|
Читайте также: |
как вкопанная, в глазах у нее потемнело, и она без чувств упала на землю. Мильтос поднял ее и со слезами на глазах перенес ее в дом.
Мильтос уложил ее на диван и позвал домашних, которые помогли привести Ифигению в чувства.
Она быстро очнулась, но когда Мильтос нагнулся поцеловать ее, отстранилась от него, разрыдалась и убежала в свою комнату.
Никто не заговорил и тогда, когда Мильтос закричал:
— Дети! Где дети?
В ответ он услышал рыдания.
Сабиха взяла Мильтоса за руку, потащила за собой и на лестничной площадке под тенью жасмина она рассказала об их мучениях в диких снежных горах Кавказа, о нападениях четов, о бесчинствах турецких офицеров, об убийстве Омиридиса..., о похищении детей..., об изнасиловании...!
— Сабиха, хватит! — закричал Мильтос и побежал на верхний этаж. Молча лег
рядом с Ифигенией, положил свою ладонь на ее волосы. Они долго лежали так,
оплакивая свою суровую судьбу.
Глава 7
НАЦИОНАЛЬНЫЙ МИРАЖ... ПРЕДАТЕЛЬСТВА... ТРАГЕДИЯ
Мильтос, Ифигения и Сабиха устроились в старом доме Николаидиса в греческом квартале Татавла.
В начале 1920 года в Константинополе в зданиях бывшего Восточного немецкого банка планировалось открытие банка Захарова. С июня 1919 года турецкое правительство выдало разрешение о создании «Коммерческого банка Средиземноморья». На Мильтоса выпал весь груз подготовки помещений, подбора кадров и решение вопросов юридического и практического характера.
Ифигения бескорыстно работала в двух сиротских домах Вселенского Патриархата, где были и дети, родители которых погибли в ссылках, в погромах, в рабочих батальонах турецкой армии. Много времени проводила с ними, учила их читать, слушала историю и драму каждого ребенка, щедро, как родная мать, дарила им свою любовь. Маленькие дети, начиная говорить, первой звали ее «мама».
С детьми она отвлекалась от тягостных мыслей и тоски, играла с ними, но, вернувшись домой, закрывалась в своей комнате, в слезах молилась за Илиаса и Димитриса. Пусть будут живы, не имеет значения, где они: в сиротском доме или дома у какой-либо турчанки, которая любит и заботится о них, и пусть они зовут ее «мама»!
Время проходило, поиски детей не давали результатов, а надежда найти их уменьшалась.
Постепенно в душе у Ифигении укоренялись разочарование и меланхолия. Мильтос, как мог, поддерживал ее, не выдавал свои переживания и боль, чтобы не усугублять ее страдания.
Однажды утром в начале октября Ифигения встала очень рано, выглянула за окно и увидела покрытый густым туманом город. Пошла в ванную, чтобы собраться, и невольно взгляд ее упал на голую грудь. Зрелище было страшное! Глубоко был вырезан сосок правой груди, а левая вовсе отсутствовала, лишь сбоку торчал безобразный кусок. Слезы набежали на ее глаза, она поспешно оделась, бросила черную шаль на голову и плечи. Уходя, посмотрела на Мильтоса, который все еще спал, как ребенок, и прошептала:
— Несчастный мой Мильтос! До сих пор ты не дотронулся до моих грудей, чтобы не поставить меня в неудобное положение. Ты всегда ласков со мной. Бережешь меня и скрываешь от меня печальные вести. Я все понимаю... Я тебя очень люблю!
Затем поспешила в интернат, где дети, открывая утром глаза, хотели видеть самую добрую и красивую маму, ее улыбку, услышать ее нежный голос.
В сентябре Мильтос дважды, под предлогом, что едет в Афины по служебным делам, навещал родителей Ифигении в Никеа и совершил рискованную поездку в Синоп. Там нашел свою девятнадцатилетнюю сестру Антигону. Девушка выросла, похорошела, многие молодые люди увивались вокруг нее, но она предпочла английского капитана резервных частей, находящихся в городе в рамках перемирия. Недавно он подал в отставку, и после увольнения, женившись на Антигоне, намеревался с молодой женой уехать в Лондон, где до войны преподавал древнегреческий язык.
С приездом Мильтоса молодым пришлось поторопиться со свадьбой. В церкви Богородицы их обвенчал Мильтос. С 1914 года это было единственное радостное событие.
* * *
На Рождество 1919 года родители Ифигении приехали в Константинополь, чтобы отметить, вернее, вместе со своими детьми оплакать беды, выпавшие на их долю. Господин Михалис вынужден был скрыть от своей любимицы правду:
— Мы обнаружили следы Ирини, похищенной турками в 1914 году. Скоро найду
ее и привезу в Константинополь. Крепись, Ифигения! Мы начнем новую жизнь!
Ифигения делала вид, что верит ему, не хотела убить последнюю его надежду, которая помогала ему жить.
Одновременно с обязанностями в банке и семейными делами, Мильтос с интересом следил за событиями в Малой Азии и развивал значительную патриотическую деятельность. С согласия Захарова и на его деньги создал независимую от союзников и Греции сеть разведчиков в Турции, в штабах и в союзнических войсках в Малой Азии и Фракии.
Поступающая информация тревожила его. Для выяснения на месте фактов Мильтос встретился в Смирне с давним своим другом, бригадным генералом Теодоросом Панкалосом. Они вспомнили юность, войну, а затем обсудили текущие события. Понимая состояние друга, Панкалос обещал:
—Мы скоро освободим наших соотечественников в Понте и в Малой Азии, найдем
твоего сына.
—Боюсь, генерал, положение не из приятных, как тебе это кажется.
—То есть? Что тебя пугает?
—Генерал Кемаль игнорирует союзников и самого султана. В Эрзеруме и Севастии
провел собрания, создал армию, его четы терроризуют провинцию, особенно Понт,
где действует чудовище Керасунда Топал Осман. Друг мой, второй геноцид, начав
шийся против беззащитных греков, уничтожит в корне греков Анатолии.
—Не волнуйся, кому надо знать, тот следит за событиями, — заверил Панкалос.
—Вы, знающие, находитесь под Смирной. В пограничном Понте вампиры про
шлого начали выходить из мрака и вновь жаждут греческой крови. Недавно я по
лучил письмо от моего брата. Он вновь вступил в партизанский отряд и поднялся
в горы. Просит убедить Венизелоса послать группу офицеров в Понт. Зло зашло
далеко, а мы пассивно ждем решений Мирной конференции.
—Весной в Париже ты убедился, каким авторитетом пользуется Венизелос среди
глав иностранных государств. Скоро ему вручат документ, по которому мы создадим
Великую Грецию.
—А знаешь, что говорят наши так называемые союзники за нашей спиной? Они
против греческого присутствия в Малой Азии и Константинополе!
—Что ты говоришь? Спроси своего друга Захарова, который часто обедает с
Венизелосом, Ллойдом Джорджем и Клемансо?
—Раз бросаешь мне вызов, слушай. Тебе, начальнику штаба греческой армии, при
годится. Верный наш агент в штабе генерала Мильна сообщает: английский министр
Уинстон Черчиль и командующий английским Генеральным штабом генерал Генри
Уильсон четко заявили Венизелосу: «С наступлением на Смирну ты губишь свою стра
ну и себя». Во Франции Клемансо потерял власть, французские генералы и диплома
ты предлагают: «Из всех народов, проживающих в Турции, мы сможем договориться
только с турками...». Итальянцы вооружают турецких повстанцев, организовывают
убийства греков в Смирне и Константинополе. Теодор, ты отличный полководец, но
я благодаря Захарову видел падение сильных мира сего. Они заискивают перед то
бой, когда нуждаются в тебе. Душат, если задеваешь их интересы.
—Точно. Им выгодно присутствие Великой Греции в регионе.
—Основная причина войны, кроме прочего, контроль над нефтеносными терри
ториями. Они в руках союзников. На Ближнем Востоке — англичане и французы. В
северной Африке: англичане, французы, итальянцы. А за ними — американские
компании. Ты заметил, Теодор, что в богатых нефтью территориях проживают в
основном мусульмане? Кемаль стремится взбудоражить их. Это невыгодно союзни
кам. Сегодня одни, завтра другие союзные страны будут помогать ему.
Мы попали в ловушку. Только имея сильную армию в Смирне и Понте, мы сможем с достоинством выйти из создавшейся ситуации и быстрее добьемся дипломатического решения вопроса.
— Венизелос все урегулирует. А теперь выпьем вина, чтобы унять печаль.
* * *
Но опасность росла. Кемаль, опираясь на моральную и материальную поддержку русских и итальянцев, искусно используя разногласия англичан и французов, провоцировал турок, создавал армию, собирал повстанческие отряды в Западной Фракии и на восточных берегах Босфора.
Вершиной его наглости стало нападение на французский конвой в городе Марасе 10 февраля 1920 года, в результате чего погибли 1.200 французских солдат и были зарезаны 20.000 армян.
Англичане и французы решили принять якобы какие-то меры, к примеру, заочно приговорить к смертной казни Кемаля и его главнокомандующего Исмета. Но не использовали свои войска, не дали поручения греческим частям уничтожить еще пока слабый и шаткий военный механизм Кемаля.
23 апреля 1920 года в Анкаре Кемаль созвал «Великое Национальное Собрание» и создал свое революционное правительство. Прогнал западных консулов (последним уехал француз Леписье из Трапезунда). Отдал приказ о начале второй и окончательной стадии геноцида греков Анатолии и в мученическом Понте.
В Трапезунде по заказу Топала Османа изготовили огромную деревянную длинную трибуну. На одном краю он выстроил нескольких парней, одетых в форму греческих эвзонов, которые держали греческий флаг. На другой конец трибуны поднялся ходжа и, обратившись к толпе, собравшейся на городской площади, закричал:
—Станем ли мы терпеть гяуров, режущих наших детей и насилующих наших жен?
—Нет! Смерть гяурам! — закричала обезумевшая толпа.
Топал Осман в мундире повстанца, в начищенных до блеска сапогах и с плетью в руках встал рядом с ходжей, плетью три раза ударил по сапогам и дико заревел:
— Эти псы только нашей сабли боятся. Кто осмеливается, пусть идет со мной!
Группа четов, подготовленная заранее, выпрыгнула на трибуну, набросилась на
так называемых греческих эвзонов, зарезала их и бросила тела в большое деревянное корыто с водой.
Топал Осман с турецким знаменосцем подошел к краю, откуда бросили греков, водрузил там турецкий флаг и торжественно крикнул:
— Да будет благословен Аллах! Мы вырежем греков в Смирне и выбросим их в
море в добычу рыбам!
* * *
Проходили месяцы. Хищник Анатолии становился сильнее. Союзники спорили о разделе территорий. Греческие солдаты ждали приказов.
В июле 1920 года Захаров вызвал Мильтоса в Париж, чтобы перед предстоящим подписанием мирного договора вместе с другими влиятельными лицами его предприятий обсудить их новую стратегию.
Мильтос воспользовался случаем и предложил Ифигении сопроводить его в этой поездке. Он планировал приехать в Париж в конце июня, чтобы Ифигения успела получить диплом, чему помешали события 1914 года.
Ифигения с улыбкой восприняла предложение Мильтоса:
—Ты не шутишь? Как пришла тебе в голову эта мысль? Диплом!.. Признаться, для
этого у меня нет настроения.
—Нет, Ифигения, речь не только о дипломе. В Париже, как сообщил Захаров,
скоро подпишут мирный договор. Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной. Я наме
реваюсь вновь встретиться с Венизелосом. Возможно, благодаря Захарову мы уско
рим создание международной комиссии, которая объездит Малую Азию, Кавказ и
Ближний Восток для поиска и освобождения похищенных и пленных лиц. Думаю,
присутствие матери, потерявшей ребенка, их тронет.
—Для этой цели я поеду с удовольствием, — поспешно ответила Ифигения, и в
глазах ее появился блеск радости и надежды.
* * *
В Париже при поддержке Захарова они встретились с Венизелосом, с министрами иностранных дел Англии, Франции и Румынии. Внешне все проявили понимание и интерес к их просьбе, но на практике ничего не сделали.
Предлагая Ифигении сопроводить его в поездке, Мильтос преследовал и другую
цель, о которой знал только Захаров. Он стремился найти благоприятную обстановку, чтобы раскрыть ей свой план. Водил Ифигению по улицам, музеям, кафе и клубам, куда когда-то они ходили.
19 июля 1920 года после обеда они пришли к Собору Парижской богоматери. Ифигения предложила:
—Давай поставим свечи за Илиаса и Димитриса.
—Я бы предпочел пойти в церковь Сен Северина. Там нет народу, обстановка
помогает мне сосредоточиться. Как в 1912 году, сядем напротив иконы «Снятие
Христа с креста» и помолимся за наших детей. Не забывай, что завтра день пророка
Илиаса. Именины нашего сына.
Ифигения промолчала. Крепко сжала его руку и последовала за ним.
В церкви не было ни души, только слабо горела одна свеча.
Они поставили по две за каждого ребенка. Полчаса посидели молча перед Христом и так же молча со слезами на глазах вышли из церкви, возложив свои последние надежды на Бога.
Гуляя по переулкам и живописным улицам Латинского квартала, дошли до Люк-сембуржского сада. У искусственного озера филармонический оркестр мэрии исполнял отрывки классической музыки. Мильтос повел Ифигению к дикому каштану, где поцеловал ее впервые и, смотря ей в глаза, предложил:
— Ифигения, выходи за меня замуж.
Словно громом ее ударило, она отступила шаг назад, глубоко вдохнула и выдавила из себя:
—Ты серьезно говоришь? Погибли близкие нам люди, без вести пропали наши
дети, а мы устраиваем веселья и свадьбы.
—Ифигения, я никогда не терял веры, что Илиас и Димитрис живы. В церкви я
услышал чей-то шепот: «Твои дети живы!». Мы поженимся завтра, в праздник нашего
сына, без людей, без свадебного платья. Малую Азию и Понт ждет трагическая участь.
Я хочу узаконить, благословить наш союз: что бы ни случилось, мы будем вместе.
Слезы надвинулись на глаза Ифигении. Она молча прислонилась к дикому каштану и дала Мильтосу поцеловать себя в губы.
На следующий день в православной церкви святого Стефана на улице Визе в кругу шести человек: священника, певчего, дьяка, кума Захарова и свидетелей Константиноса и Элени Николаидис — Мильтос и Ифигения обвенчались. Он был в черном костюме, она — в темно-коричневом платье.
Когда-то они мечтали обвенчаться в церкви святой Троицы в Константинополе или в храме святой Софии, в «Царственной», после ее возвращения грекам. Скромно и просто они связались брачными узами в церкви святого Северина.
* * *
Никогда история человечества не знала такого собрания, где бы встретились столько глав государств и премьер-министров, как это было в Париже 10 августа 1920 года при подписании Севрского Договора. На приеме все казались довольными. Счастливее всех был греческий премьер-министр Венизелос. В кармане у него был документ-«бальзам», вылечивающий все раны греков, исполняющий мечты многих поколений: Великая Греция!
Перед посадкой на поезд греческие офицеры, сторонники короля, совершили на него покушение.
Худшее последует потом.
* * *
В полдень 18 августа Мильтос и Ифигения гуляли по Елисейским полям. Их внимание привлекли французские газеты. Многие из них на первой странице публиковали сообщения о событиях в Малой Азии. Заголовок одного из них гласил: «Трагедия Никеи в Малой Азии».
Губы Ифигении высохли, лицо стало белым, как полотно.
— Что происходит? Мои родители! Моя сестра! — закричала в отчаянии, привле
кая внимание любопытных прохожих, покупающих сигареты и газеты.
Мильтос купил пачку разных газет, они сели в кафе и начали перелистывать их. Газета Le Temps публиковала информацию о потрясающих событиях:
«...Ночью, 15 августа, кемалисты ввели в действие свой план. Несчастные жители Никеи шли отметить праздник Великой Заступницы, Богоматери. Согласно обычаю греческой церкви, готовящейся к значительным праздникам с „всенощной", верующие собрались в церквях, особенно в церкви Пресвятой Девы, чтобы помолиться. Весь христианский город готовился отметить на следующий день праздник.
Неожиданно под руководством Джемала-бея появились турецкие четы, окружили христианский квартал, более 100 домов, чтобы пресечь попытки к бегству. Обошли все дома, арестовывая женщин и мужчин всех возрастов. Несчастных вывели за город, по направлению Лефки, к старой крепости, где местность была неровной с глубокими котлованами и колодцами, и зарезали их ножами и саблями. Найдены разрезанные на части тела. Женщин и девушек, прежде чем убить, изнасиловали.
Обойдем молчанием многие подробности, которые порядочный писатель отказывается описывать!
Собравшиеся в церкви Пресвятой Девы были убиты на месте. Священника потащили по улицам, надругались над ним и разрезали на куски...».
При этих словах Ифигения потеряла сознание. Она упала на колени Мильтоса и тем избежала удара. Врач, сидящий за соседним столом, оказал первую помощь. Прощупав пульс, сказал, что у нее сердечная аритмия, и посоветовал при первой же возможности сделать некоторые анализы.
После ухода врача Ифигения со слезами на глазах тихо вымолвила:
—Давай уедем из Парижа.
—Да, Ифигения, беспомощная и слепая Греция идет на Голгофу. Вместе с нашим
крестом мы должны поднять и крест Греции.
* * *
31 августа они вернулись в Константинополь. Через три дня Мильтос уехал в город Ялова, на азиатский берег Босфора.
Греческая армия с боями продвигалась к озеру Аскания, чтобы спасти греческое население, которое беспощадно истреблял турецкий «Батальон Лазурного Флага», банда жестоких убийц под командованием Джемал-бея.
19 сентября греческие солдаты вошли в Никею. Спасшиеся греческие жители спустились с гор, где скрывались в течение месяца. 15 августа четы сожгли большинство греческих домов. Уцелевшие от пожара дома были преданы огню накануне высадки греческих войск. Город был покрыт дымом. Утром 19 сентября Мильтос, следуя за командиром 1-го батальона 28 полка к руководству города, везде видел очаги огня.
Оставшиеся в живых подтвердили, что София Николаидис, мать Ифигении, погибла в церкви Пресвятой Богоматери ночью с 14 на 15 августа, об участи ее отца ничего не знали. Сестру ее, Ирини, никто никогда в городе не видел, было лишь известно, что 1914 году ее похитил турецкий ходжа.
Пленные четы оказались фанатиками и упорно молчали.
Мильтос и командир греческого батальона следили за их допросами и хотели раскрыть всю правду о трагедии Никеи. Заметив, что один из четов увиливает от прямого ответа, Мильтос предложил ему 50 золотых лир. Турок продолжал упираться, но намекнул, что заговорит, если повысят награду. Командир батальона и Мильтос довели награду до 100 лир и обещали отправить его зарубеж во избежание наказания со стороны четов.
Пленный оказался армянином, принявшим ислам. Он сообщил, что младшую дочь Николаидиса взял в жены ходжа Мурат. Во время беременности она тяжело заболела. За два месяца до родов она отказалась от еды, и умерла при родах, родив мертвого ребенка. Ей не было и четырнадцати лет.
Мурат убил Николаидиса и похоронил в своем доме.
После допроса командир спросил Мильтоса:
—Вы отдадите ему 100 лир? Негодяй, спасая свою шкуру, в 1915 году стал мусуль
манином. Возможно, принимал участие и в убийстве своих соотечественников. Сей
час ищет убежища и сто лир. Послезавтра вновь пойдет убивать.
—Что вы предлагаете?
—Не давайте ему ни гроша. Заграницу я его не отправлю, отпущу его на свободу.
Уверен, что Джемал-бей сочтет его предателем и накажет его «а ла турка».
— В таком случае лиры дарю солдатам вашего героического батальона.
Затем они пошли в Лефки. Через месяц после резни кругом валялись останки
трупов, съеденных дикими животными и хищными птицами. Из колодцев исходил резкий и зловонный запах гнилого мяса.
Мильтос вернулся в Константинополь, привез деревянный ящик с пеплом из сгоревшего дома Николаидиса. Правду от Ифигении он скрыл.
Как Али в 1914 году не сказал Ифигении о пропаже маленькой Ирини, так и сейчас Мильтос утаил от нее участь ее семьи, зная, что сердце любимой женщины не выдержит этой трагедии.
* * *
Греки шли на Голгофу еще более одинокими, чем это казалось Мильтосу.
Когда премьер-министр Венизелос понял, что надо послать офицеров в Понт, чтобы они отвлекали армию Кемаля, было уже поздно. Для предотвращения зла он попросил английского премьер-министра срочно отправить одну дивизию союзной армии в Понт. Просил других сделать то, чего сам не сделал. Англичане не успели
ответить.
Сообщили, что от укуса обезьяны в октябре 1920 года умер юный греческий король Александр.
14 ноября состоялись новые выборы. Венизелос сокрушительно проиграл, даже депутатом его не избрали. Он уехал в Ниццу и спустя некоторое время второй раз женился на Элени Скилици, которая происходила из богатой семьи. Новое греческое правительство вернуло на греческий трон германофила Константина, короля разлада.
В январе, а затем и в марте 1921 года в первый раз войска Кемаля добились успехов в военных действиях против греческой армии.
Новое правительство ослабило Армию Малой Азии, демобилизовав или заменив закаленных в боях офицеров. С марта 1921 года союзники, игнорируя султанское правительство, имели дело только с революционным правительством Кемаля. Русские и французы подписали договор и вооружили до зубов армию Кемаля. Англичане выпустили из мальтийских тюрем 68 турецких военных преступников.
Кемаль, уверенный, что никто и никогда не станет его обвинять в преступлениях, приказал:
«Высылайте, режьте, наконец, истребите греков Понта!»
Время шло. Новые волны беженцев и сирот прибывали в Константинополь и его окрестности. Расположенные здесь союзные части, опасаясь заражения болезнями, отказывались принимать беженцев.
Патриархия, греческое население города, Мильтос и Ифигения трудились днем и ночью. Они протестовали, просили помощи у союзников, подбирали и утешали несчастных беженцев и сирот.
Однажды, в середине июня 1921 года, Ифигения, уйдя в полдень из лагеря беженцев, вошла в кабинет Мильтоса. Она застала Мильтоса одного, задумчиво углубленного в бумаги. На его лице была написана тревога.
—Опять у нас неприятности? — спросила Ифигения.
—Ифигения, Понт умирает медленной смертью.
—Что происходит?
—Все мои агенты, вернее, те, кто избежал высылки, тюрьмы и смерти, сообщают,
что начались аресты известных понтийцев, которых турки бросают в тюрьмы города
Амасия. Там действует чрезвычайный военный трибунал под председательством ярого
врага греков адвоката из Пафры. Многие уже приговорены к смертной казни и
повешены на центральной площади города. Все, кого ведут в тюрьмы, заранее знают
свою участь. А сегодня в мои руки попало письмо Платона.
—Что он пишет?
—Платон сообщает, что некоторые добросердечные турки, занимающие высокие
посты, сообщили о приказе уничтожить понтийских греков. 30 мая Платон спустился
с гор и пошел к капитану Якову Хадзисаввасу в Самсунд, где гостит жена его Хри
стина. Кажется, я говорил тебе, что Яков женат на твоей однокласснице Эфтихии
Георгиаду. Была поздняя ночь. Христина спала в детской комнате. От шума просну
лись дети и начали плакать. Платону пришлось уйти без Христины.
—И куда бы он ее забрал?
—В горы. В попытке выжить более двадцати тысяч повстанцев с семьями скры
ваются в горах.
—Чем все завершилось?
— Платон не успел выйти из города, нарвался на турецкую засаду. Его повели в
турецкую школу Кючюк Меариф, где были заключены три тысячи греческих мужчин
разного возраста. На другой день отделили 999 молодых мужчин, связав их по трое,
и погнали в ссылку.
В спешке турки арестовали и итальянского подданного Джорджио Кантони. Его связали с Платоном. Через четыре дня пути под знойным солнцем, без еды, без воды ночью они добрались в село Кавак. Там турки поняли свою ошибку и повели Кантони к офицеру.
Когда офицер развязывал руки Кантони и Платона, раздались выстрелы и дикие крики. Платон воспользовался случаем и исчез в темноте, а на рассвете поднялся в горы.
В ту ночь жандармы и турецкие крестьяне убили и вырезали молодых греков.
—А как Христина? Не подвергается ли опасности семья Хадзисавваса?
—Не знаю. Платон ничего не знает и очень беспокоится.
—Мильтос, мы должны что-то делать. Веками турки убивали понтийских греков,
но они выжили и остались в своем краю. Сейчас грозит опасность полного уничто
жения.
—Афинское правительство вопреки здравому смыслу готовит наступление на
Анкару. Это настоящее самоубийство. Союзники нам не дают оружия, боеприпасов,
снаряжения. Вот, где пригодилась бы помощь организованных повстанцев, они
ударили бы по флангам Кемаля. Ифигения, мы пропали!
—Мильтос, поезжай во Францию, найди Захарова и Константинидиса. Убедите
Венизелоса предпринять что-то. Он единственный, кто сможет ограничить бедствие.
Мильтос встал, нежно обнял Ифигению и с любовью сказал:
—Моя дорогая, ты стала знатоком в политике. Надеюсь, я добьюсь чего-то, хотя
они оба заняты. Упрямый критянин Венизелос проводит медовый месяц, а Захаров
все чаще на своей вилле на Лазурном берегу проводит время со своей любовницей
герцогиней Виллафранка.
—Бог нам поможет!
* * *
Встреча с Венизелосом состоялась с большой задержкой. Лишь в конце июля 1921 года бывший премьер-министр согласился принять их.
Мильтос представил Венизелосу отчет о положении понтийского эллинизма, вручил подробное сообщение Вселенской Патриархии и показания итальянца Джорджио Кантони, данные под присягой в Константинополе 18 июля, где он дал письменное показание об увиденном им и его семьей в Понте.
Услышанное задело Венизелоса, и он обратился к собравшимся:
—Что я должен делать? Уезжая из Греции, я заявил, что окончательно покидаю
политику. Судьба греков теперь в руках короля Константина и его правительства. К
нему, следовательно, вы и должны были обратиться.
—Ради бога, — воскликнул Константинидис, — судьба нации в опасности, мы все
ответственны за нее и сможем помочь. Понт гибнет, взоры отчаявшихся людей
обращены к вам.
—Но не вижу, как я смогу помочь, — возразил Венизелос.
—Думаю, не нам говорить вам, что надо делать, — вмешался в беседу Мильтос. —
Ваш авторитет, ваши связи могут спасти Понт и Грецию, достаточно вам промолвить
лишь слово вашим друзьям, главам государств.
—Я заявляю, что больше не вмешиваюсь в греческую политику, пусть выкручи
вается король Константин, — сухо ответил Венизелос.
Захаров встал, подошел к Венизелосу и посмотрел ему в глаза:
—Господин председатель, в 1912 году мы боролись вместе. Я потратил целое
состояние для «Великой идеи нации». Сейчас все может развалиться. Только вы
сможете изменить позицию союзников.
—Базиль, ты прав, но, повторяю, я ничего не могу сделать, — упрямо продолжал
Венизелос.
—Господин председатель, сможете! В первую очередь обратимся к нашему другу,
премьер-министру Англии, — предложил Захаров.
—Я не намерен вмешиваться в греческие дела. Это мой окончательный ответ, -
резко отрезал Венизелос.
Глаза Захарова засверкали от гнева, он выпрямился и, не скрывая возмущения, в последний раз попытался уломать упрямого критянина:
— Господин председатель, вам известно, сколько я пожертвовал для вашей борь
бы. В данной ситуации король проявил свою неспособность. Наш долг забыть лич
ные обиды. Греция находится на краю пропасти. Амбиции...
Венизелос, покраснев от гнева, не дал ему завершить фразу:
— Господа, вы свободны! Наша беседа закончилась!
* * *
Трое мужчин после неудачной беседы с Венизелосом отправились в Монте Карло на роскошную виллу Захарова и составили подробный план действий.
Захаров выделял четыре миллиона французских франков для нужд греческой армии в Малой Азии и на влияние на международную прессу. В его обязанности также входили встречи с правителями и влиятельными лицами, которые могли помочь грекам.
В Марселе Константинидис должен был, опираясь на понтийские организации в Греции и за рубежом, информировать мир о драме понтийского народа, организовать прием беженцев.
Мильтосу предлагали временно оставить обязанности в банке, переехать в Смирну и в контакте с греческими общественными, военными и религиозными деятелями города составить план использования средств, выделяемых Захаровым.
Время торопило. Уже были разработаны планы, состоялись совещания. Греческая армия двигалась к реке Сангарио навстречу армии Кемаля. Король Константин остановился в городе Прусе.
Из Франции Мильтос предупредил Ифигению готовиться к переезду в Смирну. Вернувшись в Константинополь, он встретился с греческим наместником и другими властями, привел в порядок дела в банке и через два дня уехал в Смирну. Там на улице Родос снял просторную квартиру.
Ифигения и Сабиха обставляли квартиру, а Мильтос встречался с греком викарием Стергиадисом, митрополитом Хрисостомосом, директорами греческих газет,
консулами союзников и с другими влиятельными лицами, которые могли бы оказать помощь борьбе понтийских греков.
За рекой Сангарио, на севере Алмири Эримос, на голых горных вершинах Анатолии, под знойным солнцем пушки с грохотом изрыгали огонь и раскаленный свинец. Греки и турки сражались яростно. Это был самый решающий и значительный их бой в современной истории. Греки боролись за свержение варварского ига и освобождение земли предков, турки — за сохранение захваченных территорий и разорение чужих земель.
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| КРАСНАЯРЕКА 14 страница | | | КРАСНАЯРЕКА 16 страница |