КРАСНАЯРЕКА 13 страница

—Как странно, — заметил русский офицер, — что дети, оставив мячи, схватились
за пистолеты. Человек от рождения настроен воинственно.

—Объяснение этому я вижу в другом, — сказал Омиридис. — В далекие времена
дикие предки человека жили в пещерах в постоянном страхе смерти, им угрожала

опасность от зверей. Чтобы выжить, научились бороться за себя. Добившись господ­ства на земле, его первобытный инстинкт самозащиты от внешнего врага по идее должен был ослабнуть, но этого не произошло. Видимо, потому, что, во-первых, развитие стран не было одинаковым, во-вторых, отдельные хитрые люди использу­ют в своих интересах страх человека за свою безопасность. Ошибаемся, веря, что дети этого не понимают. Думаю, что даже в материнском чреве ребенок чувствует и разделяет ее беспокойство, следовательно, у него формируется инстинкт защиты, который затем превращается в инстинкт господства.

—Человек зверь и душа его неисповедима, - добавил Мильтос.

—Эти философские рассуждения нас заведут в дебри, давайте лучше поговорим
о насущном, — предложил гостям Омиридис. — Господин Павлидис, как вы добра­
лись сюда?

—Все обошлось хорошо. Приехал через Персию. Использовал все транспортные
средства: корабли, автомобили, верблюда, лошадей и собственные ноги. Мне при­
шлось пройти по вражеской территории.

—Кстати, хорошо, что напомнили, господин Павлидис, — сказал русский офицер,
- два раза наш командующий предлагал помочь госпоже Ифигении уехать с сыном
в Париж, но семья Омиридиса не отпускала ее

—Простите меня, господин лейтенант, но я сама отказывалась уехать, не могла
разлучиться со своей семьей, — объяснила Ифигения.

В этот момент Илиас, показывая пистолет Мильтосу, попросил его:

— Дядя, покажи, как он стреляет?

Все рассмеялись. И Мильтос стал учить малыша стрелять из пистолета. Русские офицеры вежливо попрощались и ушли. Омиридис, желая оставить Мильтоса и Ифигению наедине, предложил жене и свояченице:

— Сабиха, возьми детей в их комнату. А мы с моей женушкой пойдем в сад
поливать цветы и деревья. Ифигения, проведи господина Мильтоса в комнату Али,
пусть он отдохнет после утомительной дороги.

Все это время Ифигения сдерживала свои чувства, скрывая их от русских и ро­дителей Али, что причинило бы боль и задело бы их самолюбие. Оставшись наедине с Мильтосом, она бросилась в его объятия и разрыдалась.

Он крепко прижал ее к себе, молча стал гладить ее густые черные волосы. Обняв­шись, со слезами на глазах, они молча стояли пять минут. Затем Мильтос заботливо вытер ее глаза и спросил:

— Любовь моя, как ты попала сюда? Почему не отвечала на мои письма? Почему
не воспользовалась помощью русских уехать в Париж?

Не переставая плакать, Ифигения поведала свои испытания. В ее памяти вновь ожили ужасные сцены ареста в Константинополе, унизительного допроса и опасного путешествия в Эрзерум. Вспомнила свадьбу с Али и его трагическую смерть. Любовь, доброту и заботу, которой ее щедро окружила семья Омероглу (Омиридис). Все пережитое оставило глубокий след в ее душе.

Слезы и воспоминания облегчили ее боль.

Она посмотрела на своего любимого и со слезами на глазах призналась:

— Я не могла расстаться с семьей Омиридиса. Мы получили только одно твое
письмо.

Затем с улыбкой добавила:

— Не удивляйся, что твой сын назвал тебя «дядей», слово «отец» он произносит
очень красиво.

Тем временем Омиридис с женой и свояченицей, сидя в саду у колодца, обсуждали новости.

—Не знаю, что связывает нашу Ифигению с господином Павлидисом. Он писал
ей из Парижа и предлагал ей уехать туда, — сказал Омиридис.

—Мы, женщины, мой муженек, хитрее мужчин. Сейчас ясно, почему Али не спал
в одной комнате с Ифигенией...

—На что ты намекаешь, — прервал ее Харилаос (Халил).

—Харилаос, ты не заметил, как похож маленький Илиас на господина Мильтоса?
Те же глаза, то же лицо.

—Не может быть! — закричал Харилаос. - Теперь я понял, почему ребенок
родился таким крупным.

—А мы думали, что он недоношенный, — сказала Сабиха.

—За обедом мы должны выяснить все, — с явным беспокойством заявил Хари­
лаос.

За столом Омиридис вежливо спросил Мильтоса:

—Господин Павлидис, что вас связывает с Ифигенией? Мы просим вас сказать
правду, даю слово, что мы постараемся понять.

—С Ифигенией мы обручены с детства. Перед свадьбой, в 1914 году, она приехала
в Константинополь. Все остальное, думаю, вам рассказал ваш сын, который проявил
мужество и благородство, рискуя своей жизнью, он спас Ифигению. Вот вся прав­
да, — ответил Мильтос.

—Мы полюбили Ифигению, как свою дочь. Ни на миг она не предала нашего
сына, нашу семью и свою честь. Поскольку все так обернулось, вам, молодым при­
надлежит будущее, и вы вольны распоряжаться своей жизнью. Мы привыкли к ударам
судьбы, вытерпим и этот.

—Мы все вместе пройдем по жизни, — сказала Ифигения.

—Нет, дочь моя, будущее в Турции неясно. Вам нужно быстрее уехать из этого
ада, — со слезами на глазах выговорил Омиридис.

—Я говорю, чтобы слушали и вы, и Мильтос. То, что сделал для меня Али, да и
вы, нельзя вычеркнуть так просто. Мы всегда и везде будем вместе. Мне одинаково
дороги и Али, и Мильтос, — решительно заявила Ифигения.

—Ифигения права, господин Омиридис, мы должны все обдумать. Надеюсь, через
три месяца я вернусь из России, и все вместе, взяв с собой свои воспоминания,
невзгоды и боль, поедем в Париж. Когда наступят мирные дни в Анатолии, мы
подумаем, где жить.

Мильтос побыл в Эрзеруме два дня.

Гулял с детьми, рассказывал им мифы, играл в войну. Мальчики звали его «па­пой» и с интересом слушали истории о подвигах Геракла, Тесея, Одиссея и других героев древнегреческой мифологии. Слушая вопросы двухлетнего сына, он не мог удержаться от смеха:

— Что такое змеи, которых задушил Геракл?

—Что такое лев?

—Что такое чудовище! Что за чудовище Лернейская гидра?

—Как Тесей убил минотавра?

Ифигения гордилась сыном и молилась, чтобы не кончались эти дни любви и счастья.

* * *

Утром 23 мая 1917 года черные тучи покрывали небо над горами Понта.

Семья Омиридиса у входной двери провожала Мильтоса. Ифигения плакала. Маленький Илиас крепко вцепился в отцовские руки и не хотел его отпускать. Ди­митрис, держась за юбку Ифигении, шептал:

—Мама, не отпускай его...

—Перестаньте плакать, — отчитал их Мильтос, — через три месяца мы уедем все
вместе.

Илиас начал плакать громче. Ифигения склонилась, чтобы взять его у Мильтоса. Он шепнул ей в ухо:

— Ифигения, я люблю тебя! Скоро вернусь. Наша любовь победит! Меня бережет
твой талисман.

Русский автомобиль, в котором сидели Мильтос и два офицера, начал медленно удаляться. Мильтос с болью в сердце видел, как Илиас протягивал вслед ему руки и неутешно плакал.

Мог ли кто-нибудь предвидеть будущее?

Увидит ли он снова нежные, заплаканные зеленые глаза сына?!

Глава 5

СУДЬБОЙ ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОЕ...

Митрополит Трапезунда Хрисантос тепло принял Мильтоса, узнав, что он правая рука знаменитого Базиля Захарова, пославшего через Константина Константинидиса крупную сумму денег для военного оснащения греческих повстанцев в Понте. К тому же брат Мильтоса Фемис содействовал в Херсоне покупке и передаче вооружения партизанам, помогал беженцам, прибывающим в русские порты.

После прихода русских в Трапезунд в апреле 1916 года Хрисантос возглавлял всю область Понта.

Весть о том, что Мильтос посетит Россию, взбудоражила митрополита. Он попро­сил его встретиться с членами русского правительства, сообщить им о трагедии греков и побудить их продолжать военные действия на кавказском фронте:

— Передайте русским правителям, что в Понте сложились условия для торжества
христианства. Мы возлагаем на них большие надежды.

Мильтос попросил подробный отчет о положении греков в Западном Понте, поинтересовался судьбой родителей и Платона, заключенного в тюрьму в городе Котиор (Орду).

Митрополит поручил викарию принести документы и, перелистывая их, привел несколько примеров:

— Большинство выселений провели зимой. Ясно, что преследовали истребление
ссыльных, подвергая их холоду, голоду, бедствиям и насилию. До сих пор из Запад­
ного Понта выслано 65.000 человек, по нашим сведениям 31.000 из них умерли или
убиты. Инициаторы этих преступлений тебе известны: димарх Керасунда Топал Осман,
член центрального комитата Бахаэдин Сакир и каймакамис Самсунда Рафет-бей. Все
происходит по благословению греческого происхождения командира турецкими
войсками на Кавказе коварного и злобного генерала Вехиб-паши.

Месяц назад Фемис прислал золотые лиры, мы подкупили охранников тюрьмы и они выпустили Платона на свободу и вместе с ним ушли в лагерь наших повстанцев. Накануне рождества 1916 года мы помогли его жене со своими родителями уехать в Ано Амисо. К сожалению, 9 января 1917 года выслали жителей города. В отчете прочтешь о происшедших там страшных бесчинствах.

Мильтос прервал митрополита:

— Прошу вас, преосвященный, хватит, не могу больше слышать о преступлениях.
Хрисантос посмотрел на него с уважением и ответил:

— Сын мой, наши сердца превратились в камень. Ты должен прочитать этот
доклад, чтобы проинформировать правительства России, Англии, Франции и даже
Америки.

Мильтос удалился в отведенную ему комнату и углубился в чтение:

По свидетельству митрополита Германоса Каравангелиса, в Ано Амисо (Кадикой) 9 января 1917 года турки собрали жителей города в школе и в домах греческой знати. Турецкие жандармы отделили двух молодых женщин с младенцами и пятнадцати­летнюю дочь местного священника Теодору Цакалиду. Женщин изнасиловали. Но Теодора избежала насилия, ногтями расцарапав лица жандармов. Смелость девушки привела их в ярость: они разрезали ее на куски, достали из груди сердце и обмазали ее кровью измученных женщин. Женщины сошли с ума. При переходе реки они бросили с моста детей и прыгнули вслед за ними.

Далее митрополит Каравангелис сообщал: в Самсунде турки на глазах представи­телей власти и народа на городской площади повесили 73 молодых греков. По какой-то ошибке казнь состоялась до приезда каймакамиса Рафета и Бахаэдина Сакира и их жен.

Это было утром 21 сентября 1916 года.

Жена Бахаэдина потребовала повторить процесс, повесив мертвые тела, снятые с виселицы. Она, наслаждаясь зрелищем качающихся трупов, закричала:

— Гяуров ждет виселица. Пусть глубоко вонзится турецкая сабля в их сердца!

Мильтоса потрясли эти ужасные сцены. Не в силах дальше читать он отложил доклад и вышел в город. На берегу моря поднялся на высокие скалы рядом с кафед­ральным собором святого Георгия. Морские волны с силой обрушивались на скалы. Капли соленой воды били по его лицу. Он прошептал молитву:

— Господи, почему ты забыл своих детей? Зачем ты разделил нас по цвету, по
языку, по религии? К чему столько ненависти, столько крови?

Господи, пусть это море потопит Понт и Малую Азию, пусть проглотит христиан и мусульман. В первом потопе ты спас Ноя и его семью на горе Арарат, затем вместо того, чтобы взять их под свою защиту, ты бросил их в жертву диким восточным ордам... Господи, почему!?

Всю ночь Мильтос не сомкнул глаз. Читая душераздирающие сообщения, он осознал, что должен взять на себя высокую ответственность и помочь понтийскому эллинизму.

На другой день вместе с членами Совета Понта под руководством митрополита Хри­сантоса посетил русского верховного командующего генерала Владимира Ляхова.

Митрополит сообщил ему о положении в краях, находящихся под властью тур­ков:

— Мой генерал! Чести и жизни греков и будущему нашей общей христианской
веры угрожает смертельная опасность. Просим вас продолжать военные действия.
Турки потеряли Палестину, английские войска наступают на ближневосточном фронте.
В войну вступила Америка. Турция готова сдаться. Наши повстанцы в западном
Понте ожидают вас в Керасунде, Самсунде и Синопе. История благосклонна к Рос­
сии. Мы не должны упустить случая, который веками ждали греки и русские.

Русский генерал посмотрел на него с уважением:

—Преосвященный, я понимаю вас. И я возмущен бездействием России. К сожа­
лению, в моей стране происходят большие перемены. На наши рапорта Генеральный
штаб не отвечает. Меня это тревожит.

—Генерал, я еду в Петербург. Разрешите мне отплыть на русском корабле, -
попросил генерала Мильтос, — и посоветуйте, с кем мне встретиться.

—Вы можете сегодня же вечером отправиться на нашем военном корабле в
Новороссийск. Единственное лицо, которое стоит навестить, это главнокомандую­
щий Николай Николаевич.

* * *

Из Новороссийска на поезде Мильтос поехал в Петербург, где пробыл около месяца. Дни его были заняты до отказа: следил за работой предприятий, куда были вложены крупные капиталы английских и французских компаний, главным акцио­нером которых был Захаров. Старался встретиться с премьер-министром России и главнокомандующим Николаем Николаевичем. Несмотря на посредничество фран­цузского и английского послов, те не приняли его: первый избегал встреч, второй находился на западном фронте, где русские готовили большое контрнаступление против австро-немецких сил в Галиции.

Его принял только военно-морской министр. Встречу устроила бывшая подруга Мильтоса Аннушка, супруга влиятельного русского аристократа. К сожалению, министр ничего ему не обещал. Пока не выяснится положение на западном фронте России, не может быть и речи о понтийском фронте.

В конце июня Мильтос планировал посетить заводы и судоверфи в украинском Николаеве. Город находился недалеко от Херсона, где жил Фемис, и он решил про­вести два дня в семье брата. Пять лет братья не виделись, и их встреча на вокзале была трогательной. Фемис крепко обнял младшего брата и, как в детстве, поднял его высоко. Затем на своем автомобиле отвез Мильтоса в маленький дворец у городского парка.

Жена Фемиса, Василики, и дети, четырехлетняя Афродита и двухлетний Панай­отис, тепло встретили Мильтоса на лестничной площадке. Он вручил племянникам подарки, поиграл с ними. Василики ушла готовить ужин, оставив братьев одних. В ожидании ужина они обсуждали последние события.

—Ты недавно был в Понте, какое там положение? — спросил Фемис.

—Сущий ад для греков. Слышал, что я говорил Василики об Ифигении, о нашем
сыне, ее родителях и брате. Меня тревожит судьба наших родителей и Антигоны.
Думаю, что и там начнутся выселения греков.

—Ах, Мильтос, слушай меня внимательно и крепись. Семь дней назад, 23 июня,
турки выслали из Синопа 80 знатных семей, в их числе и нашу семью. Сегодня утром
пятеро парней, которым удалось на русском военном корабле добраться сюда, сооб­
щили, что 26 июня выслали и другие семьи из Синопа. Около 6.000 человек под
знойным летним солнцем в эти дни идут в караванах ссыльных. Мой совет, Мильтос,
срочно завершай свои дела в России и забери Ифигению и сына из Турции.

—А ты что думаешь делать? Не распродашь ли ты все и не переедешь ли во
Францию?

—Понимаю. Тебя волнуют события в России. Но, что бы ни произошло в Петер-

бурге, этим воспользуются украинцы и провозгласят свою независимость. Не думаю, что здесь нам угрожает опасность. Кроме того, я вложил крупные денежные суммы во французские, английские и греческие банки.

—Хорошо, что ты мне напомнил: четыре месяца назад Венизелос выгнал короля.
Греция вступит в войну и вместе с союзниками дойдет до Константинополя. Надеюсь,
сейчас-то пошлют офицеров в Понт для организации партизанского движения.

—Дай бог! Верю, что нетленный девиз «Свобода или смерть!» теперь более под­
ходит к сегодняшнему положению эллинизма.

* * *

После недолгого отдыха Мильтос уехал 3 июля 1917 года в Николаев.

Финансовое состояние предприятий не обнадеживало. В срочной телеграмме Захарову он сообщил: «Петербург по существу не контролирует Украину. Кругом мятеж и анархия. Из-за столкновений националистов и коммунистов судоверфи и предприятия работают в неполную мощь. Наши интересы под угрозой. Жду указа­ний».

Получив телеграмму, Захаров заскрежетал зубами и поднял на ноги всех своих акционеров. 60 английских аристократов, 8 членов парламента, 6 епископов, 4 прин­ца и 3 министра держали свои вклады в компаниях Захарова. Столько же было французских акционеров. Они давили на свои правительства, чтобы заставить рус­ское правительство принять меры, в противном случае угрожали конфискацией русских капиталов в западных банках. О предпринимаемых мерах Захаров проин­формировал Мильтоса и поручил ему вновь посетить Петербург и Царицын, где находились крупнейшие заводы.

27 июля Мильтос приехал в Петербург. Спустя месяц положение в городе ухудши­лось. Поражение русской армии в Галиции, возвращение Ленина вызвали развал в обществе и в армии. В российской столице царили беспорядок и террор. Полиция по­теряла всякий контроль над событиями. Забастовки рабочих парализовали заводы.

В течение месяца с помощью посольств Англии и Франции Мильтос искал пути решения проблем и защиты интересов Захарова и его западных партнеров. Он встре­тил большие преграды со стороны отца Аннушки, Никиты Петрова, промышленни­ка, советника министра и сотрудника Путилова. Он смертельно ненавидел Захарова и западные военные компании, основных антагонистов Путиловского завода. Пет­ров ненавидел и Мильтоса, который в 1908 году встречался с его дочерью Аннушкой. Он очень рассчитывал на этот брак, чтобы проникнуть в компании Захарова.

Мильтос тщетно пытался убедить министра, что национализация смешанных предприятий вызовет международное противодействие. Министр, как и сам Керен­ский напоминали напуганных и неспособных людей, попавших под влияние фана­тиков.

Мильтос постоянно держал Захарова в курсе дел. 3 сентября 1917 года он уехал в Царицын, где его ждала более серьезная работа.

В городе Мильтоса ожидал сюрприз. Утром 6 сентября, посетив кабинет дирек­тора крупнейшего военно-промышленного комплекса России, встретил там господи­на Петрова. Тот холодно представил его ответственным работникам заводов и над­менно обратился к Мильтосу:

—Мы слушаем тебя, товарищ. Что вы хотите здесь посмотреть?

—Господин Петров, мы встретились в Петербурге, и думаю, что вы хорошо знаете
причину моего присутствия здесь, — ответил Мильтос.

Петров иронически улыбнулся:

— Знаю, но и вы, господин Павлидис, знаете мое мнение, впредь нашими заводами
будут руководить рабочие советы. Они выслушают вас и решат.

Мильтос кинул быстрый взгляд на окружающих и заявил:

— Господа, эти заводы, которыми вы гордитесь, из некогда маленьких мастерских
превратились в крупные промышленные объекты благодаря капиталам Захарова и
западных фирм и современной технологии. Вы не можете расторгнуть существующие
межгосударственные договора.

Один из присутствующих выскочил с места и воскликнул:

— Договор подписало царское правительство. Вот и требуйте у него возмещения
убытков.

Все рассмеялись, а кто-то закричал:

— Вся власть Советам!
Остальные подхватили этот лозунг.
Мильтос сдержанно стал доказывать:

— Поверьте мне, мы любим русский народ, но вы понимаете, что нельзя менять
незаконно международные договора. Вам предъявят экономические санкции, а это
нанесет ущерб России. Думаю, трезво обсудив все, мы сможем найти правильное
решение.

Петров, забыв свое аристократическое происхождение и манеры, пренебрежитель­но заявил:

— Господин Павлидис, нас не пугают ответные меры англичан и французов.
Большевистское движение, как снежная лавина, скоро уничтожит капиталистов всего
мира.

Мильтос серьезно посмотрел на него и предупредил:

— Требую выдать мне подробную информацию о деятельности заводов. Я состав­
лю отчет, а остальное пусть решат ответственные правительства.

В течение месяца Мильтос безрезультатно старался собрать материалы. И когда он приходил на производственные участки, рабочие в кепках и с красными повяз­ками кричали:

— Смерть капиталистам!

* Не *

Вечером 5 октября Мильтос ужинал в ресторане на берегу Волги. Небо было звездное, мощная река тихо несла свои воды.

В ресторан вошли двое уполномоченных с красными повязками на рукавах в со­провождении четырех большевиков и арестовали Мильтоса и двоих мужчин, ужинав­ших за соседним столом. Мильтос потребовал сообщить ему причину своего ареста.

—Вам все объяснят на месте, — ответил один из полицейских.

—В демократических странах основание ареста сообщают сразу.

Ярости Мильтоса не было предела, когда вместо полицейского участка, он очу­тился в огромном помещении, где валялись старые пушки и находились около двух-

сот арестованных. Его внимание привлек голубоглазый монах богатырского телос­ложения. На греческом языке он проклинал большевиков.

Мильтос подошел к монаху и поинтересовался, за что его арестовали.

— Зовут меня Григорис Сидирургопулос из Понта, служитель монастыря святого
Георгия Перистерота, — представился монах. - Побывал в Батуми, Сухуми, Мари­
уполе. Услышал, что в Царицыне работают греки, механики и рабочие, приехал
собрать пожертвования. Эти безбожники-большевики поймали меня и обвиняют в
шпионаже. Но причина в другом, им не понравилось, что я обзывал их грешниками,
безбожниками, сатаной.

Через два дня незаконной задержки Мильтоса вызвали на допрос. В кабинете следователя сидели двое парней с красными повязками на рукавах.

—Мильтос Павлидис, 27 лет, проживаешь в Париже. Верно? — спросил офицер.

—Верно, — подтвердил Мильтос.

—С какой целью ты приехал в Россию?

—Прибыл в качестве представителя компаний, создавших здесь смешанные
предприятия. Мои документы подтверждают это.

—Это предлог. Какова настоящая причина?

—Никакой другой причины нет.

Офицер, посмотрев на присутствующих, сердито заявил:

—Господин Павлидис, тебя в Россию послали капиталисты, чтобы поднять реак­
ционные элементы против народной революции. Ты встречался с русскими реакци­
онными и контрреволюционными элементами. Но мы не спим, мы бдительны, мы по
одному уничтожим капиталистических агентов.

—Я не понимаю, господин полицейский. Кого вы представляете — закон и офи­
циальное правительство Керенского или большевиков? Требую сообщить о моем
аресте французскому послу и выделить мне адвоката.

—Мы представляем русский народ, и его воля для нас закон. Допрос секретный.
Ты обвиняешься в шпионаже во вред России и в подстрекательстве к мятежу. В своих
телеграммах ты поносил нашу родину. В твоем номере в гостинице мы нашли ма­
териалы о наших заводах. Мы задержали твое письмо, адресованное в Эрзерум.
Налицо все твои цели в нашей стране.

Мильтос напрасно пытался объяснить, жаловаться. Козни Петрова и его товари­щей были хорошо подготовлены.

В конце октября, до большевистской революции, Мильтоса поместили в цари­цынскую тюрьму. Там уже отбывал наказание монах Сидирургопулос.

* * *

Последовавшие месяцы оставили глубокий след на семьях Павлидисов, Никола­идисов, Омиридисов и всего понтийского эллинизма.

Греция вступила в войну на стороне Англии и Франции. Немецкий Кайзер Виль­гельм посетил Константинополь и при содействии генерала Лимана фон Сандерса встретился с султаном Мехметом V, поощрил Энвер-пашу и Талаат-бея ускорить массовое убийство понтийских и малоазиатских греков.

В русской армии на Кавказе вспыхивали мятежи, восставшие захватывали офи­церов и совершали бесчинства среди невооруженного населения. В Эрзеруме дей-

ствовали многочисленные банды грабителей. Как-то Ифигению пригласили в каби­нет русского лейтенанта. Офицер радушно встретил ее и предупредил об опасностях, которым подвергается ее семья, и предложил свою защиту. Не успела Ифигения поблагодарить его за заботу, как лейтенант, преследуя иные цели, попытался поце­ловать ее. Молодая женщина не растерялась, схватила с письменного стола чер-нильцу и опустошила ее содержимое на лицо наглого офицера:

— У вас нет ни стыда, ни совести!

Дома, закрывшись в своей комнате, она вновь обвиняла себя в том, что в июне 1914 года пренебрегла советами Мильтоса и Захарова и пустилась в роковую поездку в Константинополь.

Мильтос, заточенный в московской тюрьме, упрекал себя за то, что в мае 1917 года, найдя Ифигению и своего сына, не послал к черту предприятия Захарова и не забрал их в Париж.

Лишь двухлетний Илиас беспечно играл, а по вечерам счастливый спал рядом с самой красивой матерью в мире. Ифигения гордилась сыном, но тревожилась о его будущем. Нежно гладила его по голове, а он крепко спал, чувствуя заботливую руку любящей матери.

Мильтос и Ифигения, не обвиняйте себя. Вы ни в чем не виноваты. Человеческая судьба всесильна и не поддается контролю.

* * *

1 января 1918 года после окончания службы христиане печально вышли из цер­квей Эрзерума и разошлись по домам. Шли слухи, что советские заключили с нем­цами договор о прекращении войны, согласно которому Карс, Ардаган и Батуми, с 1878 года принадлежавшие России, возвращались Турции.

Сотни русских солдат покидали воинские части и уезжали в Россию, по пути предаваясь всякого рода беззаконию. Утром 31 января 1918 года жителей Эрзерума разбудили топот и ржанье лошадей. Последняя небольшая группа русских солдат и офицеров покинула город, отпустив на волю животных и оставив военные склады на милость грабителей. Жители Эрзерума кинулись в склады и растащили оружие, боеприпасы и продукты.

Харилаос Омиридис предпочел лошадей. Взяв за уздечку красную и белую, при­вязал их и торопливо вошел в дом. Услышав его шаги, домашние проснулись.

—Произошло то, чего мы боялись, — тревожно сообщил он. — Русские уехали.
Соберите вещи: два ковра, одеяла, одежду и еду. Захватите золотые лиры. Отправ­
ляемся через четверть часа. Пока турки не закрыли дорогу, нам надо успеть добрать­
ся в Трапезунд.

—А вы уверены, что турки не вошли в Трапезунд, — спросила Ифигения.

—У нас другого выбора нет. На западе и юге турки и курды. На востоке непод­
ступные горы и угроза со стороны турецких повстанцев и русских дезертиров. Мы
направимся на север, и бог нам в помощь!

Через час колонна из 120 греков и армян вышла на снежную дорогу, ведущую в город Байбурт. От холода плакали маленькие дети. Плакали и взрослые: они оставля­ли родные места, могилы предков. Последние греки покидали Эрзерум, пограничный город румов. Впредь только его название будет напоминать о тех, кто его основал.

После 25 километров пути несчастные политэмигранты решили заночевать на левом берегу Пози Дере. Там оплакали и похоронили свои первые жертвы. В пути от холода замерзли старуха и два грудных ребенка.

Женщины и дети устроились на ночлег, а мужчины с винтовками, похищенными из русских складов, установили дежурство часовых. Небо было звездное, и темпе­ратура воздуха достигала 32 градусов мороза.

Никто не успел уснуть. Дикие голоса нарушили ночную тишину:

— Илери гиаур! Теслим! (Неверные, сдавайтесь!)

Турецкие четы кричали и стреляли. Последовал двухчасовой жестокий бой. Четы не ожидали такого сопротивления и отступили. Из греков в бою погибли двое.

Мужчины собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Дорога в Трапезунд была долгой. Впереди их ждали снежные горы, на востоке их подстерегали отряды четов. Ночью пустились в обратный путь в Эрзерум.

* * *

20 февраля 1918 года новая группа политэмигрантов, христиан Эрзерума, напра­вилась к востоку, в Карс.

Это была дорога белой смерти. Снег, холод, голод, болезни, нападения турков и курдов, изредка русских беглецов и армянских разбойников преследовали беженцы.

От невзгод, которым подвергались «спутники смерти», день за днем колонна редела, и, наконец, поддалась панике со словами: «спасайся, кто может». Следуя этому девизу, все разбрелись, кто куда смог и насколько им это позволяли их вы­держка и находчивость.

Семья Омиридиса двадцать дней шла по недоступным горам Карасу Арас и Кар-кабазари и остановилась в 110 километрах от русских границ. Анна (Айше), жена Омиридиса, не выдержала суровых испытаний. После смерти единственного сына в 1915 году сердце ее ослабло. Дорога оказалась ей не по силам. Перед смертью она, попрощавшись со всеми, позвала к себе мужа:

— Харилаос, спасибо тебе за все годы счастья, которые ты мне подарил. Моя пос­
ледняя просьба, похорони меня на греческом кладбище в России и, если когда-либо
вернешься в Эрзерум, перевези мои кости и захорони рядом с могилой нашего сына.

Похоронили ее на греческом кладбище в селе Кара-Уркан. Погостив несколько дней в греческой семье, они вновь пустились в путь.

Турецкие войска, перейдя границы, занимали территории, которые по Брест-Литовскому договору переходили к Турции.

Новая волна греческих беженцев потянулась из района Карса к северу. Скитания семьи Омиридиса продолжались. Она шла в Карс. Жители греческих сел встречали их тепло и оказывали всевозможную помощь. Но спустя некоторое время сами покидали свои села. Сообщения свидетельствовали, что турки уничтожали все гре­ческое: живое или неодушевленное.

Дата добавления: 2015-09-05