Мы с тобою этой осенью

На двоих гнездо совьём

Из обрывков лета жаркого,

Из закатной полосы,

Из всего, чего не жалко вам,

Заболоцкие Столбцы.

И тогда, быть может, снова мы -

Пожелтевшая листва -

Ветром с дерева не сорваны,

Доживём до Рождества.

Сентябрь 1993 - сентябрь 1997.

***

Слишком остро, конечно же, всё это слишком остро –

Белизна снеговых широт, синева высот…

Мы с тобой полетим на какой-нибудь дальний остров,

Где нет сотовой связи, где вязью пчелиных сот

Разукрашено солнце – смешнючее, в конопушках,

Где подёрнута влагой старинных дубов кора,

Где из форта над гаванью в полдень стреляет пушка,

А к полуночи входит в гавань большой корабль.

Это лето, конечно же, всё это – наше лето.

Это мы предъявляем разлукам закрытый счёт.

Слишком много зелёных листьев, тепла и света

Никогда не бывает. Всё время – ещё, ещё!

Ночь в окошках небесных уже зажигает свечи.

Ни о чём не жалеть – это всё для себя решить.

Слишком просто шагнуть синеве и ветрам навстречу

И остаться на краешке мира, и просто жить.

Февраль 2012.

ОСТРОВОК

Вот и стало хорошо, где нас нет.

Стёрли память в порошок жернова.

Сколько зим, ты говоришь, сколько лет?

Между строчек проросла трын-трава, -

Ни проехать, ни пройти… Что с того,

Что нам выпало летать между звёзд?

В океане есть один островок,

На который путь один – звёздный мост.

Там, на острове зима – не зима.

Там в ночи всё те же песни звучат.

Там шиповник, резеда, бузина,

И рассветом край земли не почат.

Там тропа тебя ведёт, как сестра,

Крепко за руку держа, - не споткнись!

Там ушедшие друзья у костра

Вечерами пьют, как прежде, за жизнь.

С ними холодно-тепло-горячо

Нам на этом берегу тишины.

Но внезапно тронет ночь за плечо:

Там, где нет нас, - хорошо. Где же мы?

Всё пройдёт, ты говоришь, всё пройдёт,

И рассвет перехлестнёт через край.

Мост качнётся, - и звезда упадёт.

Загадай вернуться в срок, загадай.

Июнь 2015.

***

Прощальный парус скрылся вдалеке,

Нелепа мысль о зрелищах и хлебе.

Синица-осень замерла в руке,

Журавлик-лето растворился в небе.

На острове – беспечная пора,

Её тепла ещё надолго хватит,

Ещё ручными кажутся ветра

И розовеет море на закате.

Задумчиво глядит на белый свет

Маяк старинный на осколке суши,

И горький дым полночных сигарет

Печалью лёгкой наполняет души.

Когда ж к утру две странных строчки вдруг

Родятся за бессонницу в награду,

Синица-осень выпорхнет из рук

И улетит навстречу снегопаду.

Декабрь 1992.

ПО ПРОХОДНЫМ ДВОРАМ ВЛАДИВОСТОКА

По проходным дворам Владивостока

ткёт осень золотую паутину,

И отступают вечные туманы,

и чайки ошалелые кричат.

Сентябрь-художник школьной акварелью

дописывает в сумерках картину,

Где призраком Летучего Голландца

горит звезда, как эльмова свеча.

По проходным дворам Владивостока

между камней сырых и молчаливых

По лестницам скрипящим, словно трапы

причаливших навеки кораблей,

Проходит осень. И восточный ветер,

соединяя воды двух заливов,

За островами пожинает бурю,

как злаки с колосящихся полей.

Я прохожу сквозь выгнутые арки,

дворы проходят сквозь меня, как кадры

Отснятого когда-то кинофильма

о детстве и о сказочных морях.

Но в полночь в бухте Золотого Рога

возникнут паруса Чёрной Эскадры,

И задымит на рейде «Петропавловск»,

а рядом с ним – не сдавшийся «Варяг».

И я увижу сквозь дымы Цусиму,

позор и пораженье Порт-Артура,

И красные знамёна над Сучаном,

и триколор, простреленный свинцом,

И в Спасске паровозной топки пламя.

И то, что пуля – всё-таки не дура,

Докажет мне конвой на пересылке

и новый век с ухоженным лицом.

По проходным дворам Владивостока

домохозяек греет бабье лето,

На бельевых веревках сохнут вещи,

попавшие недавно под тайфун,

И школьники поют о бригантине, -

и очень обнадёживает это,

Поскольку доброта – неизмерима,

а лиха, как известно, - только фунт.

Июнь 2003.

МИЛЛИОНКА

Миллионка – старый район Владивостока, городские трущобы

Кем ты бредишь, с кем ты бродишь -

Брюки клёш, душа навыпуск?

В рейс уходит старый кореш.

Бог - не фраер, он не выдаст

Город мой, давно открытый,

Сторона моя, сторонка.

У разбитого корыта

Коротает Миллионка

Век двадцатый, двадцать первый.

Только б не остановиться,

Только б выдержали нервы.

Перевёрнута страница:

Стен кирпичных обветшалость,

Паровоза голос звонкий.

Никому - какая жалость! -

Дела нет до Миллионки...

Как портовая девчонка -

Глаз-алмаз, губа не дура, -

Привечала Миллионка

Комсомольца Баневура.

Миллионов не водилось

У шпаны в карманах рваных,

Но в подвалах находилось

От "лимонки" до нагана.

И ножи за голенища,

Тесаки японцев пленных

Для разбора-толковища

Во дворах послевоенных.

Но звала уже дорога

В небо стаей голубиной,

И почтовые до срока

Улетали на чужбину.

На чужбине много света,

А своя душа - потёмки.

Зеленеет надпись «ГЕТТО»

На руинах Миллионки,

Где ни чёрта нет, ни Бога, -

Остров Робинзона Крузо.

В бухте Золотого Рога

Грузно сохнут сухогрузы

И грустят об океане:

Ну-ка, ветер, в порт повей нам!

Солнце плавает в стакане

С трёхсемёрочным портвейном.

Вот бы времени разбег дать!

Но - вразвалочку походка -

С Океанского проспекта

Прочь уходит Миллионка...

Апрель 2001.

ДУХИ ГОРОДА

Духи города, где вы – хранители старых подъездов?

Ключ под ковриком, ящик для писем, цветы во дворе…

Духи города, где вы – весёлые ангелы детства?

С кем играть в новом веке родившейся здесь детворе?

Всюду офисы, двери железные, джипы у входа…

Где театрик-мансарда со сказкой, закутанной в плед?

Я хожу по осколкам старинного Нового Года,

Я пытаюсь нащупать оставленный временем след.

Октябрь 2004.

ЗИМНИЕ АНГЕЛЫ

Дымное солнце над Владивостоком,
Снега на грош, третий день декабря,
В пробках машины. А в небе высоком
Ангелы наши незримо парят.

Город портовый они охраняют,

Как только могут, от стылых ветров –

И простывают, и слёзы роняют.

Жалко, для ангелов нет докторов…

Где-то в мансарде старинного дома

Около тёплой каминной трубы

С медным ковшом капитанского рома

Пишут нам ангелы Книгу Судьбы.

Радость и горе, прощанья и встречи –

Всё предусмотрено в ней наперёд.

Ангелы гасят оплывшие свечи, -

Утром опять подниматься в полёт,

Чтобы дорога была безопасна,

Чтоб не запутались наши следы.

Ангелы справятся, ангелам ясно –

С нами в пути не случится беды.

Тихая бухта вздыхает о лете,
Вьётся над Угольной серая гарь,
А на Окатовой и на Столетье
Пишет по стёклам картины декабрь.

Вечером город огнями украшен.

В небо мы смотрим и машем рукой:

Спите спокойно, хранители наши!

Ангелам тоже положен покой.

Октябрь 2013.

ПУШКИНСКАЯ УЛИЦА

Горожане спрятали зонты,
Океан объятья распростёр.
С шумного проспекта Красоты
Вниз меня везёт фуникулёр.

А внизу в неброской красоте,
Как из фильма памяти стоп-кадр,
Проплывает университет
И старинный Пушкинский театр.

Календарь кленовый в октябре

Обрывает за листком листок,

И пелёнки сохнут во дворе.

Это - старый мой Владивосток.

Там пацан в тельняшке смотрит вдаль,

Треплет ветерок его вихры.

Годы пролетели, - и едва ль

Я найду приметы той поры…

Новости гремят со всех сторон,

Тянет из-за острова грозу.

Я на тротуар, как на перрон,

Выйду из вагончика внизу, -

И как будто не было тех лет,

И как будто нет ещё моста…

И склонился бронзовый поэт, -

Шаг – и он покинет пьедестал.

Шаг – и где-то на другом конце

Города звучат его слова.

И Высоцкий, отыграв концерт,

Курит возле каменного льва.

И в мансарде снова до утра

Светится окошко, как маяк…

Не грусти! Всему своя пора,

Пушкинская улица моя.

Июнь 2015.

ПОРТОВЫЙ ШУМ

За стеною посудой гремит сосед,

Бьёт капель в жестяной карниз.

Выходя из себя, выключаю свет,

По перилам съезжаю вниз.

Я съезжаю с ума, как фартовый шут,

Подшутивший сам над собой.

Я съезжаю туда, где портовый шум

И весна, что ушла в запой.

Боцман — старый прокуренный контрабас -

Прогудит на ходу: «Салют!»

Это город мне дарит последний шанс

К тем вернуться, кого люблю:

К переулкам, мостам, проходным дворам,

К белым чайкам над головой

И к туманам, густеющим по утрам

Над Светланской и Луговой.

Это я, мой друг, двадцать лет назад

Открывающий все пути.

Это я — твой выбывший адресат.

Ты меня в толчее найди.

Я стою у аптеки, ловлю такси.

А что будет со мной не так -

Ты, портовый город, меня спаси

И подай мне при встрече знак.

Скажет город в ответ: «Оглянись давай!

Вот он, знак, не проспи его:

У «Зелёной лампы» свернул трамвай.

Рельсов нет? Ну, и что с того!

Зря ли вечно, сумеркам вопреки,

Ищешь ты в облаках просвет?

Посмотри: сквозь пальцы твоей руки

Океанский течёт проспект».

Я стою, улыбаясь. Спасибо, друг,

Что о жизни напомнил мне!

Вот афишка полощется на ветру -

Мой сигнальный флажок весне.

Я по старым сходням с ума схожу

В синий ветреный окоём.

И меня обнимает портовый шум,

И я вмиг растворяюсь в нём.

Апрель 2015.

КОРАБЛИК

Возвратился стойко выдержавший бури

Мой кораблик из тетрадного листа.

Я родился в Комсомольске-на-Амуре, -

Значит, буду комсомольцем лет до ста.

Город детства, оглянуться не успел ты, -

Птичья стая твой покинула порог.

Было тесно, - но широкие проспекты

Выводили к камню между трёх дорог.

Три дороги – это три мои стихии:

Ветер, волны и земная круговерть.

Над страною годы пронеслись лихие,

Обрекая на свободу или смерть

Наши песни. Всё, чем жили мы когда-то,

Стало хрупким, ненадёжным и смешным.

Разлетелись комсомольские ребята,

Путь обратный стал опасно-затяжным…

По теченью речки Силинки кораблик

Мчится-мчится. Знать бы, кто там у руля!..

Возвратиться хоть на пару дней пора мне

К синим сопкам, где везде – своя земля,

И по Дзёмгам, перестроенным за годы,

Но всё тем же, прогуляться налегке.

Память – пристань, где ни смерти, ни свободы, -

Лишь кораблик в детской маленькой руке.

Сентябрь 2014.

***

Чтобы век до срока не сгорбил,

Надо постоять, оглядеться.

Обмелело озеро Хорпи,

Где моё таёжное детство

Вдаль бежало речкой Хорпинкой

К величавым водам Амура.

Я бреду знакомой тропинкой

В зарослях ореха-маньчжура

По камням, горячим от солнца,

Ящерок зелёных пугая,

И звезду достав из колодца,

Ей шепчу: лети, дорогая,

В небеса, где в солнечном свете

Радость перемешана с болью,

Где шумит над сопками ветер

И гремит гроза над Шарголью.

Озеро совсем обмелело,

Рыбаки костров не разводят…

Стало пеплом то, что болело.

Завертела жизнь в хороводе.

Но теперь ищу я всё чаще

Ту звезду на небе высоком.

Осень. Время жить настоящим.

Время возвращаться к истокам.

Октябрь 2013.

* * *

Откуковало лето жаркое,

Отбарабанили дожди,

Прошел сентябрь по полю жатвою

И сжался жалобно в груди.

Пожухли краски поздней осени,

Застыло зарево зари.

И только там, на дальнем озере

Костры не гасят рыбари.

Я не умею ждать и мучиться -

Авось, когда-то повезёт.

Махну рукой, куда получится

Сорвусь, уеду - вот и всё.

Не стану ставни заколачивать -

Мне это, право, ни к чему:

Быть может, кто-нибудь удачливый

В моём поселится дому.

Пусть приведёт его распутица, -

Лишь бы дорогу он нашёл.

Пусть у него всё образуется,

Пусть ему будет хорошо.

Из печки искорка не выстрелит,

Зима не вломится в окно.

А кто, когда дом этот выстроил -

Не всё ли, в сущности, равно?..

Ноябрь 1999 г.

СТРОЙ СВОЙ ДОМ, РЕБЁНОК

Раздаются залпы по любви и вере.

Убегая в завтра, прошлое оставь мне.

Строй свой дом, ребёнок, - золотые двери.

Строй свой дом, ребёнок, - голубые ставни.

Этот мир опасен, этот воздух чёрен,

Эти люди снова предают планету.

Строй свой дом, ребёнок, из небесных зёрен,

Из неясных звуков и дороги к лету.

Странная картина мира получилась:

Тёмные у власти, свету негде взяться,

Глухо всё и слепо... Но скажи на милость –

Почему всё так же людям песни снятся?

Выразить словами эту боль непросто,

Но куда деваться, если нет спасенья?

Строй свой дом, ребёнок. Я к тебе на остров

Прилечу однажды аж до воскресенья.

Ты мне всё расскажешь, под зелёной крышей

Будет нам спокойно. И неважно то, что

Мне потом обратно улетать - всё выше.

Мне с тобой остаться будет невозможно.

Море заискрится, - и в ладонях лета

Флюгерок закружат солнечные ветры.

Строй свой дом, ребёнок, из добра и света.

Строй свой дом, ребёнок, из любви и веры.

Сентябрь 2014.

***

Между городом Ха и городом Ха –

Вся страна изо льна и мха,

Из дощатых сараев и пьяных рож,

Из полей, где овёс да рожь.

Где густеет в ночи грозовая мгла,

Невесомо несут крыла

Из далёкого города Ха - в город Ха

Пару строк моего стиха.

Я вчера был неправ, а сегодня прав,

Но едва ли я стал другим.

Сколько будут ещё нас хватать за рукав,

Сколько раз перепишут гимн?

Сколько будет Левше крутить потроха

Неподкованная блоха?

У меня на востоке лежит город Ха

И на западе – город Ха.

На востоке Амур потерял берега,

Репетируя новый потоп.

А на западе тихая Лопань-река

По-осеннему морщит лоб,

И по городу Ха под крик петуха

Разлетаются миражи.

Обнимает рассвет оба города Ха,

Где мне выпала честь пожить.

Что там, в писаной торбе? Дешёвый товар –

Пара сотен стихов, пустяк.

Мне по Рымарской на Уссурийский бульвар

Не спуститься, увы, никак…

Но когда небеса на удачу скупы

И погода весь день плоха,

Остаётся в ответ на причуды судьбы

Усмехаться тихонько: «Ха!»

Сентябрь 2013.

ХАБАРОВСК

Памяти М. П. Журавлёва

Вот и апрель, растаял снег в моём дворе,

Стучит берёзовая ветка по стеклу.

А помнишь, как мы тосковали в январе

По бликам солнца, по весеннему теплу?

И лишь полночных кухонь дружеский союз

Нам обещал, что стает снег, в конце концов,

Что вскоре минус переменится на плюс,

И перестанет ветер обжигать лицо.

И опять на высоком утёсе поёт

Под гитару старик - балагур,

А внизу во всю ширь - ледоход, ледоход:

Просыпается древний Амур.

Нас в это утро не удержит старый дом.

Мы выйдем в город и смешаемся с толпой,

По Муравьёв-Амурской улице пройдём

Походкой лёгкою до парка над рекой.

Мы будем пить апрельский воздух, как вино,

Пьянеть и с видом расшалившихся детей

У новых касс кинотеатра "Совкино"

Кормить батоном беспризорных голубей.

И минувшее - давний хабаровский сон -

Вдруг тихонько коснётся плеча:

Иннокентьевских колоколов перезвон

Да Успенского храма свеча.

Хабаровск - юность бестолковая моя,

Нам наяву смотреть с тобою эти сны.

Там на утёсе солнца светится маяк.

Как хорошо, что мы дожили до весны!

А вдоль реки из века старого дома,

Как в песне, словно паруса, стремятся ввысь.

С Вокзальной площади Хабаров - атаман

Нас провожает в наши странствия всю жизнь.

Спой нам песню свою, бородатый Матвей, -

Ты не стар, ты всегда super-star.

На жару не ворчи, в холода не болей,

Мой товарищ - Амурский бульвар.

Июль 2002.

ЗЕМЛЯКИ

Однотипные кухни, темнота за окном.

Что Москва, что Хабаровск – не имеет значенья.

Мы сидим за накрытым скатёркой столом, -

Чай байкальский и лампы петербургской свеченье.

Под цветным абажуром девятнадцатый век

Приютился в столетье уже двадцать первом, -

И влетает из века двадцатого снег

Во фрамугу, открытую ветром.

В нас живут эти звуки – рёв сирены в ночи,

«По вагонам!», «По коням!» - отголоски эпохи…

Чтоб услышать всё это – посиди, помолчи.

Чтоб увидеть всё это – ты последние крохи

Ленинградского хлеба блокадной зимы

Собери на ладонь и почувствуй их тяжесть.

Чай да сахар-песок золотой Колымы,

Звон струны в перетянутом тяже…

Времена и пространства условны, пока

Через душу и разум пропускаешь их ветры:

И вираж вертолёта, и полёт мотылька,

И шаги в коридоре, и столбы-километры.

Дальнобойная пуля без труда достаёт

Дуэлянта-поэта и певца в «Юбилейном»…

Но в любую эпоху так же плавится лёд

О стакан с подогретым портвейном.

Однотипные кухни – наших душ островки,

И конфорка зимой иногда – для согрева,

Как печурка в землянке. И мы – земляки

С земляничной поляны forever.

Октябрь 2010.

ЧЁРНО-БЕЛЫЙ КЛИП

Кепочку на брови – и вперёд.

Клёши подметают тротуар.

Там, в семидесятых меня ждёт

Бой «восьмёрка» стареньких гитар.

Ордена вручают в «Новостях», -

Что ж, таков порядок и закон.

Отошли пластинки «на костях»,

И гремит Высоцкий из ок о н.

Ключ под ковриком, – доверчивые годы!

Пионерия макулатуру тащит

И тома вождей в обмен на Вальтер Скотта.

И народ пешком с кошёлками – на дачи.

Первомай шумит, флажки на каждом доме,

И Герой-генсек скрипит на Мавзолее.

И не верится, что время на изломе

Станет яростней, свободнее, но злее…

Три копейки брошу в автомат,

Газировки выпью, а стакан

Сполосну, поставлю – и назад,

В века ХХI-го канкан.

Караоке в парке заорёт,

Ухари на джипе пролетят.

Я надвину кепку – и вперёд

По прямой, куда глаза глядят.

Сквозь огни реклам и кованые двери,

Сквозь циничный бред ведущего ток-шоу –

В мир, где, как всегда, Москва слезам не верит

И с букетами идут ребята в школу.

Дядя с долларом – ещё карикатура.

Дефицит вещей, избыток анекдотов,

Космонавтика и лирика – не дура,

И над городом из труб дымы заводов.

На листе росинка, словно ртуть.

Чтоб её заметить в первый раз,

Нужно до отказа повернуть

Ручки «громкость», «яркость» и «контраст».

В чёрно-белом клипе мой трамвай

Прозвенит и канет в тишину.

Я надвину кепку – и гуд бай! -

Снова в ХХI век шагну.

Подустали мы от бешеной погони:

Кто-то сани прёт, а кто-то катит санки.

Где вы, верные испытанные кони

И толпа у касс Театра на Таганке?

Где ты, девочка в потёртых польских джинсах,

За которые тебе влепили «неуд»?

Золотой плавник давно на солнце высох,

Но опять старик забрасывает невод…

Что же это было? Вот вокзал.

В кассе взять билетик – да и в путь.

В парке каждый камень – пьедестал,

Гипсовым горнистам не заснуть.

Кепочку сожму я в кулаке,

Как лобастый гений всех времён.

А вдоль тротуара налегке

Осень красит клёны в цвет знамён.

Я не вижу здесь причин для ностальгии.

Всё меняется – и времена, и люди.

Просто нравятся прогулки мне такие

Разноцветные, как звёздочки в салюте.

Брошу кепку я на вешалку в прихожей –

Головной убор, связующий два мира.

За окном домой торопится прохожий.

До свидания, до нового эфира!

Март 2006.

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ

"Ах, Арбат, мой Арбат, ты - мое Отечество..."
Б.Ш. Окуджава

На окошке - кружевца. Только делать нечего:
Возвращаться в будничность нам уже пора.
Но пластинка кр у жится, и летит доверчиво
Песенка арбатского старого двора.

Ах уж эта песенка!.. В патефоне дедовском
Всё качает маятник времени права.
Ах, какое чудо на снимочке рентгеновском -
Первая мелодия, первые слова!

Вот тогда мы поняли, песенка невинная,
Вслушавшись в игольчатый шорох, не дыша,
Что живёт в груди у нас на просвет не видная,
Но зато услышанная певчая душа.

Мы за эти песенки цену не базарную
Заплатили - так, что медь приросла к рукам.
Как легко и весело нас водило за руку
Время семиструнное по семи кругам!

Кто открыл Америку, кто ушёл в романтики,
А кого ни навестить, ни вернуть нельзя...
В полной мере мы теперь все - шестидесятники:
Новый век отмерит нам всем по шестьдесят.

Декабрь 1999.

УХОДЯЩАЯ СКАЗКА

Кошка лакает воду из блюдца.

Солнышко над головой.

Люди уходят, но – остаются

Снегом, листвою, травой,

Ветром осенним, звоном трамвая,

Шумным теченьем реки,

Ясные знаки нам посылая,

Небытию вопреки.

Вздрогнем, поднимем полные чаши!

Зря ли мы шли напролом?

И подпоют нам ангелы наши,

Сидя за общим столом.

В сумерках лета мы разминёмся

На Патриарших прудах

У турникета – и не вернёмся

Больше уже никуда.

Крылья крылатки, кресло Крылова,

Воланда чёрная трость…

Стрелка-секунда острого слова

Время пронзила насквозь.

Ниткой суровой небо зашей-ка, -

Сыплется сверху драже.

Вот полынья твоя, Серая Шейка, -

Родина птичьей душе.

Кошка заснула, лапкой прикрылась.

Скоро наступит зима…

Время на ощупь, небо на вырост,

Снегом полны закрома.

Город на горке, горна гортанный

Голос крапивинских книг,

Сумка Гайдара, дальние страны,

Вечер к окошку приник…

Люди уходят, песни уходят…

Что остаётся? Река,

Берег песчаный да пароходик.

С палубы машут: «Пока!»

Лето на крыльях утки уносят

К тем, кто заждался тепла.

Нам остаётся светлая осень.

Сказка, куда ты ушла?..

Июнь 2007.

***

Это время не будет твоим никогда -

Вот такая беда, повзрослевший Малыш…

Ты, как деньги, на ветер швыряешь года:

То немного отстанешь, то вдаль убежишь,

То сидишь у раскрытой фрамуги всю ночь.

Пробегающий поезд шумит вдалеке.

Смотрит сказки во сне семилетняя дочь,

И пластмассовый компас блестит на руке.

И как будто бы ты засиделся в гостях, -

Чай с вишнёвым вареньем не сладок на вкус.

Улетел, не простившись, весёлый толстяк,

Его домик на крыше давно уже пуст.

Только зря ты к стеклу головою приник.

Вон пылится в углу пара стареньких лыж.

Не грусти! Это детское время, старик.

Не горюй! Это взрослая сказка, Малыш!

Февраль 2001.

МАЛЬЧИК СО ШПАГОЙ

Владиславу Крапивину

Легион не сбивается с шага,

Строем двигаясь в небытиё.

Повзрослевший мальчишка со шпагой,

Ненадёжно оружье твоё.

Сопредельности солнечных граней

Разошлись на крутом вираже.

Подорожник, приложенный к ране,

Не спасает от смерти уже.

Брось клинок свой, покуда не поздно, -

Никому не страшна его сталь.

Ты же видел, как в городе Грозном

Струи пламени рвали асфальт,

Как в Афгане внезапной атакой

Вдруг откликнулся «мирный» кишлак.

Что ты скажешь, мальчишка со шпагой,

Генералам без чести и шпаг?

Он дрожит на ветру от озноба:

“Да, оружье такое старо.

Но, когда в мире властвует злоба,

Кто-то должен стоять за Добро.

Пусть перо расплевалось с бумагой,

А театр перестроился в тир,

Кто-то - с кистью, с гитарой, со шпагой –

Всё же должен спасать этот мир”.

Сентябрь 1997.

***

А что там, в тыща девятьсот

Году лохматом?

Густой янтарь пчелиных сот,

Заданье на дом,

Тепло ржаной краюхи, вкус

Чуть кисловатый,

Гирлянды новогодних бус

И снег из ваты.

Весенний лёд, ручей-река,

Шум переменок,

Трель предпоследнего звонка,

Игра в пристенок.

Там звёзды гаснут на лету,

Там спят герои,

Там самый длинный день в году –

Двадцать второе…

22 июня 2011.

***

Кто-то дышит за плечом -

То ли ангел, то ли тот, кто даст патрон.

Подмосковные поля,

Белизна разрыта траками до рвов.

Сорок первый не при чём,

Сорок третий не озолотит погон,

В сорок пятом тополя -

Как халаты докторов.

Но прочитанное здесь -

Это прожитое там, на виражах:

Три тарана, два прыжка,

Фюзеляжа покорёженный дюраль,

Мёртвой зоной зимний лес

И шоссе в противотанковых "ежах".

Ни "звезды" и ни "флажка" -

Лишь за финскую медаль.

Словно фитилёк, погас

Тронутый пожаром клён,

Дымом от костра пропах

стёганный бушлат.

Чтоб восстановить на час

Прерванную связь времён,

Нужно провода в зубах

намертво зажать.

Хлещет вьюга по броне,

Подгоняя недописанный куплет.

Заряжающий не спит -

Вещий сон бывает вечным иногда.

Это время снится мне

На дистанции семи десятков лет.

Там во фляге чистый спирт,

В кружке талая вода.

Там святых - наперечёт,

Но солдат не за елеем в рай пошёл:

Просто нужно было встать

И пойти вперёд, покуда держит нить.

Кто-то дышит за плечом -

И конечно, это очень хорошо:

Есть кому патрон подать

Или крыльями прикрыть.

А страна сменила гимн,

По земле рассыпан строй,

Рвёт узду железный конь,

фарами слепя.

Чтобы дать пройти другим

Дальше - и закончить бой,

Нужно хоть на миг огонь

вызвать на себя.

Декабрь 2010.

ПОЭТЫ ПОБЕДЫ

Поэты Победы, не все до Победы дошли вы,

В стихи переплавив суровую прозу войны:

Окопное братство, октябрь подмосковный дождливый,

Снега Сталинграда, ветра черноморской весны.

Романтики мало… Ремни натирают ключицы,

В нагрудном кармане – блокнот и простой карандаш.

Уходят в атаку Гудзенко, Сурков и Кульчицкий,

Твардовский и Симонов свой покидают блиндаж.

Блокадная вьюга врывается в двери парадных,

Лучи пробивают ревущее небо насквозь.

Но жив Ленинград, несмотря на потери и раны.

Ни ноты отчаянья в голосе Ольги Берггольц.

На фронт медсестрой добровольно и после раненья

Поэт Юля Друнина рвётся, - война есть война.

Неведомо ей, что наступит в стране безвременье

Полвека спустя, - и уйдёт добровольно она…

Самойлов и Слуцкий, Старшинов и Межиров будут

В стихах возвращаться туда, где их бой не затих,

Где гирями глина порой нарастала по пуду

На сорок-растоптанных кирзовых, не щегольских.

Мерцает экран. Чёрно-белая кинокартина

Цвета обретает со временем – вот парадокс!

Поэт Павел Коган погиб, но его бригантина

И в новом столетии так же плывёт между звёзд.

Поэты Победы, романтики мало и ныне.

Война где-то рядом: протянешь ладонь – обожжёт.

И держится связь наших песен с годами иными,

Пока твой товарищ строку для тебя бережёт.

Май 2015.

***

Всё острее день ото дня

Память оставляет следы.

Батальоны просят огня

В метре от горящей воды.

А на берегу на другом

Нету ни огня, ни земли:

За ушедшим в ночь артполком

Вера да надежда ушли…

Века догоревшего пласт

Разгребут по колышкам вех, -

И земля железо отдаст,

Вытолкнув осколки наверх.

Только кто вернёт нам с тобой

Тишину весеннего дня,

Где ещё не начался бой,

Где никто не просит огня?..

Апрель 2011.

ПЕРВЫЙ ПЛАСТ

На войне добра не жалко.

На двоих одна винтовка.

Танки в поле. Тут уже не до наград.

Ангел чиркнул зажигалкой –

Началась артподготовка.

За поддержку огоньком спасибо, брат!

От добра добра не ищут.

На небесном этом фронте

Семь десятков лет пока без перемен.

Вороньё находит пищу.

Там, где нет пути пехоте,

Мы в атаку поднимаемся с колен.

А небесная бухгалтерия

Наши косточки – щёлк да щёлк.

Во Всевышнего зря не верил я:

Он командует там ещё!

Подрасстрельное поколение,

Здесь гроза у нас, там – салют,

Здесь – потери, там – пополнение,

Здесь – победа, там – тоже пьют.

А добро – оно, конечно,

С кулаками, - да вот только

К кулакам бы нам ещё гранат пятОк!..

На пути-дороге Млечной

Обронила птица-тройка

На понюшку табаку. Кури, браток!

Мы убиты подо Ржевом,

Похоронены в окопах,

Наши рёбра – корни липок да берёз.

Вон кивнул на вираже нам

Не обстрелянный в Европах

Ил-16 – и растаял между звёзд…

А небесная канцелярия

Пишет перьями – скрип да скрип.

А внизу курсив комментария –

Поимённо все, кто погиб.

А мы крайние в этом перечне –

Сорок первый год, первый пласт.

Генералам – тем Новодевичье,

Рядовым бойцам – Бог подаст…

Декабрь 2011.

БАЛЛАДА О 1945 ГОДЕ

Я начал свой путь в стародавние годы,

Когда красным светом горела звезда.

Тогда ненадолго хватало свободы:

Её волокли на восток поезда.

В кисете махорки щепотка на брата,

Да мрак пересыльных кирпичных дворцов.

Мы были не дети, а внуки Арбата,

Едва пережившие павших отцов,

Подростки в пилотках, успевшие только

Последний кусочек войны отхватить.

И нам улыбалась красивая полька,

По-русски учившаяся говорить.

Висела над Вислой весенняя полночь.

Но пан капитан (что ни слово – указ)

Сказал, как отрезал: «Фашистская сволочь!

Жила тут, наверное, с немцем до нас!»

У тех, кто постарше, звенели медали

И ноша на сердце была тяжела.

О гетто Варшавском тогда мы не знали…

Тихонько заплакав, девчонка ушла.

Кусались ещё партизанские тропы:

В лесах Белоруссии – схроны смертей.

А мы покатили назад из Европы, -

Под залпы салюта нам было светлей.

Погоны гвардейские нам возвращали

Былинную славу забытых времён.

Казалось, не будет ни зла, ни печали,

Когда враг разбит и навек заклеймён.

В быту гарнизонном мы щурились солнцу,

И год 45-й летел всё быстрей.

Под осень войну объявили японцу,

Чтоб выгнать его из маньчжурских степей.

И вот эшелон за Байкал потянулся,

Но где-то в Чите мы застряли чуток,

Полночи стояли. К утру я проснулся

И двинул с ведёрком искать кипяток.

А рядом состав – ниже нашего сортом –

Он только что прибыл на путь запасной:

Из утлых вагонов с собачьим эскортом

Толпу заключённых встречает конвой.

С колёс – на колени! Откуда их столько?

Неужто бандиты, шпионы, ворьё?

И вдруг среди прочих – та самая полька!

В толпе арестантов узнал я её.

Упала она и разбила колено,

И плакала горше, чем в мае тогда.

Там были и те – из немецкого плена,

В колымский этап уходя навсегда.

Там был и в прожжённой своей гимнастёрке –

Уже без погон – бывший наш капитан.

И вслед им трофейные псы рвали сворки, -

Немецкий порядок их так воспитал.

Нам всем по казённому дали вагону:

Я ехал над Гоби поднять красный флаг,

Девчонка-полячка – на женскую зону,

А пан капитан – на мужскую, в Бамлаг.

Победное время – каким оно будет

Казаться нам сквозь прожитые года?

Здесь часто, увы, победителей судят,

Но всё-таки чаще берут без суда…

Май 2006.

МОИ ТОВАРИЩИ

Мои товарищи поют

В столице или на краю

земли и неба.

Кто в коммунальной, кто в своей

Норе без окон и дверей

живёт – не тужит,

Кто жизнь тащит на горбу,

А кто-то разделил судьбу

Бориса, Глеба…

Их голоса зачехлены,

Но и оттуда звон струны

ничуть не глуше.

Мои товарищи не спят,

Поскольку – вечный неформат

для лож Прокруста.

Один хрипел на целый свет.

И хоть его давно уж нет,

он петь не бросил.

Другому нипочём года,

И в его залах никогда

не будет пусто.

А третий рвался на рожон

И, пулей в сердце поражён,

умчался в осень.

Мои товарищи живут,

И выбор - пряник или кнут –

для них не выбор.

Пройдя афганскую войну,

Друг дома часто, как в плену,

на волю рвётся.

Он за баранкой – царь и бог,

А за окном – то Бодайбо,

то Тверь, то Выборг.

А там, в стране без холодов

Слепят сквозь лопасти винтов

четыре солнца.

Мои товарищи – бойцы.

Не бандюганы, не дельцы,

за каждым – сила

И двор с потрёпанным мячом, -

Ему штрафные нипочём:

голкипер – профи!

И мне чуть радостней, когда

Вновь ударяет не туда

судьба – мазила,

И на полях черновика

Рисует юная рука

девичий профиль.

Август 2009.

ДОКТОР

Александру Розенбауму

Не жалует небесное начальство, -

Меняй себя, других рецептов нет.

Закинулся таблеткой - и помчался.

Здоровья, доктор, Вам на много лет!

Здоровья, доктор! Все мы – пациенты,

Живём, у неба выпросив кредит.

Но дни бегут, - и капают проценты,

Как в капельнице – натрия хлорид.

Летит карета, скорая на помощь,

Мигая проблесковым маячком.

А Золушка домой приходит в полночь

Не с бала, а с дежурства, - и ничком

Упав без сил, прокручивает ленту,

Где восемнадцать вызовов на бис,

Где тыквою не ставшую карету

Приводит в бокс её усталый принц.

Здоровья, доктор, много не бывает,

Ведь нам уже давно не двадцать пять,

И время всё быстрее убывает, -

Не повернуть его теченье вспять…

Но всё-таки, душа, не раз воскресни

И на своём всегда упрямо стой.

Спасибо, доктор, Вам за Ваши песни

Целебные, как травяной настой!

Июнь 2015.

***

Из полка 90-х выживших нет:
Кто остался в живых, тоже смертью мечен.
Едкий дым сигарет, запах этих лет
Проникает сюда – и отбиться нечем.

На гитаре струна дребезжит едва,
Отзываясь на голос, давно затихший.
Проступают, как кровь, на листе слова
И слагаются в столбик четверостиший.

А на карте Петербурга – тени
Облаков, летящих мимо неба.
Петербургу не хватает денег,
А Ленинграду не хватало хлеба.

Всё понятно, да не всё на месте.
Залит гущею кофейной столик.
Если ставишь на себе крестик, -
Значит, в чём-то ты пока нолик.

Из полка 90-х выстроить взвод
И на первый-второй рассчитать команду.
Первых снова за Стикс, как обычно, вброд,
А вторым, как обычно, «За Стикс» награду.

Разминируй себя, раскопай в себе
Древний город эпохи приватизаций.
Не изменишь судьбу, изменив судьбе,
Спрыгнув с поезда в поле вдали от станций…

А на карте Петрограда – гильза,
Выпал маузер из рук матроса.
Хлебной карточкою стала «Visa»,
С постаментов убегает бронза.

И ни в песне не сказать, ни в пьесе
О порубленном вишнёвом саде.
Впереди опять – Христос Воскресе.
Но конвойный, как обычно, сзади.

Апрель 2010.

СКВЕР

Разбили сквер, разрыли, распахали…

Теперь там – скверна с горем пополам.

Отмыв бабло на сто двадцатом храме,

Возводят нам сто двадцать первый храм.

Всё отмолить пытаются у Бога

Немного рая в пару этажей,

Да только получается убого,

Поскольку веры нет в пустой душе.

А вера – в душах чистых и тверёзых

На острие небесного пера.

А вера – в тех каштанах и берёзах,

Что были в сквере срублены вчера.

Над городом грохочет новостройка,

И машут ветки нам в последний раз.

Мы верим во Всевышнего, - да только

Он сам не разуверился бы в нас...

Ноябрь 2013.

ДАТА ТУТАШХИА

Дата Туташхиа смотрит, как движутся белые облака.

Ветер их гонит к абрису древних непокорённых гор.

Дата Туташхиа спит, но сжимает крепко его рука

Ложе винтовки, как предок сжимал бронзовый свой топор.

Дата Туташхиа видит всё тот же детский старинный сон:

Домик на склоне, кисть винограда и над дорогой пыль

После арбы прогромыхавшей, брошенное колесо,

Сводного брата, с лёгкою чачей качающего бутыль.

«Спи, мой любимый брат, мой батоно Дата, родной навек,

Спи, я твой сон сберегу, я ведь твой сводный, но старший брат.

Вырастет из тебя невиданный в наших краях человек.

Болью своей души искупишь всю нашу боль сто крат.

Спи, мой батоно Дата, как горы в полдень спокойно спят».

Чача в бутыли плещется, птицы в ветках айвы поют,

Пыль оседает. Видно, как скачет конный жандарм-отряд

Берегом речки, возле обрыва, на самом его краю.

Дата Туташхиа бурку кладёт на камни, ложится сам.

Двадцать один патрон да седой валун, что его прикрыл.

Дата Туташхиа смотрит вверх, прокладывая к небесам

Тропку себе, из бурки кроя пару небесных крыл.

Двадцать патронов — двадцать врагов в серой пыли лежат.

Бросил винтовку Дата, как предок бросил наземь топор.

Ведь двадцать первым кровным врагом был его сводный брат.

Даже абреку в брата стрелять — не по закону гор.

Выстрелил брат, два газыря вбил между рёбер он.

Время, вперёд, новый закон будет отныне здесь!

Спи, мой батоно, брат мой! Из сказки, выписанной пером,

Вырезать сложно будет слова «братство», «любовь» и «честь».

Апрель 2013.

***

- Сегодня опять стреляли, из дома не выходи,

Держи телефон поближе. К двенадцати я приду.

- Да что ты! Такие звёзды на Млечном лежат пути,

Весна на дворе такая, сирень уже вся в цвету.

А помнишь, как мы бродили у моря – какой был год?

Ты мне подарил ракушку – она и теперь со мной.

- На площади снова митинг, по центру бузит народ.

К окошку не приближайся и шторы плотней закрой.

- Да что ты, тут всё спокойно! Я только лишь час назад

Выскакивала за хлебом. Какая стоит жара!

- Я возле метро, я еду. Здесь выгрузили солдат.

На площади рвут петарды, жгут флаги, кричат «ура».

….

Сирень облетает. Ветер в распахнутое окно

Её лепестки бросает и шепчет: «Вернись ко мне!».

А мир – он, конечно, будет когда-нибудь всё равно.

А время неумолимо стирает следы с камней.

Май 2014.

***

Она его вещи задумчиво перебирает.

Когда он вернётся – как раз это будет впору.

Она зажигает свет – и лампочка перегорает.

Нужно идти за стремянкой по коридору.

Там, в коридоре – темно и шаги, и шорох,

Тени в углах, и страшно, как будто в детстве.

Когда он вернётся, он ей привезёт большого

Лохматого мишку и улыбнётся: «Грейся!»

И мишка её обнимет, и ей сразу станет жарко

И вовсе не страшно, - он лампочку тут же вкрутит.

Пусть он там кого-то любит, - ведь ей не жалко.

Пусть редко звонит, - только главное – где-то будет!

Она опускает ноги с дивана и ищет тапки,

Никак не находит. Прибраться бы надо, что ли…

Он часто ругался, что в доме всё в беспорядке,

И ел цитрамон горстями от всякой боли.

Когда он вернётся, в квартире всё будет чисто.

Вот вещи его, – он придёт, и никак иначе!

Она теребит серебряное монисто,

В окошко глядит – и не плачет, совсем не плачет.

В далёких предгорьях чужих громыхает эхо…

От чёрного дыма и днём не увидеть солнца…

Зачем он уехал? Зачем он туда уехал?..

Он должен вернуться…

Вот вещи…

Пусть он вернётся!

Август 2012.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ МАЯКА

Шторма утихают. Она закрывает глаза.

Из рук её выскользнув, падает на пол тетрадь.

Ведь должен же быть кто-то «против», где все – только «за»!..

Ведь должен же кто-то огонь маяка зажигать!

В портовой таверне гуляет фартовый народ.

Всевышний беспечно следит за вращеньем планет.

А рында рыдает в ночи и на помощь зовёт!

На помощь зовёт, - и как будто спасения нет...

Зажала в тиски нашу Землю холодная тьма,

И колет шипами штурвальная роза ветров.

Но должен быть кто-то ещё не сошедший с ума

В тоске сумасшедшей, в безумии шумных пиров!

Она открывает глаза. Здесь никто никому

Не должен, конечно. Но кто-то стоит у руля, -

И тоненький луч прорезает кромешную тьму,

И радостный крик раздаётся: «По курсу - земля!»

Всё верно, всё правильно. Делай, что нужно, - и пусть

Рассвет будет ярким, а море – спокойным. Пока

Она видит сны, тот корабль отправляется в путь,

На крыльях своих унося свет её маяка.

Март 2015.

ЗВОНОК

Как и десять лет назад, она где-то бродит:

То не может усидеть четверти часа,

То влюбляется в того, кто сидит напротив.

Золотистый у неё ветер в волосах.

Как и десять лет назад – вытертые джинсы

И улыбка до ушей, несмотря на всё,

Что ей вынести пришлось в бестолковой жизни,

По которой без креста крест она несёт.

И не зная, как тернист этот путь и долог,

Умудряясь не черстветь лёгкою душой,

Засыпает на руках приамурских ёлок,

Просыпается одна в комнате чужой.

Десять лет назад она чёлкою махнула, -

И он был готов за ней к чёрту на рога.

А она сама себя, дура, обманула,

А потом из года в год всё ждала звонка.

Ей бы ошибиться в нём, а она расшиблась

О десяток этих лет, как о край стола…

А сегодня вдруг сама позвонить решилась –

Просто, чтоб услышать, как у него дела,

И сидеть потом одной перед телефоном,

И глядеть, как за окном крупный снег идёт,

Как и десять лет назад, над микрорайоном,

Где она ждала звонка.

А теперь не ждёт…

Август 2007.

***

Из любви постепенно уходит сладость,

Остаётся только терпкая горечь разлук.

По скрипящей лестнице поднимается старость,

Но ещё до её прихода смерть перо вырывает из рук.

В этот миг захочется вырваться в детство,

Плюнуть на всё и уехать, усталости – через край.

Но никогда не болевшее вдруг разорвётся сердце.

Что это, что это, мальчик? Это последний трамвай.

Ну, давай торопись, ты ещё успеваешь

Вскочить на его подножку, протягивай свой пятак!..

Кондуктор заснул, а двери и окна раскрыты настежь,

И снег по проходу вьюжит, вагон шкандыбает в парк.

А тебе так хотелось лета, совсем немного,

Постоянно его не хватало, откладывал на потом…

А теперь – только снежный ветер, заметена дорога,

Но уже ни капли не холодно, небо покрыто льдом.

Это твой нелогичный выбор. В доме хлеба ещё осталось,

В доме много ещё уюта, и никто не торопит, поверь.

Но помни одно, мальчик –

из любви постепенно уходит сладость.

Привыкай находить её в горечи безвозвратных потерь.

Февраль 2012.

ДВЕ СТРЕЛЫ

Сердце моё навылет
Ранили две стрелы,
И от дорожной пыли
Стали виски белы.

Словно в гусарской песне
Ворон махнул крылом, -
Осень прошлась по Пресне
Ведьминым помелом.

Брошены в поле грабли –
Только б не наступить.
В плаванье мой кораблик,
Парус – тугая нить.

Значит, ветра при деле, -
И беспредела нет.
Что же, мы так хотели
Вырваться в белый свет!

Он ведь на то и белый,
Чтоб начинать с нуля,
Вырвать из сердца стрелы,
Вправо наддать руля.

Кички с сарынью нету,
Тонет в реке тоска…
Сколь ни гуляй по свету, -
Всё позади Москва.

Сердце моё – навылет.
Парусник мой, прости.
Годы мои уплыли,
Перья от стрел в горсти.

Разные оперенья,
Но так похож полёт!
Осень. И во дворе я
Кровью вмерзаю в лёд.

Ноябрь 2009.

ПИСЬМО В ОСЕНЬ

До начала разлук оставалось немного,

И свеча-светлячок в изголовье горела.

Поутру уводила нас в осень дорога,

И трава во дворе незаметно желтела.

Я всё песню искал – словно ключик на связке,

Только струны пока бормотали невнятно.

Ты взглянула тогда, словно птица из сказки,

Ничего не сказав, - но всё стало понятно.

До начала зимы неурочное время

Развлекало в пути нас дождливой программой.

Рассыпалась листва, засыпали деревья,

Мы брели наугад над застывшею Камой.

Птичий клин ледяным выбивается клином…

Неслучайности встреч мы поверили сразу.

А когда мой вагон это время покинул,

Ты из этого времени вышла на трассу.

Нету логики здесь. Путь у каждого – торный,

И за каждым – свои, за которых в ответе.

Но когда мы уйдём без плаща и без торбы,

Кто замолвит за нас? – только пламя и ветер.

Июнь 2010.

ХРАНЯЩАЯ ОГОНЬ

Я – меч под твоею рукой,

Свеча на столе.

Мы жили когда-то давно,

Ловили ветра,

В ночи зажигали огонь

На чёрной скале

И пили густое вино

Со дна серебра.

Ты помнишь, как приняли мы

Последний тот бой?

Спиною к спине, - два клинка

Да чёрный утёс.

Два хлёстких удара из тьмы

Пришлись нам с тобой

Под сердце, - и под облака

Нас ветер унёс…

С тех пор мы рождались не раз –

Бродить по земле,

Друг друга искать - и во сне

Шептать: «Обернись!..»

Но кто-то разбрасывал нас,

Как угли в золе,

Чтоб ветки сухие к весне

Гореть не взялись.

Шепни мне однажды: «Пора!»

На зимнем дворе

И с места мохнатых коней

Тихонечко тронь.

Мы – память двух колотых ран:

Ты - свет в фонаре,

Я - меч под рукою твоей,

Хранящей огонь.

Декабрь 2009.

***

Между нами – дороги, снега, Байкал,

Между нами – солнца слепой накал,

Деревянные плюсы в пустых лесах,

Паруса в небесах.

Между нами – огонь, пустота, война,

На куски разрезаемая страна.

Между нами – норд-ост, перегибы рельс

И горящий экспресс.

Между нами – молнии белый шар.

Перехватит горло шершавый шарф,

Руку тихо высвободит рука,

И небрежно – «пока».

И беспечно будет кружиться снег

Над камнями города чёрных рек,

Будет виться кружево, рваться нить

И фонарик светить.

Мы друг друга вспомним, себя – едва ль…

Что декабрь не сможет – решит февраль,

Всё в порядок, ветреный, приведёт.

Переломится лёд, -

И весна рванётся на абордаж.

Корабельный, якорный город наш

Вновь услышит в шуме чужих шагов

Стук твоих каблуков.

А пока – зима, на вокзале гвалт,

Словно здесь командует Центробалт,

Словно год семнадцатый недалёк,

Снова залп, недолёт…

Полно! Век наш суров, да мороз не лют.

У метро толпится весёлый люд.

И не вьюга – всего-то сырой снежок

Между нами, дружок!

Декабрь 2009.

***

Рождественский сумрак в каминной золе,

Свеча сиротливо ссутулена.

Две книги живут у меня на столе -

Ахматова и Ахмадулина.

Со звоном кандальным на тонких руках

Браслеты. Затем ли вы грезили

Крылами - двумя междометьями “ах”,

Два ангела русской поэзии?..

Декабрь 1996.

РЕКВИЕМ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ

Колба времени треснула. Каплет

Ртуть на кафель полсотни лет кряду.

За кулисами мечется Гамлет,

Хриплым голосом требует яду.

Монолог - и обрыв с полуслова,

Выгребная зловещая яма -

Беспокойный приют Гумилёва,

Безымянный приют Мандельштама...

Ни креста, ни погоста, ни свечки.

Любо видеть свинцовому веку,

Как текут наши Чёрные речки

И сливаются в Чёрную реку:

Декорации, книги, картины...

И нахмурив белёсые брови,

Пражский Рыцарь с чертами Марины

По убогой Елабуге бродит,

Что-то ищет, а что - непонятно:

То ли тени вокруг, то ли люди.

В колбе треснувшей время иссякло.

Лишь на кафеле - капельки ртути.

Декабрь 1995.

СТАРЕЦ ФЁДОР КУЗЬМИЧ

Старец Фёдор Кузьмич, помолись в тесной келье за нас!

Мы любую дорогу привыкли делить на двоих.

Поднимая совковой лопатой слежавшийся наст,

Мы в уральских болотах отрыли потомков твоих.

Старец Фёдор Кузьмич – белый посох, сибирская глушь,

Где метели отмолят грехи да метлой подметут,

Где иконы глядят по весне из оттаявших луж,

Где узнают в лицо – не поверят, крестясь, отойдут.

Над седым Таганрогом гудит поминальный набат,

По Московскому тракту уходит кандальников строй.

А у старца в избе на окошке – морозный оклад.

Он глядит сквозь стекло, - и прохожие шепчут: «Святой!»

На Руси за убитого двух неубитых дают.

На полтинах – орлы, а внутри у них кровь-самогон.

Им казна – не указ, а кабак – предпоследний приют.

Самовар на крыльце раздувает казак сапогом.

Разогнули подкову – забили железный костыль.

Рвёт снега жаркой грудью косматый шатун-паровоз.

А под ним партизаны Лазо подрывают мосты, -

И весёлые искры летят из-под красных колёс.

Семь кусочков свинца в барабане – хороший букет!

Покупают свободу за золото чехи в ЧК.

А в иркутской ночи мимо стен монастырских к реке

Семь Харонов угрюмо ведут на расстрел Колчака.

Где ты, Фёдор Кузьмич?

В прошлом веке укрылся в ските?

Или кто из архангелов выдал охранный мандат?

А быть может, в бараке на тридцать седьмой широте

Роешь землю под нарами, ищешь дорогу назад?

Нет! Всё та же лампадка мерцает в полуночный час

Перед ликом Святой Богородицы в красном углу.

Старец Фёдор Кузьмич, ты замолви словечко за нас

Перед русским царём, уходящим в таёжную мглу!

Ноябрь 2004.

БЕЛЫЙ СНЕГ РОССИИ

Белый снег России над полями кружит,

Заметает вьюга серые кресты.

Знать, лихое время – да по наши души:

Крепко зубы сжаты, а глаза пусты.

И молчат пророки, и кричат невежды,

Что погибла вера, все сошли с ума.

А Россию снова в белые одежды

Наряжает тихо русская зима.

Белый снег России… Ни царя, ни Бога…

Кто погиб в Ростове, кто прорвался в Крым…

Как в цыганской песне, дальняя дорога

Выпала нам, грешным, по местам святым.

Белый снег России падает на плечи,

Звёздочки – снежинки - на погон в просвет.

Небо восковые зажигает свечи,

Да кроваво-красный гасит их рассвет.

Пулемётной лентой давится станковый,

Телеграфной лентой вьётся крестный путь.

И врагу на счастье ветер гнёт подковы,

И нательный крестик обжигает грудь.

Пропитался красным белый снег России.

Не по комиссарской воле ли беда?

Все мы вдоволь кровью землю оросили…

Что взойдет весною в поле? – лебеда…

Белый снег России на еловых ветках,

И межой по сердцу – край кромешной тьмы.

Эх, лихое время – русская рулетка!

На войне гражданской все побеждены.

Январь 2005.

СМУТА

Миллионная сбилась ватага

Нас, участников адской мистерии:

Красный флаг – против красного флага

И республика – против империи.

По дорогам России заснеженной

Прокатилось цунами войны.

Никому не укрыться от бешенной,

Всё сметающей этой волны.

Вот и выпало, как велят, -

от наркома до юнкера:

Кому – шашкой от Каппеля,

кому – пулей от Блюхера.

Кто пошёл за рабочий класс,

кто за родину в бой.

А помирит в тридцатых нас

вологодский конвой.

Ох, ты, смута, российская смута,

Не причины ты ищешь, а повода.

Вечно нет здесь покоя кому-то

Без пожара, без крови, без голода.

Смерть слепа, - разминулся у яра с ней, -

Вроде трезв, а как будто бы пьян.

И гуляет всё круче, всё яростней

Четвертованный тать Емельян.

Восемнадцатый год в ЧК

не забыть духа чешского.

И на золоте Колчака

сединой Тухачевского

Проступает предательство

иноземных знамён.

И звучат, как ругательства,

речи смутных времён.

Упаси нас от тифа и плена,

Не дай Боже запутаться в стремени!

Комиссары в буденовских шлемах

Скоро будут своими расстреляны.

Латышей – пулемётчиков Троцкого

Та же скосит кривая коса,

В общий ров, в ледяной ли торос кого

Вгонит вдовья сухая слеза.

Вот и сбудется, как велят, -

всем по доле оставлено:

Кому – горе от Врангеля,

кому – счастье от Сталина.

Но не склеить Царь-Колокол

даже в радужном сне.

Тащит время нас волоком

по гражданской войне…

Апрель 2005.

Дата добавления: 2015-09-01