|
Читайте также: |
соответствует вытесненному либидо. Тогда страх этот, как и все сновидение,
сопровождается страхом, получает значение невротического симптома, и мы
стоим на пороге крушения тенденции осуществления желаний в сновидении. В
других сновидениях ощущение страха дается соматическим путем (например, у
легочных и сердечных больных при случайных затруднениях дыхания); тогда
оно используется для осуществления в сновидении таких энергично
подавленных желаний, проявление которых в сновидении по психическим
мотивам имело бы последствием то же ощущение страха. Объединить эти,
по-видимому, два различных случая вовсе нетрудно. Из двух психических
явлений, аффекта и представления, тесно связанных друг с другом, одно из
них, актуальное, вызывает другое также и в сновидении; иногда соматически
обусловленный страх пробуждает подавленное содержание представления,
иногда же пробужденное и связанное с сексуальным возбуждением
представление вызывает появление страха. О первом случае можно сказать,
что соматически обусловленный эффект получает психическое толкование; в
другом случае все имеет психическую основу, но подавленное содержание
представления легко заменяется соматическим толкованием, соответствующим
ощущению страха. Трудности, возникающие здесь для понимания, имеют мало
общего со сновидением; они проистекают из того, что мы этим утверждением
затрагиваем проблемы появления страха и вытеснения его.
К наиболее влиятельным раздражениям внутреннего свойства относится,
несомненно, общее самочувствие субъекта. Оно не обусловливает содержание
сновидения, но побуждает последнее производить выбор из материала, который
служит для образования сновидения, приближая одну часть этого материала,
соответствующую его сущности, и отодвигая другую. Кроме того, это общее
самочувствие предыдущего дня тесно связано с психическими остатками,
играющими значительную роль в сновидении;
причем самочувствие это может сохраниться в сновидении или же оно
превращается в свою противоположность в том случае, если оно исполнено
неудовольствия.
Когда соматические источники раздражения во время сна - иначе говоря,
ощущения во время последнего - не обладают особою интенсивностью, то они,
на мой взгляд, играют ту же роль в образовании сновидения, что и свежие,
но индифферентные впечатления предыдущего дня. Я хочу этим сказать, что
они привлекаются к образованию сновидений лишь в том случае, если способны
к соединению с содержанием представлений психического источника; в
противном же случае они не привлекаются. Они представляют собой дешевый,
всегда имеющийся наготове материал, применяемый всякий раз, как в нем
ощущается потребность;
ценный материал, напротив, нам предписывает характер и цель своего
применения. Это напоминает тот случай, когда, например, меценат приносит
художнику какой-нибудь редкий камень, оникс, и поручает ему сделать из
него художественное произведение. Величина камня, его окраска и чистота
воды помогают решить, какой бюст или сцена должны быть сделаны из него,
между тем как при обильном материале, например, мраморе или песчанике,
первенствующую роль играет идея художника, складывающаяся в его уме. Лишь
таким образом объясняется тот факт, что содержание сновидения, вызванного
не выходящими за обычные пределы внутренними раздра-жениями, не
повторяется во всех сновидениях и не имеется налицо в сновидении каждой
ночи. Ранк в целом ряде работ показал, что некоторые сновидения, вызванные
органическим раздражением и имеющие результатом пробуждение сновидящего
(сновидения, вызванные позывом к мочеиспусканию и сопровождающиеся
поллюциями), особенно хорошо иллюстрируют борьбу между потребностью спать
и необходимостью отправления естественных потребностей, равно как и
влияние последних на содержание сновидения.
Свое мнение я постараюсь иллюстрировать примером, который вернет нас снова
к толкованию сновидений. Однажды я старался понять, что означает ощущение
связанности, невозможности сойти с места, неподготовленности и т.п.,
которые так часто снятся человеку и столь близко связаны со страхом. В
ночь после этого мне приснилось следующее: Не совсем, одетый я иду из
квартиры в нижнем этаже по лестнице в верхний этаж. Я перепрыгиваю через
три ступеньки и радуюсь, что так легко могу подниматься по лестнице.
Внезапно я вижу, что навстречу мне вниз по лестнице идет горничная. Мне
становится стыдно, я спешу, и вдруг появляется чувство связанности, меня
словно приковывают к ступенькам, и я не могу сойти с места.
Анализ: Ситуация сновидения позаимствована из повседневной
действительности. У меня в Вене две квартиры в одном доме, соединенные
между собою только лестницей. В первом этаже у меня приемная и кабинет, а
во втором этаже жилые комнаты. Когда я поздно вечером засиживаюсь за
работой, я поднимаюсь ночью по лестнице к себе в спальню. Вечером накануне
сновидения я действительно поднялся по лестнице не совсем одетый: я снял
воротник, галстук и манжеты; в сновидении же это превратилось чуть ли не в
полное неглиже, хотя и туманное (как это всегда бывает). Перепрыгивание
через ступеньки - моя всегдашняя привычка; сновидение, впрочем,
осуществляет одно из моих желаний, так как легкостью ходьбы по лестнице я
убеждаю себя в хорошем состоянии моего сердца. Далее, такой способ
подниматься по лестнице представляет собою резкий контраст с чувством
связанности во второй половине сновидения. Способ этот показывает мне -
это не требует даже доказательств, - что сновидение чрезвычайно легко
представляет себе моторные действия во всем их совершенстве; достаточно
вспомнить хотя бы о летании в сновидении!
Лестница, по которой я поднимаюсь, не похожа, однако, на лестницу моего
дома; сначала я ее не узнаю, и только прислуга, попадающаяся мне
навстречу, показывает, где я нахожусь. Прислуга эта - горничная одной
пожилой дамы, у которой я бываю два раза в день и которой я делаю
инъекции; лестница в сновидении очень похожа на ту, по которой я
поднимаюсь там два раза в день.
Какое отношение имеют, однако, эта лестница и эта женщина к моему
сновидению? Чувство стыда за небрежный туалет носит несомненно сексуальный
характер; горничная, которая приснилась мне, гораздо старше меня, ворчлива
и, безусловно, непривлекательна. В ответ на этот вопрос мне приходит в
голову только следующее: когда я утром прихожу в этот дом, у меня обычно
на лестнице начинается кашель и отхаркивание; мокроту я отхаркиваю обычно
на лестницу. На последней нет ни одной плевательницы, и я придерживаюсь
той точки зрения, что чистота лестницы может соблюдаться не за мой счет,
что именно и побудит домовладельца скорее приобрести плевательницу.
Привратница, тоже старая, ворчливая женщина, обладающая, однако,
преувеличенным стремлением к опрятности, придерживается в этом отношении
другой точки зрения. Она сторожит, не позволю ли я себе снова указанной
вольности, когда она уличает меня на месте преступления, я явственно
слышу, как она ворчит. Обычно она несколько дней после этого со мною не
здоровается, когда мы встречаемся. Накануне сновидения привратница
получила подкрепление в лице горничной. Я, как всегда, торопился закончить
свой визит и собирался уже уходить, когда в передней меня остановила
горничная и сказала: "Доктор, вы бы вытирали ноги, прежде чем входить в
комнаты. Красный ковер опять в грязи от ваших сапог". Вот несомненная
причина к появлению в моем сновидении лестницы и горничной.
Между моими перепрыгиванием через ступени и отхаркиванием на лестнице
имеется тесная связь. Катар горла и сердечная болезнь представляются в
одинаковой степени наказанием за порок курения, относительно которого я
слышу аналогичные упреки от моей супруги; в одном доме со мной так же мало
любезны, как и в другом; сновидение сгустило их в один образ.
Дальнейшее же толкование этого сновидения я должен отложить до
установления общих оснований, вызывающих типические сновидения о небрежной
одежде. Замечу только, как предварительный результат сообщенного
сновидения, что ощущение связанности в сновидении появляется каждый раз,
когда какая-либо ассоциация испытывает в нем необходимость. Особое
состояние моей подвижности во сне не может быть причиной этого содержания
сновидения, так как за момент до этого мне ведь снилось, что я с легкостью
перепрыгиваю через ступеньки.
г) Типические сновидения. Вообще говоря, мы не можем истолковать
сновидение другого человека, если он не желает выяснить нам
бессознательные мысли, скрывающиеся позади сновидения; это наносит тяжелый
ущерб практическому применению нашего метода толкования сновидений. Однако
в противоположность свободной воле индивидуума создавать оригинальные
сновидения и тем самым делать их недоступными пониманию других, существует
довольно значительное количество сновидений, испытываемых почти каждым в
совершенно одинаковой форме; мы привыкли предполагать даже, что они у
каждого человека имеют одинаковое значение. Особенно интересны эти
типические сновидения тем, что они, по всей вероятности, проистекают у
всех людей из одинаковых источников, то есть, по-видимому, чрезвычайно
пригодны для выяснения характера этих источников.
Мы примемся, таким образом, с особыми ожиданиями за приложение нашей
техники толкования сновидений к этим типическим сновидениям и признаем
лишь весьма неохотно, что наше искусство не совсем подтверждается на этом
материале. При толковании типических сновидений отсутствуют обычно
свободные мысли сновидящего, которые приводили нас раньше к пониманию
сновидения, или же они становятся неясны и недостаточны, так что мы не
можем разрешить нашей задачи с их помощью.
Откуда проистекает это и каким образом мы устраняем этот недостаток нашей
техники, выяснится в другом месте нашей работы. Тогда же читателю станет
ясно также и то, почему я могу обсуждать здесь лишь некоторые сновидения,
относящиеся к группе типических, и почему я откладываю обсуждение других
образцов типических сновидений.
а) Сновидение о наготе. Сновидение о том, что человек, голый или дурно
одетый, разгуливает в присутствии других, наблюдается и без всякого
сопутствующего чувства стыдливости. Однако сновидение о наготе интересует
нас лишь в том случае, когда вместе с тем субъект ощущает стыд и смущение
и хочет убежать или спрятаться и вместе с тем испытывает своеобразное
чувство связанности: он не может двинуться с места или изменить неприятную
ситуацию. Лишь в этом смысле сновидение типично: ядро содержания его может
представлять самые различные вариации и индивидуальные особенности. Речь
идет, главным образом о неприятном ощущении стыда, о том, что субъект
хочет скрыть, в большинстве случаев путем бегства, свою наготу, но не
может60. Я думаю, что большинство моих читателей находились уже в таком
положении в сновидении.
Характер "неглиже" обычно чрезвычайно неопределенен. Хотя и слышишь часто
- "Я был в сорочке" - но это очень редко снится в отчетливом виде; большая
часть "неглиже" настолько смутна, что она передается в последующем
рассказе в альтернативе: "Я была либо в сорочке, либо в нижней юбке".
Дефекты туалета обычно не настолько существенны, чтобы оправдать довольно
интенсивное чувство стыда. Для того, кто носит офицерский мундир, нагота
чаще заменяется незначительным нарушением формы. Я иду по улице без шапки
и вижу офицера... или без галстука... или на мне полосатые брюки.
Люди, которых стыдится спящий, по большей части всегда чужие, с неясными,
расплывчатыми лицами. Никогда в этих типических сновидениях не
наблюдается, что дефекты туалета, вызывающие такого рода стыдливое
чувство, замечаются кем-либо или влекут за собою какие-нибудь последствия.
Люди делают, наоборот, совершенно безразличные физиономии или, как я
подметил в одном чрезвычайно отчетливом сновидении, носят как бы
торжественно-чопорные маски. Это наводит на размышление61.
Чувство стыдливости у спящего и безразличие встречаемых людей образуют
противоречие, часто вообще проявляющееся в сновидении. Ощущению спящего
должно было бы соответствовать удивление, осмеяние или даже возмущение со
стороны окружающих. Я полагаю, однако, что эта необходимая особенность
устраняется осуществлением желания, между тем как другая, сдерживаемая
какой-то силой, продолжает оставаться, - и обе они не гармонируют друг с
другом. У нас имеется одно интересное доказательство того, что сновидение
в своей частично искаженной осуществлением желания форме не встречает
правильного понимания. Это сновидение послужило основой одной сказки,
известной в изложении Андерсена ("Новое платье короля"), и было поэтически
использовано Л. Фульдой в "Талисмане". В сказке Андерсена рассказывается о
двух обманщиках, которые соткали для короля драгоценное платье, видимое,
однако, лишь добрым и верным подданным. Король выходит на улицу в этом
невидимом платье, и, преисполненные магическою силою, все делают вид,
будто не замечают наготы короля.
Последнее воспроизводит, однако, ситуацию нашего сновидения. Не нужно
особой смелости, чтобы.утверждать, что непонятное содержание сновидения
дает повод к представлению о наготе, в котором вспоминаемая ситуация
находит свой смысл. Ситуация эта вместе с тем лишается своего
первоначального значения и служит нужной ей цели. Мы услышим, однако, что
такое понимание содержания сновидения сознательным мышлением двух
психических систем наблюдается очень часто и должно быть признано фактором
окончательного формирования сновидения; мы узнаем далее, что при
образовании навязчивых представлений и фобий доминирующую роль играет
такое же понимание, - опять-таки в сфере той же самой психической
личности. Мы можем и относительно нашего сновидения сказать, откуда взят
им материал для превращения. Обманщики - это сновидение, король - сам
спящий, а морализирующая тенденция обнаруживает смутное сознание того, что
в скрытом содержании сновидения речь идет о недозволенных желаниях,
подвергшихся процессу вытеснения. Общая связь, в которой проявляются такие
сновидения в моих анализах невротиков, не оставляет никакого сомнения по
поводу того, что в основе сновидения лежит воспоминание раннего детства.
Лишь в детстве было время, когда мы показывались перед нашими близкими,
воспитателями, прислугой и гостями недостаточно одетыми и в то время не
стыдились своей наготы. Ребенок играет роль и в упомянутая сказке: там
неожиданно раздается голос маленькой девочки: "Да ведь он совсем голый!" У
многих детей можно наблюдать даже а старшем возрасте, что раздевание
вызывает у них какое-то упоение вместо чувства стыда. Они смеются,
прыгают, хлопают себя по телу - мать или кто-либо другой, присутствующий
при этом, запрещает им это делать, говорит: "Фу, как тебе не стыдно". Дети
обнаруживают часто эксгибиционистские наклонности. Пройдитесь по любой
деревне, и обязательно увидите 3 - 4-летнего ребенка, который как бы в
честь вашего прихода обязательно поднимает рубашонку. У одного из моих
пациентов сохранилось воспоминание об эпизоде его раннего детства: ему
было восемь лет, и однажды, раздевшись перед сном, он захотел было
отправиться в рубашке к своей маленькой сестренке в соседнюю комнату, но
прислуга преградила ему путь. В рассказах невротиков об их детстве
раздевание перед детьми другого пола играет видную роль; с этим тесно
связан бред параноиков, будто за ними наблюдают при одевании и раздевании.
Среди извращенных личностей есть группа людей, у которой детский импульс
превращается в своего рода навязчивую идею, - это эксгибиционисты,
Это детство, лишенное чувства стыда, кажется нам впоследствии своего рода
раем, а ведь самый рай не что иное, как массовая фантазия о детстве
человека. Поэтому-то в раю люди и ходят обнаженными и не стыдятся друг
друга до того момента, когда в них пробуждается стыд и страх, происходит
изгнание из рая, - начинается половая жизнь и культурная работа. В этот
рай сновидение может нас переносить каждую ночь. Мы уже высказывали
предположение, что впечатления раннего детства (в доисторический период,
приблизительно до четырех лет) требуют воспроизведения сами по себе, может
быть, даже независимо от их содержания и что повторение их является
осуществлением желания. Сновидения о наготе суть, таким образом,
эксгибиционистские сновидения. Ференци сообщает несколько интересных
сновидений о наготе у женщин, которые без труда могут быть сведены к
детскому удовольствию от эксгибиционизма, но которые в некоторых
отношениях отклоняются от вышеупомянутых "типических" сновидений о наготе.
Центром эксгибиционистского сновидения является собственный образ,
представляющийся, однако, не в период детства, а в настоящий момент, и
недостатки туалета, представляющиеся в чрезвычайно туманном и неясном виде
благодаря наслоению многочисленных позднейших воспоминаний о неглиже, или
же, быть может, благодаря влиянию цензуры; сюда же относятся также и люди,
которых стыдится спящий. Я не знаю ни одного примера, в котором спящий
видел бы действительных зрителей своих детских эксгибиционистских
поступков. Сновидение не представляет собой простого воспоминания.
Странным образом личности, на которых направляется в детстве наш
сексуальный интерес, никогда не воспроизводятся ни в сновидении, ни в
истерии, ни в неврозах. Лишь параноик вызывает вновь образы зрителей его
обнажении и с фанатической убежденностью приходит к выводу об их
присутствии, хотя бы они и оставались невидимыми. Те, кем они заменяются в
сновидении, "много чужих людей", не обращающих никакого внимания на
предлагаемое им зрелище, представляют собою желательный контраст к той
отдельной близкой личности, которой человек предлагал свое обнажение.
Элемент "много чужих людей" может, впрочем, иметь место в сновидениях в
какой угодно другой связи; он означает всегда желание, противоположное
понятию тайна. То же самое означает из понятных оснований присутствие в
сновидении "всей семьи". Нужно заметить, что восстановление старого
порядка вещей, происходящее при паранойе62, происходит также и при этой
противоположности. Человек больше не остается наедине с самим собой, он
безусловно становится предметом наблюдения, но те, кто его наблюдают, -
это много чужих людей с весьма неясными, расплывчатыми лицами.
Кроме того, в эксгибиционистских сновидениях проявляется процесс
вытеснения. Мучительное ощущение в сновидении представляет собою реакцию
второй психической системы на то, что устраненное ею содержание
эксгибиционистского эпизода тоже всплыло наружу. Чтобы мучительное
ощущение было избегнуто, эпизод этот не должен был бы вновь оживиться.
Относительно чувства связанности мы будем иметь случай говорить еще ниже.
Оно в сновидении служит для точного выражения конфликта воли, отрицания.
Согласно бессознательному желанию эксгибиционизм должен быть продолжен,
согласно же требованию цензуры он должен быть прерван.
Взаимоотношение наших типических сновидений, сказок и других продуктов
поэтической фантазии не представляет собою ни случайного, ни единичного
явления. Очень часто проницательный поэтический взгляд подмечает процесс
превращения, орудием которого является обычно сам поэт, и воспроизводит
его в обратном виде, то есть сводит поэзию к сновидению. Один мой коллега
обратил мое внимание на следующее место из "Зеленого Генриха" Г.
Келлера63. "Не желаю вам, дорогой Ли, чтобы вы когда-нибудь на опыте
испытали чрезвычайно пикантное положение Одиссея, когда он голый, покрытый
лишь мокрой тиной, предстает пред Навси-каей64 и ее подругами! Хотите
знать, как это происходит? Возьмем любой пример. Вы вдали от родины и от
всего, что вам дорого; много видели, много слышали, на душе у вас заботы и
горе. Вы одиноки, покинуты, в этом состоянии вам, наверное, ночью
приснится, что вы приближаетесь к своей родине; она предстает перед вами в
ярких сверкающих красках; навстречу вам выходят красивые, дорогие вам,
близкие люди. Вы замечаете вдруг, что вы в оборванном платье, что вы даже
голый, покрытый лишь слоем грязи и пыли. Вами овладевает безграничный стыд
и страх, вы стараетесь прикрыться, спрятаться и просыпаетесь весь в поту.
Таково сновидение озабоченного человека, и Гомер заимствовал эту ситуацию
из глубочайшей и извечной сущности человека".
Глубочайшая и извечная сущность человека, на пробуждение которой
рассчитывает поэт обычно у своих слушателей, - вот те движения душевной
жизни, которые коренятся в доисторическом периоде детства. Позади
сознательных и не вызывающих возражений желаний людей, находящихся вдали
от родины, в сновидении выплывают подавленные запретные желания детства, и
поэтому-то сновидение, объективированное в легенде о Навсикае,
превращается почти всегда в сновидение о страхе.
Собственное мое сновидение о перепрыгивании через ступеньки лестницы,
превратившемся затем в чувство связанности, носит опять-таки
эксгибиционистский характер, так как обнаруживает существенные признаки
последнего. Его можно поэтому свести к переживаниям детства, и последние
должны были бы выяснить, поскольку поведение горничной, ее упрек в том,
что я испачкал лестницу, переносит ее в ситуацию, занимаемую в сновидении.
Я мог бы действительно дать такого рода толкование. При психоанализе
научаешься связь по времени заменять связью по существу; две мысли,
по-видимому, друг с другом не связанные, представляют собою, очевидно,
нечто целое, которое необходимо лишь установить, - все равно как буквы А и
Б, написанные друг подле друга, должны быть произнесены как слог АБ.
Точно так же обстоит дело и с внутренней связью сновидения. Вышеупомянутое
сновидение о лестнице выхвачено из целого ряда сновидений; другие звенья
этого ряда знакомы мне по их толкованию. Сновидение, включенное в этот
ряд, должно относиться к той же самой связи. В основе этих сновидений,
включенных в один ряд, лежит воспоминание о няньке, ухаживающей за мною до
двух лет; я сам ее очень смутно помню; по сведениям, полученным мною
недавно от матери, она была старая и некрасивая, но очень умная и
добросовестная. Из анализа моих сновидений я знаю, что она не всегда
относилась ко мне ласково и нежно, а иногда даже бранила, когда я не
соблюдал ее требований чистоты и опрятности. Стараясь, таким образом,
продолжить мое воспитание, прислуга в сновидении претендует на то, чтобы я
относился к ней как к воплощению моей "доисторической" няньки. Следует
предположить, что ребенок, несмотря на строгость, все же любил эту
воспитательницу65.
б) Сновидения о смерти близких людей. Другая группа сновидений, могущих
быть названными типическими, связана с представлением о смерти близких
родных, родителей, братьев, сестер, детей и пр. Среди этих сновидений
можно подметить две разновидности: одни, во время которых спящий не
испытывает тяжелой скорби и по пробуждении удивляется своей
бесчувственности, и другие, во время которых горе и утрата могут вызвать
реальные горючие слезы во время сна.
Сновидения первой разновидности мы оставим в стороне; они не могут быть
названы типическими. При их анализе мы убеждаемся, что они означают нечто
совершенно далекое от их содержания и что они предназначены исключительно
для прикрытия какого-либо другого желания. Таково сновидение тетки,
видящей перед собою в гробу единственного сына своей сестры (с. 111). Оно
не означает, что она желает смерти своему маленькому племяннику, а лишь
скрывает в себе желание после долгого промежутка увидеть любимого
человека, того самого, которого она прежде после такого же долгого
промежутка времени увидела у гроба другого своего племянника. Желание это,
образующее истинное содержание сновидения, не дает повода к скорбному
чувству, и поэтому чувства такого не испытывает и спящий. Отсюда ясно, что
содержащееся в сновидении ощущение относится не к явному его содержанию, а
к скрытому и что аффективное содержание сновидения не претерпевает того
искажения, какое выпадает на долю представлений.
Иначе обстоит дело со сновидениями, в которых изображается смерть близкого
дорогого человека и с которым связан болезненный аффект. Эти сновидения
означают то, о чем говорит их содержание, - желание, чтобы данное лицо
умерло. Так как я вправе ожидать, что чувство всех моих читателей и всех
тех, кому снилось нечто подобное, будет протестовать против моего
убеждения, то я постараюсь обосновать его возможно шире.
Мы анализировали уже одно сновидение, из которого узнали, что желания,
изображаемые в сновидении в осуществленном виде, не всегда носят
актуальный характер. В сновидении могут осуществляться и давно забытые,
устраненные и вытесненные желания; в силу того, что они вновь всплывают в
сновидении, мы должны признать, что они продолжают существовать. Они не
мертвы, как покойники в нашем представлении, а подобны теням Одиссеи,
которые, напившись крови, пробуждаются к жизни. В сновидении о мертвом
ребенке в коробке речь шла о желании, которое было актуально пятнадцать
лет тому назад и с тех пор откровенно признавалось. Для теории сновидения
далеко не безразлично, если я прибавлю, что даже позади этого желания
скрывается воспоминание самого раннего детства. Еще маленьким ребенком -
мне не удалось точно установить, когда именно, - пациентка моя слышала,
что ее мать, будучи беременна ею, страдала меланхолией и от всей души
желала смерти ребенку, находившемуся в ее утробе. Выросши и забеременевши,
моя пациентка последовала примеру матери.
Если кому-нибудь снится, что его отец, мать, брат, или сестра умирают и
если сновидение это сопровождается тяжелыми переживаниями, то я отнюдь не
воспользуюсь этим сновидением в качестве доказательства того, что субъект
этот именно теперь желает им смерти. Теория сновидения не требует теперь
столького; она довольствуется констатированием того, что он желал -
когда-нибудь в детстве - их смерти. Я боюсь, однако, что и это ограничение
все еще недостаточно успокоит моих читателей; они, наверное, столь же
энергично будут протестовать против того, что они даже в детстве
когда-нибудь испытывали такие желания. Мне придется поэтому воссоздать
здесь часть погибшей душевной жизни ребенка по тем признакам, какие
существуют еще в настоящее время. Ср. Психоанализ детского страха.
Психотерапевтическая библиотека, вып. IX, Изд-во "Наука", Москва 1913, а
также "Инфантильные сексуальные теории" в Sammlung kleiner Schriften zur
Neurosenlehre, zweite Folge. Работа "Психоанализ детского страха"
опубликована также в книге 3. Фрейда "Психология бессознательного", М.;
Просвещение, 1990.
Обратим прежде всего наше внимание на отношение детей к их братьям и
сестрам. Я не знаю, на основании чего мы утверждаем, что отношение это по
преимуществу любовно; у нас имеется достаточно примеров вражды между
братьями и сестрами в зрелом периоде, и мы зачастую можем констатировать,
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Толкование сновидений 18 страница | | | Толкование сновидений 20 страница |