|
Читайте также: |
соотношение внутреннего раздражения и представления, избранного для его
толкования: она не может разъяснить "странный выбор", который раздражения
"часто совершают при своей репродуцирующей деятельности". (LJpps.
Grundtat-sachen des Seelenlebens, с. 170). Другие раздражения направляются
против основной предпосылки всего учения об иллюзиях, против того, что
душа во сне не в состоянии познать истинной природы объективных
чувственных раздражении. Старый физиолог Бурдах показывает нам, что душа и
во сне способна правильно реагировать на них соответственно их правильному
истолкованию; он доказывает, что некоторые кажущиеся важными индивидууму
впечатления могут избегнуть пренебрежительного к ним отношения во время
сна (няня и ребенок) и что субъект гораздо скорее пробуждается от
произнесения его собственного имени, чем от безразличного слухового
ощущения; это предполагает, однако, что душа и во сне различает между
собою ощущения; (гл. 1, с. 37). Бурдах заключает из этих наблюдений, что
во время сна существует не неспособность к толкованию чувственных
впечатлений, а недостаток интереса к ним. Те же аргументы, которыми
пользовался в 1830 году Бурдах, имеются в 1833 году у Липпса в его критике
теорий соматических раздражений. Душа напоминает нам поэтому спящего в
анекдоте, который на вопрос: "Ты спишь?" отвечает: "Нет", в ответ же на
просьбу: "Тогда одолжи мне 10 рублей" говорит: "Я сплю".
Недостаточность теории соматических раздражений очевидна еще и в другом
отношении. Наблюдение показывает, что внешние раздражения необязательно
вызывают сновидения, хотя и появляются в содержании последних, если
сновидения все же бывают налицо. На раздражение осязания или давления,
испытываемое мною во сне, я могу реагировать различным образом. Я могу не
заметить его и увидеть потом по пробуждении, что, например, у меня не
закрыта нога или неправильно согнута рука; патология указывает на
многочисленные примеры того, что различные раздражения во время сна не
оказывают никакого воздействия. Я могу ощутить раздражение как бы сквозь
сон, что обыкновенно и происходят с болезненными ощущениями, - но ощущение
это не послужит канвой для сновидения. И, в-третьих, я могу проснуться от
раздражения с целью его устранить. Ср. К. Landauer. Handlungen des
Schlafenden (Zeitschr. f. d. ges. Neurologie und Psychiatrie, XXXIX,
1918). Для каждого наблюдателя существуют очевидные и исполненные смысла
действия спящего человека. Спящий не абсолютно слабоумен; наоборот, он
может совершать логичные и волевые действия. И лишь четвертая возможность
заключается в том, что нервное раздражение может вызвать у меня
сновидение. Однако первые три возможности настолько же часты, если не
чаще, чем четвертая. Последняя не могла бы наступить, если бы не было
налицо мотивов сновидения вне соматических источников раздражения.
Вполне справедливо заметив вышеуказанные пробелы в объяснении сновидений
соматическими раздражениями, другие авторы - Шернер, к которому
присоединился Фолькельт, - старались точнее определить душевную
деятельность, при помощи которой соматические раздражения вызывают
причудливые, странные сновидения; таким образом, они снова перенесли
сущность сновидения в область душевной жизни, в психическую активность.
Шернер дал не только поэтически прочувствованное, весьма яркое изображение
психических особенностей, проявляющихся при образовании сновидения; он был
уверен, что открыл и принцип, согласно которому душа оперирует с
преподнесенными ей раздражениями. Освобожденная от дневных оков, фантазия
в сновидении стремится, по мнению Шернера, символически изобразить природу
органа, от которого исходит раздражение, и самый характер последнего.
Получается, таким образом, своего рода "сонник", при помощи которого на
основании сновидений можно судить о физических ощущениях, состоянии
отдельных органов и физических раздражениях. "Так, например, образ кошки
выражает дурное настроение, вид светлого, гладкого хлеба - наготу.
Человеческое тело, как целое, изображается в сновидении в виде дома. В
сновидениях, вызванных зубной болью, полости рта соответствуют сводчатые
сени дома, а переходу глотки в пищевод - лестница; в сновидении, вызванном
головной болью, для изображения головы фантазия выбирает потолок комнаты,
сплошь усеянный отвратительными пауками". "Эта символика применяется
сновидением как нечто постоянное для одного и того же органа; вдыхающее
легкое находит себе выражение в раскаленной печке с бушующим пламенем;
сердце - в пустых ящиках и корзинах, мочевой пузырь в круглых
мешкообразных или вообще лишь полых предметах. Особенно важно то, что в
конце сновидения орган или его функция представляются в истинном виде и
даже большей частью на собственном теле спящего. Так, например, сновидение
о зубной боли кончается тем, что спящий вырывает себе зуб изо рта". Нельзя
сказать, чтобы эта теория толкования сновидений нашла широкое
распространение в ученом мире. Она показалась прежде всего чересчур
экстравагантной; в ней не заметили даже той доли истины, которая
несомненно в ней имеется. Она приводит к восстановлению толкования
сновидений при помощи символики, которою пользовались древние, с той
только разницей, что область, из которой берется толкование,
ограничивается физическим миром человека. Недостаток научной конкретной
техники при толковании составляет слабую сторону учения Шернера.
Возможность произвола при толковании здесь, по-видимому, не исключается,
особенно потому, что каждое раздражение может проявляться в сновидении
различнейшим образом, так, например, уже последователь Шернера Фоль-кельт
не соглашался с его утверждением, будто человеческое тело изображается в
сновидении в виде дома. Несомненно, вызывает возражение и то, что здесь
сновидение представляется в виде бесполезной и бесцельной душевной
деятельности, так как, согласно данной теории, душа довольствуется тем,
что фантазирует об интересующем ее раздражении, не высказывая ничем, хотя
бы отдаленно, своего отношения к устранению этого раздражения.
Но одно возражение наносит серьезный удар учению Шернера о символизации
раздражении в сновидении. Эти физические раздражения постоянно налицо;
душа во время сна доступнее для них, чем в бодрственном состоянии.
Непонятно, таким образом, почему душа не грезит непрестанно всю ночь и не
каждую эту ночь обо всех этих органах. Если на это возражение ответить
тем, что глаза, уши, зубы, кишечник и пр. должны испытывать особые
раздражения, чтобы пробудить деятельность сновидения, то возникает
трудность установления такого усиленного раздражения; это возможно лишь в
самых редких случаях. Если сновидение о летании является символизацией
поднимания и опускания стенок легких, то сновидение это либо должно
грезиться чаще, как уже заметил Штрюмпелъ, либо же во время этого
сновидения должна наблюдаться повышенная деятельность легких. Возможен,
однако, еще третий случай, наиболее вероятный из всех: что иногда
действуют особые мотивы, имеющие целью обратить внимание на постоянно
существующие висцеральные ощущения; но этот случай выводит нас уже за
пределы теории Шернера.
Значение теории Шернера и Фолькельта заключается в том, что она обращает
внимание на целый ряд особенностей сновидения, требующих объяснения и
скрывающих за собою новые истины. Совершенно справедливо, что в
сновидениях содержатся символизации телесных органов и их функции, что
вода в сновидении часто означает потребность в мочеиспускании, что мужской
половой орган изображается при помощи насоса, палки или колонны и так
далее Сновидения, изобилующие яркими красками, в противоположность
сновидениям, в которых преобладают тусклые тона, безусловно могут быть
сведены к раздражению зрительных органов, равно как слуховые раздражения
могут способствовать образованию иллюзий в тех же сновидениях, которые
содержат шум и галдеж. Сообщаемое Шернером сновидение о том, что на мосту
стоят два ряда красивых белокурых мальчиков, которые дерутся друг с другом
и потом возвращаются на свои места, пока наконец спящий сам не садится на
мост и не вынимает из челюсти больного зуба; или другое сновидение
Фолькельта, в котором он видел два ряда ящиков и которое опять-таки
заканчивалось выниманием зуба, - все эти сновидения не дают права считать
теорию Шернера созданием праздной фантазии и отрицать наличность в ней
зерна истины. В таком случае мы стоим перед задачей дать другое объяснение
мнимой символизации мнимого вырывания зубов.
Обсуждая теорию соматических источников сновидения, я все время не
указывал аргумента, вытекающего из наших анализов сновидений. Если мы при
помощи метода, который другие авторы не применяли к своему материалу,
установили, что сновидение обладает особой ценностью в качестве
психического акта, что мотивом его образования служит желание и что
переживания предыдущего дня дают главнейший материал для его содержания,
то всякая другая теория сновидений, отрицающая этот метод и вместе с тем,
считающая сновидение бесцельной и загадочной психической реакцией на
соматические раздражения, не имеет под собой никакой почвы. В этом случае,
что совершенно невероятно, должны были бы быть два различных вида
сновидений, из которых одни наблюдаются лишь нами, другие же - прежними
исследователями сновидений. Мы должны теперь согласовать с нашей теорией
те факты, на которые опирается распространенное учение о соматических
раздражениях.
Первый шаг к этому мы уже сделали, когда говорили, что деятельность
сновидения вынуждает к переработке всех возбуждающих его моментов в одно
целое. Мы видели, что если с предыдущего дня остаются два или больше
ценных переживания, то желания, вытекающие из них, объединяются в
сновидении, а также и то, что впечатления, имеющие психическую ценность
для материала сновидения, объединяются с безразличными переживаниями
предыдущего дня при том условии, если между теми и другими могут быть
образованы связующие представления. Сновидения оказываются, таким образом,
реакцией на все то, что имеется в данный момент актуального в спящей душе.
Из предыдущих анализов сновидений мы знаем, что материал их представляет
собою собрание психических рудиментов и следов воспоминаний, за которыми
необходимо признать (вследствие предпочтения свежего и детского материала)
психологически неопределенный характер актуальности. Нам нетрудно будет
ответить на то, что произойдет, если к этому материалу во время сна
прибавится новый материал: раздражения. Эти раздражения приобретают
опять-таки ценность для сновидения тем, что они актуальны; они
объединяются с другими психически актуальными моментами и вместе с ними
образуют материал сновидений. Выражаясь иначе, сновидения во время сна
перерабатываются в осуществление желания, остальными составными частями
которого остаются уже знакомые нам психические остатки предыдущего дня.
Такое соединение, однако, необязательно; мы уже слышали, что по отношению
к физическим раздражениям во время сна возможно различное отношение вне.
Там же, где оно происходит, там, очевидно, удалось найти представления,
которые способны дать выражение обойм источникам сновидения -
соматическому и психическому.
Сущность сновидения нисколько не изменяется, когда к его психическому
источнику прибавляется соматический материал; оно остается осуществлением
желания, каким бы образом выражение его ни обусловливалось актуальным
материалом.
Я охотно уделю здесь место ряду особенностей, кото-' рые делают значение
внешних раздражении для сновидения изменчивым. Я предоставляю себе, что
взаимоотношение индивидуальных, физиологических и случайных моментов
обусловлено тем, как в отдельных случаях воспринимает человек интенсивные
объективные раздражения во время сна; обычная или случайная глубина сна в
связи с интенсивностью раздражения дает иногда возможность подавить
раздражение настолько, что оно совершенно не нарушает сна, в другой же раз
то же самое раздражение может заставить проснуться или же наконец дать
повод к включению раздражения в сновидение. Сообразно с этим внешние
объективные раздражения у одного субъекта могут чаще или, наоборот, реже
проявляться в сновидении, нежели у другого. Я лично сплю превосходно, и
меня разбудить очень трудно; внешние впечатления чрезвычайно редко
проявляются в моих сновидениях, между тем как психические мотивы
чрезвычайно легко заставляют меня грезить. Я отметил у себя лишь одно
сновидение, в котором можно подметить наличность объективных болезненных
раздражении, и как раз на примере этого сновидения легко показать, какой
эффект может вызвать внешнее раздражение.
Я еду верхом на серой лошади, вначале робко и нерешительно, как будто сижу
неудобно. Я встречаю коллегу П.; он сидит на лошади молодцом в шерстяной
одежде и напоминает мне о чем-то (вероятно, о том, что я сижу очень
неловко). Я стараюсь устроиться на моей умной лошади поудобнее, усаживаюсь
получше и вдруг замечаю, что чувствую себя как дома. Вместо седла у меня
нечто вроде матраца; он заполняет собою весь промежуток между шеей лошади
и крупом. Я проезжаю в узком пространстве между двумя ломовыми телегами.
Проехав улицу, я поворачиваю и хочу слезть с лошади у миленькой открытой
часовни, находящейся против этой улицы. Затем я действительно слезаю у
другой близлежащей часовни. На той же улице имеется и постоялый двор. Я
мог бы пустить туда лошадь и одну, но предпочитаю отвести ее туда. У меня
чувство, будто мне было стыдно приехать туда верхом. Перед постоя лым
двором стоит мальчик, показывает мне записку, которую я обронил, и смеется
надо мною; в записке написано и дважды подчеркнуто: "Не есть". И вторая
фраза (неясно): "Не работать". У меня тяжелое чувство, будто я в чужом
городе и мне делать нечего.
В сновидении этом трудно подметить, чтобы оно возникло под влиянием
какого-либо болезненного раздражения. Накануне, однако, я страдал от
фурункулов, мешавших мне двигаться; самый большой фурункул величиною с
яблоко был у меня на мошонке и причинял мне при милейшем шаге нестерпимые
боли; утомчение, отсутствие аппетита и усиленная работа, несмотря на
болезнь, - все вместе взятое послужило причиняй моего угнетенного
состояния духа. Мне было трудно принимать больных, но, конечно, это
занятие не было так невозможно для меня при данном характере и
местоположении моей болезни, как, например, верховая езда. Сновидение,
однако, изображает именно последнюю; это наиболее энергичное отрицание
страдания, какое можно себе представить. Я вообще не езжу верхом, верховая
езда никогда не снится мне; я всего один раз сидел на лошади и то на
неоседланной; верховая езда не понравилась мне. Но в сновидении я еду
верхом, точно у меня нет никаких фурункулов в области промежности -
вернее, именно потому, что я не хочу их иметь. Мое седло соответствует
согревающему компрессу, благодаря которому я только и уснул. Вероятно,
вначале я не чувствовал боли. Затем появилось болезненное ощущение и
старалось меня разбудить; но появилось сновидение и сказало успокоительным
тоном: "Спи, ты не проснешься; у тебя нет никаких фурункулов, ты едешь
верхом на лошади. Ведь с фурункулами ты бы ехать не мог!" Успокоительная
роль удалась сновидению: боль была заглушена, и я продолжал спать.
Сновидение, однако, не удовлетворилось тем, что "внушило" мне отсутствие
фурункулов при помощи представления, совершенно несовместимого с моей
болезнью;
оно ведет себя при этом подобно галлюцинаторному бреду матери, потерявшей
ребенка, или купца, потерявшего все свое состояние; подробности последнего
ощущения и образ, послуживший к его подавлению, служит ему также
материалом для приведения в связь ситуации сновидения с тем, что было
актуально в моей душе. (См. об этом у Гризингера, а также в другой моей
статье о защитных психоневрозах, Neurologisches Zentraiblatt, 1896.
(Sam-mlung kl. Schriften. I. Folge). Я еду верхом на серой лошади; цвет
лошади соответствует в точности коляске цвета перца или соли, в которой
(коляске) я недавно встретил коллегу Л. Острая пища мне запрещена в виду
фурункулеза; я предпочитаю считать этиологическим моментом ее, а не сахар,
о котором можно думать при фурункулезе. Коллега П. немного задирает передо
мною нос, особенно с тех пор как он занял мое место у одной пациентки, с
которой я проделывал всевозможные кунштюки. (Hoch zu Ross sitzen -
означает одновременно: I. сидеть молодцом, на лишади и 2. задирать нос.
Отсюда непереводимая игра слов. - Я. К). (В сновидении я сижу вначале на
лошади в странной позе, точно клоун в цирке, т. е, делаю кунштюки);
пациентка эта, однако, подобно лошади в анекдоте о неопытном всаднике,
делала со мной что угодно. Таким образом, лошадь служит символическим
выражением моей пациентки (она в сновидении очень умна). "Я чувствую себя
совершенно как дома", это соответствует моему положению в доме, в котором
меня заменил коллега П. "Я думал, вы сидите прочно в седле",- сказал мне
недавно по этому поводу известный венский врач, один из моих немногих
доброжелателей. С такими болями, как у меня, было действительно кунштюком
заниматься 8 - 10 часов психотерапией, но я знаю, что, будучи болен, я не
смогу долго продолжать так работу, и сновидение содержит мрачный намек на
ту ситуацию, которая мне угрожает.
Записка, подобная той, какая имеется в руках у неврастеников, когда они
являются к врачу:
Не работать и не есть. При дальнейшем анализе я замечаю, что сновидению
удалось от желания избавиться от болезни, осуществленного в верховой езде,
перейти к эпизоду моего детства: ссоре, происшедшей между мною и одним
моим племянником, который на год старше меня и живет в настоящее время в
Англии. Кроме того, оно использовало элементы из моих путешествий в
Италию; улица в сновидении содержит в себе впечатления о Вероне и о Сиене.
Более глубокий анализ приводит меня к мыслям сексуального характера; я
вспоминаю, что обозначал намек на прекрасную страну в сновидении одной
пациентки (gen Italien - genitalien);
это стоит в то же время в связи с домом, в котором я был врачом прежде,
чем коллега П. занял мое место, и о местоположении моего фурункула.
В другом сновидении мне удалось подобным же образом защититься, на этот
раз от раздражения органа чувства, раздражения, угрожавшего нарушить мой
сон. Но открытие связи между сновидением и случайным раздражением,
вызвавшим сновидение, было результатом счастливого стечения обстоятельств.
Я проснулся однажды утром в жаркий летний день в тирольском городке с
сознанием того, что мне снилось: папа умер. Толкование этого коротенького,
но зрительного сновидения не удавалось мне. Я вспоминал только об одной
точке опоры для этого сновидения: незадолго до этого в газете появилось
сообщение о легком недомогании его святейшества. Но во время завтрака моя
жена у меня спросила: "Слышал ли ты сегодня утром ужаснейший звон
колоколов?" - Я ничего не знал о том, что я слышал, но я понял теперь свое
сновидение. Оно было реакцией на шум со стороны моей потребности во сне,
на шум, которым набожные тирольцы хотели меня разбудить. Я мщу им тем
выводом, который образует содержание моего сновидения, и продолжаю спать,
не проявляя никакого интереса к колокольному звону.
Среди сновидений, сообщенных в предыдущих главах, можно найти несколько
ярких примеров переработки так называемых нервных раздражении. Таким
примером может служить сновидение о питье залпом; в нем соматическое
раздражение является, по-видимому, единственным источником сновидения, а
желание, вызванное ощущением - жажда - единственным мотивом его.
Аналогично обстоит дело и в других простых сновидениях, когда соматическое
сновидение само по себе способно осуществить желание. Сновидение больной,
которая ночью срывает у себя со щеки охлаждающий аппарат, обнаруживает
довольно необычайное реагирование осуществления желания на болезненное
ощущение. Создается такое впечатление, что больной удалось стать на
некоторое время анестетичной, причем она приписала свои боли другому
человеку.
Мое сновидение о трех Парках вызвано, очевидно, голодом, но оно сводит
этот голод вплоть до потребности ребенка в материнской груди и пользуется
самой невинной потребностью для прикрытия более серьезной потребности,
лишенной возможности проявиться в таком неприкрашенном виде. В сновидении
о графе Туне мы видели, каким образом случайная физическая потребность
соединяется с наиболее сильными, но и с наиболее подавленными движениями
души. И если в сообщаемом Гарнье случае Первый Консул превратил шум
взорвавшейся адской машины в сновидение о битве, то тут чрезвычайно ясно
обнаруживается стремление, ради которого душевная деятельность вообще
интересуется во время сна ощущениями. Молодой адвокат, уснувший после
обеда в день своего первого большого выступления, ведет себя подобно
Наполеону Великому. Он видит некоего Г. Рейха в Гуссиятине (Hussiatyn),
которого он знает по выступлению, но элемент Гуссиятин настойчиво
повторяется в сновидении; он просыпается и слышит, что его жена,
страдавшая бронхитом, сильно кашляет (husten).
Сопоставим это сновидение Наполеона, обладавшего, кстати, превосходным
сном, с другим сновидением вышеупомянутого студента, которому вслед за
словами хозяйки, что ему пора в госпиталь, приснилось, будто он спит в
госпитале, и он продолжает спать, сказав себе: "Раз я уже в госпитале, то
мне не нужно вставать, чтобы идти туда". Последнее сновидение вызвано,
очевидно, стремлением к удобству; спящий сознает мотив своего сновидения,
но вместе с тем раскрывает загадку сновидения вообще. В известном смысле
все сновидения вызваны стремлением к удобству, они служат желанию
продолжить сон вместо того, чтобы проснуться. Сновидение - страж сна, не
нарушитель его. По отношению к психическим моментам мы докажем
правильность этого утверждения в другом месте; его же применимость к роли
объективных внешних раздражении мы постараемся обосновать уже здесь. Душа
либо совершенно не считается с ощущениями во время сна, если только это
возможно по отношению к интенсивности и к сознаваемому ею значению этих
раздражении, или же она пользуется сновидением, чтобы отрицать наличность
этих раздражении, или же, в-третьих, будучи принуждена признать их, она
старается истолковать их таким образом, чтобы актуальные ощущения стали
составной частью желаемой и согласуемой со сновидением ситуации.
Актуальное ощущение вплетается в сновидение и тем самым лишается своей
реальности. Наполеон может продолжать спать, его сон нарушается лишь
воспоминанием о канонаде под Арколе. Содержание этого сновидения
рассказывается неодинаково в двух источниках, из которых я его знаю.
Желание спать, проявившееся у сознательного "я" и доставляющее вместе с
цензурой сновидения (А также с описываемой в дальнейшем "вторичной
обработкой") материал для сновидений, должно быть учитываемо каждый раз в
качестве мотива к образованию сновидения, и каждое удавшееся сновидение
является осуществлением его. Каким образом это постоянное и одинаковое
всегда и повсюду желание спать согласуется с другими желаниями, из которых
сновидение осуществляет то одно, то другое, - это послужит темой другого
исследования. В желании спать мы имеем, однако, момент, который может
заполнить пробел теории Штрюмпеля - Вундта и разъяснить причудливость и
изменчивость толкования внешних раздражении. Правильные толкования, на
которые способна спящая душа, требуют активного интереса и прекращения
сна; душа избирает поэтому лишь такое толкование, которое совместимо с
повелительной цензурой желания спать. Например, это - соловей, а не
ласточка. Ибо если это ласточка, то сон кончен - наступило утро. Из всех
доступных толкований раздражения выбирается лишь то, которое может быть
приведено в наиболее тесную связь с желаниями, имеющимися налицо в душе.
Таким образом, все заранее строго обусловлено и ни в коем случае не
зависит от произвола. Неправильное толкование - это не иллюзия, а, если
угодно, лишь предлог. Но здесь следует опять-таки признать наличие
искривления нормального психического процесса, как и при замещении путем
передвигания в угоду цензуре сновидения.
Если внешние и внутренние физические раздражения достаточно интенсивны для
того, чтобы вызвать психическую реакцию, - поскольку последствиями их
являются сновидения, а не пробуждение - они представляют собою основу для
образования сновидений и твердое ядро в его материале, к которому
подыскивается затем соответственное осуществление желания таким же
образом, как и (см. выше) посредствующие представления между двумя
психическими раздражениями. Это справедливо для некоторого числа
сновидений постольку, поскольку в содержании их преобладает соматический
элемент. В этом крайнем случае ради образования сновидения пробуждается
даже неактуальное желание. Но сновидение не может изобразить ничего, кроме
желания в осуществленном виде. Ему предстоит как бы задача решить, какое
желание выбрать для того, чтобы изобразить осуществление его с помощью
актуального ощущения. Если актуальный материал носит болезненный или
неприятный характер, то он не может еще в силу одного этого считаться
непригодным для образования сновидения. В распоряжении душевной жизни
имеются желания, осуществление которых вызывает неприятные чувства; это
представляется непонятным, но может быть объяснено наличностью двух
психических инстанций и цензуры между ними.
В душевной жизни, как мы уже слышали, бывают вытесненные желания,
относящиеся к первой системе, против осуществления которых борется вторая
система. Существует мнение, не оставленное еще и в настоящее время, что
такие желания существовали и затем были уничтожены, но учение о
вытеснении, необходимое в психоневротике, утверждает, что такие
вытесненные желания продолжают существовать, но наряду с ними существует и
тяготеющая над ними задержка. Мы выражаемся вполне правильно, когда
говорим о "подавлении" таких импульсов. Мы сохраняем и пользуемся
психическим приспособлением для того, чтобы реализовать такие подавленные
желания. Когда такое подавленное желание осуществляется, то преодоление
задержки, исходящей от второй (могущей быть осознанной) системы,
проявляется в форме неприятного чувства. Резюмируя эту мысль:
когда во сне появляются ощущения неприятного характера из соматических
источников, то работа сновидения пользуется этой констелляцией для
осуществления какого-либо подавленного желания - причем цензура
сохраняется в большей или меньшей степени.
Такое положение вещей объясняет целый ряд сно" видений, сопровождающихся
страхом, между тем как другой ряд сновидений, противоречащих, по-видимому,
теории желания, обнаруживает наличность другого механизма. Страх в
сновидениях может быть психоневротическим;
он может проистекать из психосексуальных разраже-ний, причем сам он
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Толкование сновидений 17 страница | | | Толкование сновидений 19 страница |