4 страница. (Встает и устало выходит из казармы).

(Встает и устало выходит из казармы).

Занавес.

АКТ ВТОРОЙ

Картина первая.

Кабинет в Генеральном штабе. Внушительный стол, на стене большая карта, удобные кресла; за столом сидит Алленби, крупный, тяжеловесный мужчина, внешность во многом выдает его характер.

Весьма расфранченный адъютант проворным шагом входит в комнату и замирает по стойке «смирно», как на параде.

АЛЛЕНБИ. Они здесь?

АДЪЮТАНТ. Да, сэр.

АЛЛЕНБИ. Пусть заходят. (Адъютант разворачивается и выходит. Вскоре входят Сторрс и Бэррингтон). Доброе утро, полковник. Сторрс — очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

СТОРРС. Вовсе нет, сэр. Даже в моем разболтанном бюро просьба главнокомандующего обычно считается за приказ.

АЛЛЕНБИ (без улыбки). Прошу садиться, джентльмены. (Те садятся). Я позвал вас, потому что, очевидно, вы оба знаете этого Лоуренса. (Оба кивают). Мне не нужно слышать от вас, что вы думаете о нем как о человеке. На этот счет я хотел бы составить собственное мнение. Скоро мы с ним встретимся. Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что вы думаете о нем как о потенциальном командире. Сторрс?

СТОРРС. Лоуренс как командир? (Задумчиво). Он интеллектуал чистой воды, и по природе вовсе не деятель. Очень замкнут, скрытен, себе на уме, и никому не даст разглядеть свою подлинную натуру. Он прячет ее за манерами слишком скромными, слишком вызывающими или слишком небрежными, и у большинства людей это вызывает неловкость. Слишком много мыслит, что не идет на пользу его душе, и слишком много чувствует, что не идет на пользу его разуму. Поэтому личность это крайне нестабильная. Наконец, он в высшей степени презирает всяческую власть — в любой форме, но особенно военной.

АЛЛЕНБИ. Понятно. Не слишком обнадеживает...

СТОРРС. Напротив, сэр. Я считаю, из него получится командующий высшего класса.

АЛЛЕНБИ (резко). Почему?

СТОРРС. Как ни странно, я обнаруживаю, что мое описание подошло бы большинству великих полководцев, от Юлия Цезаря до Наполеона.

АЛЛЕНБИ (помедлив, кивнул). Бэррингтон?

БЭРРИНГТОН. Боюсь, что я не согласен, сэр. Не отрицаю его успех в Акабе — хотя сколько в этом успехе было обычного везения, мы никогда не узнаем. (Сердито). Но пусть так, отдадим ему должное за Акабу — все равно. Он безответственный человек — полезный, не спорю, чтобы сновать со своими бедуинами за железной дорогой и взрывать поезда. Но на ответственном посту — нет. Определенно нет. Могу я спросить, сэр, какое именно назначение вы имеете в виду?

АЛЛЕНБИ. В своем рапорте он предложил мне план всеобщего восстания арабских народов на севере, которое должно совпасть с моим наступлением через долину Газы в ноябре. (Бэррингтону). Между прочим, секретность здесь, видимо, в угрожающем состоянии, если он узнал время и место моего наступления.

БЭРРИНГТОН. Напротив, сэр, с секретностью все очень хорошо. Я сам не знал ни времени, ни места, и уверен, что Сторрс тоже — не так ли?

СТОРРС. Да.

АЛЛЕНБИ. Тогда как же это узнал он?

(Пауза).

СТОРРС (мягко). Очко в мою пользу, я думаю.

БЭРРИНГТОН. Догадки.

СТОРРС. Одно из достоинств командира, не правда ли?

АЛЛЕНБИ. Возможно. И все же я бы хотел, чтобы он посвящал свое внимание планам противника, а не моим. Однако он предлагает, что в поддержку моего наступления должны быть организованы четыре отдельных группы арабских сил для операций на Хиджазской железной дороге, между Мааном и Дамаском, здесь (показывает), вдоль главной линии турецких коммуникаций...

БЭРРИНГТОН (после паузы, с иронией). Довольно амбициозный план, не так ли?

АЛЛЕНБИ (коротко). Весьма, но я его принимаю. Я вообще принимаю все его рекомендации, кроме одной — чтобы командовать этими операциями был назначен высокопоставленный офицер. Я думаю о том, чтобы назначить самого Лоуренса.

БЭРРИНГТОН (задет). Капитана?

АЛЛЕНБИ. Он сегодня утром повышен в чин майора. И я представил его к награде.

БЭРРИНГТОН. Боюсь, что мое мнение останется прежним: это будет очень опасное назначение. Простите мою прямоту, сэр.

АЛЛЕНБИ (сухо). Это делает вам честь. Сторрс?

СТОРРС. Я тоже останусь при своем мнении.

АЛЛЕНБИ (нажимает кнопку звонка). Благодарю вас обоих. (Появляется адъютант). Майор Лоуренс здесь?

АДЪЮТАНТ. Он только что прибыл, сэр.

АЛЛЕНБИ. Пришлите его. (Адъютант уходит. Сторрсу). Мне слегка не по себе перед этой встречей. Вы не думаете, что он попытается положить меня на лопатки Бодлером или чем-нибудь этаким?

СТОРРС. Не исключено, сэр.

АЛЛЕНБИ. Сомневаюсь, смогу ли я положить его на лопатки своим любимым коньком.

БЭРРИНГТОН. Что это, сэр?

АЛЛЕНБИ. Цветы.

(Бэррингтон явно озадачен. Дверь открывается, входит Лоуренс. Он в форме, которая и раньше не была из модного магазина, но теперь, когда он исхудал в пустыне, едва не сваливается с него. Он первым видит Сторрса).

ЛОУРЕНС. А, здравствуйте, Сторрс. Я как раз шел к вам сегодня... (Сторрс показывает на главнокомандующего). Прошу прощения.

(Он отдает честь, довольно небрежно. Даже Алленби, решивший ничему не удивляться, не выдерживает).

АЛЛЕНБИ. Господи Боже!

ЛОУРЕНС. Что такое?

АЛЛЕНБИ. Вы всегда отдаете честь вот так?

ЛОУРЕНС. Как, сэр? Это неправильно?

АЛЛЕНБИ. Несколько... своеобразно.

ЛОУРЕНС. Меня никогда не учили.

АЛЛЕНБИ. Но вы же должны были пройти какую-то строевую подготовку, верно?

ЛОУРЕНС. Да вообще-то, нет. Я был штатским сотрудником в картографическом отделе Министерства обороны, в 1914 году, и среди прочих обязанностей относил карты какому-то старому генералу. А он всегда начинал кричать на меня, что терпеть не может штафирок в своем кабинете, и какого дьявола я не в форме? Так что однажды я пошел на склад и купил форму.

АЛЛЕНБИ (без улыбки). Вы хотите сказать, что никогда не были зачислены в армию?

ЛОУРЕНС. Не думаю, сэр. Нет. Уверен, что это бы я запомнил.

АЛЛЕНБИ. Понятно. Ну что ж, я рад сообщить вам, что теперь вы назначены майором.

ЛОУРЕНС (мягко). Да? Хорошо.

АЛЛЕНБИ. И я представил отзыв на вас для О.Б.

ЛОУРЕНС (озадачен). О.Б.?

АЛЛЕНБИ. Орден Бани.

ЛОУРЕНС. О, благодарю вас.

АЛЛЕНБИ (остальным двоим). Хорошо, джентльмены. Благодарю вас.

(Они поворачиваются уходить).

ЛОУРЕНС. Сторрс! (Алленби). Прошу прощения. (Алленби кивает). Фредди Стронг выкопал в Луксоре одну штуку, от которой ты просто с ума сойдешь. (Сторрс останавливается у двери с обескураженным видом. Бэррингтон четко, как на параде, отдает Алленби честь и выходит с многозначительным лицом. Лоуренс, похоже, забыл обо всем вокруг). Это маленькая алебастровая склянка для благовоний, с такими тонкими очертаниями, по-моему, двенадцатой династии, и в ней заметно сильное минойское влияние...

АЛЛЕНБИ (спокойно). Минойское влияние в двенадцатой династии?

(Лоуренс поворачивается к нему, как будто только сейчас его увидел).

ЛОУРЕНС (после паузы). Вероятно, этого не может быть, не так ли? Должно быть, я перепутал династию.

АЛЛЕНБИ. Или влияние.

ЛОУРЕНС (медленно). Да. Или влияние.

АЛЛЕНБИ (властно). До свидания, Сторрс, и благодарю вас.

СТОРРС. До свидания, сэр.

(Уходит с очевидным облегчением).

АЛЛЕНБИ. Садитесь, Лоуренс. (Тот садится. Пауза. Алленби, с внезапной улыбкой). Скажите мне, Фредди Стронг действительно выкопал склянку двенадцатой династии?

(Пауза. Лоуренс и Алленби одобрительно смотрят друг на друга через широкий стол).

ЛОУРЕНС (наконец, добродушно пожимая плечами). Знаете, он ведь все время что-нибудь да выкапывает.

АЛЛЕНБИ (с одобрительным кивком). Хорошо. Я рад, что мы так скоро поняли друг друга.

ЛОУРЕНС (беззлобно). Да. Я тоже.

АЛЛЕНБИ. С минойским влиянием мне сейчас повезло. Я как раз читаю «Дворец Миноса на Крите» Артура Эванса.

ЛОУРЕНС (вежливо). Приятно встретить генерала, который читает что-нибудь помимо Клаузевица.

АЛЛЕНБИ. Да. Вы не сможете поймать меня на Клаузевице, хотя, признаюсь, знание его у меня несколько заржавело. Но только прошу вас не ловить меня на кампаниях Велизария. Полагаю, это один из ваших коньков?

ЛОУРЕНС. Да. Как вы узнали?

АЛЛЕНБИ. Я специально этим занимался. Несомненно, вы сделали то же в отношении меня.

ЛОУРЕНС. Цветы?

АЛЛЕНБИ. Правильно.

ЛОУРЕНС. Шекспир, Чиппендейл, мобильная война, Шопен и дети. Не обязательно, конечно же, в этом порядке.

АЛЛЕНБИ. Ваша разведка справилась даже лучше, чем моя.

ЛОУРЕНС. Вероятно, у вашей было меньше работы.

АЛЛЕНБИ. Я думаю, больше — но вы лучше умеете скрывать.

ЛОУРЕНС. Возможно, мне есть что скрывать.

АЛЛЕНБИ. Возможно.

ЛОУРЕНС (с улыбкой). Человек мельче вас сказал бы: «О, нет, я уверен, что нет».

АЛЛЕНБИ. Меня не интересуют тайны вашей души, Лоуренс. Меня интересует только одно. Подходите ли вы для этой работы?

ЛОУРЕНС (искренне озадачен). Какой работы?

АЛЛЕНБИ (нетерпеливо постукивает по рапорту Лоуренса). Вот этой, конечно же.

ЛОУРЕНС (все еще не понимает). Мой рапорт? (Встает, явно взволнован). О, нет. Господи Боже, нет. Только не я. Это была бы катастрофа.

(Он действительно встревожен. Алленби вопросительно смотрит на него, явно гадая, не очередной ли это трюк).

АЛЛЕНБИ. Вы повторяете полковника Бэррингтона.

ЛОУРЕНС. Даже полковник Бэррингтон хоть раз за всю войну может оказаться прав. Сейчас он прав.

АЛЛЕНБИ. Вы меня удивляете.

ЛОУРЕНС. Почему?

АЛЛЕНБИ. Я считал вас честолюбивым человеком.

ЛОУРЕНС. Так и есть.

АЛЛЕНБИ. Ну вот, это мог бы быть ваш шанс.

ЛОУРЕНС (качает головой). У меня был шанс. Акаба, и звание майора, и этот, как его, О.Б. — не хватит ли?

АЛЛЕНБИ (задумчиво). Я бы так не сказал — что касается вас. Когда вы писали этот рапорт, неужели вам не приходило в голову, что я могу рассмотреть вашу кандидатуру?

ЛОУРЕНС. Конечно. Именно поэтому я так заботился о том, чтобы точно объяснить, какие качества нужны этому человеку. Он должен быть властным и иметь терпение, чтобы сохранять бодрость перед лицом некомпетентности, трусости, жадности и предательства. Он должен владеть глубоким практическим знанием стратегии и принципов иррегулярной войны. Прежде всего, он должен уметь лгать, льстить и обманывать ради дела, которое не является его собственным, но при этом он должен в это дело верить. И он должен забыть, что когда-либо слышал о соглашении Сайкса-Пико.

АЛЛЕНБИ. О каком соглашении?

ЛОУРЕНС (нетерпеливо). Тайном соглашении, которое после войны разделяет Аравию между французами и нами.

АЛЛЕНБИ. Я никогда не слышал о нем.

ЛОУРЕНС. Да? Пока что не слышал и Фейсал, но если он узнает, тогда придется расплачиваться. Поэтому жизненно важно, чтобы Фейсала и его людей с этих пор подпитывал надлежащей ложью надлежащий лжец. И поэтому ваш человек должен быть очень высокопоставленным офицером. Тогда его ложь приобретет вес.

АЛЛЕНБИ. Я думал, вы не одобряете высокопоставленных офицеров.

ЛОУРЕНС. Я не одобряю и того человека, которого сейчас описал. И вы, я думаю, тоже. Но именно такой нужен вам для этой работы, а не я, генерал.

АЛЛЕНБИ. Возможно. Проблема в том, что этот другой человек не провел уже несколько месяцев успешных операций в турецком тылу, не завоевал доверия арабских повстанцев и не взял Акабу.

ЛОУРЕНС. Что доказывает Акаба?

АЛЛЕНБИ. Достаточно.

ЛОУРЕНС. Вы знаете, почему я взял Акабу? Знаете, почему я отправился один в пустыню с самого начала?

АЛЛЕНБИ. Побег из кабинета?

ЛОУРЕНС. Допустим.

АЛЛЕНБИ. Побег от себя?

ЛОУРЕНС. Я изучал древних греков. И глубоко верю в полезность самопознания.

АЛЛЕНБИ. Можно ведь верить во что-то и не следовать этому на практике.

ЛОУРЕНС (с одобрением). Ваша взяла. Побег от себя, хорошо. Что еще?

АЛЛЕНБИ. Побег от излишних размышлений?

ЛОУРЕНС. Нет. От этого нельзя спастись, даже в пустыне.

АЛЛЕНБИ. Но пустыня — более чистое место для размышлений, чем кабинет.

ЛОУРЕНС. Нет ничего чистого или грязного, только мысли делают его таковым. А смерть грязна, даже в пустыне. Все же и это очко вам.

АЛЛЕНБИ. Наконец, жгучее желание утереть нос моему предшественнику, генералу Мюррею?

ЛОУРЕНС. Тоже верно. (С восхищением). Должен сказать, что вы пока что хорошо справляетесь.

АЛЛЕНБИ. Благодарю вас. (Вежливо). А теперь не вернуться ли нам к сути дела?

ЛОУРЕНС. Боюсь, что это и есть суть дела. Вы диагностировали мои мотивы довольно точно, хотя и пропустили самый важный — хладнокровный эксперимент с силой воли, — но, по крайней мере, вы должны признать, что все они имеют между собой нечто общее. Все они вопиюще эгоистичны.

АЛЛЕНБИ. Возможно. Это имеет значение?

ЛОУРЕНС. Это задача для мессии. Для визионера, обладающего настоящей верой, а не для интеллектуала-неудачника.

АЛЛЕНБИ (отстраненно). Но вам ведь нравятся арабы, не правда ли?

ЛОУРЕНС. Нравиться — этого недостаточно. Ваш человек должен верить в них и в их судьбу.

АЛЛЕНБИ. А как насчет собственной страны и ее судьбы?

ЛОУРЕНС (спокойно). О да. Я верю в нее. И признаю, что моя страна в военное время имеет полное право требовать мою жизнь. Я сомневаюсь, что она имеет право требовать большего.

АЛЛЕНБИ. А вы не преувеличиваете эти требования?

ЛОУРЕНС (просто). Нет. Видите ли, вас специально обучали на командира. Когда вы посылаете людей на смерть, вы не задаете себе вопрос, правомерно ли это — вы думаете лишь о том, полезно ли это. Если это бесполезно, это неправомерно, и только тогда просыпается ваша совесть. Моя совесть не прошла Сэндхерстское училище, она так же уязвима и необучена, как я не обучен отдавать честь. Чтобы защитить ее, мне нужна броня — дело, в которое можно было бы верить. (Пауза). Как можно заставить себя верить силой мысли?

(Снова пауза).

АЛЛЕНБИ (снова отстраненно). Полагаю, что нельзя. Но, может быть, это удастся сделать силой воли?

(Пауза).

ЛОУРЕНС (с усмешкой). А вы чуточку Мефистофель, не правда ли?

АЛЛЕНБИ. Мне лестно такое мнение.

ЛОУРЕНС. Знаете, генерал — я думаю, мы с вами очень хорошо сработаемся.

АЛЛЕНБИ. Я очень надеюсь на это, майор.

(Пауза).

ЛОУРЕНС. Что ж, первое дело — это деньги.

АЛЛЕНБИ. Сколько?

ЛОУРЕНС. Турки тратят щедро, а нам придется их превзойти. Скажем, двести тысяч.

АЛЛЕНБИ (с сомнением). Хм.

ЛОУРЕНС (весело). Думаете о Казначействе? Подайте это под соусом пропаганды. Им понравится, это сейчас модно. Конечно же, потребуется золото. Арабы не любят бумажек. (Оборачиваясь к карте). Акабу следует сделать основной арабской базой вместо Джедды; и я предлагаю поставить над ней полковника Джойса.

АЛЛЕНБИ. А полковник Бэррингтон?

ЛОУРЕНС. Ну, определите его кому-нибудь в штаб. Сделайте его генералом, ему давно пора. Теперь самое важное, и это вам сделать необходимо...

АЛЛЕНБИ (мягко). Одну минуту, майор Лоуренс. Мне кажется, надо напомнить вам, что я еще не предложил вам это назначение.

ЛОУРЕНС. Нет. Не предложили. И я его еще не принял. Но я ведь могу изложить вам свою точку зрения, раз уж я здесь, не правда ли? Так вот, продолжим, Фейсал должен быть переведен из войск шерифа Мекки и сделан главнокомандующим арабских полевых сил, лично под вашим началом. И, чисто из соображений престижа, должна быть сформирована небольшая арабская регулярная армия, ее надо обучить для фронтальных операций в решительный момент — но, конечно, нашим главным, жизненно важным направлением должны быть иррегулярные операции в тылу врага. (Пауза). Я думаю, это все.

АЛЛЕНБИ. Хорошо.

ЛОУРЕНС. Ну что ж. Не буду больше отнимать у вас время, генерал. Уверен, что у вас куча важных дел. Так что я пойду, если не возражаете.

АЛЛЕНБИ. Не возражаю.

ЛОУРЕНС. Мне тоже потребуется кое-что переосмыслить. Между прочим, когда-нибудь вам надо будет просветить меня по поводу Чиппендейла. Я всегда считал, что его переоценивают. Но я порядочный профан в вопросах мебели. Видите ли, я не очень-то много ею пользуюсь. (У дверей). Что ж, до свидания, сэр.

АЛЛЕНБИ. До свидания.

ЛОУРЕНС. Полагаю, вы еще свяжетесь со мной?

АЛЛЕНБИ. Да. Я свяжусь с вами. (Лоуренс бросает улыбку на прощание, поворачивается к двери, затем разворачивается, как будто что-то забыл, и снова, в своей необычной манере, отдает честь). Когда-нибудь я действительно должен показать вам, как это делается.

ЛОУРЕНС. Да, сэр, когда у нас обоих будет время.

(Выходит. Свет гаснет).

Картина вторая.

Луч света постепенно освещает лицо турецкого генерала. Он говорит в диктофон.

ГЕНЕРАЛ. Циркулярная телеграмма во все центры турецкой военной разведки, Центральная Аравия. Совершенно секретно. Начало. Несмотря на все усилия и на увеличение награды за поимку Лоуренса до беспрецедентной суммы в двадцать тысяч фунтов, он остается на свободе, действуя в нашем тылу. (Свет зажигается, мы видим комнату, в которой сидит генерал, или скорее полулежит на диване, откинувшись на подушки. Это небольшая гостиная с двумя дверями, одна идет в его спальню, другая на лестницу. Турецкий капитан сидит в кресле, с беспечным и развязным видом листая журнал с картинками). Уничтожение этого террориста сейчас стало жизненно важным не только для успеха наших военных операций, но для самого нашего господства над Аравией.

КАПИТАН. Вы придаете ему такое значение. Неужели вы хотите посеять панику?

ГЕНЕРАЛ (мягко). Не вмешивайся. Читай свой журнал. (В диктофон). С тех пор, как Лоуренс вернулся в Аравию шесть месяцев назад, известно, что он входил в контакт с революционными группировками в таких удаленных местах, как Иерусалим, Дамаск и Бейрут. В настоящее время, по сведениям, он оперирует в самом округе Дераа. Его возможная цель — начать всеобщее восстание против нас, совпадающее с британским наступлением на Палестину. Тем временем он продолжает свою партизанскую деятельность против наших путей сообщения. Все это создает угрозу, к которой впредь не следует относиться легко.

КАПИТАН (сердито). А, по-вашему, они относятся к этому легко? Они уже приписывают ему сверхъестественные силы.

ГЕНЕРАЛ (в диктофон). Пункт второй. Вышли на свет некоторые дополнительные факты, касающиеся Лоуренса. Первое. Вопреки слухам, он не переодевается в женский наряд. Поэтому недавняя практика принудительного снятия чадры с женщин должна прекратиться как оскорбительная для лояльности граждан. Второе. Описание Лоуренса, распространенное ранее, достоверно и было подтверждено (взглянув на капитана) офицером моего штаба, который однажды оказался с ним в близком контакте.

(Капитан вскакивает).

КАПИТАН. Уберите это.

ГЕНЕРАЛ (мягко). Я не собираюсь говорить, каким именно офицером.

КАПИТАН. Вы скажете, если запросит Константинополь.

ГЕНЕРАЛ. Скажу, если не сядешь и не будешь вести себя тихо. (В диктофон). Третье. Ввиду недавно полученной информации, относящейся к сексуальным наклонностям Лоуренса, наблюдение, поддерживаемое в борделях и тому подобных местах, может быть снято...

КАПИТАН (с интересом). Интересно. Какая информация?

ГЕНЕРАЛ. Мне жаль тебя разочаровывать. Информация решительно отрицательная.

КАПИТАН. В любом смысле? (Генерал кивает). Что-то мне не верится.

ГЕНЕРАЛ (просто). Понимаю, что не верится. Но, знаешь ли, аскеты на самом деле существуют.

КАПИТАН. Но аскетом никто не рождается. Он что, очень религиозен?

ГЕНЕРАЛ. Его самоотречение — дело самовольное. И здесь есть еще один показательный аспект.

КАПИТАН. Какой?

ГЕНЕРАЛ. Он избегает физических контактов любого рода. Даже рукопожатие требует от него усилия.

КАПИТАН. Не вижу, что тут показательного.

ГЕНЕРАЛ. Не видишь. (В диктофон). Четвертое...

КАПИТАН (упрямо). Что это показывает?

ГЕНЕРАЛ (терпеливо). Непокорное тело, сильная воля и смятенный дух. Мне можно продолжать?

КАПИТАН. То есть, он и хотел бы, но не хочет признавать, что хотел бы, и поэтому не хочет?

ГЕНЕРАЛ. Очень тонко выражено. (В диктофон). Четвертое и самое главное. До сведения всего личного состава должно быть доведено, что поимка Лоуренса живым должна быть теперь их основной целью. Пойманный преступник не должен быть допрошен на месте, а сразу же препровожден к ответственному лицу, обладающему высокими полномочиями. Приказано военным губернатором, округ Дераа. Конец записи. (Откладывает диктофон, подходит к столу и наливает себе бокал вина. Капитан смотрит на него с неодобрением).Настоящее французское бургундское. Налить? (Капитан качает головой). Хороший мальчик. (Изучает бокал). Я так рад, что не христианин. В их религии это не считается грехом...

КАПИТАН. Если я возьму в плен Лоуренса, то пристрелю скотину.

ГЕНЕРАЛ (мягко). А ты действительно глуп. Твоя пуля может стоить нам Аравии. Неужели ты не видишь, что смерть этого человека сама по себе ничего не решит? Арабы будут так же верить в миф, которому он их выучил: Аравия для арабов, один народ, одна земля и одна нация. За тысячу лет до того, как он явился сюда, эта идея была только безвредной мечтой нескольких религиозных фанатиков. Но он показал им, как обратить ее в реальность. Конечно, только наполовину, слава Аллаху, но даже эта половина — серьезная опасность для нашей Империи. Полностью? Тогда весь мир в опасности.

КАПИТАН (беспечно). Я думаю, мир может спать спокойно.

ГЕНЕРАЛ (серьезно). Фейсал выбрал Дамаск своей столицей. (Капитан смеется). Я бы тоже смеялся, если бы не знал, что мозг, выносивший эту фантазию, так же блестящ, холоден и беспощаден, как у любого революционера в истории. И ты думаешь, что пуля в этот мозг сейчас может повернуть арабов назад?

КАПИТАН (пожимая плечами). А что может?

(Пауза. Генерал потягивает вино).

ГЕНЕРАЛ. Что ж, я думаю — то, что мозг мог создать, он же может и разрушить.

КАПИТАН. То есть надо заставить его отречься?

ГЕНЕРАЛ. Это традиционный способ поступать с ересью.

КАПИТАН. Но как вы это сделаете?

ГЕНЕРАЛ (пожав плечами). Думаю, путем убеждения. (Глядя на него). Какая жалость, что в этом климате портится цвет лица. На твоем лице, правда, это не отразилось, благодаря твоей черкесской крови.

КАПИТАН. Во мне нет черкесской крови.

ГЕНЕРАЛ. По-моему, ты говорил мне, что есть.

КАПИТАН. Это вы мне так говорили.

ГЕНЕРАЛ. Давно уже, наверное.

КАПИТАН. Я не думаю, что вы заставите Лоуренса отречься с помощью пыток.

ГЕНЕРАЛ. А кто сказал что-нибудь о пытках? Я употребил слово — убеждение.

КАПИТАН (недоверчиво). Вы что, с ним спорить будете?

ГЕНЕРАЛ. Разве это не лучший способ заставить кого-нибудь признать, что он неправ? В конце концов, он ведь неправ. То, что арабы готовы к государственности — это ложь, и он это знает. Это даст его допросчику весомое преимущество. Чтобы он признал это ложью? Трудно. С человеком веры, настоящим фанатиком вроде Фейсала — невозможно. Но англичанин-интеллектуал, который верит только в свою собственную волю и в свою судьбу — что ж, такую веру поколебать можно. И еще одну веру, уязвимую еще больше — в то, что, я слышал, он называет своей телесной целостностью. Возможно, для начала следует преподать ему некоторые знания об этой жизни.

КАПИТАН. Раз он интеллектуал, то он должен знать жизнь. (Генерал смеется). Я что-нибудь глупое сказал?

ГЕНЕРАЛ. Не бери в голову. (Допивает вино). Да, странные отношения у меня с Лоуренсом. Он даже не знает о моем существовании, в то время как я, может быть, больше знаю о нем, чем он сам о себе. Хотел бы я, чтобы все отношения были такими же приятными и несложными. (Смотрит на капитана, тот отворачивается). Только одного я о нем не знаю. Мне интересно, действительно ли он верит, что все его жертвы не напрасны.

(Наливает себе еще бокал вина).

КАПИТАН. Жертвы? Чем он жертвует?

ГЕНЕРАЛ (пригубив вина, проводит рукой по волосам капитана). Да всем, что делает жизнь достойной того, чтобы ее прожить.

(Свет гаснет).

Картина третья.

Железнодорожная насыпь. Лоуренс сидит, прислонившись к телеграфному столбу, в неяркой и оборванной арабской одежде. Пока зажигается свет, мы видим, что он делает карандашом набросок путей. Входит Хамед и опускается на землю рядом с ним. Молчание. Лоуренс продолжает рисовать. Хамед нащупывает в своих одеждах куриную кость и начинает ее грызть.

ХАМЕД (после паузы). Дурные новости.

ЛОУРЕНС. По тебе видно.

ХАМЕД. Они отказались от денег и ничего не обещают.

ЛОУРЕНС (не отрывается от рисования). Почему?

ХАМЕД (жует). Напуганы. И есть чем. Из тех трех, к кому ты приходил в этом городе за этот месяц, двое арестованы, а третий в бегах. Но они удерживают его семью и семьи других двух.

ЛОУРЕНС (после паузы). Кто заговорил?

ХАМЕД. Один из детей Дахиля. Кажется, ты дал ему в подарок английский полупенсовик. Он показывал его на базаре и пытался продать. Хвастался, что великий Эль-Оранс подарил ему эту монету. Полицейский его услышал.

(Пауза).

ЛОУРЕНС. Это Дахиль арестован?

ХАМЕД. Да. И Али. Сулейман бежал.

ЛОУРЕНС (все еще рисует). Но они держат его семью?

ХАМЕД. Да. Даже старую бабку. Так говорят.

(Пауза).

ЛОУРЕНС. Английский полупенсовик. Он был там, вместе с золотом. Не знаю, почему. Он был крупнее и блестел ярче, ребенок захотел поиграть, и я отдал ему. Я собирался забрать его назад, когда уходил, но... я забыл. (С внезапным напряжением в голосе). Я забыл.(Продолжает рисовать. Ровным голосом). Они убили Дахиля и Али?

ХАМЕД (пожимает плечами). Будем надеяться.

ЛОУРЕНС. Да.

ХАМЕД. Что ты делаешь?

ЛОУРЕНС. Рисую план аэродрома Дераа. И эту дорогу в долину, по которой пойдут наши люди — когда придет время.

ХАМЕД. А оно придет?

ЛОУРЕНС (мягко). Ты спрашиваешь это, лишь бы позлить меня, Хамед. Тебе иногда нравится меня злить. Ты знаешь, что это время придет.

ХАМЕД. Но когда?

ЛОУРЕНС (после паузы). Когда захотят того Аллах и Алленби.

ХАМЕД (растягиваясь на земле). Иногда мне кажется, они оба покинули нас.

ЛОУРЕНС. Нет, но если ты так будешь говорить, могут. И я тоже.

ХАМЕД (со смехом). Ты? (Очевидно, ему смешна сама мысль об этом. Он потягивается и издает сытую отрыжку). Что будет, когда мы победим в войне? Ты сделаешь принца Фейсала королем Аравии?

ЛОУРЕНС. Не мое занятие — делать кого-то королем чего-то, Хамед. Принц Фейсал сам будет выбирать. Кто я такой, чтобы делать королей?

ХАМЕД (после паузы). Прошлой ночью в Азраке, в нашем лагере, рассказывали, что английский король и французский президент подписали договор, чтобы после войны разделить Аравию между собой. Англичане возьмут всю землю за Иорданом, а французы — Сирию и север.

(Пауза).

ЛОУРЕНС (с деланным равнодушием). Ты слушаешь много рассказов, Хамед.

ХАМЕД. Вождь России, великий и благородный повстанец — забыл, как зовут...

ЛОУРЕНС. Ленин.

ХАМЕД. Да, Ленин. Он рассказал это всему миру. Этот договор был подписан два года назад — до того, как ты пришел к нам, Эль-Оранс...

ЛОУРЕНС (прерывает). Великий и благородный повстанец врет и не краснеет. Нет никакого договора. Разве могло бы быть, чтобы я о нем не знал?

ХАМЕД (после паузы). Может быть, ты лгал нам. Может, ты с самого начала нас обманывал. (Он сказал это ради шутки, надеясь получить раздраженный ответ от Лоуренса, но тот ничего не отвечает и не смотрит ему в глаза. Довольно жалким тоном, после паузы). Я пошутил, Эль-Оранс.

ЛОУРЕНС. Да, Хамед, я знаю. (Продолжает рисовать). Когда ты услышишь этот рассказ в следующий раз, ты ведь вспомнишь, что ты мой друг, и побьешь того, кто это рассказывает?

ХАМЕД. Да. (Не двигаясь). К нам идет турецкий солдат.

ЛОУРЕНС (также не двигаясь). Он видел, как я рисую?

ХАМЕД. Не знаю.

ЛОУРЕНС. У тебя с собой что-нибудь есть, на случай обыска?

ХАМЕД. Золото и список.

ЛОУРЕНС. Ты спишь. Мы друг друга не знаем. Что бы ни случилось, ты ничего общего не имеешь со мной.

(Хамед послушно закрывает глаза. Лоуренс мирно продолжает рисовать, тем временем входит турецкий сержант. Он проходит мимо обоих, очевидно их не замечая, но вдруг останавливается и глядит на Лоуренса).

СЕРЖАНТ. Ты что, художник?

ЛОУРЕНС. Мне нравится рисовать, но я не художник.

СЕРЖАНТ. Дай поглядеть.

ЛОУРЕНС. Я не буду оскорблять глаз вашей милости.

(Роняет рисунок на колени).

СЕРЖАНТ. У тебя слишком белая кожа для этих мест. Ты кто?

ЛОУРЕНС. Черкес.

СЕРЖАНТ. Черкес? Их здесь очень мало.

ЛОУРЕНС. Да. Нас мало.

СЕРЖАНТ. Что ты делаешь в Дераа?

ЛОУРЕНС. У меня законное дело.

СЕРЖАНТ. Какое?

ЛОУРЕНС. Я путешествую.

СЕРЖАНТ (взглянув на Хамеда). Один?

ЛОУРЕНС. Один.

СЕРЖАНТ. Куда?

ЛОУРЕНС. В Дамаск.

СЕРЖАНТ. А ну вставай, черкес. (Лоуренс спокойно встает, на вид совсем не встревоженный). Врешь ты все, ведь так?

ЛОУРЕНС. Почему я должен лгать вашей милости?

Дата добавления: 2015-09-05