Иаков и козьи шкуры, или вторичное рождение. 3 страница

и вперед между коровьими ногами. Ребенок уподобляется здесь теленку, а отец

играет роль его матери - коровы, обнюхивая свое дитя, как корова обнюхивает

своего теленка. Подобным же образом в Южной Индии принято, что если человек

изгнан из касты по какой-нибудь серьезной причине, то он может быть вновь

принят в касту после того, как пройдет несколько раз под брюхом коровы. Хотя

автор, сообщающий об этом обычае, не изображает его как обряд повторного

рождения, но мы можем, на основании предыдущих примеров, подходить к нему

именно с такой точки зрения. Дальнейшее упрощение первоначальной церемонии

представляет собой другой обычай, состоящий в том, что хилого от рождения

ребенка кладут в корзину возле хорошей дойной коровы с теленком, чтобы

корова лизнула ребенка, "отчего последний излечится от своих природных

недостатков".

Если обряд рождения от коровы мог таким образом выродиться в столь

упрощенную форму, смысл которой может быть понят лишь благодаря тому, что

обряд сохранился в его полном виде, то нет ничего невероятного в том, что

церемония рождения от козы со всеми деталями, какие мы встречаем у акикуйю,

могла превратиться в весьма упрощенный обычай надевать шкуру животного на

руки человека, возрождающегося к новой жизни. В полном согласии с такой

гипотезой мы видим, что этот последний обычай соблюдается постоянно в целом

ряде случаев у тех же самых акикуйю, которые по поводу торжественных событий

прибегают к церемонии вторичного рождения в ее наиболее полной форме.

Естественно предположить, что в обыденной житейской сутолоке, не терпящей

утомительно-длинных ритуалов, народ сократил это всесильное, разработанное

до мелочей средство вторичного рождения, превратив его в простое и удобное

орудие, которое в заурядных случаях можно легко и без всякой проволочки

применить.

Заключение.

Итак, возвращаясь к тому, с чего мы начали, я полагаю, что предание о

том, как Иаков обманул своего отца Исаака, содержит в себе пережиток древней

церемонии вторичного рождения от козы, церемонии, соблюдение которой

считалось необходимым или желательным в тех случаях, когда младший сын

приобретал право первородства в ущерб старшему живому брату; совершенно так

же в Индии человек имитирует вторичное рождение от коровы, когда он хочет

вступить в высшую касту или быть восстановленным в прежней касте, откуда он

был исключен по несчастной случайности или за дурное поведение. Но у евреев,

как и у акикуйю, странная церемония со временем, вероятно, свелась к гораздо

более простому обряду: достаточно было человеку убить козу и нарядиться в

куски ее шкуры, чтобы он почитался вновь рожденным в образе козы. В этой-то

выродившейся форме, если только моя гипотеза достаточно обоснована, дошел до

нас древний обряд в освещении библейского автора.

Глава 4.

Сновидение Иакова.

Предательство, совершенное Иаковом по отношению к Исаву, в том виде,

как оно описано в библейском рассказе, естественно, привело к отчуждению

между братьями. Горечь нестерпимой обиды и страстная натура Исава толкали

его на путь мщения хитрому младшему брату, похитившему его наследство. Боясь

за свою жизнь, Иаков решил бежать. Мать его, соучастница обмана, разделяла

его страх и старалась придумать для него временное убежище, пока не уляжется

гнев горячего, но великодушного и незлопамятного брата. Она надумала

отослать Иакова к своему брату Лавану в Харран. Ей вспомнилась далекая

родина по ту сторону великой реки, где она некогда была молода и красива и

откуда ушла, чтобы стать женой Исаака, и картины прошлого, быть может,

тронули ее несколько черствую и прозаическую душу. Живо представился ей

золотистый вечер, когда она ехала на верблюде и встретила одинокого, в

раздумье шагающего по полю путника, который стал ее мужем. Теперь он уже не

прежний отважный юноша, а прикованный к кровати слепой, слабоумный старик. И

она, в прошлый вечер заглянув в колодец, увидела в воде свое морщинистое

лицо и седеющие волосы - призрак или тень прежней Ревекки. Как незаметно

проходит время! Было бы немалым утешением для нее, если бы любимый сын

привел с родины молодую красавицу жену, в которой бы она увидела отражение

собственной утерянной молодости. Таковы, надо полагать, были мысли нежной

матери, когда она расставалась с сыном, хотя, если верить автору Яхвиста,

она не сказала ему ни слова об этом.

Итак, Иаков ушел. От Вирсавии, преддверия пустыни на крайнем юге

Ханаана, он отправился на север. Пройдя через суровую гористую Иудею, он

продолжал свой путь по трудной пешеходной тропе, держась все того же

северного направления. Усталый, с израненными ногами, он шел до вечера.

Когда его обступила темнота, он решил переночевать. Место было безотрадное.

Дорога все время шла в гору, и Иаков стоял теперь на высоте около 3 тыс.

футов над уровнем моря. Дул холодный, пронизывающий ветер. Вокруг него,

насколько позволяли различать сгустившиеся тени, расстилалась каменистая

пустыня; там и сям громоздились серые скалы; несколько поодаль виднелись

неясные очертания вздымающейся к небу горы, склоны которой образовали ряд

каменных террас. То был угрюмый ландшафт, и путник неохотно останавливал на

нем свой глаз. Он лег в середине круга из больших камней, положив голову на

один из них, и заснул. И привиделся ему сон. Ему приснилось, будто он видит

лестницу, стоящую на земле и упирающуюся в небо, по которой вверх и вниз

ходят ангелы. И бог подошел к нему и обещал отдать всю эту землю ему и его

потомству. Иаков проснулся в ужасе и воскликнул: "Как страшно сие место! это

не иное что, как дом божий, это врата небесные". Дрожа от страха, он

пролежал до рассвета, пока солнце не осветило печальный пейзаж; и глазам его

снова представилась та же непривлекательная каменистая пустыня и те же серые

скалы, которые он видел вчера вечером. Тогда он поднялся, взял камень,

служивший ему изголовьем, и поставил его столбом, а потом полил его верхушку

маслом, назвав это место Бет-Эль (Вефиль), то есть дом божий. Хотя страх

ночного сновидения еще не покинул его, но надо полагать, что он с того дня

бодрее продолжал свое путешествие, памятуя данное ему богом обещание. Да и

сама окружающая его природа вскоре приняла более приветливый и веселый вид,

в соответствии с новыми надеждами, расцветшими в его душе. Унылые высоты

области Вениаминова колена остались позади него, и он вступил в плодородную

долину удела Эфраима. Несколько часов подряд дорога спускалась в живописную

долину, окаймленную холмами, террасообразные склоны которых до самой вершины

поросли фиговыми и оливковыми деревьями, а белые скалы были покрыты

папоротниками и пестрели красными и белыми цветами цикламена и дикого

шафрана. В ветвях дятлы, сойки и маленькие совы хохотали, стучали и ухали на

разные лады. И Иаков с облегченным сердцем ускорил свой шаг, направляясь в

далекую страну.

Явление бога во сне.

Как справедливо указывали критики, предание о сновидении Иакова

рассказано, вероятно, для того, чтобы объяснить, почему Вефиль пользовался с

незапамятных времен славой святого места, которое почиталось, по-видимому,

коренными жителями Ханаана задолго до покорения этой земли евреями. Вера в

то, что боги являются человеку в сновидениях и объявляют ему свою волю, была

широко распространена в древности. Естественно поэтому, что люди

устремлялись в храмы и другие священные места, где они ложились ночью спать

в надежде увидеть во сне богов и вступить с ними в беседу, исходя, конечно,

из того предположения, что божество или обоготворенный дух умершего человека

скорее всего может появиться в месте его культа. Например, в Оропе, в

Аттике, находилось святилище мифического прорицателя Амфиарая, где

вопрошающие приносили баранов в жертву ему и другим божествам, имена которых

значились на алтаре. После жертвоприношения они клали на землю шкуру убитого

барана и спали на ней, ожидая откровения во сне. К этому оракулу обращались

больные, искавшие исцеления, и если они его здесь находили, то в

благодарность бросали в священный источник золотые и серебряные монеты. По

описанию Ливия, древний храм Амфиарая был живописно расположен среди

родников и ручьев, что подтверждается современными раскопками. Место это

представляет небольшую и неглубокую долину, окруженную низкими холмами,

кое-где поросшими сосной. На дне долины течет ручей в берегах, окаймленных

чинарами и олеандрами, и на расстоянии одной мили отсюда изливается в море.

Вдали виднеются высокие голубые горы Эвбеи. Группы деревьев и кустов,

разбросанные по склонам долины, трели соловьев, зеленые лужайки, тишина и

спокойствие этого уединенного и залитого солнцем места - все способствовало

тому, чтобы сделать долину убежищем, куда стекались толпами немощные просить

помощи у бога-исцелителя. Местность настолько защищена со всех сторон, что

даже в майское утро палящие лучи греческого солнца, сияющего в безоблачном

небе, для жителя севера могут показаться здесь, при полном отсутствии ветра,

почти нестерпимыми. Но греку, надо думать, такая жара была приятна. Оракул

был открыт, по-видимому, только летом, и жрец обязан был присутствовать в

храме не менее десяти дней в месяц, начиная с конца зимы до окончания

полевых работ, которое совпадало с заходом созвездия Плеяд в ноябре, и в

течение этих летних месяцев он не мог отлучиться больше чем на три дня

подряд. Каждый больной, искавший совета у бога, должен был прежде всего

внести в казну храма плату в размере не менее 9 оболов (около одного

шиллинга) полноценным серебром в присутствии хранителя храмового имущества,

который затем вносил в публичный список имя уплатившего и название его

города. Если жрец присутствовал в храме, то он обязан был читать молитвы над

жертвенным животным и класть его мясо на алтарь; в отсутствие же жреца

посетитель мог сам совершить эти действия.

Шкура и одна нога убитого животного составляли вознаграждение жреца.

Всякому человеку, выполнившему эти условия, давалось разрешение спать в

святилище, чтобы получить во сне предсказание оракула. Мужчины и женщины

спали в разных отделениях - первые к востоку от алтаря, а последние к

западу.

Подобный дортуар для больных посетителей, приходивших за помощью к

"благому исцелителю", существовал и в великом храме Асклепия (Эскулапа) близ

Эпидавра. Руины этого обширного храма, обнаруженные во время раскопок,

производят впечатление одного из самых удивительных памятников греческой

цивилизации. Они расположены в прекрасной долине. Весной гладкая поверхность

долины представляет собой сплошную ниву, перемежающуюся деревьями и кустами.

Ландшафт поражает торжественной тишиной, а отдаленность от городов создает

приятное чувство уединения. Дикая, романтическая, заросшая густым лесом

лощина ведет вниз к развалинам древнего Эпидавра, живописно расположенного

на скалистом мысу, вдающемся в море. Страждующие пилигримы, спавшие в храме

Асклепия и излечившиеся от своих недугов благодаря явившимся им во сне

откровениям, составляли записи о своем выздоровлении на памятных дощечках,

которые вывешивались в святом месте как красноречивое свидетельство

исцеляющей способности могущественного бога и спасительной силы веры тех,

кто уповал на него. Священные окрестности храма в древности всюду пестрели

такими табличками, и некоторые из них найдены были в новейшее время. Надписи

проливают свет на эти учреждения, напоминающие до некоторой степени наши

современные больницы.

Так, например, мы читаем, что некий человек, страдавший параличом всех

пальцев, кроме одного, пришел за помощью к богу. Но, увидев в храме таблички

с надписями о случаях чудесного исцеления, он не поверил. Однако же он лег

спать в дортуаре, и ему приснился сон, будто он играет в кости в стенах

храма и в тот момент, когда он собрался бросить кость, является бог, хватает

его за руку и растягивает ему пальцы один за другим, после чего спрашивает

его, продолжает ли он еще не верить надписям на храмовых дощечках. "Нет,

теперь я верю", - отвечает человек. Но бог объявил ему:

"За то, что ты раньше не верил, твое имя отныне будет Неверующий". На

следующее утро человек ушел домой исцеленный. Другой случай: Амврозия,

женщина знатного рода из Афин, была слепа на один глаз и явилась в храм

просить бога об избавлении от недуга. Бродя вокруг храма и читая надписи на

табличках, она смеялась по поводу некоторых совершенно невероятных

сообщений. "Как это может быть, - сказала она, - чтобы хромой или слепой

человек исцелился только потому, что ему приснился сон?" В таком

скептическом настроении она улеглась спать в дортуаре и во сне имела

видение. Ей приснилось, что бог подошел к ней и обещал возвратить зрение ее

слепому глазу, если она пожертвует храму слиток серебра в память об ее

дерзостном неверии. В исполнение своего милостивого обещания бог раскрыл ее

больной глаз и влил в него целительный бальзам. На следующий день женщина

оставила храм с прозревшим глазом. В другой раз некто Пандар из Фессалии

пришел в храм, чтобы избавиться от каких-то красных букв, выжженных на его

лбу. Во сне к нему явился бог, повязал ему лоб шарфом и велел ему снять с

себя шарф и оставить его в храме, когда он будет уходить из дортуара. Утром

Пандар встал и, сняв шарф с головы, увидел, что позорные знаки перешли с его

лба на шарф. Он оставил шарф в храме и отправился домой. По дороге он

остановился в Афинах и послал своего слугу Эхедора в Эпидавр с деньгами для

передачи храму в виде благодарственного приношения. Но у Эхедора лоб был

также заклеймен позорными знаками, и когда он пришел в святилище, то в казну

бога денег не передал, а удержал их при себе и лег спать в дортуаре,

надеясь, подобно своему хозяину, освободиться от ненавистного клейма. Во сне

к нему пришел бог и спросил, не принес ли он с собой денег от Пандара для

пожертвования храму. На этот вопрос Эхедор ответил, что никаких денег от

Пандара не получил, но обещал со своей стороны, что если бог снимет с него

пятно, то он нарисует свой портрет и принесет его в дар святилищу. Бог

приказал ему взять шарф Пандара и повязать им свой лоб, а потом, перед

уходом из общей спальни, снять с себя шарф, вымыть лицо в источнике и

посмотреть на себя в воду. Дождавшись рассвета, плут поспешил из дортуара,

развязал шарф и стал его пристально разглядывать, надеясь увидеть на нем

отпечатавшееся клеймо, но ничего не нашел. Тогда он подошел к источнику и,

посмотрев в воду на свое лицо, увидел на лбу красные буквы Пандара вдобавок

к своим собственным.

На диком скалистом берегу Лаконии, где великая горная цепь Тайгета

спускается к морю голыми утесами, находилось другое святилище оракула; здесь

богиня открывала смертным во сне судьбу их заветных желаний. Существовали

различные мнения о том, кто была эта богиня. Греческий путешественник

Павсаний, посетивший это место, принимал ее за морскую богиню Ино, но он

сознается, что не мог видеть в храме ее изображение из-за множества

покрывавших его венков, приносимых, вероятно, богомольцами в знак

благодарности за сделанные им во сне откровения. Близость моря с его

спокойным, убаюкивающим прибоем могла внушить представление об Ино как о

богине - покровительнице этого святилища. Другие, однако же, полагали, что

то была Пасифая в ее значении богини луны; отправляясь с наступлением ночи в

священный дортуар, они могли в подтверждение такого мнения указывать на

серебряный диск в небе и его мерцающее отображение в воде. Так или иначе,

высшие должностные лица Спарты посещали это уединенное место в надежде

получить здесь во сне совет божества. Говорят, что в один из решительных

моментов в истории Спарты кому-то из них здесь приснился зловещий сон.

В Италии, как и в Греции, были свои святилища оракулов, где удрученные

смертные искали во сне совета и утешения богов или обоготворенных людей.

Так, прорицатель Калхас был почитаем в Дриуме, в Апулии, и обращавшиеся к

его помощи люди приносили в жертву черного барана и спали на шкуре

животного. Другим древним и почитаемым в Италии оракулом был оракул Фавна, и

обращение к нему происходило аналогичным образом: вопрошающий закалывал

овцу, расстилал на земле ее шкуру и ложился на ней спать, чтобы во сне

получить ответ. Если верно, что оракул, как есть основание думать, находился

в священной роще близ водопада в Тибуре, то мрачные тени деревьев и шум

падающей воды могли внушить пилигриму чувство религиозного благоговения и

повлиять на сновидение. Небольшой круглый храм, который и теперь еще

возвышается над водопадом, был, по-видимому, тем самым местом, где бог полей

и лесов якобы нашептывал ответы в уши спящих паломников.

Небесная лестница.

Прямую противоположность прелестным ландшафтам вокруг этих оракулов

Греции и Италии представляла мрачная ложбина среди бесплодных холмов, где

Иаков ночевал и видел во сне ангелов, поднимающихся и спускающихся по

лестнице между небом и землей. Вера в существование такой лестницы, которой

пользуются боги и духи умерших людей, встречается и в других частях света.

Так, говоря о богах Восточной Африки, мисс Кингсли сообщает, что "во всех

почти преданиях аборигенов имеются рассказы о таком времени, когда

существовали прямые сношения между людьми и богами или духами, живущими на

небе. Согласно всем таким преданиям, эти сношения прекратились по вине

людей. Например, на острове Фернандо-По сложилась легенда, что некогда на

земле не было никаких смут и раздоров, потому что существовала лестница,

совершенно такая же, какую приставляют к пальмам, чтобы сорвать орехи,

"только длинная-предлинная", которая вела от земли к небу, и по ней боги

спускались и поднимались, чтобы принимать личное участие в людских делах. Но

как-то раз увечный мальчик поднялся по лестнице и уже успел пройти большую

часть пути, когда мать увидела его и поднялась вслед за ним вдогонку. Тогда

боги, побоявшись нашествия мальчиков и женщин на небо, опрокинули лестницу,

и с тех пор человеческий род остался на земле предоставленным самому

себе".

По представлению племени тораджа, обитающего в центральной части

Целебеса и говорящего на наречии баре, все люди некогда жили вместе, а небо

и земля соединялись посредством какого-то вьющегося растения. Однажды

прекрасный юноша небесного происхождения, которого тораджа называют

"господин солнце", появился на земле верхом на белом буйволе. Увидев девушку

в поле за работой, он полюбил ее и взял себе в жены. Так они жили вместе

некоторое время, и он научил людей пахать землю и снабдил их буйволами. Но

однажды случилось, что ребенок, которого он прижил с женой, напроказил дома

и так огорчил отца, что тот, в досаде на весь людской род, вернулся на небо

по вьющемуся растению. Жена пыталась вскарабкаться вслед за ним, но он

перерезал растение, и последнее вместе с нею свалилось на землю, и оба

превратились в камень. Их можно видеть до сих пор в форме известняковой горы

недалеко от реки Вимби. Гора своим внешним видом напоминает свернутый в

кольцо канат и носит название того же самого вьющегося растения.

Есть у тораджа и другая легенда о "вьющемся тростнике", при помощи

которого смертные могут подняться с земли на небо. Это - вьющееся колючее

растение, обвивающееся вокруг фигового дерева и ежегодно производящее новое

кольцо, охватывающее ствол. Если человек желает воспользоваться этим

растением, то должен сперва разбудить его ото сна, разбив в щепки семь

дубинок о его твердую кору. Тогда тростник просыпается, встряхивается,

подкрепляется плодом бетеля и спрашивает человека, чего он хочет. Если

человек попросит поднять его на небо, то тростник велит ему сесть на шипы

или на верхушку, захватив с собой семь бамбуковых сосудов с водой в качестве

балласта. Поднимаясь, тростник наклоняется то вправо, то влево, и пассажир

должен каждый раз выливать часть воды, отчего растение опять выпрямляется.

Достигнув небесного свода, тростник пробивает в нем отверстие и, зацепившись

шипами за дно неба, терпеливо дожидается, пока человек не окончит своих дел

на небесах и не пожелает вернуться на землю. Таким способом герой легенды

совершает свой путь в небесные края, чтобы выполнить здесь свою задачу -

вернуть похищенное ожерелье, сделать набег на небесную деревню и ограбить ее

или вернуть к жизни умершего человека при помощи небесного кузнеца.

Батаки на Суматре говорят, что когда-то посредине земли находилась

скала, упиравшаяся в небо, по которой привилегированные существа, такие, как

герои и жрецы, могли подняться на небо. На небе росло большое фиговое

дерево, уходившее корнями в скалу, и по дереву можно было взобраться наверх,

в горные обители. Но однажды какой-то человек срубил дерево или, может быть,

подрезал только корни его с досады за то, что жена его, спустившаяся ранее с

неба, опять вернулась туда, оставив его в одиночестве. Племя бецимисарака на

Мадагаскаре полагает, что души умерших восходят на небо по серебряному

канату и что таким же образом сообщаются с землей небесные духи.

Помимо этих воображаемых лестниц есть настоящие лестницы, которые

ставят некоторые племена, чтобы облегчить богам и духам сошествие с неба на

землю. Например, жители островов Тиморлаут, Бабар и Лети Малайского

архипелага поклоняются солнцу как главному мужскому богу, оплодотворяющему

богиню-землю, и чествуют его ежегодно в начале дождливого сезона, когда

благодетельное божество спускается по священному фиговому дереву. Чтобы ему

удобнее было сойти на землю, ставят под деревом лестницу из семи ступеней с

поручнями, украшенными двумя выдолбленными из дерева петухами как бы для

того, чтобы они возвестили о прибытии бога дневного света своим

пронзительным пением. Тораджа, в центральной части Целебеса, при освящении

нового дома приносят жертвы богам и ставят на землю два стебля растения с

натянутыми между ними семью полосками белого коленкора или древесной коры,

что изображает лестницу, по которой боги могут спуститься на землю, чтобы

отведать приготовленного для них угощения - риса, табака, бетеля и

пальмового вина.

Некоторые древние и современные народы воображали также, что души

умерших поднимаются по лестнице с земли на небеса, и даже ставили на могиле

миниатюрные лестницы, дабы духи могли всходить по ним в блаженную обитель.

Так, в "Текстах пирамид", принадлежащих к древнейшим памятникам мировой

литературы, часто упоминается лестница, по которой египетские цари

взбирались на небо. В некоторых египетских могилах найдены лестницы,

поставленные, вероятно, для того, чтобы духи имели возможность выходить по

ним из могил или, может быть, даже подняться на небо, подобно древним царям.

Мангары, воинственное племя в Непале, заботливо снабжают своих покойников

лестницами, при помощи которых они могли бы вступить в небесную обитель. "С

каждой стороны могилы ставят два куска дерева длиной около трех футов. На

одном из них вырезано девять ступеней или зазубрин; это - лестница, которая

приведет духа на небо. На другом каждый из присутствующих на похоронах

делает зарубку, чтобы этим отметить свое присутствие. Дядя покойного с

материнской стороны, выходя из могилы, торжественно прощается с племянником

и приглашает его подняться на небо по ожидающей его лестнице". Вместе с тем,

однако, оплакивающие покойника родственники тщательно загораживают дорогу к

дому колючим хворостом, опасаясь, как бы покойник не вздумал воспользоваться

лестницей и вернуться в родную семью, вместо того чтобы подниматься на

небеса.

Священный камень.

Несмотря на унылые и пустынные окрестности, Вефиль впоследствии стал

наиболее популярным религиозным центром северного царства. Иеровоам

установил здесь культ одного из двух золотых тельцов, которые были объявлены

богами Израиля; он построил здесь алтарь и поставил жрецов. При пророке

Амосе это святилище пользовалось особым покровительством царя и

рассматривалось как царская молельня. Сюда стекалось множество верующих;

число жертвенников было увеличено, усложнен ритуал; расходы по отправлению

культа покрывались десятиной, взимаемой в святилище; вблизи богатые и

знатные люди построили себе много роскошных домов, летних и зимних. Чтобы

оправдать ореол святости, окружавший с незапамятных времен это столь

безотрадное и неприветливое место и придавший ему с течением времени столько

блеска и утонченной роскоши, богомольцам рассказывали старое предание об

Иакове и его сновидении. Всякий раз, когда богомольцы платили десятину

священникам, последние внушали им, что они тем самым исполняют обет, данный

некогда патриархом, когда он, очнувшись в ужасе от страшного сна, посреди

каменного круга, поклялся отдавать богу десятую часть всего, что бог ему

дарует. А большой, стоймя поставленный камень, или столп, находившийся

несомненно рядом с главным алтарем, был, как думали, тем самым камнем, на

который путник в ту памятную ночь приклонил свою усталую голову и который он

на следующее утро поставил как памятник о своем сновидении. Такие священные

камни или монолиты были издревле обыкновенной принадлежностью ханаанских и

еврейских святилищ; некоторые из них открыты в их первоначальном положении

при новейших раскопках, когда ученые раскопали эти древние "святые места".

Даже пророк Осия рассматривал стоячий камень или столп как необходимую

составную часть священного места, предназначенного для поклонения Яхве, и

уже только в позднейшее время прогрессирующий дух еврейской религии осудил

эти грубые каменные памятники как языческие, потребовал их уничтожения и

запретил воздвигать новые. Первоначально люди, по-видимому, представляли

себе, что боги пребывают в камнях, и это-то вселяющее страх присутствие

божества сообщало святость камню. Вот почему Иаков заявил, что поставленный

им в Вефиле камень есть "дом божий".

Представление о камне как об обители бога или других высших сил было

присуще не одному только Древнему Израилю, его также разделяли народы во

многих странах. Арабы в древности поклонялись камням, и даже теперь, при

господстве ислама, черный камень в Мекке составляет главный предмет

почитания в центральном святилище мусульманской религии. Как известно,

пророк Исаия, или позднейший автор, названный этим именем, укорял

идолопоклонников-евреев, которые обоготворяли гладкие, обточенные водой

валуны в сухих каменистых оврагах, совершая над ними возлияния и

жертвоприношения. Говорят также, что в старину все греки поклонялись грубым

необтесанным камням, а не идолам. В городе Фаре, в Ахайе, на базарной

площади находилось тридцать четырехугольных камней, из которых каждый носил

имя бога. Жители Теспии, в Беотии, почитали бога любви превыше всех богов, и

великие скульпторы Лисипп и Пракситель изваяли для города великолепные

изображения этого божества из бронзы и мрамора. Но рядом с подобными

изящными произведениями греческого искусства народ поклонялся безобразному

каменному истукану - олицетворению того же бога любви. Энианы в Фессалии

также обоготворяли камень, приносили ему жертвы и покрывали его жиром

жертвенного животного.

Поклонение камням распространено по всему миру и нигде, быть может, не

практикуется так систематически, как в Меланезии. Так, например, на

Банксовых островах и на Новых Гебридах представления о духах, которым

приносят пищу, почти всегда связаны с камнями, куда кладутся эти приношения.

Дата добавления: 2015-08-27