Август 2000 г.

Как же хреново! Я старался как можно реже появляться дома. Родители разводились, активно деля квартиру, шкафы, ложки, и конечно, меня.

Странник куда-то пропал. Его не было уже неделю. Всё это время ходил сам не свой, ведь только рядом с ним, я забывал обо всём на свете.

Я безумно скучал по твоим увлекательным историям, которые отвлекали от вечных разборок родителей. Почти перестал рисовать. Руки дрожали. Хочу опять сбежать в тот старый парк, уже успевший стать для меня Нашим парком. «Убежищем от мирской суеты», как в шутку сказал ты однажды.

Как же вырваться из этого невыносимого домашнего ада? Отец, как всегда, напился. Швырял и громил всё, что попадалось под руку. Ему постоянно что-то не нравилось: не так сказали, не так посмотрели. Дома уже давно раздолбаны все стены и двери. Ремонт мы не делали лет десять — нет смысла, когда очередная табуретка, оставляя вмятину, разбивалась о дверь.

Сегодня опять не так взглянул на него. Хотя я вообще не смотрел. Слава Богу, мать спрятала ножи перед тем, как уйти на работу.

Отец подскочил и схватил меня за грудки:
— Сука, где бутылка? Сейчас же гони деньги! Я знаю, мать тебе оставила!

Его глаза абсолютно ничего не выражали. Ничего человеческого, только скотское. Объяснять, что деньги на еду, и нам жить ещё две недели до зарплаты матери, бесполезно. Его это не волновало.

Доказывать что-то бесполезно. Я понял это несколько лет назад, когда со слезами валялся в его ногах, умоляя:
— Папочка, остановись, денег нет. Не трогай маму, пожалуйста!

Да, с годами я привык. Даже странно, как к этому можно привыкнуть, но всё же. На смену панике, гневу, обидам пришло просто безразличие. Я устал. Так устал. Отключил все свои чувства. Построил стену, но и она временами давала трещины.

— Деньги, тварь! — не добившись ответа, отец отшвырнул меня к стене.

Я ударился лбом о дверной косяк. Стараясь не обращать внимание на белые пятна перед глазами с трудом добрёл до холодильника. Достав из морозилки кусок колбасы, приложил к лицу. Нельзя, чтобы мать заметила синяки. Нельзя её волновать.

Тихо прокрался по коридору, в надежде незаметно выскользнуть за дверь. Удар настиг почти у цели.

— Куда собрался, сучонок? — бешено вращая глазами, орал отец, пока я пытался подняться на ноги.

С трудом удалось убедить, что иду за бутылкой.

— Если тебя не будет через десять минут, разгромлю на хрен всю квартиру!

Сбежал по лестнице, кажется, сбив кого-то с ног. Я ничего не видел. Только красная пелена перед глазами и исступлённо колотящееся у горла сердце. А в голове только одна мысль: уйти, уйти скорее отсюда!
Не помню, как оказался в парке. Упав лицом в траву, я беззвучно зарыдал.

— Привет, Гор! — хриплый голос и лёгкое прикосновение холодной руки к плечу.

Я быстро вытер лицо майкой и сел. Странник опустился рядом.

— Скучал?

— Да нет. Много дел было… — откинулся на его спину и закрыл глаза.

Не хочу слов. Мы так и сидели молча. Слышалось только стрекотание кузнечиков. Слабый ветерок трепал волосы. Ничего не говори. Мне так легко только от одного твоего присутствия. Сильная рука сжала мою.

— Где твой альбом? Ты никогда с ним не расставался.

— Нет настроения…

— Что-то случилось?

Да, случилось. Тебя не было. Ты — моё вдохновение. Но в ответ только пожал плечами.

— Так нельзя. Рисование — твоя суть, душа. Ты бы видел себя со стороны, как горят глаза, когда в твоих руках карандаш. Это завораживает. Как будто весь мир перестаёт для тебя существовать.

Ты всегда понимал меня, как никто другой.

— Ты надолго пропал, — я удобнее устроился на широком плече.

— Был в степи.

— И?

— Знаешь, как это ощущать вольный ветер и пьянящую свободу бескрайних полей? Кажется, до границы горизонта не добраться и за миллионы лет. А сколько запахов! Бежишь и не чувствуешь лап. В нос ударяют тысячи запахов, а ты все их можешь прочитать.

— Прям все-все? — улыбнулся я.

Боже, как же я скучал! Стиснул твою руку сильнее и представил, как мы вместе бежим по степи. А ты продолжал говорить, словно рассказывая волшебную сказку:
— Вот байбак** замер столбиком у своей норки. Как же пронзительно он свистит! А суслики испуганно прячутся в норы. Смотришь в небо, там — степной орёл могучими крыльями рассекает воздух. Шипит, прячась от него гадюка. Можно бежать день, два и не встретить ни одного человека. Только из-под лап вспархивают серые куропатки и перепела… Море цветов. Ковыль, качается на ветру, словно бесконечные волны от горизонта до горизонта…

Я затаил дыхание. Так бы и слушал тебя вечно. В этот миг я как будто был с тобой и видел этот необъятный простор своими глазами.

— А ещё я встретил сайгака!

— Ух, ты! А, правда, у него нос на хобот похож? — восторженно выдохнул.

— Не совсем, — улыбнулся Странник. — Удлинённый просто, сам вроде степной антилопы, но такой смешной! Я бежал за ним пять часов, но не смог догнать.

Хриплый голос дрогнул. Оборотень замолчал и повернулся ко мне. Боже, какая тоска в этих чёрных глазах. Сердце сжалось от необъяснимой тревоги.

— Странник?

— Мой отец умер.

— Как?

Он лишь молча уткнулся в моё в плечо. Я крепко обнял его в ответ. Странник вздрогнул и тихо заговорил:
— Уверен, его убили. Я не успел, опоздал всего на несколько минут. Он был вожаком в нашей стае. Может быть, убийство было связано с его бизнесом. Поставки лекарств и медицинского оборудования — прибыльно во все времена. Теперь кто-то должен встать во главе, но я не хочу. Ты даже не представляешь, сколько там грязи… Мои руки по локоть в крови, от которой я не отмоюсь никогда, — он нервно усмехнулся.

От последних слов стало не по себе, и я сильнее прижал к себе оборотня.

— Лицемерие. Ложь. Слепое подчинение. Или стать чужаком и изгоем. Как видишь, выбор невелик.

Он поднял голову и провёл пальцами по еле заметным шрамам на моей шее.
— Я ухожу.

— Когда? — с трудом проговорил сквозь ком, подкативший к горлу.

— Сейчас.

— Я с тобой, — вскочил я на ноги. — Меня здесь ничто не держит.

— Нет, — голос вмиг стал ледяным. — Мне не нужна обуза в виде малолетнего урода!

Меня как водой окатили. Ничего не понимаю. Я спрятал в карманы затрясшиеся руки.
— Мне казалось, мы друзья, извини, — старался, чтобы голос не сорвался.

— Я знаю тебя три месяца, о чём ты?

Он резко развернулся и неспешными шагами пошёл прочь.

Вот и всё. Хуже, пожалуй, уже быть не может. Я окаменел, а внутри будто что-то надломилось.
Я смотрел ему вслед, не отрываясь, пока тёмный силуэт не скрыла пелена слёз.

Так быстро обрести и так внезапно потерять. За это небольшое время ты стал мне другом, братом, даже чем-то большим. Ты стал самым дорогим человеком в моей грёбаной ничтожной жизни.

Но знаешь, тогда, в четырнадцать лет, я плакал в последний раз.

*Пикник "Истерика"
**байбак – степной сурок

Глава 3. "Ты - мастер боя, а я - каноэ в иное"

Откроешь глаза с утра - а вокруг дыра,
Рана на теле мира, в изнанке прорывы и дыры,
Их не зашить, но как-то же надо выжить,
Себя грызу я внизу, но небо ещё ниже.*

17 мая 2012 г.

Я положил шкатулку обратно на стол. Прошло двенадцать лет. Почему я всё помню, будто это было вчера? Почему всё ещё помню?

За эти годы многое изменилось. Я вырос. Поумнел ли? Вот за это не ручаюсь. Обида со временем притупилась. Я поступил в художественное училище в другом городе, жил в общаге, с головой погрузился в учёбу.

Пытался не думать о тебе. Не всегда получалось, но я старался. И рисовал, рисовал, рисовал. Моя дипломная работа: под огромной луной — бескрайняя степь, по которой бежит иссиня-чёрный волк.

Я снял очки и потёр виски, постаравшись выкинуть из головы горькие воспоминания. У меня любимая работа. Родаки разменяли нашу четырёхкомнатную квартиру на три однокомнатные. Теперь я жил в маленькой, но собственной норке.

Так больно терять. Твой уход, расставание с родителями… Я старался больше не сближаться с людьми, не впускать их глубоко в сердце. Мне неплохо и одному. Нужна только бумага, карандаш, да хорошая музыка. И всё, я в своём мире…

— Привет, Игорь! — в мою келью заглянул Максон.

Макс — наш археолог. Он учился в аспирантуре и был помешан на своих раскопках. Можно сказать, мой единственный друг.

— Здорово, Макс!

— Ты собираешься? Не забыл, что едешь с нами в экспедицию?

— Конечно, нет!

Ещё зимой Максон уговорил меня поехать на раскопки, которые каждый год организовывал наш музей. В экспедиции был нужен художник, он чертил план погребения, расположение предметов и всё такое.

— Выезжаем через два дня.

— Как? — удивился я. — Вроде же в июле собирались?

— Да, но чёрные копатели постарались! Утром позвонили из близлежащей деревни, сказали, что приехали бульдозеры и экскаваторы, спрашивали, не мы ли это. Ну, местные защитники природы их разогнали. Так что выезжаем, авось, успеем что-нибудь спасти. Вообще-то мы не собирались трогать этот курган, он слишком большой. Да и финансирование не давали. А тут… Так, что, пакуй вещички! — Макс довольно потёр ладони. — Ох, я уже предчувствую сенсацию!

* * *

Весь вечер бегал по квартире, собираясь. Ура! Ура! Ура! В первый раз еду в археологическую экспедицию! Когда за окном зажглись фонари, я уже порядком вымотался, но, тем не менее, рюкзак был собран, а главное, уместились альбом, пастель и карандаши.

Тихий стук в дверь вернул меня из мечтаний о великолепных степных пейзажах в реальный мир. Странно, ко мне редко кто-то заходил. Особенно в полпервого-ночи. В недоумении подошёл к двери и попытался рассмотреть ночного гостя глазок.

— Кто?

— Я, — сердце пропустило удар.

Этот голос я не спутаю ни с кем. Даже спустя двенадцать лет. Нет, не может быть. Дрожащими руками открыл замок. Это невозможно... Чёртова дверь никак не поддавалась. Наконец-то!

— Странник?

Тяжёлое тело навалилось на меня, с трудом удержался на ногах. В тусклом свете лампочки я увидел кровь. Господи, да что же это? Втащил парня в квартиру и захлопнул дверь.

— Странник! — беспомощно прошептал я.

Кажется он без сознания. Кое-как добирались до кровати. Боже мой! Я старался не закричать от увиденного. Мертвецки бледное лицо, спутанные волосы, на разбитых губах — запёкшаяся кровь. Рубашка разодрана. Грудь в глубоких ранах. Правая штанина до колена пропитана кровью.

Перед глазами всё плыло. Катастрофически не хватало воздуха. Так, спокойно, не паниковать. Я взял себя в руки. Судорожно кинулся искать аптечку. Постоянно чем-нибудь резался, так что у меня достаточно запасов перекиси и бинтов.

— Странник!

Он открыл глаза. Я протянул бокал с водой и поддерживал голову, пока оборотень жадно пил.
— Что случилось? — спросил я.

Но он лишь безразлично посмотрел на меня и отвернулся. Сердце сжалось. И это всё? После двенадцати лет я не могу услышать от тебя даже «привет»? Ну конечно, ты как всегда ничего не скажешь! Так, да? От меня тоже больше и слова не услышишь! Застарелая обида разгорелась с новой силой. Взяв ножницы, я дрожащими руками срезал жалкие обрывки твоей рубашки.

Боже! Какие страшные раны! Мясо распорото почти до костей. Похоже, рвали свои, оборотни. На секунду зажмурился. Сердце бешено стучало, но я собрался с силами. Легко коснулся пальцами груди, вытирая кровь. Странник вздрогнул и сжал зубы. Так, теперь перекись. Он широко распахнул чёрные глаза.

Потерпи, волчонок…

Вдруг поймал еле заметную улыбку, его взгляд был прикован к чему-то за моей спиной. Я не повернулся, и так прекрасно знал, что он там разглядел. Мои наброски к дипломнику. Степь. Ночь. Полная луна и бегущий волк с горящими жёлтыми глазами.

Сволочь! Знал бы, убрал, чтоб ты никогда не увидел! Скрипя зубами, осторожно наложил повязку. Раненая рука сжала край кровати. Держись, держись, волчонок…

Теперь нога. Да почему, чёрт возьми, у меня так дрожали пальцы, пока расстёгивал молнию? Странник громко выдохнул. Осторожно стянул с него джинсы.

Ёпт! Извращенец конченный! Белья мы конечно не носим. Так, не смотреть, не смотреть. Рана на бедре неглубокая. Фух, да что, в жар бросает-то? Надеюсь, я не покраснел.

Краем глаза я следил за оборотнем, который, не отрываясь, смотрел на мои работы. Так, вроде всё. Я встал и накрыл истерзанное тело покрывалом.

Он почти не изменился. Такой же жилистый и подтянутый. Безупречный пресс, мускулистые сильные руки. Волосы отросли и теперь чуть ниже плеч. Я сел на кровать и вытер влажным полотенцем покрывшийся испариной лоб, откинул непослушные черные пряди с лица. Как же тебя недоставало!

Глаза Странника закрыты, он шумно дышал, раздувая ноздри и морща нос. Ах, да, ты же так восприимчив к запахам! Ничего, потерпишь ароматы моих лакокрасочных материалов, усмехнулся я про себя.

Коснулся полотенцем тонких сжатых губ, стирая запекшуюся кровь. Странник открыл глаза. Как же хотелось утонуть в этих тёмных омутах… В них грусть, безысходность, как у затравленного зверя. Оборотень приподнялся на локтях. Его лицо почти соприкоснулось с моим. Он хотел что-то сказать, но видимо, не решившись, бессильно упал на подушку и отвернулся, закрыв лицо локтем. Я нервно сглотнул. В голове пустота.

Поднялся и выключил свет. Шторы не задернуты, уличный фонарь ярко освещал комнату. Ни о чём не думая, схватил холст, кисть, палитру. Упал на пол. Рука быстро заскользила по поверхности.

Мягкий свет лился в окно. Тёмный силуэт на постели. Острый профиль. Чуть приоткрытые губы. Спутанные волосы, рассыпанные по подушке. Изгиб руки. Широкая грудь.

Наконец привалившись к стене, я откинул голову назад. На часах четыре утра. Так всегда, когда находило вдохновение, время для меня замирало. Мог днями не есть, не пить, забывая про сон. Горло пересохло. Руки почти по локоть в красках, но я доволен результатом.

Спрятал работу в угол. Тебе я её не покажу. Здесь часть моей души, моё сердце, я не готов раскрыть это перед кем-то. Даже перед тобой. Наверняка, опять назовёшь малолеткой и посмеёшься. Я устало опустился на пол у кровати. Последнее, что почувствовал, перед тем, как отключиться, это невесомое прикосновение холодной руки к щеке.

Странник, кажется, я улыбался во сне…

Дата добавления: 2015-09-05