|
Читайте также: |
что эта вражда ведет свое происхождение с детства или даже наблюдается с
самого их рождения. Но, с другой стороны, есть много взрослых, относящихся
с нежностью к своим братьям и сестрам, в детстве находившихся с ними в
открытой постоянной вражде. Старший ребенок относился нехорошо к младшему,
дразнил его, колотил, отнимал у него игрушки; младший питал бессильную
злобу к старшему, завидовал ему и боялся, и его первые проблески
стремления к свободе и правосознанию обращались против угнетателя66.
Родители говорят, что дети не переносят друг друга, и пожимают плечами,
когда их спрашивают о причине этого. Нетрудно установить, однако, что и
характер "хорошего ребенка" несколько иной, чем тот, который мы находим у
взрослого человека. Ребенок абсолютно эгоистичен, он интенсивно испытывает
свои потребности и неудержимо стремится к их удовлетворению, особенно же
против своих соперников, других детей и главным образом против своих
братьев и сестер. Мы не называем, однако, поэтому ребенка "злым", мы
называем его "дурным", он не ответственен за свои дурные поступки ни перед
нашим суждением, ни перед законом. И вполне справедливо: мы имеем
основание надеяться, что еще в период детства в маленьком эгоисте
проснутся альтруистические наклонности и мораль, и, выражаясь словами
Мейнерти, вторичное "я" наложит свой отпечаток на первичное и подавит его.
Правда, моральное чувство пробуждается не одновременно по всей линии, и
продолжительность аморального детского периода у отдельных индивидуумов
чрезвычайно различна. Психоаналитические исследования показали мне, что
преждевременное установление морального реактивного образования (до
трехлетнего возраста) - то есть если ребенок слишком рано становится
"хорошим" - должно учитываться как момент, предрасполагающий к
возникновению в позднейшей жизни невроза. Там, где отсутствует развитие
этой моральности, там мы говорим о "дегенерации"; тут перед нами,
очевидно, задержка развития. Но и там, где первичный характер устранен
позднейшим развитием, он может благодаря заболеванию истерией снова
частично проявиться наружу. Сходство так называемого истерического
характера с характером "дурного" ребенка бросается сразу в глаза. Невроз
же навязчивости соответствует, наоборот, прорыву сверхморальности, которая
была наложена, как усиленно отягчающий момент, на всегда живой первичный
характер.
Таким образом, многие, которые любят в данное время своих братьев и сестер
и для которых утрата их была бы очень тяжела, бессознательно носят в себе
издавна злые желания, которые способны проявляться в сновидениях.
Чрезвычайно интересно наблюдать за отношением маленьких детей до трех лет
и даже меньше к их младшим братьям и сестрам. Ребенок до появления на свет
последних был в семействе единственным;
теперь же ему говорят, что аист принес ему братца или сестрицу. Ребенок
смотрит на пришельца и говорит категорическим тоном: "Пусть аист унесет
его обратно". Трехлетний Ганс, фобия которого послужила объектом для
анализа в вышеупомянутой работе, крикнул в лихорадочном состоянии
незадолго до рождения своей сестры: "Мне не нужно никакой сестрицы".
Заболев через полтора года неврозом, он признается в желания, чтобы мать
уронила малютку в ванну и чтобы она умерла. При всем том Ганс чрезвычайно
добрый и ласковый ребенок; через несколько лет он искренне привязался к
сестре и относился к ней покровительственно.
Я готов вполне серьезно утверждать, что ребенок сознательно учитывает,
какой ущерб могут принести ему новорожденный брат или сестра. От одной
родственницы, находящейся сейчас в тесной дружбе со своей младшей сестрой,
я знаю, что она в ответ на сообщение о ее рождении сказала: "А мою красную
шапочку я все-таки ей не отдам". Если ребенок начинает сознавать этот
ущерб лишь впоследствии, то и враждебные его чувства проявляются только
тогда. Я знаю один случай, когда трехлетняя девочка пыталась задушить
своего маленького брата в колыбельке, потому что его дальнейшее
присутствие не сулило ей ничего хорошего. Дети в этом возрасте
обнаруживают чрезвычайную, иногда даже преувеличенную склонность к
ревности. Приведем еще один пример: новорожденный действительно умирает;
на долю старшего ребенка снова выпадают все ласки родителей; но вот аист
снова приносит нового братца или сестрицу. Разве не естественно, что у
ребенка является желание, чтобы нового соперника постигла та же участь,
что и первого, и чтобы ему снова было так же хорошо, как в тот промежуток
между смертью первого и рождением второго? Разумеется, это отношение
ребенка к младшим братьям и сестрам при нормальных условиях является
просто функцией разницы в возрасте. При более значительном промежутке в
старшей девочке могут проснуться, наоборот, материнские инстинкты к
беспомощному новорожденному.
Враждебное чувство по отношению к братьям и сестрам в детском возрасте
встречается значительно чаще, чем это доступно притупленной
наблюдательности взрослого. С тех пор было сделано много наблюдений,
касающихся первоначального враждебного отношения детей к братьям и сестрам
и к одному из родителей; наблюдения эти описаны в психоаналитической
литературе. Особенно верно и беспристрастно изображена эта типичная
детская установка поэтом Спиттелером из времен его раннего детства:
"Впрочем, там был еще другом Адольф. Это было маленькое существо, о
котором говорили, что это мой брат, но я никак не мог понять, зачем он
нужен; еще меньше я мог понять, ради чего с ним церемонятся, как со мной.
Я удовольствовался собой для своих потребностей, зачем же мае еще нужен
был брат? Он был не просто бесполезен, порой он даже мешал мне. Когда я
сидел на руках у бабушки, он тоже хотел сидеть у нее на руках, когда я
катался в детской коляске, он сидел напротив и занимал половину места,
толкая меня ногами".
Над своими собственными детьми, появлявшимися на свет вскоре один после
другого, я упустил случай сделать такого рода наблюдения; я спешу
наверстать их теперь над моим маленьким племянником, едино-. властие
которого нарушилось через пятнадцать месяцев появлением юной соперницы;
хотя я и слышу, что мальчик относится по-рыцарски к своей сестренке,
целует ей руку и гладит ее, я замечаю, что он, не достигнув еще двух лет,
пользуется своим даром речи для того, чтобы критиковать соперницу,
совершенно, на его взгляд, излишнюю. Как только разговор заходит о ней, он
тотчас же вмешивается и говорит недовольным тоном: "Она такая маленькая,
такая маленькая". В последнее время, когда девочка, прекрасно развившись,
перестала уже заслуживать этот пренебрежительный возглас, мальчик
обосновывает свое желание отклонить внимание взрослых от сестры другим
путем. При каждом удобном и неудобном случае он говорит: "У нее нет
зубов". Такие случаи смерти, пережитые в детском возрасте, иногда
забываются в семье, однако психоаналитическое исследование показывает, что
они имеют огромное значение для возникающего впоследствии невроза. Старшая
девочка другой моей сестры, будучи шестилетним ребенком, несколько раз
приставала к своим теткам с вопросом: "Неправда ли, Люси еще ничего не
понимает?" Люси была моложе ее на два с половиной года.
Сновидения о смерти брата или сестры, соответствующие такому повышенному
враждебному чувству, я наблюдал у всех своих пациенток. Мне пришлось
встретиться с одним только исключением, которое, однако, при анализе легко
оказалось подтверждением общего правила. Когда я однажды во время сеанса
сообщил ей о наличности у каждого человека таких сновидений (на мой
взгляд, это имело связь с очередным симптомом, который мы разбирали), она
ответила к моему удивлению, что ей ничего подобного никогда не снилось. Ей
пришло на память, однако, другое сновидение, которое не имело как будто
ничего общего с первым сновидением; она видела его в первый раз в возрасте
четырех лет, когда она была самым младшим ребенком в семье; с тех пор
сновидение это неоднократно повторялось. ^Множество детей, все ее братья,
сестры, кузины, и кузены играют на лугу. Вдруг за спинами у них
оказываются крылья, они улетают. и исчезают. Такими словами выразил
трехлетний Ганс уничтожающую критику своей сестры. Он предполагает, что
она не умеет говорить потому, что у нее нет зубов. О значении этого
сновидения она не имела ни малейшего понятия. Нетрудно, однако, увидеть в
нем сновидение о смерти ее братьев и сестер в его первоначальной форме,
мало искаженной цензурой. Я решаюсь предложить следующий анализ этого
сновидения. После смерти одного из ее кузенов - дети двух братьев выросли
в этом случае вместе, как родные братья и сестры - моя в то время
четырехлетняя пациентка спросила одну свою взрослую родственницу: "Что
становится с детьми, когда они умирают?" В ответ она услышала: "У них
вырастают крылья, и они становятся ангелами". В сновидении у всех братьев
и сестер вырастают крылья, как у ангелов, и - что самое главное - они
улетают. Наша маленькая "делательница ангелов" остается одна из всех
детей. То, что дети играют на лугу, с которого потом улетают, указывает с
полной очевидностью на бабочек, как будто ребенок руководствовался той же
ассоциацией, которая побудила древних снабдить Психею крыльями бабочки.
Быть может, меня спросят: хотя враждебные импульсы детей по отношению к их
братьям и сестрам действительно имеют место, но каким образом детская душа
становится вдруг настолько дурной, что желает своим соперникам или более
сильным сверстникам смерти? Как будто все проступки и вся несправедливость
могут искупаться только смертью? Кто так говорит, тот не знает, очевидно,
что представление ребенка о смерти имеет весь-ма мало общего с нашим
понятием о ней. Ребенку незнакомы ужасы тления, могильного холода,
бесконечного "ничто" и всего того, что связывается со словом "смерть" в
представлении взрослого и что имеется налицо во всех мифах о потустороннем
мире. Страх смерти чужд ему, поэтому-то он и играет с этим страшным словом
и грозит другому ребенку: "Если ты еще раз это сделаешь, то умрешь, как
умер Франц". Бедная мать дрожит от страха, она не может, наверное, забыть
того, что большая часть людей не доживает до зрелого возраста. Даже
восьмилетний ребенок, возвратясь из какого-нибудь
естественно-исторического музея, может сказать своей матери: "Мама, я тебя
очень люблю. Когда ты умрешь, я из тебя сделаю чучело и поставлю здесь в
комнате, чтобы тебя видеть всегда". Настолько мало детское представление о
смерти похоже на наше. От одного очень способного десятилетнего мальчика я
вскоре после смерти отца его услышал, к своему удивлению, следующую фразу:
"То, что папа умер, я понимаю, но почему он не приходит домой ужинать,
этого я никак понять не могу". Дальнейший материал, относящийся к этой
теме, содержится в редактируемом д-ром ф. Гуг-Гелльмут отделе Kinderseele
в "Imago" Zeitschrift fiir Anwendung der Psychoanalyse auf die
Geisteswissen-schaften, Bd. I - V, 1912 - 1918.
"Умереть" - значит для ребенка, который вообще избавлен от вида
предсмертных страданий, то же самое, что "уйти", не мешать больше
оставшимся в живых67. Он не различает, каким способом осуществляется это
отсутствие, - отъездом или смертью. Наблюдение одного психоаналитически
образованного отца также подчеркивает момент, когда его четырехлетняя
высокоразвитая дочурка узнает разницу между "отсутствием" и "смертью".
Ребенок питался неохотно и чувствовал, что одна из служанок пансиона
недружелюбно к нему относится. "Пусть Жозефина умрет", - сказала она отцу.
- "Почему же она должна умереть? - спросил отец укоряюще. - Разве
недостаточно, если она уберется прочь? - "Нет, - ответил ребенок, - тогда
она придет опять". - Для неограниченного себялюбия (нарциссизм) ребенка
каждое нарушение является crimen laesae majestatis, и, подобно
драконовским законам, чувство ребенка определяет за все такие проступки
лишь одно и то же постоянное наказание. Когда у ребенка отнимают няньку и
увольняют ее и когда короткое время спустя умирает его мать, то в его
воспоминании оба события находятся друг подле друга. То, что ребенок не
испытывает особой тоски по отсутствующим, знакомо каждой матери:
возвращаясь после продолжительного путешествия домой, она часто с
прискорбием слышит: "Дети ни разу не осведомились о маме". Когда она
действительно переселяется в "лучший из миров, откуда нет возврата", дети
вначале, по-видимому, ее совершенно забывают и лишь впоследствии начинают
вспоминать о покойнице.
Если у ребенка имеются, таким образом, мотивы желать отсутствия другого
ребенка, то ничто не препятствует ему облекать это желание в форму желания
смерти: психическая реакция на такие сновидения о смерти показывает, что,
несмотря на все различие, по существу, желание ребенка все же сходно с тем
же желанием взрослого.
Но если желание ребенка, чтобы умерли его братья и сестры, можно объяснить
его эгоизмом, благодаря которому он смотрит на своих братьев и сестер как
на соперников, то каким образом объяснить желание смерти родителей,
которые являются для ребенка источником любви и исполнителями его капризов
и потребностей и долговечности которых он должен был бы желать именно по
эгоистическим мотивам?
Разрешению этой трудной задачи помогает то обстоятельство, что сновидения
о смерти родителей в огромном большинстве случаев касаются родителя одного
пола со спящим, то есть мужчине в большинстве случаев снится смерть отца,
а женщине - смерть матери. Я не могу утверждать, что это непререкаемый
закон, но подавляющее большинство примеров здесь настолько убедительно,
что они требуют объяснения каким-либо моментом общего значения. Дело
обстоит - грубо говоря, так, как будто мальчики видят в отце, а девочки -
в матери соперников своей любви, устранение которых может быть им только
выгодно.
Прежде чем отвергнуть это утверждение как совершенно невероятное,
необходимо подвергнуть анализу отношения родителей и детей. Необходимо
отделить то, что требует от такого отношения культурный момент почитания
родителей, от того, что показывает нам повседневное наблюдение. В
отношениях между родителями и детьми имеется немало поводов к враждебному
чувству; имеется немало условий и для возникновения желаний, не
отвечающих, однако, требованиям цензуры. Остановимся сперва на отношениях
между отцом и сыном. На мой взгляд, святыня, окружающая десять заповедей,
притупляет наше сознание в понимании действительного положения дела. Мы не
решаемся признаться самим себе, что большая часть человечества преступает
четвертую заповедь. Как в высших, так и в низших слоях человеческого
общества почитание родителей отступает на задний план перед другими
интересами. Туманные сведения, дошедшие до нас из мифологии, и сказания о
первобытном состоянии человеческого общества дают довольно безотрадное
представление о власти отца и о бессердечии, с которым он ею пользовался.
Хронос пожирает своих детей, как боров пожирает помет свиньи, а Зевс
оскопляет своего отца и становится на его место. По крайней мере, в
некоторых мифологических изображениях. По другим мифам только Хронос
оскопляет своего отца Урана. О мифологическом значении этого мотива см. у
Отто Ранка: "Der Mythus von der Geburt der Helden, 5, Heft der Schriften
zur
angew. Seelenkunde, 1909", und "Das Inzestmotiv in Dichtung und
Sage", 1912. Чем полновластнее отец в древней семье, тем больше оснований
у сына как у признанногоего наследника занимать враждебную позицию, тем
сильнее его нетерпение достичь власти через посредство смерти отца. Даже в
нашей буржуазной семье отец, стесняя самоопределение сына, сам
способствует развитию естественного зародыша вражды, скрывающегося в их
отношениях. Врач зачастую имеет случай наблюдать, что скорбь о потере отца
не может подавить у сына радости по поводу обретенной наконец им свободы.
Остаток сохранившейся и в нашей семье potestas patris familias68 каждый
отец судорожно старается сохранить за собою;
это хорошо знакомо всем поэтам, которые выдвигают на первый план своих
произведений вековую борьбу отца и сына. Поводы к конфликту между матерью
и дочерью возникают, когда дочь подрастает и встречает в матери противницу
своей сексуальной свободы, зрелость же дочери напоминает матери о том, что
настало время отказаться от собственной половой жизни.
Все это очевидно и ясно, но все это еще не дает нам возможности разъяснить
сновидение о смерти родителей, испытываемое часто людьми, для которых
почитание родителей неприкосновенно и свято. Предыдущее изложение
указывает нам на то, что это желание смерти родителей должно относиться к
раннему детству.
С неопровержимостью, исключающей какие бы то ни было сомнения,
подтверждается это предположение относительно психоневротиков при
совершаемом у них анализе. Последний показывает, что сексуальные желания
ребенка проявляются очень часто - поскольку они, конечно, в этом
зачаточном состоянии имеют право носить название сексуальных - и что
первая склонность девушки направляется на отца, а первая склонность
мальчика - на мать. Отец, таким образом, становится для сына, а мать для
дочери соперниками, а как мало нужно для того, чтобы у ребенка это
ощущение вылилось в желание смерти, мы уже видели относительно аналогичных
желаний по отношению к братьям и сестрам. Выбор сексуального объекта
находит свое выражение обычно уже по отношению к родителям; естественное
предрасположение устраивает так, что отец балует дочь, а мать сыновей, в
то время как оба они там, где влияние их пола не омрачает чистоты их
суждения, с одинаковой строгостью относятся к воспитанию детей. Ребенок
замечает предпочтение и восстает против того из родителей, который
противится такому баловству. Найти любовь у взрослых является для него не
только удовлетворением особой потребности, но означает и то, что его воля
получает удовлетворение и во всех других отношениях. Таким образом ребенок
следует собственному сексуальному влечению и обновляет одновременно
исходящее от родителей побуждение, если его выбор между родителями
совпадает с выбором этих последних.
Признаки таких склонностей у детей в большинстве случаев не замечаются,
между тем как некоторые из них обнаруживаются уже в самом раннем детстве.
Восьмилетняя девочка одних моих знакомых пользуется случаем, когда мать
выходит в кухню из-за стола, и провозглашает себя ее преемницей: "Теперь я
буду мамой! Карл, хочешь еще зелени? Возьми, пожалуйста!" - и так далее
Одна способная, очень живая девочка восьми лет, обнаружившая особенно ярко
признаки этой черты детской психологии, говорит даже прямо: "Пусть мамочка
умрет, папочка женится на мне, я буду его женой". В детской жизни желание
это отнюдь не исключает того, что ребенок нежно любит свою мать. Если
маленький мальчик может спать с матерью, как только отец уезжает, а после
его возвращения должен вернуться в детскую к няньке, которая нравится ему
гораздо меньше, то у него очень легко может возникнуть желание, чтобы отец
постоянно находился в отсутствии и чтобы он сам сохранил бы свое место у
дорогой, милой мамы;
одним из средств для достижения этого желания является, очевидно, то,
чтобы отец умер, потому что ребенок знает: "мертвых", как например
дедушки, никогда нет, они никогда не приходят69.
Если такие наблюдения над маленькими детьми и приводят нас к
вышеупомянутым заключениям, то все же они не дают еще полной уверенности,
которая вселяется во врача при психоанализах взрослых невротиков.
Сообщение соответствующих сновидений совершается здесь с такими
подробностями, что раскрытие в них определенных желаний не может вызвать
никаких сомнений. Однажды я застаю одну свою пациентку с заплаканным
лицом. Она говорит: "Я не хочу больше видеть своих родственников, я должна
вселять в них один только ужас". Она начинает рассказывать мне о том, что
вспомнила сновидение, значения которого она, конечно, не понимает. Она
видела его в возрасте четырех лет. Ей снилось: По крыше прогуливается
какое-то животное, рысь (Luchs) или лиса (Fuchs), потом что-то падает или
она сама падает. А потом вдруг из дому выносят мертвую мать, что вызывает
у нее горючие слезы. Я разъяснил ей, что сновидение это должно означать
детское желание видеть мать мертвой и что она благодаря именно этому
сновидению и думает, что должна вселять в родных только ужас. В ответ на
мои слова она тотчас же сообщает материал для сновидения. "Luchsaug"
(пройдоха) - ругательство, которое она однажды в детстве услыхала от
какого-то уличного мальчишки; когда ей было три года, на мать с крыши
обрушился кирпич и сильно поранил ей голову.
Я имел однажды случай в течение продолжительного времени наблюдать за
одной молоденькой девушкой, претерпевшей целый ряд психических состояний.
В припадках крайнего возбуждения и спутанности, с которых началась ее
болезнь, пациентка обнаружила отвращение к своей матери, била ее и ругала,
как только та приближалась к постели, между тем как к своей старшей сестре
она питала нежное чувство и во всем ее слушалась. Вслед за этими
припадками у нее появилось довольно ясное состояние ума, но
продолжительная ала-тия и бессонница; в этой фазе я начал ее лечение и
подверг анализу ее сновидения. Больная часть их трактовала в более или
менее скрытой форме о смерти матери: она то присутствовала на похоронах
какой-то пожилой дамы, то видела себя и свою сестру в трауре;
относительно значения ее сновидений не могло быть, конечно, никаких
сомнений. При последовавшем улучшении появились истерические фобии;
наиболее мучительной из них была боязнь, что с матерью что-то случилось.
Где бы она ни была, она спешила домой, чтобы убедиться, что ее мать жива.
Случай этот в связи с другими моими наблюдениями чрезвычайно поучителен;
он показывает различные способы реагирования психического аппарата на одно
и то же возбуждающее представление. В состоянии возбуждения и спутанности,
которое я понимаю как подавление второй психической инстанции со стороны
первой, находящейся обычно в подавленном состоянии, бессознательная
враждебность по отношению к матери проявилась в моторных действиях; когда
затем наступило первое успокоение, смятение было подавлено и было
восстановлено господство цензуры, тогда этой враждебности осталась
единственно доступной сфера сновидения, чтобы там осуществилось желание о
смерти матери; когда выздоровление подвинулось еще дальше, оно в качестве
истерической про-тивореакции создало преувеличенную заботу о матери. В
этом смысле вполне понятно и то, почему истерические девушки преувеличенно
пылко любят своих матерей.
В другой раз я имел случай проникнуть в бессознательную душевную жизнь
одного молодого человека, который страдал навязчивым неврозом и не мог
выходить на улицу, так как его мучила мысль, что он может убить всех
людей, встречающихся с ним. Он проводил все свое время за тем, что собирал
доказательства своего alibi, в случае если против него будет возбуждено
обвинение в каком-либо совершенном в городе убийстве. Мне не нужно
упоминать здесь о том, что он был чрезвычайно нравственным и
интеллигентным человеком. Анализ его состояния вскрыл в качестве причины
этой тяжелой навязчивой идеи его желание убить своего чрезмерно строгого
отца; желание это проявилось, к его удивлению, вполне сознательно в
возрасте семи лет, но относится, несомненно, к еще более раннему периоду
детства. После тяжелой болезни и смерти отца на тридцать первом году жизни
больного появляется навязчивый упрек, который в форме вышеупомянутой фобии
переносится на чужих. Кто в состоянии испытать желание свергнуть своего
собственного отца с вершины горы в пропасть, про того можно подумать, что
он не пощадит жизни и чужих ему людей; такой человек имеет поэтому
основание запираться у себя в комнате и не выходить на улицу.
На основании моих многочисленных наблюдений родители играют преобладающую
роль в детской душевной жизни всех позднейших психоневротиков; любовь к
одному из них и ненависть к другому образуют неизменную составную часть
психического материала, образованного в то время и чрезвычайно важного для
симптоматики последующего невроза. Я не думаю, однако, что психоневротики
резко отличаются в этом от других нормальных людей. Гораздо вернее - это
подтверждается случайными наблюдениями над нормальными детьми, - что они
со своими дружелюбными и враждебными желаниями по отношению к своим
родителям воплощают лишь процесс преувеличения, который более или менее
интенсивно и отчетливо совершается у большинства детей. Древность в
подтверждение этой истины завещала нам чрезвычайно убедительный миф,
глубокое и всеобъемлющее значение которого становится понятным лишь при
помощи установления вышеуказанных черт детской психологии.
Я разумею здесь миф о царе Эдипе и одноименную трагедию Софокла. Эдип, сын
Лая, фиванского царя, и Иокасты, покидается своими родителями вскоре после
рождения на свет, так как оракул возвестил отцу, что еще нерожденный им
сын будет его убийцей. Эдипа спасают, и он воспитывается при дворе другого
царя, пока сам, сомневаясь в своем происхождении, не спрашивает оракула и
не получает от него совет избегать родины, так как он должен стать убийцей
своего отца и супругом своей матери. По дороге с мнимой родины он
встречает царя Лая и убивает его во внезапно разгоревшемся сражении. Потом
подходит к Фивам, разрешает загадку преграждающего путь сфинкса и в
благодарность за это избирается на фиванский престол и награждается рукою
Иокасты, Долгое время он правит в покое и мире и производит от своей
жены-матери двух дочерей и двух сыновей, как вдруг разражается чума,
заставляющая фиванцев вновь обратиться к оракулу с вопросом. Здесь-то и
начинается трагедия Софокла. Гонец приносит ответ оракула, что чума
прекратится, когда из города будет изгнан убийца Лая. Где же он, однако?
"Кто след найдет столь древнего злодейства? " (Перевод Мережковского).
Действие трагедии состоит не в чем ином, как в постепенно пробуждающемся и
искусственно замедляемом раскрытии - аналогичном с процессом психоанализа
- того, что сам Эдип - убийца Лая и в тоже время сын убитого и Иокасты.
Потрясенный своим страшным злодеянием, Эдип ослепляет себя и покидает
родину. Предсказание оракула сбылось.
"Царь Эдип" - так называемая трагедия рока; ее трагическое действие
покоится на противоречии между всеобъемлющей волей богов и тщетным
сопротивлением людей, которым грозит страшное бедствие; подчинение воле
богов, бегство и сознание собственного бессилия - вот в чем должен
убедиться потрясенный зритель трагедии. Современные писатели старались
достичь той же цели, изображая в своих поэтических творениях указанное
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Толкование сновидений 19 страница | | | Толкование сновидений 21 страница |