|
Читайте также: |
В ту эпоху границы Греции и Турции начинались в Эпире выше города Арта, проходили к северу от городов Мецово, Каламбака и Тирнавос и завершались в Темпейской долине. Утром 5 октября 1912 года начались военные действия. Мильтос перевозил французских офицеров, полковника Дебене и подполковника Лебука. Они объезжали боевые части. Следили за ходом боя и боеспособностью солдат. Вели записи, наброски. По ним после войны они должны были вывести свои заключения, что стало бы в дальнейшем предметом обучения во французском военном училище в Париже. Беседы с французскими офицерами помогали Мильтосу разобраться в военной ситуации, обогащали его знания. Свои впечатления и наблюдения он записывал в дневник, подаренный Ифигенией, когда он уезжал из Парижа...
После пятидневных жестоких боев греческая армия захватила город Сервион в Македонии. Настала небольшая передышка, воспользовавшись ею, Мильтос написал длинное письмо Ифигении:
«Моя любимая Ифигения!
Не можешь представить, что я чувствовал, когда сделал первые шаги по освобожденной нашей земле!
Вернее, не шел, а катился по камням, целовал и царапал окровавленную землю: тем самым посылая мертвым весть о нашей победе и призыв отметить с нами долгожданную свободу, провозгласить во весь дух:
— Наконец-то, свободны!
Французские офицеры, которых вожу на легковом автомобиле, смущенно смотрели на меня. Затем полковник Дебене, наблюдая за битвой греческих солдат на холмах Элассоны, сказал подполковнику Лебуку:
—Уважаемый коллега, смотри, как воюют греки. Трое из четырех гибнут под
огнем турецкой артиллерии, а четвертый продолжает идти на врага! Согласись, трудно
сыскать в истории другого народа подобный пример. Может быть, ты, преподаватель
военного училища, просветишь меня?
—Увы, друг, такое я вижу впервые, — согласился подполковник Лебук. — Не могу
понять, какую таинственную силу скрывают эти люди? Да ведь это не бой, а насто
ящее самопожертвование!
—Они мне напоминают своих доблестных предков. Считай меня романтиком, но,
думаю, что в бой их ведут души Мильтиадиса, Фемистокла, Леонида и Великого
Александра. Греки победят, но не благодаря французскому военному искусству,
которому они обучались у нас, или немецкому, которым хвастается наследник гре-
ческого престола, а благодаря великой идее освобождения и легенде Константина Палеолога.
Ифигения, я горд был слышать от уст опытных, много видавших на своему веку военных эти слова. Усталые и голодные греческие солдаты в течение пяти дней под проливным дождем и смертельным огнем вражеской артиллерии освобождали одну за другой наши деревни. И если одни падали мертвыми и ранеными, другие занимали их места и рвались на неравную битву.
Турки сражались доблестно, проявляя мужество и упорство, но вынуждены были сдаться под натиском греческих солдат.
Греческая армия вошла в Элассону. Турки сопротивлялись до последнего. Даже служители духовенства взялись за оружие. Перед моими глазами стоит картина турецкого ходжи, вскарабкавшегося на крышу минарета и оттуда стрелявшего по греческим солдатам, входящим в город. В результате ответных выстрелов наших солдат в мечети вспыхнул пожар. Дым вынудил ходжу подняться на самую вершину минарета. Он продолжал проклинать гяуров и стрелять. Пуля греческого стрелка попала ему прямо в сердце, и он мертвым упал на землю. Следуя за солдатами, мы видели повсюду непогребенные тела мертвых, беспомощно стонущих раненых. В воздухе пахло серой, порохом и кровью. Шум дождя над скалами, гром, молния, бряцание оружием, душераздирающие стоны раненых, густая тьма создавали адскую картину.
Утром 10 октября, двигаясь за полком эвзонов 1/38, преследующим противника за рекой Сарантапорос, на одном из боевых участков мы заметили брошенные турецкие пулеметы. Кругом разбросаны тела погибших турецких солдат. К одному из пулеметов было прислонено мертвое тело молодого турецкого лейтенанта. В его открытых глазах написаны боль, страх и отчаяние.
Чуть подальше мы встретили греческого капитана Феодороса Панкалоса, нагнувшегося над раненым солдатом. Он держал голову несчастного юноши и пытался напоить его коньяком. Ифигения! Я чуть не потерял сознания, когда в раненом солдате узнал Лефтериса, брата жены Фемиса. Это был тот богатырь, с которым я танцевал «Пиррихио» на свадьбе Фемиса. Добровольцем он воевал в 8-ом полку. Миной оторвало правую руку у плеча. Дождь смыл кровь, и рана казалась отталкивающей. С помощью французов мы его перевезли в Элассону, а оттуда — в Тирнавос. Кругом раненые и мертвые. Не хватало врачей, лекарств. В Тирнавосе главный врач не скрывал своего возмущения перед полковником Дебене:
— Это же безобразие! Вы можете себе представить, что вместо врачей и лекарств сюда привезли жену наследника в сопровождении принцесс и дам из дворца. Какая от них польза?! Они только путаются под ногами, затрудняют наше дело и вызывают переполох.
В Тирнавосе врачи не смогли оказать помощь Лефтерису, он нуждался в крови, и мы перевезли его в Ларису. Не знаю, придет ли он в себя или нет. Мы оставили его в больнице и уехали.
Наши войска вошли в город Сервион. Перед нашим взором предстало омерзительное зрелище. Турки перед уходом из города надругались над гречанками, не успевшими уйти в горы. Затем вывели из домов мужчин, женщин, детей и зарезали их, а мертвые тела бросили на улице. Мы подобрали тела более ста убитых горожан, среди них были священники, женщины, дети. У женщин были вырезаны груди и
распороты животы, изнасилованные девочки от восьми до десяти лет. Сегодня утром в присутствии наследника греческого престола похоронили всех в братской могиле.
На кладбище нас до глубины души тронула участь девочки и мальчика, приблизительно шести и семи лет. В лохмотьях, голодные, они, взявшись за руки, безутешно плакали. К ним подошел наследник, погладил их по головкам и спросил:
—Почему вы плачете?
—Мы потеряли родителей, — горько зарыдал в ответ мальчик.
—Ваши родители были среди мертвых?
—Мои да, Анифе нет.
Наследник престола прослезился. Он не успел задать другой вопрос. Один из жителей Сервиона, спасшийся от турецкой резни, объяснил:
— Ваше высочество, мальчик грек, девочка турчанка, их семьи до войны жили по
соседству и дружили. Родителей мальчика вырезали турки. В дом девочки попал
снаряд, спаслась только она.
Наследник приказал своему адъютанту устроить детей в интернат в Ларисе.
Ифигения, это война, страшное дело!
Уже здесь, в Сервие, начались разногласия в греческой армии, вечное проклятие нашей нации. Офицер Генерального Штаба армии, сторонник Германии подполковник Душманис хвастался, что своей победой греки обязаны планам, разработанным выпускниками немецких военных школ. Это вызвало явное недовольство полковника Эду, руководителя французской военной миссии. Начались соперничество и козни между сторонниками французской и немецкой военных школ. Пусть бог рассудит их!
Письма свои посылаю в запечатанном сургучом конверте через французское консульство. Надеюсь, они не подвергаются цензуре. Если получишь раскрытый конверт, сообщи мне.
Храни мои письма. Когда-нибудь они мне понадобятся, чтобы написать свои воспоминания об этой войне.
Ифигения, я люблю тебя. Мысль о тебе дает мне силы. Твой талисман бережет меня от вражеских пуль!
Сервия, 11 октября 1912 года
20-00 часов.
Твой жених Мильтос».
* * *
Греческая армия после первых победоносных боев совершила серьезную стратегическую ошибку. Она перестала преследовать отступающих в панике турков. И это объяснялось тем, что премьер-министр Венизелос приказал армии срочно двигаться к востоку для освобождения Салоник, а главнокомандующий армией наследник престола Константин настаивал на том, чтобы она шла к северу, в Козани, Флорину и Битолу. Наконец армия продвинулась к востоку, захватила Верию и после ожесточенного боя под Яницей 26 октября освободила Салоники. Потом были освобождены Эдесса, Флорина, Кастория и Корча.
12 ноября греческий наследник в Битоле, захваченной сербскими войсками, встретился с наследником сербского трона. В городе проживали в основном греки. Когда
верхом на лошадях два наследника пересекали центральную городскую дорогу, встречающие, кидая на них цветы, закричали:
—Битола принадлежит Греции!
—Греция! Сербия! Союз!
К сожалению, мечте жителей города не суждено было сбыться.
После ряда побед на эпирском фронте греческая армия застряла у укрепленного пункта Безана. Тогда Константин с крупными силами отправился в этот регион, чтобы самому руководить военными операциями.
В Париже Ифигения бегала по консульствам иностранных государств, обществам, церквям, прося оказать помощь Греции. По ее инициативе и при материальной поддержке Захарова в Сорбонне был создан штаб филэллинов, куда входили преподаватели и студенты. Со страниц французских газет и на встречах с общественностью они выступали за правое дело греков, призывали французов поддержать их борьбу.
В конце октября из Генерального штаба армии Ифигении сообщили, что на ее имя поступило письмо от Мильтоса Павлидиса.
Там Ифигению принял высокий белокурый лейтенант, при виде ее он смутился и нерешительно спросил:
—Барышня Николаидис, мы знакомы?
—Не думаю, — ответила Ифигения, внимательно посмотрев на него.
—А я вас прекрасно помню. Да и кто может забыть эти прекрасные глаза! В
ноябре 1911 года мы встретились на приеме министра обороны в Музее Ветеранов.
Впрочем, вы были с господином Захаровым, все обращают внимание на этого знат
ного грека.
—Вы правы. Я была на этом приеме, — согласилась Ифигения, а мысли ее по
летели на восток, к горам Македонии, где воевал ее возлюбленный.
Лейтенант не стал продолжать дальнейшей беседы. Вручил ей письмо, провел до выхода и, прощаясь, вежливо предупредил ее:
—Барышня, вражеские агенты следят за всеми, кто посещает штаб. Часто мы
замечали у штаба помощника турецкого военного атташе. В следующий раз я сообщу
вам по телефону, где вы получите вашу корреспонденцию.
—Спасибо, господин лейтенант, — прощаясь, поблагодарила офицера Ифигения.
* * *
Мильтос по-прежнему был в распоряжении французских военных наблюдателей и следил за всеми действиями и боями греческой армии.
«Любимая моя Ифигения!..
Я сильно соскучился по тебе. Милый твой образ и пылкий взгляд постоянно сопровождают меня, воодушевляют и ободряют меня в холодные вечера в болотистых полях и в заснеженных горах нашей Македонии.
Ифигения, прошу тебя сохранить все мои письма: путевой дневник промок от дождей и запись в нем стала совершенно неразборчивой. В течение двух месяцев постоянно шли ливневые дожди. Нам приходилось передвигаться под дождем и воевать с противником. Дорог не было. Автомобили застревали в грязи. Но когда
мы, греки, вместе, мы бессмертны. Сельчане на каждом шагу помогали нам, буйволами вытаскивали автомашины из трясины. В пути испортился «Мерседес» наследника престола, сломался карбюратор, а запасных частей не найти.
Знаешь, Ифигения, кто починил «Мерседес»? Простой деревенский кузнец!
Дожди и плохую погоду мы воспринимали не как божью кару, а как его благословение. Наши солдаты голодные, погруженные в грязь, могли идти 30 километров в день. Бывало, целых два дня куска хлеба они не брали в рот.
Турки не выдерживали ни голода, ни невзгод. Под натиском греческих солдат они, как зайцы, отступали.
Но под Яницей они сражались героически. Этот город турки считают священным. Там похоронены известные турецкие генералы, которые в конце 13 века и в начале 14 века были инициаторами оттоманского захвата Македонии. Турецкая армия билась яростно. С оружием в руках в ее рядах воевали ходжи и жители региона. Победа греков была результатом высокого боевого духа солдат. В первую очередь офицеров, не щадящих своей жизни. В этом бою только в девятом батальоне эвзонов погибли его командир и половина офицеров.
Недалеко от кладбища села Пентаплатанос мы стали свидетелями кошмарного зрелища, которое никогда не изгладится из моей памяти.
На земле у брошенных турецких пулеметов валялись мертвые тела турецких солдат и греческих эвзонов. Многие из них были изуродованы артиллерийскими снарядами. Везде были оторванные головы, ноги и руки.
Чуть дальше в окопе застыли в рукопашном бою грек и турок, вонзив в сердца друг другу штыки. Мертвые, они продолжали стоять, смотря друга на друга с ненавистью и болью. Грек смотрел на восток, а турок — на запад. Когда мы подошли к ним, тела их еще были горячими.
Греческого солдата я хорошо знал. Студент из Ниццы Петридис Николаос одним из первых вступил в добровольческий отряд. Это был тот бородач, в марсельском порту обратившийся с призывом к своим землякам:
«Сыны Эллинов...».
Ифигения, смерть его потрясла меня, но, признаюсь, я завидовал этому бесстрашному юноше. Мне стало стыдно, что я простой водитель и переводчик.
Я попросился в полк эвзонов.
Но ты не волнуйся, дорогая, твои табакерка и талисман оберегают меня.
Сейчас я сижу в кофейне у Белой Башни. Величавое ярко-красное солнце садится за гребнем родины богов, за Олимпом.
Я хотел бы, чтобы ты была сегодня со мной, мы бы погуляли по городу, по набережной, посетили бы церковь святого Димитрия, покровителя Салоник, помолились бы за нас, за Грецию и за наших будущих детей.
Скоро мы отправимся в Эпир...
Уменьшится расстояние, разделяющее нас...
Салоники, 7 дек. 1912 года
17.30 часов
Я люблю тебя. Мильтос».
Ифигения, воспользовавшись рождественскими и новогодними каникулами, объехала всю Францию, создала комитеты по сбору пожертвований в пользу гречес-
кой армии и своими выступлениями привлекала общественное мнение в поддержку освободительной борьбы греческого народа.
20 января 1913 года лейтенант Андре из информационного центра генерального штаба позвонил Ифигении и назначил встречу в кафе «Де Ла Пе», у парижского Оперного театра, чтобы вручить ей очередное письмо Мильтоса.
Ифигения пришла на встречу в красном пальто с черным меховым воротником, красивая и привлекательная, как всегда.
Лейтенант, чтобы произвести впечатление на девушку, был в броском синем мундире, вел себя обходительно и вежливо. За чашкой кофе он осмелел и стал расспрашивать Ифигению о Мильтосе Павлидисе, об их отношениях.
Ее удивило любопытство офицера, не зная, чем это объяснить: то ли профессиональным интересом или же болтливостью молодого француза. Но в одном была уверена, что с представителями информационных центров надо быть осторожным, они играют подозрительные игры, одно говорят, другое подразумевают. На все вопросы Андре она давала короткие, четкие ответы, особо не вдаваясь в подробности.
Но лейтенант не преследовал служебные цели. Ифигения нравилась ему, и он недвусмысленно признался ей в этом:
— Мадемуазель Ифигения, признаюсь, что с первого момента, как я вас увидел
в 1911 году, вы мне очень понравились. Был бы счастлив, если бы мог рассчитывать
на вашу симпатию.
Ифигения улыбнулась, с обезоруживающей искренностью и без следа кокетства ответила:
—Господин лейтенант, благодарю вас за добрые слова. Но, боюсь, что вы ничего
не знаете обо мне. Я помолвлена с Мильтосом Павлидисом.
—Тем не менее, мадемуазель, помолвка это период испытаний, не так ли? Порой
жизнь готовит нам неожиданности и перемены. Что нам мешает поддерживать дру
жеские отношения, а время пусть решит...
Он не успел договорить. Ифигения перебила его:
— Господин лейтенант, жизнь и время тут ни причем. Когда ты любишь человека
и связан с ним чувствами и словом, готов его ждать вечно. Да и традиции, которых
мы, анатолийские греки, придерживаемся, возлагают на нас определенные обязан
ности, которые мы не хотим и не можем предать. Понимаю, что вам, французам,
обычаи многих народов кажутся странными. Поэтому бесполезно объяснять. Бла
годаря этим традициям нам удалось выжить пять веков рабства и сохранить свою
самобытность. Мне больше нечего сказать. Прошу вас мои письма отправляйте почтой
по моему адресу.
* * *
Между тем Мильтос мужественно воевал в Эпире, в составе батальона эвзонов под командованием капитана Велиссариоса принял участие в освобождении Янины. Был слегка ранен в плечо, но это не помешало ему вернуться в строй, и позднее, 21 июня 1913 года, пойти на взятие Лахана. И здесь вражеская пуля не прошла мимо него, поверхностно задев мягкие ткани правой ноги. После выступлений против болгар на Кресне демобилизовался. В сентябре 1913 года вернулся в Париж к своей любимой Ифигении.
Военные действия увенчались победой греков. Однако события, произошедшие в то время в Греции и Турции, засеяли семя, из которого позднее выросли братоубийственный разлад, войны, геноцид.
* * *
В марте 1913 года в Греции убили короля Георгия. От этого убийства только Германия могла извлечь пользу, ибо на королевский трон сел наследник Константин, зять Кайзера Вильгельма и фанатичный сторонник немцев. Разумеется, в подобных случаях истинные мотивы убийства остаются в тени.
Победоносное шествие греческой армии принесли славу и известность Константину. Фанатичные сторонники Германии, объединенные вокруг королевы Софии, сестры Кайзера, и болтливые женщины из знатных афинских семейств, распоясавшись, открыто высказывали свои симпатии к немцам, а о самом короле говорили:
«Не похоже, что Константин подражает Филиппу или Великому Александру, он сам воскресший Великий Александр!»
Немецкий император пригласил в Германию своего зятя Константина, где присвоил ему почетный титул Главнокомандующего и вручил военный жезл немецкой армии. На приеме, устроенном в честь греческого короля, Кайзер, шутя, сказал австрийскому послу:
«Мечтаю увидеть мою сестру Софию императрицей Новой Византии!»
Немецкое проникновение в Грецию начало беспокоить англичан и французов. Их тревога возросла, когда 10 сентября 1913 года Кайзер посетил Керкиру, где за спиной законного правительства Венизелоса провел долгие беседы с королем Константином. Таким образом, было положено начало скрытой войне между сторонниками Германии и Антанты как на уровне политиков и короля, так и среди офицеров и общества.
23 января 1913 года в Турции в результате кровавого переворота фанатичными новотурками был свергнут великий визирь Кямиль-паша. С этого момента судьба Оттоманской империи оказалась в руках жестокой троицы: Талаат-бея, Энвер-паши и Джемал-паши.
В Греции же близорукие приверженцы и друзья короля утверждали, что он «воскресший Великий Александр!». Еще более поражал масштабами самолюбования Энвер-паша, веря, что он перевоплощенный Наполеон в шинели турецкого офицера и призван восстановить крупнейшую империю в мире, Оттоманскую.
Германия одной рукой гладила Константина, другой поддерживала новых марионеток Турции. Жизнь греков в Оттоманской империи становилась невыносимой, а их будущее — неопределенным. Еще в начале балканских войн турки выслали греческое население из деревень в 50 километрах от болгаро-турецкой границы.
Захватив Восточную Фракию, болгары вели разнузданное преследование и резню греческого населения. С возвращением ее туркам летом 1913 года последние не только не разрешили беженцам вернуться в родные места, но поселили в их домах турков из Боснии, Македонии и с Крита.
Участился бойкотаж греческих фирм и коммерсантов. Суды и казнь греков были постоянно на повестке дня.
В далеком Понте греки выступили против заселения турецких беженцев в понтийских поселениях. В селе Девкери Самсунда в столкновениях погибли греки и
турки. Только вмешательство немецкого императора предотвратило трагический исход этих событий. Митрополит Каравангелис, находясь в Германии на курортном лечении, узнал об инцидентах в Понте и попросил помощи королевы Софии, в то время находящейся на отдыхе в Германии. Она добилась вмешательства брата Кайзера Вильгельма. На краткое время Понт избежал опасности.
* * *
Мильтос работал в банке Захарова. Рядом с Ифигенией он вновь нашел счастье и радость. Однако их тревожила судьба родителей и братьев, живущих в Турции.
Младотурки оказывали сильное давление на отца Ифигении, заставляли его вносить огромные суммы денег якобы для нужд турецкой армии, а на самом деле вклады шли в карманы высокопоставленных лиц во главе с министром иностранных дел Талаат-беем.
Брат Ифигении, вернувшись из Парижа, работал во французской больнице. Женился на сестре своего коллеги врача Янниса Пападопулоса, Артемиде. Средний брат Мильтоса, Платон, был призван в армию в 1912 году и воевал против болгар на андрианопольском фронте. После серьезного ранения в нижнюю челюсть был перевезен в больницу в Константинополь, где лечился в течение месяца. С окончанием войны вернулся в Керасунд. К тому времени в городе участились столкновения между греками и мусульманами во главе с тем самым Османом, который 1 августа 1908 года на корабле провоцировал конфликт с Фемисом.
В то время единственным счастливейшим человеком был Захаров. Мир шел к крупнейшему побоищу, к международному конфликту. Военная промышленность разрабатывала и выпускала более совершенное смертоносное оружие. Прибыли Захарова резко подскочили. Предчувствуя нависшую угрозу войны и, боясь, что Мильтос снова уйдет от него, он убедил Ифигению и Мильтоса пожениться.
Глава 4
ПРОКЛЯТЫЕ ДОРОГИ...
1914 год находит Грецию внешне счастливой. Ее границы доходили уже до реки Нестос. Были освобождены Эпир и Македония. Бразды правления государством находились в крепких руках увенчанных лавровыми венками победителей, короля Константина и премьер министра Венизелоса. Но за очевидным скрывалось тайное, за сценой — темная подоплека. С благословения короля было создано непокорное ядро германофилов, фактическим лидером и правящим умом которого являлась сама королева София.
В продвижении по службе были обойдены достойные офицеры, настоящие герои балканских войн, только потому, что не входили в число поклонников Германии. Главнокомандующим Штаба был назначен бригадный генерал Виктор Душманис, заместителем — подполковник Иоаннис Метаксас. Они оба никогда в своей карьере не командовали военным подразделением, но были горячими германофилами и искусными придворными льстецами.
На европейском горизонте начали сгущаться тучи военной бури. Немецкий император Кайзер Вильгельм решил приехать на Керкиру, чтобы отдохнуть и убедить своего зятя, греческого короля, вступить в Тройственный Союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия).
Был апрель 1914 года. На причале столицы острова горделиво стоял король Константин с немецким военным штыком в руках, подаренным ему Кайзером, давал последние указания принцам и официальным лицам по приему почетного гостя. Восторженными возгласами встретили Кайзера власти, жители города и тысячи туристов, ежегодно в это время приезжающие на остров.
Отсутствие премьер министра Венизелоса не прошло незамеченным со стороны иностранных консулов. Французский консул, явно обеспокоенный этим фактом, написал своему правительству: «Сегодня рассеялись все сомнения. Всякая надежда на согласие короля и премьер министра исчезла окончательно. Мы с Англией должны направить свои совместные усилия к Венизелосу».
В то время как Кайзер наслаждался отдыхом в своем личном дворце в Керкире и в течение месяца вместе с сестрой Софией и зятем, королем Греции, строил планы по нейтрализации Венизелоса и заключению греко-немецкого союза, в Константинополе немецкий генерал Лиман фон Сандерс вместе с турецким министром ино-
странных дел Талаат-беем разрабатывал способы и детали истребления греков и армян Анатолии.
* * *
Мильтос и Ифигения решили спокойно провести субботу и воскресенье в красочном районе Нормандии. Утопающие в зелени холмы, густо засаженные яблоневыми, грушевыми и вишневыми деревьями, плавно спускались к морю. Во время прилива воды Атлантического океана поднимаются и бесшумно покрывают сушу, а после отлива отходят обратно в океан, оставляя после себя смытый влажный песчаный берег.
В час, когда первые утренние солнечные лучи блеснули золотом на колокольне городского кафедрального храма, они въехали в город Руан в устье реки Сены на роскошном автомобиле, одолженном у Захарова. За рулем автомобиля сидел Мильтос.
—Давай пойдем поставим свечку, — предложила Ифигения.
—Как хочешь, моя дорогая. Я бы хотел, пользуясь случаем, посетить место, где
была замучена Жанна д'Арк.
Церковь была еще закрыта. Они прогулялись по центру города и, получив нужную информацию у попавшегося им навстречу извозчика с опухшими глазами от ночного развлечения, дошли до места, где была сожжена хрупкая героиня.
Они не верили своим глазам. Несколько встроенных в землю кирпичей представляли собой своеобразный алтарь, где благочестивые иерархи католической церкви сожгли Орлеанскую Деву.
—Как посмели сжечь женщину, которая дала мечту и надежду Франции? - возмути
лась Ифигения. — Верхом на коне и с тяжелым мечом в слабой женской руке она
увлекла за собой целый народ и повела его к освобождению от английской оккупа
ции. Мильтос, скажи мне, в чем ее преступление?
—Преступление ее в том, что она освободила французов от внешнего врага и не
тронула внутреннего в лице кардиналов и попов, иначе говоря, торговцев верой. Так
бывает всегда. Общество принимает или использует непорочных и сильных тогда,
когда есть нужда защитить или освободить что-то. А затем они должны умереть,
чтобы правили трусливые и наглые!
—Этот город навевает на меня тоску. Давай уедем, я не хочу здесь больше оста
ваться.
Пересекая райской красоты земли Нормандии, они проехали по туристическим приморским городам Онфлер и Довиль и остановились в маленьком городке Кабук.
Солнце медленно катилось к закату, казалось, что оно пытается удержаться на небе, не хочет исчезнуть за Атлантическим океаном: увеличивалось, краснело и влекло в свою красоту землю, море и живые существа.
Мильтос и Ифигения остановились в маленькой гостинице на берегу моря. Оставив сумки и одевшись легко, вышли на прогулку. Морская вода отошла вглубь и безграничная влажная пустыня распростерлась перед городком. Молодые люди, босиком шагая по влажному песку, исчезли за холмом, густо покрытым солянками и дроками, затем спустя несколько минут стали подниматься к суше. Они гонялись друг за другом, шутили и смеялись.
Прохладный ветер с моря трепал высокие травы и дикие цветы на зеленых холмах. Благоухающая мужская пыльца летела кругом в поиске сладкого знака нетерпеливых женских цветов.
Длинные волосы Ифигении развевались на ветру, открывая нежную белую кожу лица. В ее глазах Мильтос прочитал нежный любовный зов.
Сильная страсть, подобно невидимому сильному магниту, притянула их друг к другу. Им казалось, что сердце перестало биться в груди, разум оставил их и огромный мир принадлежал только им. Мильтос протянул свои сильные руки и крепко прижал тело Ифигении к себе, нежно приник губами к ее шее. От полноты чувств у нее отнялись ноги, и они упали на траву. Цветы и люди трепетали в одном и том же ритме и для одной и то же цели: созидания!
* * *
Вернувшись в Париж через два дня, Мильтос и Ифигения встретились с Захаровым в его доме, чтобы определить дату свадьбы и детали ее подготовки. Ифигения предпочитала обвенчаться в церкви святой Троицы в Константинополе, недалеко от родительского дома, чтобы на свадьбе могли присутствовать родственники и друзья. Мильтос соглашался с Ифигенией, сохраняя некоторые сомнения относительно Константинополя. Как его окружение по службе, так и газеты свидетельствовали о неспокойном положении в Турции.
Захаров же не допускал такой мысли, был против свадьбы в Константинополе. Разгневанный упорством Ифигении и нерешительностью Мильтоса, не скрывал своего возмущения:
—Выслушайте меня внимательно. Тем, кто следит за международной обстанов
кой и влияет на нее, очевидна угроза войны. У меня есть достоверная информация,
что скоро Турция и Германия подпишут договор о союзе и военном сотрудничестве.
Грецию лихорадит. Неизвестно, о чем договорились король Константин и немецкий
император. Греческий премьер-министр Венизелос на недавней нашей встрече сооб
щил, что английское правительство поддерживает наши национальные притязания
в Малой Азии. Но по вине короля он не может сотрудничать с англичанами и фран
цузами...
—Господин Захаров, мы не поедем жить в Турцию, — возразила Ифигения. -
Послезавтра я уезжаю в Константинополь. Посмотрю, как там дела, и если там
состоится свадьба, то мы постараемся сразу после свадьбы уехать оттуда.
Захаров резко встал с кресла. Словно отец, раздраженный детскими шалостями, подошел к молодым и строго, подчеркивая каждое слово, сказал:
—Поймите, вы мне, как родные дети. Если я не согласен с вами, значит, кое-что
знаю. Сегодня утром министр иностранных дел Франции сообщил, что в последнее
время турки вновь выслали несколько тысяч греков, многих бросили в тюрьмы
якобы за сотрудничество с врагами Турции. Мильтос, ты забываешь, что в балкан
ских войнах служил в греческой армии? Туркам это известно. Кроме того, тебя
объявили дезертиром. Как ты появишься в Константинополе? Не знаю, получали ли
в последнее время письма от своих родных?
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 64 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| КРАСНАЯРЕКА 7 страница | | | КРАСНАЯРЕКА 9 страница |