Критика холистического и метафизического взгляда на общество 50 страница

В противовес этому формализму и правовому догматизму необходимо еще раз подчеркнуть, что единственная цель законов и общественного аппарата сдерживания и принуждения заключается в охране ровного функционирования общественного сотрудничества. Очевидно, что государство может декретировать максимальные цены и бросать в тюрьму или казнить тех, кто продает или покупает по более высоким ценам. Но вопрос в том, может ли эта политика добиться реализации тех целей, которых прибегая к ее помощи, желает добиться государство. Это чисто праксиологическая и экономическая проблема. Ни философия права, ни политическая наука не способны ничего дать для ее решения.

Проблема интервенционизма не является проблемой правильного разграничения естественных, справедливых и надлежащих задач государства и правительства. Вопрос в следующем: как работает система интервенционизма? Способна ли она реализовать те цели, которых люди хотят достичь с ее помощью?

Путаница и неумение разобраться в вопросе, демонстрируемые при трактовке проблем интервенционизма, действительно поразительны. Например, некоторые рассуждают следующим образом: очевидно, что правила дорожного движения на дорогах общего пользования необходимы. Никто не возражает против вмешательства государства в действия водителей. Сторонники laissez faire противоречат сами себе, борясь с вмешательством государства в рыночные цены и не отстаивая отмену государственных правил дорожного движения.

Ошибочность этой аргументации очевидна. Обеспечение соблюдения правил дорожного движения является одной из задач, возложенной на орган, который заведует дорогами. Если этот орган является государством или муниципалитетом, то он обязан заниматься этой задачей. Установление расписания движения поездов является задачей руководства железной дороги, а решение о том, должна ли звучать музыка в кафетерии, является задачей руководства гостиницы. Если государство заведует железной дорогой или гостиницей, то регулировать эти вещи задача государства. В государственном оперном театре государство решает, какие оперы ставить, а какие нет; однако на основании этого факта нелогично делать вывод о том, что задачей государства также является решение этих вопросов и в отношении негосударственных оперных театров.

Интервенционистские доктринеры постоянно повторяют, что они не планируют отмены частной собственности на средства производства, предпринимательской деятельности и рыночного обмена. Сторонники самой последней разновидности интервенционизма немецкого социального рыночного хозяйства также подчеркивают, что они считают рыночную экономику лучшей возможной и самой желательной системой экономической организации общества и что они против государственного всемогущества социализма. Но все эти сторонники центристской политики, разумеется, с той же энергичностью подчеркивают, что они против манчестерства и либерализма laissez faire. Необходимо, говорят они, чтобы государство вмешивалось в рыночные явления, когда и где свободная игра экономических сил приводит к условиям, которые представляются социально нежелательными. Утверждая это, они считают само собой разумеющимся, что именно государство призвано определять в каждом отдельном случае, должен или нет определенный экономический факт считаться достойным порицания с социальной точки зрения, а следовательно, требует или нет состояние рынка особого вмешательства государства.

Все эти поборники интервенционизма не могут понять, что их программа тем самым подразумевает установление полного господства государства во всех экономических вопросах и в конечном итоге приведет к состоянию дел, не отличающемуся от того, которое называется немецкой, или гинденбургской моделью социализма. Если в юрисдикции государства находится решение вопроса о том, оправдывает или нет определенное состояние экономики его вмешательство, то для рынка не остается сферы действия. Тогда уже в конечном итоге не потребители определяют, что должно быть произведено, в каком количестве, какого качества, кем, где и как, а именно государство. Поскольку государство вмешивается, как только результат действия свободной рыночной экономики отличается от того, который власти считают социально желаемым. Это означает, что рынок станет свободным только тогда, когда он будет делать именно то, чего хочет государство. Он свободен делать то, что, как считают власти, будет правильно, но не делать то, что, как они считают, будет неправильно. Решение относительно того, что правильно, а что неправильно, остается за государством. Таким образом, теория и практика интервенционизма в конечном счете имеют тенденцию отказываться от того, что первоначально отличало их от откровенного социализма, и целиком и полностью принимать на вооружение принципы тоталитарного всестороннего планирования.

4. Праведность как конечный критерий деятельности индивида

Согласно широко распространенному мнению, существует возможность даже в отсутствие государственного вмешательства в экономику отклонить действие рыночной экономики от траектории, по которой она бы развивалась, если бы направлялась исключительно мотивом извлечения прибыли. Защитники социальных реформ, которые должны проводиться в соответствии с принципами христианства или требований истинной морали, утверждают, что в своем поведении на рынке люди, имеющие добрые намерения, должны руководствоваться еще и совестью. Если бы все люди были готовы заботиться не только о прибыли, но и о своих религиозных и нравственных обязательствах, то не требовалось бы никакого государственного сдерживания и принуждения, чтобы навести порядок. Стране нужны не реформы государства и права, а нравственное очищение человека, возвращение к божественным заповедям и правилам моральных устоев, отвращение от пороков алчности и эгоизма. В этом случае легко будет примирить частную собственность на средства производства со справедливостью, праведностью и честностью. Бедственные последствия капитализма будут устранены без ущерба для свободы и инициативы индивида. Люди свергнут молох капитализма и возведут на трон молох государства.

Произвольные ценностные суждения, лежащие в основе этих мнений, нас сейчас не интересуют. Обвинения, предъявляемые капитализму критиками, неуместны, их ошибки и заблуждения к делу не относятся. Имеет значение только идея возведения здания общественной системы на двойном основании частной собственности и нравственных принципов, ограничивающих использование частной собственности. Рекомендуемая система, говорят ее защитники, не будет ни социализмом, ни капитализмом, ни интервенционизмом. Она не будет социализмом, так как сохранит частную собственность на средства производства; она не будет капитализмом, поскольку господствовать будет совесть, а не жажда наживы; она не будет интервенционизмом, потому что вмешательства государства в рынок не будет.

В рыночной экономике индивид свободен в своих действиях в рамках частной собственности и рынка. Его выбор окончателен. Для окружающих его действия являются данностью, которую они должны учитывать в своем собственном поведении. Координация автономных действий всех индивидов достигается в результате работы рынка. Общество не говорит человеку, что делать, а что не делать. Нет необходимости специальными приказами и запретами принуждать к общественному сотрудничеству. Приспособление к требованиям производственных усилий общества и озабоченность индивидов собственными делами не находятся в конфликте друг с другом. Соответственно, для улаживания этих конфликтов не требуется никакого органа. Система способна работать и выполнять свои задачи без вмешательства властей, издающих специальные указы и запреты и наказывающих тех, кто не подчиняется.

Вне сферы действия частной собственности и рынка лежит сфера сдерживания и принуждения; организованное общество особыми мерами защищает частную собственность и рынок от насилия, преступного умысла и мошенничества. В отличие от царства свободы это царство ограничений. Существуют правила, отличающие то, что законно, от того, что незаконно, то, что разрешено, от того, что запрещено. Есть беспощадная машина оружия, тюрем и виселиц и людей, ими управляющих, которая готова сокрушить всех, кто посмеет не повиноваться.

Итак, реформаторы, планы которых мы сейчас рассматриваем, предлагают, чтобы наряду с нормами, предназначенными для защиты и сохранения частной собственности, были установлены дополнительные этические правила. Они хотят реализовать в производстве и потреблении правила, отличные от тех, которые были бы реализованы при общественном порядке, в котором индивиды не сдерживаются никакими обязательствами, кроме посягательства на личность окружающих людей и право частной собственности. Они хотят объявить вне закона те мотивы, которые направляют деятельность индивида в рыночной экономике (они называют их эгоизмом, стяжательством и жаждой наживы), и заменить их другими побуждениями (они называют их совестливостью, праведностью, альтруизмом, богобоязненностью и милосердием). Они убеждены, что такая реформа нравственности сама по себе будет достаточна, чтобы обеспечить более удовлетворительный, с их точки зрения, режим функционирования экономической системы, чем в условиях свободного капитализма, не прибегая к тем специфическим мероприятиям государства, которых требуют интервенционизм и социализм.

Сторонники этих доктрин не способны понять роль в функционировании рыночной экономики тех побудительных причин деятельности, которые они осуждают как порочные. Единственная причина, почему рыночная экономика может функционировать без правительственных указаний, точно предписывающих каждому, что он должен делать и как именно он должен это делать, заключается в том, что она не требует ни от кого отклоняться от линии поведения, которая лучше всего служит его интересам. Именно преследование своих собственных целей интегрирует действия индивидов в целостность общественной системы производства. Занимаясь стяжательством, каждый действующий субъект вносит свой вклад в достижение наилучшей организации производственной деятельности. Поэтому в рамках частной собственности и законов, защищающих ее от поползновений со стороны насильственных или мошеннических действий, не существует антагонизма между интересами индивида и интересами общества. Рыночная экономика превратится в хаотическую неразбериху, если устранить господство частной собственности, которую реформаторы клеймят как эгоистичность. Уговаривая людей прислушиваться к голосу своей совести и заменить соображения частной прибыли соображениями общественного благосостояния, нельзя создать работающий и удовлетворительный общественный порядок. Недостаточно сказать человеку, чтобы он не покупал на самом дешевом рынке и не продавал на самом дорогом. Недостаточно сказать ему, чтобы он не гнался за прибылью и не избегал убытков. Необходимо установить недвусмысленные правила, направляющие поведение в каждой конкретной ситуации.

Реформатор говорит: предприниматель ведет себя грубо и эгоистично, когда, пользуясь своим превосходством, сбивает цены, запрашиваемые менее эффективными конкурентами, и тем самым вынуждая людей уходить из этой сферы деятельности. Но как должен вести себя предприниматель-альтруист? Должен ли он ни при каких условиях не продавать по цене, ниже чем у любого из конкурентов? Или все-таки в определенных условиях оправданно сбивание цен конкурентов?

С другой стороны, реформатор говорит: предприниматель ведет себя грубо и эгоистично, когда, пользуясь состоянием рынка, он запрашивает столь высокую цену, что бедняки исключаются из круга покупателей данного товара. Но что должен делать хороший предприниматель? Должен ли он отдавать товар бесплатно? Какую бы низкую цену он ни назначил, всегда существуют люди, которые либо вообще не могут купить, либо могут купить меньше, чем они купили бы, если бы цена была еще ниже. Какую группу тех, кто стремится купить, предприниматель имеет право исключить из списка покупателей?

Здесь нет необходимости исследовать последствия отклонения от уровня цен, определенных на свободном рынке. Если продавец избегает назначения более низкой цены, чем у его менее эффективного конкурента, то по крайней мере часть его запаса остается непроданной. Если продавец предлагает товар по цене ниже, чем определенная на свободном рынке, то имеющегося предложения недостаточно, чтобы дать возможность всем, кто готов заплатить эту более низкую цену, получить то, что просят. Ниже мы проанализируем это и другие последствия отклонения от рыночных цен[См. с. 710718.]. Здесь мы должны признать, что нельзя ограничиться просто указанием предпринимателю не руководствоваться состоянием рынка. Необходимо сказать ему, как далеко он может пойти, назначая и оплачивая цены. Предпринимателям необходимо дать точные инструкции, если получение прибыли больше не направляет их действия и не определяет, что они производят и в каких количествах, и если собственная жажда наживы не принуждает их служить потребителям, максимально используя все свои способности. Невозможно будет избежать руководства их поведением посредством конкретных указаний и запретов, т.е. именно тех декретов, которые являются отличительным признаком вмешательства государства в производство. Бессмысленны любые попытки сделать такое вмешательство излишним, отдавая приоритет голосу совести, милосердию и братской любви.

Сторонники христианских социальных реформ делают вид, что их идеал ограниченных совестливостью и соответствием нравственному закону алчности и стремления к прибыли, в прошлом работал вполне нормально. Все зло наших дней вызвано отступлением от церковных наставлений. Если бы люди не нарушали заповедей и не стремились к несправедливой прибыли, то человечество по сей день наслаждалось бы блаженством, испытанным в средних веках, когда по крайней мере элита жила по принципам Евангелия. Все, что нужно, это вернуть старые добрые времена и следить за тем, чтобы новая ересь не лишала людей их благотворного влияния.

Нет нужды вдаваться в анализ социальных и экономических условий XIII в., который эти реформаторы восхваляют как один из величайших периодов в истории. Мы коснемся только понятия справедливых цен и ставок заработной платы, которые занимали важное место в учении отцов церкви и которые реформаторы желают возвести в ранг конечного критерия экономического поведения.

Очевидно, что для теоретиков понятия справедливых цен и ставок заработной платы всегда относятся и относились к определенному общественному порядку, который они считали наилучшим. Они рекомендовали воплотить свой идеальный проект и сохранить навсегда. Никакие дальнейшие изменения недопустимы. Любое изменение наилучшего общественного устройства может означать лишь ухудшение. Картина мира этих философов не учитывает непрекращающегося стремления человека к улучшению материального благосостояния. Исторические перемены и повышение общего уровня жизни являются чуждыми им понятиями. Они называют справедливым такое поведение, которое совместимо только со спокойным сохранением их утопии, а все остальное считают несправедливым.

Однако у других людей понятие о справедливых ценах и ставках заработной платы очень сильно отличается от представлений философов. Когда нефилософ называет цену справедливой, он имеет в виду, что сохранение этой цены повышает или по крайней мере не причиняет вреда его доходам и положению в обществе. Он называет несправедливой любую цену, которая подвергает риску его собственное благосостояние и положение. Справедливо, что цены на те товары и услуги, которые он продает, растут все выше и выше, а цены на товары и услуги, которые он покупает, падают все ниже и ниже. Для фермера любые цены на пшеницу, как бы они ни были высоки, не кажутся несправедливыми. Для наемного рабочего никакая заработная плата, сколь бы она ни была высока, не кажется несправедливой. Но фермер быстро осудит любое падение цен на пшеницу как нарушение божественных и человеческих законов, а наемные рабочие поднимут бунт, когда их заработная плата упадет. Однако в рыночной экономике кроме действия рынка нет другого средства корректировки производства в соответствии с меняющимися условиями. Посредством ценовых изменений рынок заставляет людей ограничивать производство изделий, потребность в которых менее настоятельна, и расширять производство тех изделий, спрос потребителей на которые более интенсивен. Абсурдность всех попыток стабилизировать цены состоит именно в том, что стабилизация воспрепятствует любому дальнейшему улучшению и приведет к окостенению и стагнации. Гибкость товарных цен и ставок заработной платы является инструментом приспособления, улучшения и прогресса. Те, кто осуждает изменения цен и ставок заработной платы как несправедливые и требует сохранения того, что они считают справедливым, на самом деле сражаются с попытками сделать экономические условия более удовлетворительными.

Нет ничего несправедливого в том, что длительное время господствует тенденция к установлению таких цен на продукцию сельского хозяйства, что все большая часть населения оставляет фермерство и перемещается в обрабатывающую промышленность. Но без этой тенденции 90% или более населения до сих пор был бы заняты в сельском хозяйстве, а рост обрабатывающей промышленности резко затормозился. Проиграли бы все слои населения, включая фермеров. Если бы схоластическая доктрина справедливых цен была воплощена в жизнь, то мы жили бы в условиях XIII в. по сию пору. Численность населения была бы значительно меньше, а уровень жизни гораздо ниже.

Обе разновидности доктрины справедливой цены, и философская, и массовая, сходятся в своем осуждении цен и ставок заработной платы, определенных на свободном рынке. Однако сам по себе этот негативизм не дает ответа на вопрос, какой величины должны быть цены и ставки заработной платы. Если справедливость будет возведена в положение конечного критерия экономической деятельности, то необходимо недвусмысленно указывать каждому действующему субъекту, что он должен делать, какие цены он должен запрашивать и какие цены он должен платить в каждом конкретном случае, а также необходимо заставлять прибегая к помощи аппарата насильственного сдерживания и принуждения подчиняться этим указаниям всех, кто рискнет не повиноваться. Необходимо учредить верховную власть, издающую нормы, а также регулирующую поведение во всех отношениях, при необходимости изменяющую эти нормы, аутентично их интерпретирующую и проводящую их в жизнь. Таким образом, замена эгоистического преследования прибыли на социальную справедливость и праведность требует для своего осуществления той же политики государственного вмешательства в экономику, которую сторонники морального очищения человечества хотят сделать излишней. Невозможно представить себе никакого отклонения от свободной рыночной экономики без авторитарной регламентации. Нет никакой разницы, будет ли орган, который облечен этой властью, называться государством светским или теократическим.

Реформаторы, призывая людей отказаться от эгоизма, обращаются к капиталистам и предпринимателям и иногда, очень робко, также к наемным рабочим. Однако рыночная экономика является системой господства потребителей. Проповедники должны обращаться к потребителям, а не к производителям. Им следует убедить потребителей отказаться от предпочтения более хороших и более дешевых товаров перед более плохими и более дорогими товарами, чтобы не причинять вреда менее эффективному производителю. Им следует убедить их ограничить свои покупки, чтобы обеспечить более бедным людям возможность покупать больше. Если кто-то хочет, чтобы потребители вели себя таким образом, то он просто должен сказать им, что покупать, в каком количестве, у кого и по каким ценам; и он должен обеспечить проведение в жизнь этих приказов посредством сдерживания и принуждения. Но тогда он примет на вооружение именно ту систему авторитарного управления, на устранение необходимости которой направлена нравственная реформа.

Какой бы свободой ни пользовались индивиды в рамках общественного сотрудничества, она обусловлена согласованием частной выгоды и общественного блага. Там, где индивиды, преследуя интересы собственного благополучия, способствуют также или по крайней мере не причиняют вреда благополучию окружающих, люди, двигаясь собственным путем, не подвергают опасности ни сохранение общества, ни заботы других людей. Возникает царство свободы и индивидуальной инициативы, царство, в котором человеку позволено действовать по собственному усмотрению. Эта область свободы, презрительно называемая социалистами и интервенционистами экономической свободой, есть единственное, что делает возможным любое из тех условий, которые в системе общественного сотрудничества с разделением труда обычно называются свободами. Это и есть рыночная экономика, или капитализм с его политическим следствием (марксисты сказали бы с его надстройкой), представительным государством.

Те, кто утверждает, что существует конфликт между стяжательством индивидов, с одной стороны, и общим благом с другой, не могут не отстаивать подавление права индивидов на выбор и действие. Свободу действий граждан они должны заменить на господство центрального совета производственных управляющих. В их проекте хорошего общества места для частной инициативы не остается. Власти издают приказы, и все вынуждены повиноваться.

5. Смысл laissez faire

Во Франции XVIII в. выражение laissez faire, laissez passer было формулой, в которую сжали свою программу некоторые поборники дела свободы. Их целью было установление свободного рыночного общества. Чтобы достичь этой цели, они выступали за отмену всех законов, препятствующих более трудолюбивым и более способным людям превзойти менее трудолюбивых и менее способных конкурентов и ограничивающих перемещение товаров и людей. Именно для выражения этого была предназначена эта максима.

В нашу эпоху неистового стремления к всемогуществу государства формула laissez faire имеет дурную славу. Общественное мнение считает ее проявлением безнравственности и крайнего невежества.

Одно из двух, убежден интервенционист: либо автоматические силы, либо сознательное планирование[Cм.: Hansen A.H. Social Planning for Tomorrow//In: The United States after the War. Cornell University Lectures. Ithaca, 1945. P. 3233.]. Очевидно, намекает он, что полагаться на автоматические процессы несусветная глупость. Ни один разумный человек не может всерьез рекомендовать не делать ничего и позволить процессам идти так, как они идут, безо всякого вмешательства со стороны целеустремленной деятельности. План, уже самим фактом, что он выступает проявлением сознательной деятельности, несравненно лучше отсутствия всякого планирования. Говорят, что смысл laissez faire заключается в следующем: пусть продолжаются несчастья, не пытайтесь улучшить удел человечества разумной деятельностью.

Все эти россказни не выдерживают никакой критики. Доказательство, выдвигаемое в пользу планирования, целиком и полностью выведено из недопустимой интерпретации метафоры. Оно не имеет иного обоснования, помимо смыслового оттенка, содержащегося в термине автоматический, который обычно применяется в метафорическом смысле для описания рыночного процесса[См. с. 296297.]. Автоматический, говорится в Concise Oxford Dictionary[Conсise Oxford Dictionary. 3rd ed. Oxford, 1934. P. 74.], означает бессознательный, не наделенный разумом, просто механический. Автоматический, гласит Webster's Collegiate Dictionary[Webster's Colleqiate Dictionary. 5th ed. Springfield, 1946. P. 73.], не подвластный волевому контролю...выполняемый без активного обдумывания и без сознательного намерения и направления. Какой триумф для поборников планирования разыграть эту козырную карту!

Но дело в том, что выбор стоит не между мертвым механизмом или жестким автоматизмом, с одной стороны, и сознательным планированием с другой. Альтернатива не план или не план. Вопрос в том, кто планирует. Должен ли каждый член общества составлять планы для себя или великодушное государство должно одно составлять планы для всех? Вопрос стоит так: автономная деятельность каждого индивида против исключительной деятельности государства, а не так: автоматизм против сознательной деятельности. Свобода против всемогущества государства.

Laissez faire не означает: пусть действуют бездушные механические силы. Оно означает: пусть каждый индивид выбирает, как он желает участвовать в общественном разделении труда; пусть потребители определяют, что должны производить предприниматели. Планирование означает: пусть одно государство делает выбор и претворяет в жизнь свои решения посредством аппарата сдерживания и принуждения.

В условиях laissez faire, говорит сторонник планирования, производятся не те товары, которые действительно нужны людям, а те, от продажи которых ожидается наибольшая отдача. Задача планирования нацелить производство на удовлетворение истинных нужд. Но кто должен решать, каковы истинные нужды?

Таким образом, например, профессор Гарольд Ласки, бывший председатель британской лейбористской партии, при планировании инвестиций исходил бы из того, что сбережения инвесторов принесут большую пользу в жилищном строительстве, чем в строительстве кинотеатров[Cм. выступление Ласки по радио Revolution by Consent, опубликованное в: Talks. X. 10. 1945. October 7.]. Не имеет значения, согласен ли кто-либо с мнением профессора о том, что хорошие дома более важны, чем кинофильмы, или нет. Фактом является то, что потребители, тратя часть своих денег на билеты в кинотеатры, делают другой выбор. Если бы народные массы Великобритании, те же люди, чьи голоса привели лейбористскую партию к власти, перестали ходить в кинотеатры и больше тратили на удобные дома и квартиры, то ориентированные на прибыль предприятия были бы вынуждены больше инвестировать в строительство домов и меньше в производство дорогих кинокартин. Мистер Ласки же стремился пренебречь желаниями потребителей и поставить свою волю выше воли потребителей. Он хотел отменить демократию рынка и установить абсолютное господство производственного царя. Возможно, он считал, что прав с высшей точки зрения, и как сверхчеловек призван навязать свои собственные оценки неполноценным народным массам. Но тогда он должен быть достаточно откровенным и открыто сказать об этом.

Все эти неистовые восхваления исключительной роли государства не что иное, как плохая маскировка самообожествления конкретного интервенциониста. Государство является великим идолом потому, что от него ожидают только того, чего хочет достичь отдельный защитник интервенционизма. Подлинным считается лишь тот план, который полностью одобряется данным конкретным сторонником планирования. Все остальные планы просто фальшивки. Говоря план, автор книг о пользе планирования, разумеется, имеет в виду исключительно свой собственный план. Он не учитывает возможность того, что план, осуществляемый государством, может отличаться от его плана. Многочисленные сторонники планирования едины только в отрицании laissez faire, т.е. права индивидов свободно выбирать и действовать. Но они жарко спорят по поводу принятия единого плана. На каждое разоблачение очевидных и неоспоримых пороков интервенционистской политики поборники интервенционизма реагируют одинаково. Эти ошибки, говорят они, были результатом ложного интервенционизма; мы же отстаиваем хороший, а не плохой интервенционизм. И, разумеется, хороший интервенционизм является собственной разработкой профессора.

Laissez faire означает: пусть выбирает и действует простой человек; не заставляйте его подчиняться диктатору.

6. Прямое вмешательство государства в потребление

Исследуя экономические проблемы интервенционизма, мы не должны изучать те действия государства, целью которых является воздействие непосредственно на выбор потребителем потребительских товаров. Любой акт государственного вмешательства в производство должен оказывать косвенное влияние на потребление. Поскольку вмешательство государства меняет состояние рынка, то оно также должно изменить и оценки и поведение потребителей. Но если цель государства просто напрямую заставить потребителей потреблять товары, которые они не стали бы потреблять в отсутствие постановления государства, то здесь не возникает никаких особых проблем, которые должна исследовать экономика. Вне всякого сомнения, сильный и безжалостный полицейский аппарат способен воплотить эти постановления в жизнь.

Имея дело с выбором потребителей, мы не спрашиваем, какие мотивы побуждают человека покупать а и не покупать b. Мы просто исследуем, какие последствия для установления рыночных цен, а в связи с этим и для производства, имеет конкретное поведение потребителей. Эти последствия не зависят от соображений, заставляющих индивидов покупать а или не покупать b; они зависят только от совершения реальных покупок или воздержания от совершения покупок. Для определения цен на противогазы не имеет значения, покупают ли их люди по собственной воле или государство заставляет каждого иметь противогаз. В расчет берется только величина спроса.

Государства, которые стремятся сохранить внешнюю видимость свободы, даже когда урезают свободу, прячут прямое вмешательство в потребление под покровом вмешательства в производство. Цель американского сухого закона состояла в том, чтобы помешать отдельным жителям страны пить алкогольные напитки. Но закон лицемерно не сделал незаконным сам процесс распивания и не наказывал за него. Он просто запретил производство, продажу и транспортировку опьяняющих напитков, деловые сделки, которые предшествуют акту выпивки. Идея состояла в том, что люди предаются пороку пьянства только потому, что их убеждают беспринципные коммерсанты. Однако очевидно, что целью было посягательство на свободу индивидов тратить свои доллары и наслаждаться жизнью на свой лад. Ограничения, наложенные на экономическую деятельность, служили лишь средством достижения конечной цели.

Дата добавления: 2015-08-26