Ветка на ветру

МАКЕДОНСКИЕ ПЬЕСЫ

Перевод с македонского Ольги Панькиной

КОЛЕ ЧАШУЛЕ

Ветка на ветру

Пьеса в трех действиях

Действующие лица:

МАГДА

МЕЙБЛ

ДЖИММИ

ВЕЛКО

Действие происходит в гостинице для постоянного проживания, каких много в больших американских городах.

Ранняя осень, наши дни.

Комната в гостинице.

В квартире, частью которой является комната, есть еще спальня, маленькая кухня, отгороженная ширмой, ванная и стенной шкаф.

В квартире сумрачно. На противоположной стороне улицы возвышается многоэтажный дом, закрывающий горизонт. Время от времени из-за стены многоэтажного дома появляется тонкий луч солнца, едва пробивающий себе путь мимо соседних зданий.

Квартира расположена на одном из нижних этажей гостиницы. Двумя этажами ниже по эстакаде проходит надземная линия метро, «надземка».

Обстановка квартиры – обычна для такого типа гостиниц. Все несет на себе холодный отпечаток неухоженности.

Сквозь открытое окно в комнату влетают шумы улицы: человеческие голоса, гудки автомобилей, звуки тормозов, выкрики уличных продавцов газет.

В момент, когда открывается занавес, на сцене одна Магда. Она лежит, заглядевшись на солнечный луч в окне.

Включено радио, наполняющее комнату какой-то мелодией, ни веселой, ни грустной.

Издалека доносится грохот «надземки». Он будто налетает на комнату. Тогда трясутся окна, совсем не слышно звука радио, не долетают голоса улицы.

Одновременно с шумом «надземки» начинает звонить телефон.

От грохота «надземки» Магда будто окаменевает на диване.

По мере того, как грохот начинает удаляться, все слышнее становится звонок телефона, пока в конце концов он не остается единственным звуком в комнате.

Магда долго лежит, застыв, на диване. Внезапно телефон перестает звонить. Наступает тишина. Только тогда Магда понемногу расслабляется.

Но только на миг. Телефон опять начинает трезвонить, упорно и угрожающе.

Телефон умолкает и потом звонит еще раз. Когда он начинает звонить в третий раз, Магда встает и подходит к нему. Она колеблется, взять трубку или нет. Наконец, берет.

МАГДА: Нет. Пойми: он запретил мне разговаривать с тобой. Больше не приходи и не звони. Если он узнает, что ты звонил, он способен… (Кричит.) Нет, только не это. Нет. Прошу тебя, умоляю всем, что тебе дорого, не надо, нет… Я запру дверь и ни за что на свете ее не отопру… Буду звать на помощь… Его позову, пусть он придет и… Нет. Нет. Алло. Алло. Алло… (Бьет пальцем по кнопке телефона.) Алло. Алло. Джимми… Джимми… Джиммиии…

Снова надвигается громыхание «надземки». Все так же, как и раньше, только на этот раз Магда застывает, как будто ждет, что грохот в любую минуту может навалиться на нее. Когда шум отдаляется, она подбегает к окну и закрывает его. Потом задергивает обе занавески, легкую и тяжелую. В комнате становится темно.

В темноте опять начинает звонить телефон. Звонит долго, упорно.

В конце концов Магда поднимает трубку.

МАГДА: Слушаю. Ах, это ты… Я была в другой комнате… Как только услышала телефон, сразу подошла… Сразу, честное слово… Дверь? Дверь была закрыта, закрыта, может быть, поэтому я тебя не слышала… Ничего, со мной ничего… Немножко голова болит. Знаю, знаю, таблетки принимать не буду, знаю… Нет, тебе никто не звонил. Никто… Сюда? Нет, никто не приходил… Горничная? Да, была… Та же самая… Да, Мейбл, кто же еще? Что? Мне скучно?.. Нет, мне не скучно… Нет, раз я так говорю… Окно? Закрыто, закрыто… Хорошо, хорошо… Что? Люблю ли я тебя? Конечно, конечно, люблю… Нет, не плакала… Тебе просто кажется… Не знаю, почему тебе кажется… Наверное… да. Хорошо. Хорошо. Хор… Хорошо. Хо… До свидания…

Кладет трубку. Трет себе лоб. Уходит за ширму на кухню и скоро возвращается с таблеткой и стаканом воды в руке. Пьет. После этого опять ложится на диван и закрывает глаза.

ГОЛОС ИЗ ПРИЕМНИКА: Передаем сигналы точного времени. Сейчас тринадцать часов, и я познакомлю вас с последними известиями. Главной новостью остается…

Магда все так же, лежа, пытается выключить радио. Она вертит ручку настройки и друг друга сменяют голоса, музыка, шумы, пока из приемника не начинает литься, заполняя собой комнату, мягкий баритон.

ГОЛОС ИЗ ПРИЕМНИКА:

«И когда поздним вечером встанешь

у окошка, меня поджидая,

на тебя, одинокую, взглянет

только улица сонно-пустая…»

МАГДА: (Убирает руку от приемника.)

ГОЛОС ИЗ ПРИЕМНИКА:

«…ветер гонит там листья опавшие,

это годы, впустую прошедшие,

это чувства, навеки увядшие –

листья, с черных ветвей облетевшие…»

Грохот «надземки». Когда он стихает, опять слышится голос из приемника.

«…Им уже не воскреснуть весной,

и, как юности не воротиться,

как любви твоей не повториться,

никогда, никогда

не покрыться ветвям тем листвой…»

МАГДА: (Выключает радио, выдернув вилку из розетки. Наступает полная тишина. Еще некоторое время комната остается в темноте. Почти одновременно с тем, как Магда пробует зажечь настольную лампу и, наконец, зажигает ее, раздается звонок в дверь. Магда сразу же гасит только что включенную лампу.) Господи. (Звонок раздается еще и еще раз. Только тогда, почти одновременно со звуком ключа в замочной скважине, слышится и голос горничной Мейбл.)

МЕЙБЛ: Горничная.

МАГДА: (С видимым облегчением опять зажигает настольную лампу. Встает. Пытается привести себя в порядок.) Сейчас. Одну минуту. (Идет к двери. Вдруг останавливается.) Вы одна?

МЕЙБЛ: Одна.

МАГДА: Правда?

МЕЙБЛ: Зачем мне врать?

МАГДА: Сейчас. (Подходит к двери и перед тем, как ее открыть, запирает дверь на цепочку. Убедившись, что Мейбл одна – а мы видим это, потому что в этой части коридора зажигается свет – снимает цепочку и впускает Мейбл. После этого она вновь запирает дверь.)

МЕЙБЛ: (Следит за действиями Магды. Говорит после того, как Магда заперла дверь.) Я только полотенца сменить. На минутку.

МАГДА: Пожалуйста.

МЕЙБЛ: (Идет в ванную. Мейбл, крупная негритянка лет пятидесяти, ходит, переваливаясь, голос у нее низкий, немного хриплый. По пути к ванной Мейбл смотрит вокруг и видит закрытое окно, задернутые занавески, настольную лампу, горящую днем. Через некоторое время она возвращается из ванной, держа в руках грязные полотенца. Уходя, обращается к Магде, ждущей ее у двери.) Какая погода чудесная. Прямо весна!

МАГДА: (Не слышит ее, погрузившись в свои мысли.) Что вы сказали?

МЕЙБЛ: Погода, говорю, чудесная. А что это вы так? (Показывает на закрытое окно и задернутые занавески.)

МАГДА: Голова что-то болит. Метро так громыхает, вот я и закрыла окно.

МЕЙБЛ: Госпожа приболела?

МАГДА: Нет, нет, со мной все в порядке.

МЕЙБЛ: Вам нужно больше солнца, больше воздуха, госпожа. Вы убиваете себя, сидя весь день взаперти.

МАГДА: (Не отвечая ей, отпирает входную дверь.) До свидания, Мейбл.

МЕЙБЛ: Вы позволите мне, по крайней мере, раздвинуть занавески?

МАГДА: Нет. Спасибо.

МЕЙБЛ: Как хотите. Вы уж на меня не сердитесь за мою болтливость, но только я думаю, что вы так совсем здоровье погубите. Целыми днями взаперти, целыми днями нет никого, с кем словом перемолвиться, с кем… Вы молодая. И вам кажется, что здоровья у вас хоть отбавляй. Но поверьте мне: здоровье – это предатель, госпожа. Причем подлый. Предаст человека в самый неподходящий момент.

МАГДА: (Уже закрывая дверь.) Спасибо за заботу, Мейбл.

МЕЙБЛ: Пожалуйста. Я не хотела вас рассердить. Простите меня.

МАГДА: Конечно.

МЕЙБЛ: (Замешкавшись в дверях.) Я и господину это сказала. Я ему говорю: Вы, говорю, вы уж выпустите молодую госпожу. Прямо так и сказала. Была бы я на месте молодой госпожи, я ему говорю, была бы я на ее месте, – ни дня бы не стала тут сидеть. Сбежала бы и все. (Обращаясь к Магде.) Я ему говорю, а он смеется. Вы, говорит, Мейбл, не знаете наших женщин. Они не то, что здешние: изнеженные, избалованные, их приласкай, и они уже успокоились. Это я-то, думаю, избалованная. Женщины, говорю я ему, женщины, господин мой дорогой, везде одинаковые. Им если не дашь, чего им надо, то они это сами возьмут.

МАГДА: До свидания, Мейбл.

МЕЙБЛ: (Пожимает плечами.) Хорошо. Раз вы хотите, я уйду… (Идет.) Я просто так, чтобы молодой госпоже не было скучно. Чтобы она не чувствовала себя… одиноко. (Идет к двери. Кажется, что сейчас она уйдет, но она возвращается и смотрит на Магду.) Могу я вас кое о чем попросить, госпожа? Выслушайте меня, всего несколько слов. Хочу вам кое-что сказать, только не знаю, как. Если вы позволите, я…

МАГДА: Нельзя в другой раз, Мейбл?

МЕЙБЛ: Можно, госпожа, можно. Можно, если вы хотите, вообще никогда не разговаривать. Только мне сдается, что будет лучше, если госпожа выслушает меня сегодня, чем потом, когда будет уже поздно. Я присяду? (Возвращается в комнату.) За целый день ни разу не присела. Не волнуйтесь. Я не отниму у вас больше одной минуты. (Садится.)

Увидев это, Магда выходит, но, убедившись, что Мейбл не собирается уходить, снова запирает дверь, но в комнату не возвращается.

МЕЙБЛ: (После долгой паузы.) Знаете ли вы… знаете ли вы, госпожа, что господин дает мне… деньги… чтобы я следила за вами и докладывала обо всем, что покажется мне сомнительным? И… и что это длится уже больше трех месяцев? И что еще он платит портье, чтобы тот подслушивал, о чем вы говорите по телефону, и сообщал о том, кто к вам приходит? И что Билл тоже делает это уже больше трех месяцев?

МАГДА: Вон.

МЕЙБЛ: (Не двигаясь с места, как будто ничего не слышала.) Госпожа мне не верит. Я так и думала. Для вас лучше, гораздо лучше будет мне поверить. Мне никакого интереса нет врать молодой госпоже.

МАГДА: Если вы немедленно не выйдете, я позову его…

МЕЙБЛ: И? …госпожа молодая и неопытная, поэтому не верит мне. Когда вы поживете здесь, то поймете, какие тут дела крутятся. Говорите, что позовете его? И что? Вы думаете, что ваш муж придет сюда и силой меня вышвырнет? Никогда. Потому что это будет означать, простите меня, что он навсегда отказался от моих услуг. Господин уже в летах, а госпожа – молода. Разве это не достаточная причина, чтобы он поступал так, как поступает, даже если вы его позовете?.. Нет, госпожа. Впрочем, не он первый, не он последний. Три года назад у нас жили другие… Только что та госпожа не относилась ко мне, как вы… Она тратила доллары своего мужа, и… все шло как по маслу. Но вы поступайте, как хотите. Только не забудьте, прошу вас, вот что: потом, даже если вы и захотите поменять свое отношение ко мне и к Биллу, это уже будет невозможно. Ваш уважаемый супруг захочет перестраховаться, а мы не хотим потерять работу. Мужчины, моя дорогая, способны на все. Поверьте мне, на все… (Глядя Магде прямо в глаза.) Вы же не думаете, что ваш драгоценный супруг совершенно случайно выбрал именно эту квартиру из всех? У нас, дорогая моя, был один, который в этой самой комнате поставил магнитофон, чтобы записывать все, что говорит его жена. И если бы не мы, бедная женщина так и попалась бы на удочку. А мы ее спасли. Рассказали ей про магнитофон, и потом она наговаривала своему мужу всякие нежности и выключала его, когда не хотела, чтобы он что-то слышал. Господи, а там было что послушать… Тот, бедняга, постоянно хвастался: «Техника не обманет»… Вы все еще думаете, что я вас шантажирую? Нет, госпожа. Нет. Мы с Биллом решили сказать вам правду после того, как услышали, о чем вы в последнее время говорили с Джимми…

МАГДА: (Едва слышно.) Это омерзительно. Это не жизнь. Так жить нельзя.

МЕЙБЛ: Нельзя, но приходится. Приходится. Именно поэтому в этой жизни преуспевают те… (Грохот «надземки». Когда он затихает, Мейбл продолжает свою мысль.) Меня, госпожа, жизнь учила кулаками по голове. Я теперь пойду. А вы подумайте, да подумайте хорошенько. Не спешите с решением. Мы здесь. Просто позовите меня, и все будет в наилучшем виде. (Направляется к входной двери. На этот раз отпирает ее сама.) Впрочем, госпожа, похоже, по-другому и нельзя жить. Все люди, как мне кажется, живут в каких-то оболочках. Разница только в том, что у некоторых они потолще, а у других потоньше, вот и все. (Выходя.) Да, вот еще что забыла. Господин платит мне пятнадцать долларов в месяц. И Биллу столько же. Прощайте, госпожа. Извините, если что не так. К вашим услугам. (Выходит и сразу же возвращается.) На вашем месте я бы впустила Джимми. Он бешеный, от него чего угодно можно ожидать. Я и Билл будем на вашей стороне. Еще раз до свидания. (Уходит, оставив дверь незапертой.)

Магда запирает дверь. Возвращается в комнату. Потом идет обратно и запирает ее еще и на цепочку. Некоторое время стоит у двери, опершись на нее спиной.

Грохот «надземки».

Как и в прошлый раз, когда грохот затихает, становится слышен звонок телефона.

Магда долго ждет, когда он перестанет звонить, но звонки не прекращаются.

В конце концов, она подходит к телефону, снимает трубку, слушает, и, не отвечая, кладет трубку. Сразу после этого она опять поднимает ее и начинает набирать номер. Но на второй цифре останавливается. Кладет трубку рядом с телефоном, так что постоянно слышны сигналы «занято».

Она возвращается к дивану, но не ложится. Садится, растерянная и обессиленная.

Проходит некоторое время.

Часть коридора перед входной дверью освещается. Появляется Джимми.

Звонит в дверь.

Первый звонок Магда будто не слышит.

Вздрагивает только, когда звонят второй раз. Судорожно гасит настольную лампу.

Темнота.

Освещен только Джимми.

ДЖИММИ: Открой. Открой. Я знаю, что ты там.

Магда молчит.

ДЖИММИ: Если не откроешь, я буду кричать. Пусть все слышат.

МАГДА: (Вскрикивает.) Нет. Только не это.

ДЖИММИ: Открой, или буду кричать.

МАГДА: (Уже у двери.) Нет. Прошу тебя. Услышат.

ДЖИММИ: Тогда открой.

МАГДА: Не могу. Не смею.

ДЖИММИ: Ну если так, то мне остается только стучать.

МАГДА: Джимми, нет, горничная услышит.

ДЖИММИ: Пусть слышит, мне-то что?

МАГДА: Он подкупил ее, чтобы она за мной следила. И портье тоже. Поэтому прошу тебя, уходи.

ДЖИММИ: Еще чего. Считаю до трех: если не откроешь, буду стучать. И не только стучать, заору так, что вся гостиница соберется.

МАГДА: Джимми, образумься. Ты же прекрасно знаешь, какой он. Он убьет меня, если…

ДЖИММИ: Раз.

МАГДА: (В отчаянии.) Джимми, не кричи.

ДЖИММИ: Два.

МАГДА: Ну чего ты хочешь от меня?

ДЖИММИ: Чтобы ты мне открыла. Последний раз предупреждаю.

МАГДА: Джимми, умоляю тебя. Уходи. Поговори с ним, пусть он разрешит тебе, скажет. Так я не могу. Пойми, получится, что я во всем виновата.

ДЖИММИ: Так ты откроешь или нет?

МАГДА: Джимми, я больше не могу. Если ты что-нибудь такое сделаешь, я сниму трубку и позвоню ему.

ДЖИММИ: Так чего же ты тогда ждешь? Впрочем, уже поздно. Для всего поздно. Вон горничная, она в коридоре, запирает какую-то дверь. Она сейчас повернется и меня увидит…

МАГДА: Джимми, беги… Если ты знаешь такое слово грех, если ты его знаешь… Уходи, убегай, пока тебя не видели, пока еще есть время… Прошу тебя, Джимми, прошу тебя.

ДЖИММИ: Не могу. И хотел бы – да не могу. Единственное, что мне остается, это, как только она появится, отойти от твоей двери, как будто я тайно был у тебя. Потом я позову ее, предложу ей десять долларов, чтобы она не рассказывала, что я был у тебя. Ту же сцену повторю и с портье…

МАГДА: Ты с ума сошел…

ДЖИММИ: Может быть.

МАГДА: …Ты не посмеешь. Ты не можешь так поступить. Джимми…

ДЖИММИ: Я слышу ее шаги.

МАГДА: А если я тебе открою?

ДЖИММИ: Мы поговорим, и я уйду.

МАГДА: Пообещай мне, что мы только поговорим, и ты сразу уйдешь.

ДЖИММИ: Я вижу ее тень.

МАГДА: (Быстро отпирает дверь и впускает Джимми вовнутрь. Как только он входит, она судорожно запирает дверь.) Она тебя видела?

ДЖИММИ: Нет.

Джимми проходит на середину комнаты. Свет перед дверью включен. Видно, что в коридоре никого нет.

Магда, заперев дверь, остается стоять, прислонившись к ней спиной.

ДЖИММИ: Как у тебя тут душно! (Подходит к окну.)

МАГДА: (Вскрикивает.) Не надо. Тебя кто-нибудь увидит.

ДЖИММИ: (Останавливается.) Ладно. (Подходит к телефону, видит, что трубка лежит рядом с аппаратом, смотрит на Магду и наконец поднимает трубку.) Билл? Все в порядке. Теперь ты сам там смотри. (Кладет трубку.)

МАГДА: Ты солгал мне. Про горничную тоже? (Отпирает дверь и выходит в коридор. Теперь сноп света перед входной дверью освещает ее. Через некоторое время, убедившись, что коридор пуст, Магда возвращается в комнату.) Как ты мог? Как ты мог?

ДЖИММИ: А что? Чем мои доллары хуже его?

МАГДА: Ты обещал мне, что…

ДЖИММИ: Я тебе и не то пообещал бы, лишь бы войти. Но даже если бы ты мне и не открыла… (Показывает ей ключ от входной двери.) Я же тебе еще когда мы по телефону говорили, сказал, что войду… и что? Есть тут, черт побери, хоть какая-нибудь пепельница? Ты, понятно, не куришь? (Дотягивается до пепельницы и пододвигает ее поближе к себе.) Сядь. Ты же сама сказала, что мы поговорим.

Магда продолжает стоять.

ДЖИММИ: Как хочешь. Только пойми, мне неудобно, что ты стоишь, а я сижу. Тогда и я должен встать, и мы будем разговаривать стоя. (Делает движение, будто хочет встать.)

МАГДА: (Почти одновременно с его движением зажигает свет. Потом садится.) Говори, что хотел, а потом уходи. Все это бессмысленно. Люди могут невесть что подумать. В первую очередь он. Ты сам это прекрасно знаешь.

ДЖИММИ: А что такого? Что плохого в том, что я пришел поговорить с тобой? Мне кажется, что никто и внимания бы не обратил, даже если бы я проводил здесь все время. Люди, уверяю тебя, сочли бы, что это мое естественное право.

МАГДА: Мне-то ты за что мстишь? Вы ведь уже не раз обо всем с ним говорили. Что со мной-то разговаривать? Он меня не спрашивает и не слушает. Я со всем согласна заранее, как вы двое решите, так и будет. Я знаю только одно: я так больше не могу. И прошу только об одном: оставьте меня в покое.

ДЖИММИ: Ты говоришь так только потому, что я здесь, потому что ты боишься меня. А когда ты останешься с ним, когда вы ляжете в кровать… Наверное, интересное зрелище: ты и он в кровати…

МАГДА: (Встает.) Если ты пришел, чтобы рассуждать о таких глупостях, нам говорить не стоит. Я сейчас позвоню ему, пусть приходит, с ним и разговаривай.

ДЖИММИ: Ты ему позвонишь?

МАГДА: Почему бы и нет? (Идет к телефону.)

Джимми одним прыжком встает перед ней и перегораживает ей дорогу.

Магда останавливается.

ДЖИММИ: (Берет в руки трубку.) Ты ему позвонишь?

МАГДА: Да.

ДЖИММИ: Нет. Во-первых, потому что телефон отключен. Во-вторых, я тебе не позволю, пока ты мне не расскажешь, почему перед этим ты оставила трубку лежать так, что постоянно шел сигнал «занято». Значит, вот с чего мы начали?

МАГДА: Дай мне телефон.

ДЖИММИ: Так это из-за меня ты сняла трубку? Чтобы я не мог еще раз тебе позвонить?

МАГДА: Да. Ты мне целых три месяца не даешь покоя, звонишь все время, целых три месяца ты портишь мне каждый день своими звонками и потом еще хочешь… Дай мне телефон.

ДЖИММИ: Пожалуйста. (Дает ей телефон.) И что? Что ты ему скажешь?

МАГДА: Это мое дело.

ДЖИММИ: Ты ему скажешь: Джимми меня замучил? Так, что ли? А он спросит: А… а как этот разбойник – ведь он меня так зовет, разбойником? – как он оказался у тебя? Ну? И что ты ему ответишь? Я его пустила? А, так ты его пустила? – спросит он. А почему? Я же тебе запретил, так ведь, я тебе приказал, чтобы ноги его не было в твоей комнате. И что? Он приедет сюда. Спросит меня: Чего тебе здесь надо? А я ему отвечу: ты что, вправду не знаешь, что я каждый день прихожу сюда… поговорить? Ты, понятное дело, крикнешь: Джимми лжет, не так ли? Только… только он тебе не поверит. Он старый и дряхлый, а ты… Мы ведь с тобой ровесники? Нет, я на целый год старше тебя. И поэтому будет достаточно того, что я «признаюсь» ему в чем угодно, чтобы он поверил мне, а не тебе. Видишь? И я его понимаю. Он не может, хотел бы, а не может тебе поверить. Это сильнее его. Давай теперь, звони.

Магда отступает от него.

ДЖИММИ: Звони. Что, передумала? Поняла, что я прав? Никому ты звонить и не собиралась. Думала меня испугать, что я струшу и убегу?

МАГДА: Ты, ты способен на все. Только теперь мне все стало ясно. Ты… ты страшный человек.

ДЖИММИ: Я? Страшный? Моя трагедия в том и есть, что я совсем не страшный. Я только тебе кажусь таким, потому что я говорю правду в лицо, голую и неприкрашенную, как есть. А ты убегаешь от нее. Разве ты не подумала, когда выходила за него, старого и дряхлого, такого, какой он есть – что ты сумеешь перехитрить жизнь? Что ты ее обманешь? Главное – попасть в Америку, так ты думала, чтобы вечером в бедности, а уже утром – в богатстве, пусть даже этим утром ты окажешься рядом с ним? Посмотри вокруг себя. Это ли жизнь, о которой ты мечтала? Это ли сон, ради которого ты отправилась за океан? Теперь для тебя вся жизнь – это Он. Он и его надоедные и глупые нежности. Он и его старческие любовные излияния…

МАГДА: То, что ты сейчас делаешь, отвратительно.

ДЖИММИ: Отвратительно, согласен. Но не могу, знаю, что не следовало бы этого делать, но не могу. Мне все это уже начало нравиться. Нет, ты не думай, я не от рождения такой. Нет. В меня все верили. Все мне предрекали, что из меня выйдет… и вот, что вышло. Почему? Спроси его. Пускай он тебе расскажет. А я… я начал, как ты только что сказала, начал говорить людям то, что им не нравится с той же страстью, с какой другие предаются морфию, начал открывать им глаза, чтобы они увидели отчаяние своего существования и чтобы после этого они уже не могли бы вновь закрыть глаза. Этому меня научили бары, салуны и дороги Америки, той Америки, про которую вы и вам подобные думаете, что она рай на земле… А больше всего Он…

МАГДА: Зачем ты мне все это рассказываешь? Чтобы подтолкнуть меня к тому, чтобы я убежала от него? Вернулась туда, откуда приехала? Или зарылась в тину, которая душит тебя? Нет, Джимми. Я не создана для этого. Я вышла за него замуж, все кончено. Другой судьбы для меня уже не существует. Ты не можешь этого понять, поэтому так и говоришь.

ДЖИММИ: Тебя, наверное, удивит то, что я тебе скажу. (Встает, подходит к окну, встает лицом к занавеске. Через некоторое время оборачивается.) Я… я – единственный, кто тебя понимает. Все тебя осуждают; все тебя… а я – единственный, кто тебя понимает и… тебя жалеет.

МАГДА: Я не нуждаюсь ни в чьей жалости.

ДЖИММИ: Я позавчера чуть было не подрался из-за тебя. Сказал им: Покажите мне, покажите мне такую девушку, которая не поступила бы так же, как и она, и я упаду перед ней на колени и попрошу прощения. Я знаю здешних женщин. Если бы они нашли кого-нибудь вроде него, ни секунды бы не раздумывали, лишь бы заполучить его, ободрали бы его как липку, а потом дали бы ему пинка под зад. Здешние женщины умеют жить. Муж для них – это одно, а молодость – это другое. Они здесь понимают все это так и не считают за грех. И мужчины тоже.

МАГДА: Вы все думаете одинаково. И горничная. И все. Горничная думает, что я такая, потому что две прежние были такими. Он думает, что я такая, раз ему пришло в голову заставить горничную шпионить за мной. Разве я давала ему повод так думать? А горничной? А тебе? Вот что мне больше всего обидно. И это отвратительно. Вы все лжете.

ДЖИММИ: Нет. Я не лгу. Я верю тому, что ты говоришь. Я знаю, что ты так думаешь. И что это правда. Потому и жалею тебя. Я знаю жизнь лучше, чем ты. И снаружи, и с изнанки. Может быть, больше с изнанки. Я знаю: ты будешь сопротивляться, дни, недели, месяцы будешь сопротивляться. С ума будешь сходить от боли, биться головой об стену, кусать губы до крови и… и все-таки сдашься. Жизнь все равно возьмет свое. Что ты на меня так смотришь? Тебе это кажется странным? (Трет себе лоб, потом вынимает платок и долго и рассеянно вытирает руки.) Иногда… иногда мне кажется, что ты похожа на меня. Вернее, на того ребенка, который хотел забраться на луну и качаться на ней, как в люльке… Твоя судьба похожа на мою. Тем, как он тебя убивает… Не смотри на меня так. То, что предлагала тебе горничная – это хоть какая-то жизнь, правда с подлостью, ложью, низкая, мерзкая, но все-таки жизнь. То, что ты сама себе готовишь, это ни жизнь, ни смерть.

МАГДА: Прошу тебя, прекрати.

ДЖИММИ: Я бы прекратил, если мог. Не могу. Что-то заставляет меня думать, говорить. Боюсь перестать. Боюсь…

МАГДА: У меня сил больше нет тебя слушать.

ДЖИММИ: Ну, и не слушай меня. Не обращай на меня внимания. Я хочу только одного: чтобы ты подумала, задумалась, – стоит ли он того, чтобы ты так поступала сама с собой? Не стоит. Ты прекрасно это знаешь, но не хочешь себе признаться. Теперь мне ясно, почему ты так на меня смотришь: ты думаешь, что я его шпион. Что он заплатил мне…

Магда молчит и, сломленная, садится.

ДЖИММИ: Ты так думаешь и поэтому мне не отвечаешь. Нет, я не шпион. Нет. Во мне все еще живо воспоминание о ребенке, в которого все верили. Ребенок давно умер, но в вот этом моем теле живо воспоминание о том ребенке. И я не могу его подвести. Не веришь? Не верь. Мне никто не верит. Даже Мак, бармен, и тот мне не верит. Я должен сперва показать ему деньги, и только после этого он мне дает выпить. А знаешь ли ты, что означает, когда человеку перестает верить даже бармен? Для нас, пьяниц, бармен – это барометр нашей жизни. Поднимается его ртуть, его доверие, поднимаемся и мы. А упадет – для нас возврата нет. Поэтому мы так ненавидим барменов. Ненавидим и не можем жить без них. Утром я хотел бросить в него стаканом. И не бросил. Почему? Потому что моя ненависть – трусливая. Я боюсь его. Вернее, не его. Боюсь закрытой двери его бара. Не удивляйся. Ты что, действительно еще не поняла, что я пьян? Я пьян, но я понимаю, что говорю. Сижу здесь битый час, говорю и даже не пытаюсь что-нибудь предпринять. Почему? Я не могу даже заставить тебя поверить мне… и хотя бы поверить, что я… тебя уважаю.

МАГДА: Как я могу тебе поверить? Чему поверить? Нет, Джимми. Я больше ничему не верю. Не верю, ни тебе, ни даже себе самой. Себя я начала презирать, бояться себя. А ты хочешь, чтобы я поверила тебе… (Подходит к ширме. Стоит, повернувшись к ней лицом. Стоит так довольно долгое время, пока говорит.) Скажи мне, чему я должна верить? Пустым словам? Нет, Джимми, не требуй этого от меня. Я сама уже не знаю, что говорю.

ДЖИММИ: Так не верь мне. Не верь мне, потому что я сам не знаю, чего я хочу. Не понимаю: может, я тебя ненавижу, может, хочу тебе отомстить… Три месяца я хотел прийти сюда и три месяца не находил в себе сил решиться на это. Три месяца звоню тебе, обижаю тебя и три месяца… радуюсь, когда слышу твой голос. Иногда мне кажется, что я сойду с ума, если тебя не услышу. Три месяца я пугаю тебя местью и три месяца радуюсь, что тебя не убили, что ты все еще жива и что ты сопротивляешься. Скажи мне, чему тогда мне верить? Не бойся. Тебе нечего меня бояться. (Встает.) …Я знаю только одно: то, что говорю, то я и думаю. Вот, посмотри на меня, я руки заложил назад и тебя не трону, пока сама мне не позволишь. Все, о чем я тебе говорил – чистая правда. Я много вечеров над ней думал. Пил и думал. Целые ночи не спал и все думал. Поэтому, может быть, так и получилось все это – несвязно. Иногда я тебя ненавидел. От всей души ненавидел. Я когда тебя в первый раз увидел, то дал сам себе слово, что отомщу тебе. Что вываляю тебя в грязи, встану над тобой и буду над тобой смеяться. Иногда я прекрасно понимал, что ты ни в чем не виновата, и что все, что я делал это просто свинство. И тогда – плакал. Поверь мне, хоть я и пьян. Может быть, потому и плакал так сильно. Вчера дошел до гостиницы, а потом вернулся. А вечером… вечером решил прийти сюда и тебя обесчестить. С этой мыслью подкупил Мейбл и Билла, с этой мыслью поднялся к тебе, и вот… сама видишь… Держу руки сзади, они рвутся, а я их не пускаю. Жду, что ты сама позволишь до себя дотронуться. А хотел этими руками… Прошу тебя… (Звонит телефон. Долго и настойчиво. Оба, Магда и Джимми, остаются, застыв, там, где их настиг звонок телефона. Первым прерывает молчание Джимми. Когда он начинает говорить, он не похож сам на себя: он раздавлен и сломлен. Телефон продолжает звонить все время, пока он говорит.) Наверняка это он. Ответь. Скажи ему правду, всю правду, и попроси, чтобы он приехал. Не бойся. Скажи, что я его жду. Пожалуйста, прошу тебя…

МАГДА: (Через некоторое время, наполненное упорными и долгими звонками телефона, она двигается с места и берет трубку.) Кто? Ты? Ты мне звонил? Нет, никуда… никуда не выходила. Была в спальне. Лежала. Наверное, задремала и не слышала звонков. Телефон был занят? Я ни с кем не говорила, не мог быть занят. Откуда я знаю… может быть, по ошибке не положила трубку как надо. Как? Метро загромыхало, я пошла закрыть окно, может быть, тогда и не повесила трубку. Что? Я сказала тебе, что окно закрыто? Ну да, я имела в виду окно в спальне, это оно было закрыто. Ну, что я могу… что я могу сделать? Отключи телефон, если хочешь… Прошу тебя. Прошу тебя. Не надо так, по телефону… (Почти кричит.) Нет. Нет. Никого нет. Никого нет. Доказать? Как я могу тебе доказать, что никого нет? (Сжимает свободной рукой лоб. На лбу остаются бескровные следы.) Прошу тебя, не надо… сегодня. Не могу. Я больна. А тут еще и это… Нет. Нет. (С горечью и отчаянием.) …Если это тебя убедит, что никого нет. Ох… (Закрывает глаза. Поворачивается к Джимми спиной.) Я люблю тебя, люблю. До… до свидания. (Долгая пауза. Только в конце ее Магда кладет трубку. Все это время она неподвижно стоит с закрытыми глазами, повернувшись к Джимми спиной.)

ДЖИММИ: (Все еще держа руки за спиной.) Мне пора уходить.

Магда молчит и стоит все так же неподвижно.

ДЖИММИ: (Подходит к входной двери. Долго колеблется. Один раз даже открывает ее и кажется, что он сейчас уйдет, но он не уходит. Мешкает, стоя в дверном проеме. Пытается заговорить, но сразу у него не получается. Рот открывается, но голос его не слушается. Только через некоторое время у него получается заговорить.) Теперь я знаю, за что я его ненавижу. Почему все это должно было случиться… на моих глазах? Я был маленьким. Однажды вечером, когда я спал, он принялся бить мою мать. Я проснулся от ее криков. Это были крики, которых не забудешь. Мне показалось, что он сейчас убьет ее. Я просил его, валялся перед ним на коленях, целовал ему руки, которыми он бил мою мать, чтобы помешать его ударам, но ничего не помогало… Когда он нас избил, он заставил нас повторять… что мы любим его! (Умолкает.)

Магда остается неподвижной и далее.

ДЖИММИ: (Выходит. Дверь тихо закрывается.) Прощай.

Тишина.

После тишины раздается грохот «надземки».

Как и в первый раз, грохот сотрясает комнату, кажется, что она может в любой миг развалиться. Под этот грохот опускается занавес.

Несколько часов спустя.

Когда поднимается занавес, сцена пуста.

Вечер.

На сцене теперь стоит обеденный стол. В сущности, это не стол, а просто столешница, которая была прикреплена к стене, а теперь опущена. На столе накрыт ужин на двоих.

Пространство перед дверью освещено.

Через некоторое время в дверях появляется Велко. Ему около шестидесяти лет. Он двигается медленно. Говорит с паузами, которые, как кажется, помогают ему собраться с часто обрывающимися мыслями.

Дойдя до двери, он достает ключ и отпирает ее.

Одновременно со звуком ключа из-за ширмы появляется Магда.

Волосы у нее собраны в пучок, она одета в другое, темное, платье и поэтому выглядит старше.

Входит Велко.

Он внимательно оглядывает комнату. Потом долгим взглядом смотрит на Магду.

ВЕЛКО: Добрый вечер. (Не дожидаясь ответа, поворачивается и запирает дверь.)

МАГДА: Добрый вечер.

Велко проходит в комнату и поворачивается щекой к Магде, чтобы та его поцеловала.

Магда целует его.

Велко поворачивается. Встает так, чтобы Магда сняла с него пиджак.

Магда снимает пиджак. Идет к шкафу, вешает пиджак на вешалку. Закрывает дверцы шкафа.

ВЕЛКО: Ты все-таки открыла окно. Сквозняк.

МАГДА: Начадило, пока готовила. Открыла, чтобы немного проветрить.

ВЕЛКО: (Садится в самое большое кресло.) Тапочки!

Магда идет в спальню. Возвращается с тапочками. Ставит их перед Велко.

Велко некоторое время не обращает внимания на тапочки. Потом приподнимает ногу. Пауза.

Магда нагибается и снимает ботинки. Сняв, надевает ему тапочки.

ВЕЛКО: Еле до дома дошел. Надо шнурки поменять. Правый чуть не порвался. Нет человеку покоя. Ох-ох-ох. Может, новые туфли купить?

Магда встает и уносит туфли на место под шкафом.

ВЕЛКО: Они думают, я не знаю, чего им хочется. Знаю. Им только волю дай, пусти раз, потом не выгонишь.

Магда уходит за ширму.

ВЕЛКО: Все мне вдруг друзьями стали. Все вдруг забеспокоились, как я? как живу? а раньше, когда один был? Тогда не больно-то со мной разговаривали. Ты чего там копаешься, а?

МАГДА: Я сейчас. Только приборы подам.

ВЕЛКО: Принеси мне виски с содовой. Или забыла в холодильник поставить?

МАГДА: (Все еще из-за ширмы.) Не забыла.

Входит и приносит виски. Ставит перед Велко.

Опять скрывается за ширмой.

Велко берет бутылку и наливает себе виски.

Магда возвращается и приносит кубики льда.

Велко кладет лед в стакан. Потом наливает содовой.

Магда уходит за ширму.

ВЕЛКО: Ты что опять ушла?

МАГДА: (Из-за ширмы.) Ты сказал, чтобы я приготовила…

ВЕЛКО: (Впервые становится заметно, что он нервничает.) Брось все там и иди сюда.

Магда возвращается.

ВЕЛКО: (Показывает ей на место рядом с собой.) Сядь.

Магда садится напротив него.

ВЕЛКО: Ты чего там села? Или тебе не нравится сидеть рядом со мной?

МАГДА: Голова болит, прямо раскалывается.

ВЕЛКО: Опять?

МАГДА: Может, это от перемены климата?

Неловкая пауза.

ВЕЛКО: Ага. Хочешь, я тебя к врачу отвезу?

МАГДА: Как скажешь.

ВЕЛКО: Ты сама-то что думаешь?

МАГДА: Пройдет.

ВЕЛКО: (После долгой паузы.) Этот Том из Арпино. У которого ресторан на углу Кинг и Шустер, как ты думаешь, почему все время вокруг меня вьется?

Магда не отвечает.

ВЕЛКО: Не знаешь?

МАГДА: Не знаю.

ВЕЛКО: А я знаю. Втереться хочет ко мне тихой сапой. Чтобы я его ужинать позвал.

МАГДА: И позвал бы, чего срамиться. Что у нас, поужинать нечем?

ВЕЛКО: Есть чем. Только ему не ужинать надо. Раньше, когда мы встречались в церкви или еще где, так смотрел свысока. Слова не дождешься. А теперь: ля-ля-ля, ля-ля-ля, лучше друга нет. Только чтобы к нам влезть. Знаю я их всех. То они меня в упор не видят, стань я хоть как Форд или Дженерал Моторс, а теперь так вокруг и вьются. Это все из-за тебя… Если бы я женился на старухе, привез бы сюда какую-нибудь развалину, никому и в голову бы не пришло со мной встречаться. А теперь: у Велко жена молодая, красивая, давай все к нему. И все в гости набиваются. А про магазин… про магазин мой и думать забыли. Ты… с ними не надо. Подальше от этих наглецов. Такие дела всегда с малого начинаются, сначала все тихо и мирно. Сегодня словечко, завтра...

МАГДА: Прошу тебя, давай не будем опять начинать про одно и то же.

ВЕЛКО: Ты имеешь в виду, чтобы я не начинал?

МАГДА: Я думаю, это бессмысленно.

ВЕЛКО: Ты… думаешь? Ага. А не хочешь спросить меня, что я думаю? Или это никакого значения не имеет?

МАГДА: Я тебя только попросила, а дальше ты сам как хочешь.

ВЕЛКО: Вот видишь, а я хочу продолжить. Может быть, я хочу тебе кое-что сказать? Или… спросить у тебя? А для чего тогда женится человек? Чтобы прийти домой и молчать, как болван? Я целый день гну спину перед покупателями, клиент всегда прав, поэтому, когда прихожу домой, я хочу поговорить. Просто поговорить… с кем-нибудь…

МАГДА: (Сдаваясь.) Продолжай, если хочешь. Только это ни к чему не приведет.

ВЕЛКО: Правда?

МАГДА: Прошу тебя, давай ужинать. Я бы хотела пораньше лечь спать. Я думаю, что, если я засну, у меня пройдет голова…

ВЕЛКО: Другими словами: ты хотела бы скрыться от меня в спальне.

МАГДА: (Едва сдерживаясь.) Мне не для чего скрываться. И прошу тебя не обижать меня. Моя совесть чиста.

ВЕЛКО: Значит, моя не чиста?

МАГДА: Я такого не говорила.

ВЕЛКО: Так подумала. Или что – я солгал?

МАГДА: Я не говорила, что ты солгал.

ВЕЛКО: Тогда получается, что я говорил правду. Значит, моя совесть нечиста.

МАГДА: (Твердо.) Ты лучше знаешь.

ВЕЛКО: Я хочу от тебя это услышать.

МАГДА: (Едва сдерживаясь.) Прошу тебя, давай не будем.

ВЕЛКО: Говори.

МАГДА: Мне нечего сказать. Прошу тебя, давай ужинать. Сил у меня нет с тобой ругаться. Вот у меня где вся эта ругань. Не хочу больше.

ВЕЛКО: Говори, я тебе приказываю.

МАГДА: Если хочешь, могу у тебя попросить прощения. Извини, я не хотела тебя рассердить.

ВЕЛКО: И ты думаешь меня задобрить своими извинениями?

МАГДА: Как хочешь.

ВЕЛКО: Я хочу, чтобы ты мне ответила.

МАГДА: (Теряет терпение.) Что я тебе сделала, что ты со мной так обращаешься? Я тут сижу целыми днями, как в тюрьме, живого человека не вижу, словом не с кем перемолвиться, а ты еще на меня набрасываешься…

ВЕЛКО: А, вот в чем дело. Людей не видишь, поговорить не с кем, вся эта шушера вокруг не вьется, вот оно что? А ты бы хотела шляться везде, как скотина бесхозная? Так что ли? Скажи мне, чтоб я знал.

МАГДА: Не обижай меня. Ты прекрасно знаешь, что я так не думаю и что я не такая. Я не на улице выросла, чтобы ты так со мной разговаривал.

ВЕЛКО: А где ты выросла? Ты уж лучше помолчала бы. Я тебя из грязи вытащил, из нищеты, сюда привез, напоил, накормил, одел, обул, а ты теперь начинаешь с жиру беситься. Что же ты там не осталась с хлеба на воду перебиваться, а сюда перебралась?..

Магда встает.

ВЕЛКО: Ты куда?

МАГДА: Пойду лягу.

ВЕЛКО: Сядь.

МАГДА: Не хочу больше с тобой объясняться. (Идет.)

ВЕЛКО: Садись, я тебе говорю.

Магда направляется в спальню.

Велко встает, хватает ее за руку и дергает, Магда падает на диван.

МАГДА: (Сразу встает и смотрит на него.) Чего тебе от меня надо?

ВЕЛКО: Чтобы ты села.

МАГДА: (Садится.) Вот, села. Чего еще надо?

ВЕЛКО: Чтобы ты слушала.

МАГДА: Ну, слушаю.

ВЕЛКО: (Раздраженно.) Значит, вот ты какая?

МАГДА: Не обижай меня, и не буду такой.

ВЕЛКО: (Цинично.) А там, в Македонии, строила из себя блаженную. Пока у меня на шее не повисла.

МАГДА: Как тебе не стыдно так говорить?

ВЕЛКО: Ты, что ли, будешь меня учить, как мне говорить?

МАГДА: Да ты сам себя послушай.

ВЕЛКО: Это не твое дело.

МАГДА: (С каждым сказанным словом воспламеняясь все больше.) Да, да, конечно, это не мое дело. Ничто не мое дело. Ты ведь никогда и не спрашивал, каково мне, как я живу? Нет. Я для тебя не существую, я не человек. Всего лишь игрушка. Ты меня купил и теперь я должна петь, когда тебе поется, и смеяться, когда тебе смешно. А когда ты недоволен, я должна все проглотить. Вот что я для тебя. Пять месяцев прошло с моего приезда, когда ты начал меня терзать. И за что? За то, что сказала кому-то – добрый вечер. И кому? Одному из твоих же лучших приятелей. И с тех пор все одно и то же, все одно и то же…

ВЕЛКО: А ты хотела, чтобы я отпустил тебя, чтобы тебя полапали, помиловались с тобой?..

МАГДА: Стыдись. Он мне в отцы годится.

ВЕЛКО: (Вскакивает с кресла. Нависает над ней.) Еще одно слово и я тебе все кишки наружу выпущу, поняла?

Магда молчит.

ВЕЛКО: (Стоя над ней.) Ты знаешь, что сказать, знаешь… Ты чего хочешь? Не нравлюсь я тебе? Да? Хочешь мне сказать, что я стар для тебя? А? Так ведь? А где твои глаза были там, в Македонии, там тебе надо было получше смотреть… Только там даже если бы мне сто лет бы было, все равно за меня бы пошла, только, только… Чего тебе надо, я только это знать хочу? Чтобы я тут перед тобой на коленях елозил, одежду на тебе целовал, чтобы как пес бездомный перед тобой стоял и выпрашивал крохи от твоей милости, этого ты хочешь? Нет? Чего ж тогда? (Распаляясь еще сильнее.) Вечно ты будешь мне своей молодостью в нос тыкать? Нечего меня тут ею попрекать. Саму себя попрекай. (В бешенстве.) Я тебя не силой брал. Я тебе нож к горлу не приставлял, чтобы ты за меня вышла. И никто другой тебя не отдавал насильно. Ты сама, сама так решила. Сама принесла мне свою молодость на блюдечке, на котором я принес тебе доллары. (Больше для себя.) …Если хочешь знать, я дал тебе больше, чем ты мне. Что ты дала мне? А я, я отдал тебе всю мою жизнь. Всю. Не смотри на меня так. Каждый из зеленых долларов, которые я тебе дал, каждый из них несет в себе стократ больше моего пота, чем сам весит. И чем он стоит. Вся моя жизнь, целиком и полностью переплавлена в эти зеленые шуршащие бумажки. Вся. И вся моя молодость. Молодость, молодость моя, вот что эти зеленые доллары. И я, и я, и я продал свою молодость за это блюдце зеленых долларов, за которые я купил твою. И потому нечего меня попрекать. Мы обменялись – молодость за молодость. Да, молодость за молодость.

Магда удивленно смотрит на него.

ВЕЛКО: Что, неправда… неправда, что я тебе сказал?

МАГДА: Я не знаю даже, что и подумать.

ВЕЛКО: Не знаешь. Ты и знать не хочешь. Ты спрашивал меня, каково мне – так ты сказала. А спрашивала ли ты, каково мне? Каково мне… С каким сердцем я оставляю тебя, когда ухожу утром на работу? Каково мне там? Радостен я? Счастлив? Ты спрашивала себя, как я провожу эти долгие часы моей жизни там, в лавке? Почему я такой, когда возвращаюсь? С каким настроением я ложусь спать? Хорошо ли сплю? Нет! Ты даже и не подумала. Нет. Ты центр всего? Да. А я? Где я? Тебя мучает, что я старый? А меня? Меня? Ты думаешь, мне легко прослушивать телефонные разговоры собственной жены, а потом возвращаться домой и вести себя так, будто ничего не случилось? Ты думаешь, меня не жег взгляд телефонистки, которая подключала магнитофон к твоему телефону? Ты думаешь, меня не тревожит то, что думают обо мне и о тебе люди? Спроси себя, спроси себя хотя бы раз: почему я все это делаю? Потому что мне нравится тебя насиловать? Нет. Не поэтому. Я делаю все это, потому что тебя люблю. И не смотри на меня так. Ты мне не веришь?

Магда сжимается в судороге.

ВЕЛКО: Ты думаешь, что у меня нет сердца. Ты думаешь, мне не нужно, чтобы кто-то меня любил? Говорить самому, и чтобы мне говорили о любви, желать и… Не только молодые любят. Моя любовь не такая, как у них. Моя любовь… моя любовь… (мысли у него путаются) моя любовь… Я скорее тебя убью, чем отдам другому. Вот какова моя любовь. Мне легче видеть тебя мертвой, чем живой и… чужой… (У него сбивается дыхание. Внезапно он чувствует себя плохо, у него нет сил стоять, нет сил говорить дальше. Кажется, что в любую минуту он может рухнуть на пол.)

МАГДА: (Смотрит на него, будто потеряв рассудок. Постепенно начинает опускаться перед ним на колени.) Убей. Убей меня. Убей сейчас. Убей сразу. Убей, потому что завтра может быть поздно. Я… я не могу больше. Не могу больше… Прошу тебя.

Велко, обессилев, падает в кресло рядом с Магдой. Смотрит на нее немощно и потерянно.

МАГДА: (Понимает, что Велко не в себе, закрывает глаза и лицо руками. Вскрикивает. Потом некий порыв отрывает ее от земли, и она бежит к открытому окну.) Нет.

ВЕЛКО: (Из последних сил преграждает ей дорогу к окну своим телом. Он стоит в раме окна, раскрыв руки, как на распятии. Увидев его перед собой, Магда вскрикивает, закрывает лицо и падает на диван.) Нет. (Велко еще долго стоит так, как распятый, перед окном. Потом он опускает руки. Велко отходит от окна, стискивает голову руками, стоит так некоторое время, потом открывает заплаканное лицо, сильно бьется головой об стену. Стонет.) Ооох. Ооооох. (Плечи у него начинают трястись. Внезапно становится понятно, что это уже не тот Велко, каким он был раньше. Он кажется каким-то маленьким, потерянным.)

Магда лежит, уткнувшись головой в диван. Она неподвижна, глуха и слепа к тому, что происходит вокруг.

ВЕЛКО: (Поворачивается. У него по лицу текут слезы. Плечи у него больше не трясутся. Кажется, что он собрался с духом.) Не плачь. Ты была права. Ты была права. Все это бессмысленно. Не надо было и начинать.

Магда поднимает голову.

ВЕЛКО: Сядь.

Магда покорно выпрямляется, садится.

ВЕЛКО: (Остается стоять. Долгая пауза во время которой Велко, похоже, собирается с мыслями.) Прости меня. (Говорит прерывисто, не поспевая за своими мыслями.) Я хотел как лучше. Я думал, что жизнь расставит все по своим местам. Но не вышло. Не надо было надеяться на жизнь, на время. Тем более на насилие. Насилие порождает ненависть. А я, я не хотел, чтобы ты меня ненавидела. Ты думаешь, что я тебя купил, чтобы ты меня одного тут обихаживала, туфли мне снимала… Ты говоришь, что для меня ты не… Ты никогда, никогда не была для меня вещью. Никогда. Я был уже женат. Ты знаешь. Я не знаю, что тебе известно о моей жене, но в любом случае ты не знаешь того, что знаю я. Поэтому я и запретил Джимми приходить сюда. Он всегда любил только свою мать. А она учила его ненавидеть меня. С колыбели. Когда он был от горшка два вершка. И научила. А я, я любил ее, безумно любил. Любил со всей силой своей молодости. А она меня не любила. Вышла за меня замуж только, чтобы я переписал на нее дом. Чтобы меня ограбить. И ограбила, а потом меня выгнала. Я… умолял ее, на коленях просил ее не выгонять меня, согласен был на любые ее условия, а она меня даже слушать не хотела. С помощью полиции выгнала меня на улицу. Заграбастала мои деньги и выгнала меня из моего же дома. Научила меня ненавидеть людей. И бояться их. Но видишь, Бог не оставил меня. Я опять поднялся на ноги, а она осталась ни с чем. Ты не знаешь, как она меня мучила. Я у нее в ногах валялся, если бы ты знала, сколько раз я у нее в ногах валялся, только чтобы она хоть раз, хоть один раз сказала, что она меня любит. А она… била меня ногой по лицу и смеялась надо мной. Тогда я начал ее бить. Поэтому и теперь я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне, что меня любит. Даже если на самом деле и не любит. Потому и тебя мучаю. Я… я не требую слишком многого ни от тебя, ни от жизни. Не смотри на меня так. Я поступаю так, как поступаю, потому что по-другому не умею. Что, на мне, проклятие что ли какое? Неужели я не могу, как другие мужчины, хоть раз выйти из дома с улыбкой на лице, счастливым, веселым, и там, на работе, думать о доме только хорошее? Неужели никогда я не поверю в себя? Может быть, если бы мы были дома, там, в Македонии, может быть, все было бы по-другому? …Ты хотела бы, ты хотела бы вернуться? Там, рядом с твоей матерью, по крайней мере, ты была бы счастлива. А мне большего и не нужно. Здесь… здесь человек не может быть счастлив. Все это проглотит всех нас, проглотит всех нас. Подумай, подумай. Я понимаю, что тебе трудно дать ответ сразу. И не надо, если ты не хочешь, то можешь вообще мне не отвечать. Я… я подожду. Я буду ждать. У меня хватит терпения ждать тебя.

МАГДА: Я… я не знаю, я действительно не знаю, сможет ли то, что ты предлагаешь, спасти наши отношения. Если бы ты спросил меня вчера, если бы ты спросил меня утром, я бы тебе ответила. Согласилась бы без колебаний. Еще утром вернуться было бы спасением: от метро, которое грохочет у меня в голове, от еле пробивающегося сюда тоненького луча света, напоминающего мне о солнце дома, от этих наших ночей, от всего… а теперь, вечером, я не хочу тебе лгать. И не хочу скрывать от тебя, что я думаю. До сегодняшнего вечера я думала, что я знаю, чего я хочу. Теперь я вижу, что не знаю ничего. Я не знаю, о чем я думала, не знаю, какие чувства я испытывала к тебе. Прошу тебя: не пойми меня превратно: до сегодняшнего вечера я думала, что ненавижу тебя. И ненавидела. Ненавидела, потому что думала… Ты прекрасно знаешь, что я думала. Я боялась тебя. Боялась твоей силы. Если бы ты только знал, как я боялась. А сегодня вечером… я впервые поняла, что мне жалко тебя. Прости меня, я знаю, что жалость больнее, оскорбительней ненависти, но что поделать. До этого вечера ты казался мне сильным, безжалостным, грубым. Ты был человеком, ненавидевшим мою молодость. И я трепетала перед тобой. А сегодня вечером я поняла, что все это просто шелуха. Обычная шелуха. Оболочка, за которой, прости меня, скрывалась слабость еще более немощная, чем моя. Сегодня вечером я впервые поняла, насколько права была моя мать, когда она упрашивала меня не выходить за тебя замуж. Я думала, что она отговаривает меня, потому что хочет, чтобы я осталась с ней. А я мечтала об Америке. Я думала: уеду туда, заживу богато, буду жить в гостинице, у меня будет все, что я захочу… Я думала, что мне не придется переживать, если у меня спустится петля на чулках… Я верила, что со временем во мне возникнет если не любовь, пусть не любовь, хотя бы уважение к тебе, и что этого будет достаточно. Но не вышло. Все вышло не так, как мне казалось там. И все же я стою перед тобой, и я так же чиста, как и в тот день, когда мы впервые увидели друг друга. И только поэтому я не могу ответить тебе: да или нет. Не могу, потому что сама не знаю, какой ответ был бы правдивым. Мне кажется, я никогда так не боялась жизни, как сегодня вечером. Я кажусь себе похожей на ветку, которую оторвал ветер и которая держится на дереве только куском коры. Я дрожу перед надвигающимся ветром: минет ли он меня? Смогу ли я прирасти обратно? Или он оторвет меня совсем? Я чувствую себя страшно уставшей.

ВЕЛКО: Иди отдохни.

МАГДА: Я пойду лягу.

ВЕЛКО: Ужинать не будешь?

МАГДА: Нет. Ты ужинай, если хочешь.

ВЕЛКО: Мне тоже не хочется. Я выпью немного.

МАГДА: Я принесу тебе еще льда.

ВЕЛКО: Не надо. Иди спи. Я сам возьму.

МАГДА: (Идет в спальню. Останавливается в дверях. Оборачивается.) Спокойной ночи.

ВЕЛКО: Спокойной ночи.

Магда уходит. Дверь спальни тихо закрывается за ней.

Велко некоторое время сидит, не двигаясь. Потом с трудом встает и уходит за ширму. Слышно, как он открывает холодильник, колет лед и кладет его в стакан. Через некоторое время он возвращается со стаканом, полным льда. Садится. Ставит стакан перед собой. Берет бутылку виски, хочет налить, задумывается и долгое время остается в таком положении. Потом рука сама возвращает бутылку туда, откуда он ее взял, так и не налив ничего в стакан.

Издалека доносится грохот «надземки»

Велко встает, идет к окну, закрывает его. Когда он идет обратно, он замечает пепельницу. Берет ее. Вытирает пальцами. На кончике пальца остается пепел. Он, подавленный, садится. Глаза наполняются слезами. Он держит пепельницу в правой руке, а левой тянется к бутылке с виски. Плачет. Плачет тяжелыми мужскими слезами.

Занавес.

Год спустя.

Когда занавес поднимается, на сцене один Велко.

Сцена та же, что и в первом действии.

Велко сидит на диване. Он сильно изменился. Постарел, ослаб, под глазами синяки от выпивки и бессонницы. Одежда ему велика, будто с чужого плеча. Перед ним на столе бутылка виски, лед и несколько бутылок содовой. Только одна из них наполовину полна.

Воскресенье после полудня. На улице моросит мелкий дождь. Шумов нет. Тихо. Подступает грохот «надземки». Велко не замечает его. В то время, пока слышится грохот, Велко берет бутылку, наливает и пьет.

Из спальни выходит Мейбл. Она уже не в форме, а в обычной одежде. Говорит, будто продолжая какой-то раньше начатый разговор.

МЕЙБЛ: Послушайте меня: уезжайте отсюда. Купите домик где-нибудь подальше от города. Маленький домик с садом, в зелени, с соседями. Здесь не место для молодой госпожи. Ей нужны солнце, воздух, свобода. Мы с вами привыкли ко всему вот этому. Мы-то уже так этим всем отравлены, что дальше некуда. Мы уже ничего не замечаем. Я когда первый раз увидела, что молодая госпожа сидит, закрыв окна и спустив занавески, съежившись на диване, мне это показалось глупым. И смешным. Только потом она сказала мне, что боится железной дороги и что от метро у нее болит голова. Уезжайте, бегите отсюда. Ей нужно что-то, что напоминало бы ей то, что она оставила там, на родине.

ВЕЛКО: (Горько.) Поздно. Все уже поздно, Мейбл. Я ей год назад предложил вернуться туда…

МЕЙБЛ: И это было бы лучше всего. Может быть, вам все-таки стоит попробовать?

ВЕЛКО: Поздно, поздно, Мейбл. Что ей теперь там делать?

МЕЙБЛ: Для таких вещей нужна храбрость…

ВЕЛКО: Храбрость? Нет, Мейбл, уже и храбрость не помогает.

МЕЙБЛ: Не говорите так. Посмотрите на себя, на кого вы похожи. Если так будет продолжаться, вы и сами попадете в больницу. Послушайтесь Мейбл, господин. Соберитесь с силами и бегите. Если домой нельзя, бегите куда-нибудь подальше, туда, где вас никто не знает. Смените имя. Домик, найдите маленький домик… Это лекарство от всего.

ВЕЛКО: Нет, Мейбл. Больше некуда бежать. Нет больше домика, соседей, некуда возвращаться. Домик сейчас съедают доктора. Сейчас нужно опять начинать сначала. Да и Магде уже не до домика. Год назад она, может быть, и обрадовалась бы, год назад это, может быть, еще было возможно, а теперь… теперь нет. Для таких людей, как я и ты, Мейбл, не существует маленьких домиков. Это всего лишь наши мечты…

Раздается звонок в дверь. Перед дверью стоит посыльный с букетом цветов. Он передает его вышедшей на звонок Мейбл. Уходит, а Мейбл возвращается в комнату и разворачивает цветы.

МЕЙБЛ: Куда поставить цветы, господин?

ВЕЛКО: Куда тебе кажется лучше.

МЕЙБЛ: Надо подумать…

ВЕЛКО: Тебе не кажется, что он слишком маленький?

МЕЙБЛ: Букет из красных гвоздик и не должен быть слишком большим. Они лучше смотрятся, когда их немного. Но если скажете, я могу заказать еще…

ВЕЛКО: Поставь их на столик в спальне.

МЕЙБЛ: (Уходит в спальню. Возвращается, все еще с букетом в руках.) Лучше здесь поставить. Я помню, что и молодая госпожа обычно их ставила здесь. Впервые я это заметила, когда увидела здесь дюжину белых роз.

ВЕЛКО: Помните их?

МЕЙБЛ: Никогда не забуду. Не знаю почему, но тогда меня все преследовала мысль, что розы плакали. Знаете, здесь белые розы – это знак…

ВЕЛКО: Да, сначала и я отнесся к ним, как к детской затее. Смеялся над ними. А вышло, что это был первый признак того, что она думала о… Ох, хоть бы Господь ее не оставил. Главное, что есть надежда.

МЕЙБЛ: Есть. Я знала одну, так она выбросилась из окна на три этажа выше и осталась жива. Господь один нам защитник. Все в руце Божией.

ВЕЛКО: Хотите еще немного выпить?

МЕЙБЛ: Ну, давайте за ее здоровье.

Велко наливает и подает. Они пьют.

МЕЙБЛ: Спасибо. Вот увидите, все будет хорошо. Я о другом и думать не хочу. Поэтому я сегодня и поспешила, чтобы пораньше быть готовой…

ВЕЛКО: Спасибо, Мейбл. Садитесь, пожалуйста.

МЕЙБЛ: (Садится.) Благодарю.

ВЕЛКО: Дай Бог, чтобы все было хорошо. Всем, кто потом будет после нас. Я только об этом Его молю. Чтобы было здоровье и жизнь. Все остальное – это ничто.

МЕЙБЛ: (Пьет.) Все в руце Божией. Вот увидите…

ВЕЛКО: (Пьет.) Эх, пусто без нее.

МЕЙБЛ: Пусто.

ВЕЛКО: Давайте, еще немножко налью.

МЕЙБЛ: Только чуть-чуть. Спасибо.

Велко наливает. Оба пьют, медленно и молча.

МЕЙБЛ: С чего это сегодня дождь пошел? (Звонит телефон. Мейбл вскакивает и быстро, инстинктивно берет трубку.) Алло… Номер 412… Да… Горничная Мейбл… (Закрывает рукой трубку. Обращаясь к Велко.) Ваш сын. (Опять в трубку.) Извините, с кем вы хотели поговорить? (Обращаясь к Велко.) Что ему сказать?

ВЕЛКО: Что меня нет дома.

МЕЙБЛ: К сожалению, господина нет дома. Не знаю. Он ушел поздно и не сказал, когда вернется. Послушайте, с чего мне лгать? (Кладет трубку.) Вы правильно сделали, что не захотели с ним разговаривать. И молодая госпожа его избегала. Смертельно его боялась. Однажды, не так давно, я застала его у дверей. Он умолял ее открыть ему. Больше часа упрашивал. Она так и не открыла. Когда он ушел, я пришла на нее посмотреть. Так она даже мне не хотела открывать. Когда я вошла, я прямо испугалась, так она ужасно выглядела.

ВЕЛКО: (Пытаясь перевести разговор на другую тему.) Как медленно течет время.

МЕЙБЛ: А что… что говорят врачи?

ВЕЛКО: Доктор Джонсон говорит, что надежда есть. Есть надежда.

МЕЙБЛ: Раз так говорит, значит есть. (Звонок в дверь.) Вы кого-нибудь ждете?

В освещенном пространстве у двери стоит Джимми. Мейбл встает, чтобы открыть дверь, но она еще не успевает дойти до двери, как входит Джимми.

ДЖИММИ: Вы можете идти.

ВЕЛКО: Останьтесь, Мейбл.

ДЖИММИ: Я хочу переговорить с тобой с глазу на глаз.

ВЕЛКО: Не о чем нам с тобой разговаривать.

ДЖИММИ: Мне нужно с тобой поговорить. В первый раз в жизни прошу тебя…

ВЕЛКО: Уходи.

ДЖИММИ: Прошу тебя, понимаешь? Прошу. Речь идет о ней…

ВЕЛКО: Выйдите, Мейбл.

Мейбл выходит.

ДЖИММИ: Я был там.

ВЕЛКО: Кто тебе позволил? Как ты посмел?

ДЖИММИ: Теперь это неважно.

ВЕЛКО: (Нервно.) Доктор Джонсон сказал…

ДЖИММИ: Надо кое с чем разобраться, прежде чем…

ВЕЛКО: Я не желаю слушать ничего, что ты хочешь мне сказать. Для тебя всегда важны были только дела, с которыми «нужно разобраться». Для тебя всегда пустые разговоры были важнее всего. Если ты хочешь сказать мне нечто, что я уже знаю, то не трудись. И уходи.

ДЖИММИ: Ты не изменился. Послушай, ты не знаешь, как в действительности обстоят дела…

ВЕЛКО: Знаю.

ДЖИММИ: Нет, не знаешь. Я только что разговаривал с доктором Макферсоном. Я представился ему агентом твоей страховой компании…

ВЕЛКО: У меня нет времени тебя слушать.

ДЖИММИ: Но ты должен меня выслушать! (Встает перед ним.) Дослушай меня хотя бы раз в жизни. (Хватает его за пиджак. Кричит.) Доктор Макферсон говорит, что спасти ее может только чудо. Только чудо…

ВЕЛКО: (Отталкивает его.) Доктор Макферсон лжет. Он ничего не понимает. Он всего лишь помощник доктора Джонсона. Он не может знать больше его. Он лжет, он лжет.

ДЖИММИ: Нет, не лжет. Доктор Джонсон не хочет говорить тебе правду. Послушай меня, черт побери. Она не старается выжить. Не желает жить. Поэтому нужно что-то, что ее…

ВЕЛКО: Ты все это выдумал. Это все твои выдумки!

ДЖИММИ: Нет. Это правда. Очнись. Нужно…

ВЕЛКО: Ничего мне не нужно. Ничего. И правды в том числе… (Надвигаясь на Джимми.) Зачем ты мне все это говоришь? Мало тебе того, что ты сделал? Мало? Не хватит еще?

ДЖИММИ: Брось ты. Доктора считают, что она может умереть в любой момент…

ВЕЛКО: (Кричит.) Неправда. Не может это быть правдой. Ты все это выдумал, чтобы ударить меня туда, где больнее всего. (Хватает и трясет Джимми.) Что молчишь? Скажи, скажи, скажи, что это неправда. Нет… Нет…

ДЖИММИ: Правда. Что бы я ни сказал, от этого ничего не изменится. (Высвобождается.)

ВЕЛКО: Не может это быть правдой. Я недавно там был. Я видел ее. Она открыла глаза. Никогда еще она не выглядела так хорошо, как сегодня…

ДЖИММИ: А когда я ее видел…

ВЕЛКО: (Резко обрывает его.) Она всегда тебя боялась.

ДЖИММИ: Нет. Впрочем, теперь это не важно. Важно, что я разговаривал с ней. И что…

ВЕЛКО: (Хватает его за грудки.) Как ты посмел…

ДЖИММИ: (Высвобождаясь.) Об этом разговоре я и хотел рассказать тебе. Прошу тебя, выслушай меня. Ты знаешь…

ВЕЛКО: Не хочу я ничего знать. Не хочу ничего слышать.

ДЖИММИ: Ты знаешь, как я относился к твоей женитьбе. Ты знаешь, что я долго хотел ткнуть ножом туда, где тебе всего больнее. Ты знаешь, что я как гангстер пробирался сюда по пожарной лестнице, что часами стоял перед дверью, что непрестанно звонил по телефону, что… что я хотел ее обесчестить. (Кричит.) И что она меня покорила. Покорила своей чистотой.

ВЕЛКО: Замолчи.

ДЖИММИ: Не знаю, почему я не убил тебя тогда, когда узнал о том, что случилось, когда узнал, что ее увезли в больницу. Но я знаю, что я тогда вынес тебе смертный приговор. Доктор Макферсон только что сказал, что он больше не верит даже в чудо. А я верю. Знаешь, что она мне сказала: «Я, Джимми, была как ветка на ветру, ветка, оторвавшаяся и едва державшаяся за ствол. Твой отец старался, страдал, всеми силами хотел вернуть меня к жизни. Но не сумел. Никто не может вернуть к жизни оторванную ветку, не смог и он. А ты, ты, Джимми, был ветром, сильным ветром. Я боялась тебя. Сначала боялась, а потом хотела, чтобы ты дунул посильнее и оторвал меня до конца… Но ты не дунул. Если, если…»

ВЕЛКО: (Вне себя.) Вон. Вон.

ДЖИММИ: (Не отвечая, но и не уходя.)

ВЕЛКО: Вон. А не то я тебя ударю.

ДЖИММИ: Ударь. Что я от тебя другого видел всю жизнь? Одни затрещины да подзатыльники. Двадцать семь лет, двадцать семь лет слово отец для меня значило только оплеухи да мои горькие детские слезы. Ты наверняка забыл ту ночь, а я не могу. И не забуду. Никогда. Отец!

ВЕЛКО: Что, опять? Сколько можно?

ДЖИММИ: Вечно… отец!

Дата добавления: 2015-09-04