнавал.
И под надзором адмирала Макарова
студенты пьют пивко.
Но на Арбате – тени старого, доброго,
Упрямо лезет сквозь булыжный покров трава.
И обезьянка на плече у фотографа,
и дышится легко!
Июль 2004.
ГДЕ ТЫ, ВЕСНА?
По Народному проспекту от Некрасовской к Рабочей
Я утюжу мостовую, озадачен не на шутку:
Забугорных «бабок» нету, да и с нашими - не очень.
Промотался – вот и снова не хватило на маршрутку…
А туман над океаном, - и на траверзе в тумане
Третьи сутки штормовое треплет мелкие фелюги.
Город словно под стаканом. Пустота в моем кармане.
Жизнь крутится на месте, как под ветром старый флюгер.
Где ты, весна? На Луговой и Алеутской –
Вечный потоп, а на Столетье – кавардак.
Где ты, весна? Сугробы стаяли на Русской
Третьего дня, да только солнца нет никак…
Был уверен друг московский, что тайфун - обычный ветер,
Ну, немного посильнее, может быть, - куда деваться!
Но тайфуны по-приморски - это сразу всё на свете:
Ветер, дождь и Министерство Чрезвычайных Ситуаций.
Сто стихий в одном флаконе - не погода, а засада:
Хлещет ливень по Светланской, капюшоны не спасают,
Промокает на балконе помидорная рассада,
И верёвки бельевые леерами провисают.
«Где ты, весна?» - трубит, как в девятьсот четвёртом,
Крейсер «Варяг» у стенки в Роге Золотом.
Где ты, весна? Соляра плещется за бортом.
Гюйс парусит, и небо выгнуто зонтом.
Я не выгляжу туристом, и кроссовки просят каши,
А душа тельняшку носит с той поры, как я родился.
Только в небе бледнолицем чайка всё крылами машет,
Выгребая против ветра, чтоб о скалы не разбиться.
Так и я - седой салага - штормы не пережидаю, -
Адмирал разбитой бочки, боцман, списанный на берег.
Крест Андреевского флага я на грифе поднимаю:
Пусть весна в мой порт приходит и синоптикам не верит!
Где ты, весна? На Эгершельде и на Тихой
Рваный туман дома берёт на абордаж.
Где ты, весна? Давай кончай с неразберихой
И приходи, - тебя заждался город наш!
Июль 2002.
БЕРЕГ ГРИНА
Ветошь цветных афиш,
старые брюки-клёш,
В будке возле ворот
дремлет полкан седой.
Что ж ты, дружок, молчишь,
голос не подаёшь?
Надо бы глоткой нам
хлеб отработать свой.
Надо бы кровлей кров
перекроить, когда
В трюме повис туман,
будто бы на гвоздях.
В бухте семи ветров
замерли все суда:
Вместо муссона в док
тянет сырой сквозняк...
Видно, не по штормам
время пришло, дружок.
Крутится календарь –
сутки за полчаса.
Только скрипит штурвал,
боцман свистит в рожок,
Рвутся с высоких мачт
Алые Паруса.
Синим по сентябрю
в лоции жёлтый лист
Вписан наш добрый путь,
видимый лишь для глаз
Самых прекрасных дам –
тех, что не дождались,
Самых крутых штормов,
что не коснутся нас.
Сентябрь 1999.
ПЯТЫЙ ГОД
Устаканился на градуснике плюс,
Посветлела от морозов голова.
Я Николе-мореходу помолюсь,
Заведу мотор, махну на острова.
Город з а зиму смурную ох достал…
Что поделаешь, - я зиму не люблю.
А в апреле я её срублю с хвоста,
Без долгов и без швартовых отвалю.
Где тот Летний сад?
Отцветут сады,
Лягут памятью в чей альбом?
На сто лет назад –
В порт-артурский дым,
В осаждённый порт Чемульпо
Возвращаюсь я –
Да не рано ли? –
В ту далёкую сторон у,
Где дымит «Варяг»
Всеми ранами
Перед тем, как лечь под волну.
Две эскадры пали… Что тут говорить
О стране, где клотик сбит, а в трюме течь?
Но «Варягу» вечно «Сойей» не ходить.
Наши слёзы им – свинцовая картечь.
Забастовщики щелкают семена
У фабричных краснопресненских ворот,
За которыми – иные времена,
И шумит на баррикадах пятый год.
От «потёмкинских»
Да «очаковских»
Взбунтовавшихся морячков –
До будёновских
И колчаковских
Разодравших Русь мужичков
Век уж больно лих.
Ждать добра ли нам?
Сапоги опять стали жать.
Разомну я их
По проталинам,
Пятый год пойду провожать.
Щурит умные усталые глаза
На причале-36 облезлый пёс.
Проведи меня на сотню лет назад,
Русский остров, где мой прадед службу нёс.
Остров-крепость на восточном рубеже
С океанскими стихиями - «на ты»,
Сберегают берега в твоей душе
Вековые неприступные форты.
Где Покровский парк –
Было кладбище,
Где «зуб мудрости» - был овраг.
Спас эскадру Старк
От «товарищей»,
Сжал трубач в руке красный флаг.
Я завёл мотор,
Сапоги стянул.
Катерок летит без забот.
Словно семафор,
Позади мигнул
Мне две тысячи пятый год.
Апрель 2006.
ВОЛЧЬЯ ПЕСНЯ
Едут сани долго-долго,
Целина их не пускает.
Седина не портит волка, -
Пот с боков и грязь кусками.
Ах, была бы непогода
Подобрее к волчьей стае!
У волков - своя охота,
Мы удачу наверстаем!
Мы за ней рванёмся молча
Семимильными прыжками.
Нынче наша воля волчья
Не обложена флажками.
Нас теперь не бьют из ружей,
Не стреляют с вертолёта...
Серый брат, кому ты нужен?
У людей - своя охота.
Едут сани, - и возница
Вожжи крепко сжал рукою.
И блестит луны глазница
Над чернеющей рекою.
Это наша волчья память
Догорает на закате,
Как флажки, живое пламя
Расплескав по снежной глади.
Было время - были песни,
Воздух был густой, как брага,
Были мы когда-то вместе,
Подставляли бок за брата,
Землю лапой теребили,
Колокольца слыша трели.
Но матёрых перебили,
А подранки присмирели...
Затерялся среди прочих
Голос, что казался вещим.
Сколько спето песен волчьих
На веку на человечьем?
Если волка ноги кормят,
Что питает его голос?
Непокорность горя в горле,
Снега наст да санный полоз...
Март 2003.
БЕЛАЯ СИБИРЬ
Белая Сибирь, золотая россыпь
По таёжным рекам отворись, не трусь.
Белая Сибирь - сосны да морозы,
За Байкал навеки сосланная Русь.
Ледяным бураном замело дорогу,
Ветром закружило, заложило грудь.
Встану утром рано, поклонюсь порогу,
Отвяжу полкана и отправлюсь в путь.
То ли от Казани до Оби неблизкой
Каторжным этапом хаживал уже,
То ли от сказаний о земле Сибирской
Как-то неспокойно стало на душе...
Оттепель – не праздник, в небе - ни алмаза,
И не по плечу мне золото погон.
Тормозну на трассе дальнобоя-МАЗа, -
Всё повеселее будет перегон.
А за перегоном - вновь пейзаж неброский,
Сполохи, как будто свечи с алтаря.
Рядом с техталоном на стекле - Высоцкий:
В золотых артелях помнят блатаря.
Ермаковы тропы, гати, буераки,
Жёны декабристов, тот и этот свет,
Храмы да хоромы, бары да бараки -
Всё перемешалось за пять сотен лет.
Вот и различаю, как в старинной книге,
Знаки препинанья - знаками времён.
А ветра качают рваные вериги,
И в тумане тает колокольный звон.
Октябрь 2000.
***
В глухих таёжных деревнях не до вопросов:
В сарае трактор без колёс, колун в сенях.
Сидит на лавке древнегреческий философ, -
Жизнь философская в сибирских деревнях.
Здесь ни советской, ни антисоветской власти
Не признавали никогда, не жили впрок.
Здесь от гостей от городских одни напасти,
А от тайги, что за окном, - всегда добро.
Медведь — хозяин, только где его берлога?
Под потолком горит лучина в десять ватт.
Там, где кончается железная дорога,
Кремлёвский стрелочник уже не виноват.
А значит, нам самим пора бы разбираться
В своих завалах, буреломах, новостях.
Китай-страна и Китай-город — это, братцы,
Географически в двух разных плоскостях.
В сельпо с названьем Супермаркет «Изабелла» -
Бычки в томате, мыло, спички и табак.
Коньяк французский здесь не любят (и за дело),
Предпочитая свежевыгнанный первак.
Нектар из амфор дегустирует философ
И сквозь грааль гранёный щурится на свет.
В глухих таёжных деревнях не до вопросов,
Ведь у Сибири на семь бед — один ответ.
Март 2015.
ДАЛЬНИЙ СВЕТ
Дальний свет на ночной, между сопок петляющей трассе
Ослепил, в поворот бросил фуру, - не спи за рулём!
И глаза протерев, вспомнил чёрта водила на «КрАЗе».
Вот и мы у корчмы крепкий кофе попить тормознём.
Только что это здесь? Ни окна, ни неона рекламы…
Тёмный лес, дрекольё да небритый мужик с бердышом,
Пустота на столе, да язык керосиновой лампы
Лижет лики с дос о к, что косятся: «Ну, кто там пришёл?»
Дальний свет впереди то погаснет, то снова воскреснет.
Неужели в ночи мы вписались не в тот поворот?
Странный дом… Я слыхал про него у Высоцкого в песне.
Притоплю по газам от закрытых кержацких ворот.
А тайга по краям всё теснее дорогу сжимает.
Прыгнул заяц из тьмы и погнал по прямой в свете фар.
У людей иногда точно так же по жизни бывает, -
Их сбивают на спор, словно в тире со свечки нагар.
Рассвело, - и опять показалась дорога простою.
Но гляди – у скалы тормозной обрывается след
И стоит обелиск со штурвалом и красной звездою:
Здесь когда-то навек ослепил мужика дальний свет.
Июль 2009.
ПРИИСКОВАЯ ПЕСНЯ
Зацвела акация посреди весны.
Демобилизация, сбывшиеся сны.
Отслужил, как велено, пройден обходной.
На плацкарте ветреном еду я домой.
Взял парадку новую, сдал на склад ПШ.
Позовёт ещё на юг вольная душа.
А пока что к северу мчит меня вагон,
На работу где берут на один сезон.
Меньше раза в два ума у того, кто пьёт.
Песни Розенбаума радио поёт.
На участок у реки гляну, словно Крез,
А потом – за рычаги. С Богом - первый срез!
Душу всяк старается спрятать под замок.
Но не закрывается от людей бал о к.
Раньше вёз туда конвой прямо из квартир,
А теперь там дядька мой – первый бригадир.
По Витиму стелется марево-туман.
У соседа крестница - горе от ума! –
Кулаки у девушки – как у старшины.
Спорить с нею – где уж мне… Лучше нет жены!
Как сезон закончится с прибылью, дай Бог,
Свадьбу, полуночница, справим в Бодайбо.
А пока я драгою промываю грунт,
Стаканюги с брагою руки не берут.
Слева – ресторация, справа – конура.
Демобилизация! Здравствуй, Ангара!
Прииски в порядке, дед – старый вертолёт?
Приземлюсь на грядки, где золото растёт.
Года два ли жизнь меня кружила,
Или это всё годков на шестьдесят?
А в отвале – золотая жила,
Да не всем дано её руками взять.
Июль 2009.
АМНИСТИЯ
Леониду Мончинскому
Потеплело, - и первыми листьями
Заиграли деревья, как цацками.
Тут и вышла Сибири амнистия
От весны в честь прихода на царствие.
Зашумели ручьи, - и по-дружески
Вертухай улыбнулся, как водится.
И последний зэка Пётр Якушинский
Стал с вещами на выход готовиться.
А ему говорят: «Не спешите,
Нет про Вас указания свыше.
Вы прошение, князь, напишите, -
Так быстрее начальство услышит».
А Якушинский перекрестился,
Опустился на нары устало
И сказал: «Я сюда не просился -
И отсюда проситься не стану».
Опустели сибирские р у дники,
На вокзалах и в душах волнения.
В отпусках отдыхают сотрудники
Комитета Глобального Бдения.
И бредут с рундуками фанерными,
И в буфетах Тайшета и Невера
Пьют свободу стаканами мерными
Уцелевшие узники Севера.
Кто родился и жил огольцом там,
Словно птица с подрезанным сердцем,
Кто Колымским кольцом окольцован,
Кто татарином был, кто чеченцем, -
Как бы ни было время жестоко,
Каждый верил примете старинной,
Что приходит весна не с востока,
А из чёрной Омчакской долины.
В облака, как седой головой - в купель,
Белым голубем п о ветру вешнему...
И шипел вертухай: «Это оттепель…
Скоро снова всё будет по-прежнему!»
Но сугробы темнели и рушились,
И весне присягали, как истине.
Лишь последний зэка князь Якушинский
Не дождался великой амнистии...
Где-то «дело» его затерялось,
И чиновник его не коснулся.
А зэка придавила усталость, -
Он прилёг и к утру не проснулся.
Вот и снится ему что попроще:
Обгоревшие в храме иконы,
Петербург и Сенатская площадь,
И Сибирь, и вагоны, вагоны...
Октябрь 2000.
ПАМЯТЬ
Варламу Шаламову
Не от сказов, не от старых былин –
От дороги набираюсь ума.
Лесовоз прогромыхал, пропылил.
Скоро осень, а за нею зима.
Скоро осень, а за ней санный след
По сибирским трактам вычертит путь
В край далёкий, где меня больше нет, -
И по юности тоска сдавит грудь.
Век не было почёту
Бродяге на Руси.
По гамбургскому счёту
Расстрелян магазин.
С конвойной сворой лаясь,
По следу волчьих лап
За Новониколаевск
Отправился этап.
Это память, - а быть может, в бреду
Между тьмой и светом бродит душа…
Я на лапник вниз лицом упаду
И засну, морозной хвоей дыша.
Крепким сном засну, - так дверь на засов
Запирают от чужих кержаки, -
Чтоб не выдернули из тёплых снов
Фары в окна да ночные шаги.
Решётчатые рамы,
Казённая постель…
Разносит телеграммы
Сорока на хвосте.
Уходит в путь неблизкий
Столыпинский состав
Без права переписки, -
У мёртвых нету прав…
Жив ли я ещё? – понятно одним
Санитарам, что отняли стило…
Шконка справа у окна, - а за ним
Ветка рыжая стучит о стекло.
Вологодская мне чудится речь,
Да Колымская мерещится ночь…
Дай Бог в памяти былое сберечь,
Чтобы в будущем кому-то помочь.
Октябрь 2012.
РЕЧКА МАНА
Отсвистела белым снегом п о полю,
Замерла февральская метель.
Значит, мне опять линять, как соболю,
И менять и шкуру, и постель.
Избежав охотничьего выстрела,
Холостой, матёрый, не хмельной,
Я на речке Мане баньку выстрою
На кордоне за Урман-стеной.
Посчитай, кукушка, мои годы, - сам
Я считаю десять лет за год.
Жизнь на масти Уголовным кодексом
Поделила весь честной народ...
Чем же ты, Расея моя бедная,
Столько лет была так занята?
На пороге - полотенце белое,
За порогом - зона, да не та...
Речка Мана, чистая да быстрая,
Возврати судьбе мои долги:
Сберегла от холостого выстрела,
Так теперь от пули сбереги.
Вот дорога, буреломом крытая,
Вот погост шиповником порос,
Вот гармонь да песня незабытая
Про Сибирь, про баньку, про покос.
Вновь тайга туманом, словно плащиком,
Укрываться станет по утрам,
И плоты Сосновоборских сплавщиков
Поплывут по манским шиверам.
Коль «расчёской» не согнула деревце
Надо мной таёжная река,
Значит, есть ещё на что надеяться,
Значит, жизнь не прожита пока.
Август 2000.
ТЮБЕТЕЕЧКА
Тюбетеечка моя, тюбетеечка
Греет темечко едва. Сам я с севера.
Год за годом утекло время-времечко,
Через ситечко моя жизнь просеена.
Жил да был я, мальчуган комсомолистый,
На Арбате – рыл метро, кушал финики,
Клеил к выборам в Совет на забор листы,
Где портреты тех, кому все мы - винтики.
Были мы принципиальными, твёрдыми,
А как Рыкова с Бухариным сбросили, -
Нас, как винтики, вкрутили отвёртками,
А кого заколотили – те гв о здики.
Подсудимая скамья – не скамеечка,
А Бутырская тюрьма – не Сокольники.
Тело греет на ветру телогреечка,
Матом душу греют вохры-соколики.
Десять полных, сверху три – вот и годы все.
В «Правде» - лишь передовицы с докладами,
А статьи – они не в «Правде», а в кодексе, -
И попробуй оправдай их неправдами...
Тюбетеечка моя – краски выцвели,
Волос редкий да седой, словно сор-трава,
Голова с простыми, как ветер, мыслями.
Самокруткою дымит СУ из Сормова.
Вниз гербом упала на пол копеечка,
Словно мордой в землю – скинутый памятник.
Тюбетеечка моя, тюбетеечка!
Выпал винтик из часов – замер маятник…
Сентябрь 2011.
СЕВЕР Колкими рунами, тонкими струнами - чёрные нити рек.Гладью ли водною, гатью болотною я ухожу в побег.Гостем непрошеным, стужей-порошею - в оттепель февраля.Тесная горница, вдовушка-горлица, стук в окно - это я. Север, кто тобой обласкан?Все мы – слёзы Маски Скорби,Серый лёд убитой сказки.Следом от Хурбы до Хорпи –Песни комсомольских строек,Вести перемен в столицах.Здесь ли мы ходили строем?Есть ли в камне наши лица? Но небо в трещинах, сполохи плещутся, чертит границу тьма.Шубой песцовою, пулей свинцовою - чем наградит судьба,Жизнь на края деля кустиком ягеля, - как сапогом под дых...Было ли зря чего? Встречу ли зрячего в этой стране слепых? Рвётся с поводка волчара.Солнце вышло на полгода.Сколько с Крыма до Сеймчана –Столько с «вышки» до свободы.Свечка по судьбе-калекеПлачет, - я того не стою. Вечно уходить в побеги –Значит, прорастать листвою. Декабрь 1997 – июнь 2011.
МАГАДАНСКИЙ МАЭСТРО
Вадиму Козину
Жил маэстро магаданский в тесной маленькой квартире, -
За года сроков бессонных от простора он устал.
Из родни своей цыганской он один в огромном мире.
Плюс пять кошек, пианино, горы книг да гулкий зал.
Жил маэстро магаданский в угловой пятиэтажке.
И соседи льнули к стёклам, если гости из Москвы
К их соседу приезжали, чтобы выпить по рюмашке,
И любезно приглашали: «Приезжайте к нам и Вы!»
Он не ехал, он остался навсегда в земле, с которой
Породнился его голос - и не раз ещё споёт
Над Сеймчаном, Карамкеном, над колючкою знакомой,
Над погостом безымянным, где вповалку спит народ.
Говорят, он был заносчив, незнакомцев опасался.
А может, просто не старался жить как все и петь как все.
Он хранил в душе, как ветер, кротость русского романса,
В век эстрадной индустрии позабытого совсем.
Март 2005.
СЕВЕРНАЯ БЫЛЬ
Песня на «Маске Скорби» (Магадан)
Не то под блюз, не то под музыку Вивальди
Примчался ветер ко мне из Крыма.
Его душа – подбитый голубь на асфальте –
Вчера крылата, теперь бескрыла.
А от души бескрылой просто нету проку,
Вот и принёс он её в надежде,
Что хмурый северный наш край её утешит
И даст ей крылья, и слава Богу.
Северная быль, сказка о земле,
Где ещё никто не бывал из нас,
Где в тумане плыть душам кораблей,
В море навсегда скрывшихся из глаз.
На северах из поколенья в поколенье
Передаются ключи от рая.
Здесь миллионы душ нашли успокоенье,
Земным этапом пройдя до края.
Навеки скованные вечной мерзлотою,
Сжимая камень, как пайку хлеба,
Тела безвинно убиенных, глядя в небо,
Под безымянной лежат плитою.
Ледяная даль, купол-горизонт,
Сполохов спираль, белые дымы.
Снегом занесён, видит южный сон
Золотой песок стылой Колымы.
Как понимаю я тебя, бродяга-ветер!
Здесь время – лекарь, а срок – учитель.
Отсюда всё, что происходит на планете,
Сто крат виднее, уж вы учтите.
День дольше века, что бы там ни говорили,
А жизнь короче тропы к бараку…
Перо ломается, скрипит и рвёт бумагу
Под парусами «Святой Марии».
Что же нам ещё Север нагадал?
Взял наш самолёт курс на материк.
Помни и прощай, город Магадан!
Осенён крестом твой скорбящий лик.
Май 2003.
ПИТЕР
Будешь в Питере – заходи,
Мы пойдём на Елагин остров
По мосту через Невку, - просто
Здесь всего полчаса пути.
На Елагине – листопад
И аллеи пусты и гулки,
А у берега – те же утки,
И дворцовый в «лесах» фасад.
Будешь в Питере – позвони,
У меня тот же самый номер.
На Литейном в старинном доме
Белой ночью не жгут огни.
На минуту оставив крест,
Ангел тихо взмахнёт крылами
И проделает круг над нами,
Уроженцами этих мест.
Свет из тучи брызнет, - и во всей красе
Петербург откроется нам.
На дороге жизни повезло не всем,
Даже новым временам.
Стёртые уздечки бронзовых коней,
Шар земной под лапою льва
И колонны-свечки на развилке дней
Разных, как сама Нева.
Вновь потянутся в октябре
Птичьи стаи за облаками.
Серый питерский снег-блокадник
Упадёт в проходном дворе.
Как туман – дымовая взвесь,
Цепи якорные – как путы.
Наши месяцы, дни, минуты
Метроном отмеряет здесь.
Будешь в Питере – поклонись
Ленинградцам на Пискарёвке.
Трёхсотлетние полукровки,
В межсезонье мы родились.
В нашем говоре сто корней –
Финский, русский, немецкий, разный.
Но Поэзии голос властный
Всем велит покориться ей.
Мостик через Мойку, пушкинский возок,
Чёрной речки матовый лёд.
Не догонишь тройку… Ладожский мысок
Скоро снегом заметёт.
Время алых бантов, пламенных идей –
Миновала эта глава,
А ступни Атлантов – каменных людей –
Вечны, как сама Нева.
Март 2008.
ПЕТЕРБУРГ
Бывает порою с душою не в порядке,
Бывает, не спится до самого утра…
Когда-то весною мы шли по Петроградке,
И в ус не дули с Балтики ветра.
Девчонка в прикиде дорожном и неброском
С гитарой-капелью и с розою в руке,
И дом тот же самый – на Каменноостровском,
И ледоход на Карповке-реке.
Подожди меня у метро, -
Я уже лечу под мостом.
Пальцем в небо – то же зеро.
Наш хранитель – ангел с крестом.
Бывает, по-флотски и недипломатично
Мы рубим канаты и хлопаем дверьми.
Как ни зарекались вести себя прилично,
Остались непослушными детьми.
Ах, Питер, мой Питер, одна Дорога Жизни
У нас из блокады – туда, где вольный вест
Рвёт снасти. И если остаться ты решил с ним,
Попробуй достучаться до небес.
Не сложить куплет, не любя, -
Для дорог, друзей и подруг.
Я ещё спою для тебя,
Синеглазый мой Петербург!
Май 2011.
***
Немая сцена, дождь слепой
Над опалённым Петербургом,
И не поётся без тебя,
И песня - как блокадный хлеб.
Летит звезда над головой -
Бог в урну не попал окурком.
Измятый образ из плакатных лет.
Мне без тебя, моя беда,
Надолго с песней раздружиться,
Чужие улицы топтать.
Архитектура, ё-моё...
Бог, покурив, окно закрыл.
А там на ветку села птица -
Сорочье племя, с Лиговки ворьё.
Сорока смотрит с ветки вдаль.
Блестит корабль Адмиралтейства.
Спереть со шпиля бы его.
Гремит реликтовый трамвай.
Мне без тебя, моя печаль,
Пока никак не отогреться.
Но отогреюсь, не переживай,
Поскольку опыт не пропить,
Когда закусываешь сладко
Кусками собственной души,
Оставив кости на помин.
На небе кто-то держит нить
И курит в форточку украдкой,
Как будто школьник – краденный "Памир".
Апрель 2010, Санкт-Петербург
ПАМЯТИ ИГОРЯ ТАЛЬКОВА
Концерт не состоится. А зрители пришли,
Цветы кладут на сцену и молчат.
Концерт не состоится, и рампу не зажгли.
Глух микрофон и выстужен очаг...
Зрительный зал, ты - последняя пристань.
Зрительный зал, где места - без билетов.
В нашей стране забывают артистов.
В нашей стране убивают поэтов.
Концерт не состоится. Расстреляна страна,
И ветер косит сорную траву.
Уже столетье длится гражданская война
У каждого в душе и наяву.
Зрительный зал стал кровавым «Норд-Остом»…
В сердце певца – «юбилейная» пуля…
Хлещут ветра по лихим девяностым...
Там, наверху, снова нас обманули.
Концерт не состоится. Награда за труды -
Холодный холм ваганьковской земли.
Концерт не состоится. И Чистые пруды
Забвением и тиной поросли…
Зрительный зал! На поруганной сцене
Пляшет попса и гремит дискотека…
Пуля слепа. Снайпер бьёт мимо цели.
Где твой герой, песня нового века?..
Ноябрь 2002.
ПТИЦЫ И ВЕТРА
Виктору Третьякову
Только птицы нас поймут,
Им виднее свысока –
Как мы маемся, увы, -
Обескрылены.
К нам их певчий птичий суд
Снисходителен, пока
В песнях души от молвы
Не прикрыли мы.
А прикроешь - песни нет,
А без песни – что за жизнь?
Можно слов наворотить
И аккордов тьму,
Да не сложится куплет,
Если звёзды не сошлись.
Если некого любить,
То и петь – кому?
Посмотри-ка – это Рига
Под крылом,
Город старый. Нам с гитарой
Поделом
Ностальгия! Нас такие
Города
Ждут беспечно. А нам вечно
Некогда…
Только птицы и ветра –
Самый верный камертон,
Только первая любовь –
До метелицы.
Нам бы сжечь давно пора
Театральных лат картон,
Но вступают с нами в бой
Снова мельницы.
Вот и я в который раз
Руки в небе распластал, -
Всё ищу грозу, как тот
Чародей-альтист.
Мне давало время шанс
Встать на твёрдый пьедестал,
А я на сцену встал – и вот
Сам себе артист.
Что со мною? Над Москвою
Птичий клин.
Снег растаял. Птицы в стае.
Я – один.
Ностальгия! Нас такие
Ждут ветра,
Что – дай Боже! И, похоже,
Нам пора.
Сентябрь 2011.
НИЖНИЙ НОВГОРОД
Затянулась перестройка, дым махорочный
От заморских, недешёвых, в общем, сигарет.
Ни страданий по стране страды уборочной,
Ни малиновых клифтов из 90-х нет.
В Нижнем Новгороде Чкалов по-над Волгою,
А за дальним лесом в Китеже к обедне звон.
Одарили нас бояре волей вольною,
А мы всё ломаем шапку, что ни шаг – поклон…
Дружит ветер с головой.
На углу городовой,
В день воскресный охраняющий Покровку,
Даже в бронзе - на посту.
На Канавинском мосту
Два потока снова прочно встали в «пробку».
Волны Волги и Оки за стрелкой сходятся,
А вот люди не всегда находят свой причал.
В клетке колокол, да где же его звонница?
Упекли звонкоголосого - да чтоб молчал.
До кремлёвских стен с реки тумана марево,
Пароход купца Егорьева ревёт, как зверь.
Бурлаки на берегу, дымится варево.
Солнце высветило город, - и куда теперь?
Влёт по Дятловым горам
Красный Строгановский храм
Рассыпает воробьёв шальную стаю.
Город Горький, зелень лип,
Деревянных ставень скрип,
Словно книгу рукописную листаю.
Затянулась перестройка, кран строительный
Заржавел над недостроенной моей страной…
Не обидеть бы кого, - и свет в обители
Зажигает Светлояр для всех в глуши лесной,
Чтобы те, кто заблудились, вышли к Китежу.
Мятежи да кутежи разъели души нам.
Может быть, и я дорогу эту выдержу?
Может быть, она не вся ещё разрушена?..
Декабрь 2010.
САМОЛЁТИК
Владиславу Крапивину
О судьбе земной сам себе - молчок.
Листик в клетку, пара фраз - и точка.
Самолётик мой, как большой сверчок,
Прыгнул в небо и растаял тотчас.
Оглянулся я, - а за мною след,
Как коса песчаная, белеет.
Заглянул в себя - там темно от бед.
Но теперь уж точно посветлеет!
Ведь не зря у старого ангара
Сквозь бетон пробился подорожник:
Не врала дворовая гитара,
Что возможно то, что невозможно.
Это значит, если разобраться,
Всё, что прожил я - уже неважно.
Я - мальчишка, мне всегда двенадцать.
Так лети, мой самолёт бумажный!
Только там внизу каждый день - война, -
Этот мир ей так легко разрушить.
Как неправый суд, за стеной стена,
И горят фонарики, как души.
Разошлись пути тех, кому домой,
Тех, кого свобода больше любит.
Только ты лети, самолётик мой -
Белый голубь с искоркою в клюве!
Пусть от гари чёрного пожара
Ветерок твои спасает крылья.
Приземлись у старого ангара
На траву, уставшую от пыли.
Там, вдали, за ржавым буреломом,
За рекой, за солнечною гранью
Трубачи на башнях так знакомо
И светло "зарю" тебе играют.
Апрель 1998.
КОРЕШОК
Помяни корешка, что отбросил ствол –
Аж листва разлетелась по осени.
Нынче примем лишка, - накрывай на стол,
Первый лёд на Ивановском озере.
Первый лёд на реке, первый снег с волос
Отряхни да пошли всех по матушке,
Помяни корешка ты, что в землю врос.
Дайте в полный рост песню, братушки!
Эх, горе ли, беда – солона вода?
Небо, заступись за поэта.
Сколько лет прошло, сердце обожгло
Искоркой сгоревшего куплета.
Так уже не поют – чтобы на излёт, -
Окружили себя адвокатами.
И всё чаще на юг отправляется лёд,
Реже песенки над перекатами.
Жизнь одна? – ерунда, если жрать да пить.
Жизнь одна – это вечность, когда без ног
Самолёт поднимаешь – и вяжешь нить
Ту, что твой корешок повязать не смог.
Эх, горе ли, беда – солона вода.
Небо, заступись за пилота.
Небеса во мгле, звёзды на крыле.
Трудная, но нужная работа.
Помяни корешка! Время всё сметёт,
А пришедшие следом – забудут нас…
Время исподтишка запретит полёт, -
И попробуй нарушь тот его приказ!
Переврал Полевой, - да и Бог бы с ним.
Землю рыли носами «бубновые» -
Это главное. Так что давай плесни
За полёты и песенки новые.
Эх, горе ли, беда – солона вода?
Небо, заступись за поэта.
Сколько лет прошло, сердце обожгло
Искоркой сгоревшего куплета.
Сентябрь 2010.
БАРКАС
Памяти Анатолия Бакланова
Не то нарочно, не то случайно
Нас бьёт волнами – только держись.
То чёрной белкой, то белой чайкой
Летит по ветру вся наша жизнь.
Мы маякуем, предупреждаем
Других: не ст о ит за нами вслед!
Но сами прочих сопровождаем,
По курсу видя их тёплый свет.
В разгаре лето, сотка до приказа,
Мотает море на винты траву,
И надо срочно уходить с баркаса,
А мы так точно рулим в синеву.
Наш гордый флагман разбит о скалы,
Идём в корыте без парусов.
Механик трезвый, движок усталый.
Кукует время в дупле часов.
И всё же что-то есть, хоть ты тресни,
В простых аккордах, в простых словах:
Поют беспечные наши песни
Аборигены на островах.
Товар не штучный, бросовые цены,
Кусок фанеры – «курский соловей»…
И значит, надо уходить со сцены,
Да только кто останется на ней?..
Стакан, пиратским напитком полный, -
Спасенье наше и наш балласт.
Мы на баркасе, нас треплют волны.
Радист не выдаст и SOS подаст.
Огромный лайнер, конечно, мимо
Пройдёт, не слыша радио-клик.
Но все фелюги и шлюпки мира
На зов наш тихий слетятся вмиг.
Нам, тихоходам, пропуск не заказан
В большие порты, к пирсу выше мачт.
И мы не будем уходить с баркаса, -
Пускай запомнят смех наш, а не плач.
Июль 2008.
СТАРЫЙ ПРИЧАЛ
По переулочку направо мимо садика,
Где зреют яблоки – плоды труда мичуринца,
Походкой лёгкою вприпрыжку, как у цадика,
Сбегая к морю, город мой от солнца щурится,
Где что ни лето, та же пляжная история,
Где караоке у киоска кукарекает,
Где кока-кола с горьким запахом цикория,
И периодика скучает по корректору.
Я спускаюсь на старый причал,
Чтоб немного побыть одному.
Там отчаянно чайки кричат
И волна омывает корму
Век назад по каким-то делам
Пришвартованного корабля.
Я, газету свернув пополам,
Засеваю стихами поля.
Стихи случаются нечаянно – негаданно,
Как в первый раз, без подготовки, не ко времени.
Хотя по опыту предчувствовать бы надо, но
Душа внезапно разрешается от бремени,
Как снег, которого в жару никак не выпросить,
С ночного неба тихо падает по осени.
И нам так хочется его о многом выспросить,
Да неудобно докучать ему вопросами.
А пока это лишь облака,
Парусиново-парусный флот,
Проплывающий издалека
Без особых проблем и забот
Из античных и средних веков,
Из недавней военной поры.
А под парусом тех облаков
Пароход поднимает пары.
И мне покажется, что не о чем печалиться
Под облаками, снега завтрашнего полными.
На деревянном кнехте, где никто не чалится,
Я посижу наедине с морскими волнами.
Здесь пахнут водоросли йодом, и не слышится
Шум городской (я на него ещё посетую).
И может быть, строка заветная напишется,
Наискосок перечеркнув статью газетную.
Дома этот исписанный лист
Я разглажу рукой на столе.
За стеною поэт – маринист
Маринует глаголы к зиме.
Он творит, он не спит по ночам,
Его лира скрипит, как штурвал.
Но про старый забытый причал
Он не знает, он там не бывал.
Октябрь 2002.
ЗВОНАРИ
Певчий брат мой – ветер, подскажи слова
Самой звонкой песни, да напой мотив.
Никого на свете не щадит молва,
Впереди всегда летит,
Хорошо ли, плохо вскормлена с руки
Завистью да ложью с горем пополам.
Словно скоморохам, рубят языки
На Руси колоколам.
За рекой - подать рукой –
колоколенка на взгорке,
Да волною мостик унесло.
Господи, ну подсади,
словно в детстве, на закорки,
Или дай мне лодку и весло.
С юга дикой Русью да на севера
Пробегает речка, забывает всё,
От истока к устью через шивера
На волне молву несёт,
Что не до набата нынче звонарям:
Спят на колокольнях, подвязав язык.
Тот, кто пел когда-то, голос потерял, -
Глух и нем, но пьян и сыт.
Поделом! Тебе челом
бью, небесный перевозчик:
Хоть бревно к обрыву прикати.
Чем не плот? А мне на тот
сонный берег надо очень -
Звонарей к заутрене будить.
Подбери мне, ветер, аккомпанемент,
Чтобы самых верных слов не заглушал.
Воли нет на свете и покоя нет,
Если не звучит душа.
Небосвод, как реку, вброд
босиком по колким звёздам
Перейду до утренней зари.
Всё не в счёт, а мне б ещё
песню спеть, пока не поздно:
Пусть её услышат звонари.
Сентябрь 2002.
ПИЛИГРИМ
Изготовь из меня, пилигрим,
Новый посох себе или гриф,
Проложи по нему свои струны, - я буду с тобою.
И в дорогу меня ты возьми:
Мне так нужно увидеть весь мир
И ступить на священные камни босою стопою.
Я - сцена,
красным светом, как жертвенной кровью, залитая плаха,
Где казнить или миловать волен сидящий в партере.
Я – сцепка
между временем первой любви и безвременьем страха.
К высшей мере я приговорён без суда – к Высшей Вере.
Я – церковь.
Моё сердце распято на рёбрах, сколоченных косо,
Мой Андреевский крест не снаружи – внутри этой клетки.
Я – цепко
вросший в землю корнями оставленный странником посох,
Что со звоном раскинул свои золотистые ветки.
Я – Запад,
что к Востоку пришёл по этапу, звеня кандалами.
Мне шаманы вернули свободу летать выше солнца.
Я – запах
океана, когда он, взрываясь, рождает цунами.
Я – открытая книга ладони, вода из колодца.
Я – голос
поколенья задушенных душ, микрофонное эхо.
Я умру от разрыва струны на последнем аккорде.
Я – колос
горькой магии Слова и Музыки, плача и смеха.
И один в поле воин, когда соль земли режет корни!
Март 2004.
УЗЕЛОК
Воля моя кандальная,
Медная, как нательный крест.
В поле дорога дальняя
Из необжитых мест.
Песня моя негромкая.
Спел её – вот и весь концерт.
Ниточка жизни тонкая, -
А узелок в конце.
Расплескался
По нутру бокал вина,
Как в застолье –
Разухабистый мотив.
Расквитался
За ошибки я сполна,
Сам собою
Этим песням заплатив.
На дороге
В колее вперёд-назад
ЗИЛ-130
Жилы рвёт, а толку нет.
У меня же
Отказали тормоза, -
В каждой строчке
Головой лечу в кювет.
Что ни вечер –
Над собою самосуд.
Что ни утро –
На груди иконостас.
Поменяли
Черти уголь на мазут,
Да не стало
Меньше грешников у нас.
Ветер в щели,
Дверь в кабине на соплях,
Правым скатом
Ощущаю пустоту.
В небе звёздном –
В остывающих полях,
Я, как прежде,
Ковш Медведицы найду.
Расплескался
Переполненный бокал –
Кровь на скатерть
Невиновного вина.
Собираюсь, -
Два валета по бокам.
Песен много, -
Не допета ни одна…
Декабрь 2011.
ХРАМ НА ЛЮБВИ
Подари себе луну, подари,
Зацепи в себе струну изнутри,
А настроишь – пополам не порви, -
И построишь Божий Храм на Любви.
На Земле когда-то был Рай,
Но изгнали мы Его прочь.
И теперь вороний здесь грай,
И одна большая тьма – ночь…
Но прольётся дождь из всех туч,
Самый праведный – на сто лет,
И протянет солнце нам луч,
И коснётся наших душ Свет.
Мы, конечно, не спешим вверх,
Потому что наша быль – здесь.
А вверху звучит Его смех
И сбивает с нас, как пыль, спесь.
Не заштопать ножевых ран –
Много чёрных в небесах дыр.
Но пока звенит Его Храм,
Между небом и землёй – Мир.
По Земле летели мы вскачь,
Без обиды разделив хлеб.
Был в упряжке коренной зряч,
Да ямщик на облучке слеп.
Вот и правил он всегда в лог,
А коням на морды – тень шор.
Но не сбиться коренной смог,
И всегда куда хотел – шёл.
Вот и вынес ямщика он.
Оставалось на пятак сил.
Но не сбросил с облучка вон,
Хоть плетьми его дурак бил,
Поворачивал в глухой лес.
Хорошо, что не был конь плох.
Так ведёт нас через ночь бес,
Да выводит на огонь Бог.
Если кажется, что всё – край,
Правит чёрная чума пир,
Позови на землю свой Рай, -
И наступит на земле Мир.
Июль 2007.
В СЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНИ
В следующей жизни я вернусь,
Разлетятся песни по волнам.
Не споёт никто их, - ну и пусть.
Много ли для счастья надо нам?
Подтянуть басовую струну,
Вытянуть концерт на два часа.
Тянут якоря меня ко дну,
Но выносят к небу паруса.
Когда-нибудь, тяжёлый на подъём, я поднимусь легко
Над мостовой, над струнами моста, звенящими под ветром, -
И город мой, благословив, меня проводит далеко.
Расстаться с ним – бродяге со своим сто первым километром…
Как много здесь оставлено следов, исхожено дорог!
Словно гимнаст под ярмарочный гул по проволоке тонкой,
По проходным дворам я прохожу, - и делает виток
Душа моя, как чайка в облаках над старой Миллионкой.
Владивосток - туманы и дожди над Рогом Золотым,
Литой трубач под знаменем застыл – всегда вперёдсмотрящий.
Сквозь времена, сквозь ветры перемен и паровозный дым
Он видит вновь седые крейсера и парусник летящий.
Советский флаг над С-56 у Вечного Огня:
«С подводной лодки денешься куда?» – морская поговорка.
А на земле гитара и любовь опять зовут меня
Куда-то вдаль, где счастье тоже есть, но нет Владивостока…
Февраль 2012.
УЛЕТАЕТ ЛЕТО
Пр о житое время
шелестит страницами,
Болью отзывается в виске.
Улетает лето
с листьями и птицами,
Жизнь моя висит на волоске.
Улетает лето –
солнечное, доброе,
Оставляет нас для холодов,
Для дождей осенних.
И ладони мокрые
Нам сентябрь протягивает вновь.
Не приснится песня...
Жизнь моя – бессонница,
Вечный нескончаемый побег.
Свистнет электричка,
от перрона тронется.
На дорогу ляжет первый снег.
Память об ушедшем,
как махорка, горькая.
Лето, догоревшее дотла,
Дымом улетает.
И лечу под горку я.
Вьются рельсы.
Вот и все дела…
Август 2012.
СОДЕРЖАНИЕ.
СТИХИ:
СОН
Мы – дети детей Победы
ЗА ОБЛАКА
СТРАННИК
КОЛОКОЛЬНОЕ ДЕРЕВО
ПОЭТ
БОРИСУ ЧИЧИБАБИНУ
Далеко до царя и до Бога
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
СКОМОРОХИ
ЛЕОНИДУ СЕРГЕЕВУ
БРОДЯГА
Время всё чаще
Всё меньше нас
Мне не даёт покоя
СТЕПЬ
БАЛЛАДА О ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА БЕЗ ВЫСОЦКОГО
НА ЭКРАНЕ «ВЫСОЦКИЙ»
БАЛЛАДА О ТЁМНОМ РАЕ
Вера ветру – закон дороги
ТАМ, ГДЕ ТЫ ЖИВЁШЬ
ДОРОЖНЫЕ ВЕШКИ
ДОРОГА
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
СОВРЕМЕННИК РУБЦОВА
ЗОЛОТНИК
ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ ШУКШИНА
Снег да снег, да сумерки студёные
РЯЗАНЬ
ОСЕННИЕ ВЕШКИ
Слишком остро
ОСТРОВОК
Прощальный парус скрылся вдалеке
ПО ПРОХОДНЫМ ДВОРАМ ВЛАДИВОСТОКА
МИЛЛИОНКА
ДУХИ ГОРОДА
ЗИМНИЕ АНГЕЛЫ
ПУШКИНСКАЯ УЛИЦА
ПОРТОВЫЙ ШУМ
КОРАБЛИК
Чтобы век до срока не сгорбил
Откуковало лето жаркое
СТРОЙ СВОЙ ДОМ, РЕБЁНОК
Между городом Ха
ХАБАРОВСК
ЗЕМЛЯКИ
ЧЁРНО-БЕЛЫЙ КЛИП
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
УХОДЯЩАЯ СКАЗКА
Это время не будет твоим никогда
МАЛЬЧИК СО ШПАГОЙ
А что там, в тыща девятьсот
Кто-то дышит за плечом
ПОЭТЫ ПОБЕДЫ
Всё острее день ото дня
ПЕРВЫЙ ПЛАСТ
БАЛЛАДА О 1945 ГОДЕ
МОИ ТОВАРИЩИ
ДОКТОР
Из полка 90-х
СКВЕР
ДАТА ТУТАШХИА
Сегодня опять стреляли
Она его вещи
КОЛЫБЕЛЬНАЯ МАЯКА
ЗВОНОК
Из любви
ДВЕ СТРЕЛЫ
ПИСЬМО В ОСЕНЬ
ХРАНЯЩАЯ ОГОНЬ
Между нами – дороги, снега, Байкал
Рождественский сумрак в каминной золе
РЕКВИЕМ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ
СТАРЕЦ ФЁДОР КУЗЬМИЧ
БЕЛЫЙ СНЕГ РОССИИ
СМУТА
АДМИРАЛ КОЛЧАК
Над белой дорогой
ИСХОД
ПЕРЕСЫЛКА
НА ПЕРЕСЫЛКЕ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ
РУССКИЙ СЕВЕР
БЕЗДОРОЖЬЕ
ЗАТЕРЯННЫЙ ОСТРОВ
ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ГАЛИЧА
СВОБОДА
ВСТРЕЧНЫЙ
СТРЕЛОЧНИК
СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ
ПЕРЕВАЛ
ЗАИГРАЕВО
Ты припомни тот мотив
АРМЕЙСКОМУ ДРУГУ
СНОВА В ИРКУТСКЕ
БУРХАН
В ТУМАН
ЮЖНЫЙ ПУТЬ
ЛАДОНИ КРЫМА
Всё по кругу – четыре цикла
АНДРЕЮ МИРОНОВУ
ДИПТИХ
ВАСЬКАКрашенный масляной краскойПУТЬ НА СЕВЕР
СЛОВО
Подними меня, ветер
ГИТАРЕ АЛЕКСАНДРА БАШЛАЧЁВА
В ГОРОДЕ ПОЭТА БОРИСА РЫЖЕГО
ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ЛАНЦБЕРГА
ПАМЯТИ ЮРИЯ КУКИНА
НЕЗНАКОМОМУ ПОЭТУ
ИГОРЮ ЦАРЁВУ
ЮРИЮ ВИЗБОРУ
КРЫЛЬЯ
САМОЛЁТЫ
АЛЕКСЕЮ КОСТЮШКИНУ
АЛЕКСАНДРУ ШАРОВУ
ЗИМНИЕ ВЕШКИ
ЛЬВОВСКАЯ ЗАРИСОВКА
Отшумело время
Увы, уже оригиналы
ИЗ ОСЕНИ В ЗИМУ
РОЗА ВЕТРОВ
Как в старый дом, войди в свою печаль
По семи кругам любви - семь нечётных лет
Погостили
ЧУДАКИ
Спи, Добро
ВРЕМЯ ПОСЛЕДНИХ ПЕСЕН
ТЕАТР
СТАНСЫ К МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
ПЕСНИ:
ДОБРЫЙ ВЕТЕР
ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАЗКИ
ЗАКЛИНАНИЕ ВЕТРА
МЕСЯЦ
С ЧИСТОГО ЛИСТА
ПРИЮТ КОМЕДИАНТОВ
ПОСВЯЩЕНИЕ БАРДАМ
АРБАТСКАЯ ПЕСНЯ
ДВОРОВАЯ ПЕСЕНКА
ГОЛОСА ДРУЗЕЙ
МОСКОВСКАЯ ПЕСНЯ
ЖАР-ПТИЦА
ТРУБАЧ
ВСАДНИК, СКАЧУЩИЙ ВПЕРЕДИ
БАЛЛАДА О СОЛДАТЕ
САНИТАРНЫЙ ПОЕЗД
ДРОБИЦКИЙ ЯР
АКТРИСА
БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ
ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ
ОФИЦЕРСКИЙ РОМАНС
За тысячу лет
ВЕРТУШКА
ЛОПАСТИ
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
ПАСТОРАЛЬ
РОДИНА
СУДЬБА
ВЕТЕР С ВОСТОКА
ПАРУСА «ПАЛЛАДЫ»
ДРУЗЬЯМ
ГОРОД
ЛЕТНЯЯ ПЕСНЯ
ГДЕ ТЫ, ВЕСНА?
БЕРЕГ ГРИНА
ПЯТЫЙ ГОД
ВОЛЧЬЯ ПЕСНЯ
БЕЛАЯ СИБИРЬ
В глухих таёжных деревнях
ДАЛЬНИЙ СВЕТ
ПРИИСКОВАЯ ПЕСНЯ
АМНИСТИЯ
ПАМЯТЬ
РЕЧКА МАНА
ТЮБЕТЕЕЧКА
СЕВЕР
МАГАДАНСКИЙ МАЭСТРО
СЕВЕРНАЯ БЫЛЬ
ПИТЕР
ПЕТЕРБУРГ
Немая сцена
ПАМЯТИ ИГОРЯ ТАЛЬКОВА
ПТИЦЫ И ВЕТРА
НИЖНИЙ НОВГОРОД
САМОЛЁТИК
КОРЕШОК
БАРКАС
СТАРЫЙ ПРИЧАЛ
ЗВОНАРИ
ПИЛИГРИМ
УЗЕЛОК
ХРАМ НА ЛЮБВИ
В СЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНИ
УЛЕТАЕТ ЛЕТО
Дата добавления: 2015-09-01; просмотров: 56 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
ЗАТЕРЯННЫЙ ОСТРОВ 4 страница | | | Формы текущего контроля успеваемости (БРС) |