Критика холистического и метафизического взгляда на общество 47 страница

Мнение о том, что какая-либо страна будет долго терпеть политику другой страны, причиняющую вред своим собственным гражданам, это иллюзия. Предположим, что Организация Объединенных Наций была учреждена в 1600 г. и что индейские племена Северной Америки были приняты в ее члены. Тогда суверенитет индейцев считался бы неприкосновенным. Они получили бы право изгонять всех чужаков, проникающих на их территории, и не допускать их к эксплуатации своих богатых природных ресурсов, которые сами они не знали как использовать. Можно ли всерьез считать, что какое-либо международное соглашение или устав удержали бы европейцев от вторжения в эти страны?

Многие богатейшие месторождения полезных ископаемых расположены в районах, жители которых слишком невежественны, слишком инертны или слишком бестолковы, чтобы извлечь пользу из свалившихся на их головы богатств. Если правительства этих стран не допускают иностранцев к эксплуатации этих месторождений или если произвол во внутренней политике делает любые иностранные инвестиции небезопасными, то всем зарубежным народам, материальное благополучие которых могло быть улучшено более адекватным использованием данных месторождений, причиняется серьезный ущерб. Не имеет значения, является ли политика этих государств следствием общей культурной отсталости или восприятием модных ныне идей интервенционизма и экономического национализма. В обоих случаях результат одинаков.

Бесполезно заговаривать эти конфликты, принимая желаемое за действительное. Все, что необходимо, чтобы сделать мир прочным, это изменить идеологию. Войну порождает экономическая идеология, почти повсеместно поддерживаемая сегодня правительствами и политическими партиями. В соответствии с этой философией в свободной рыночной экономике существуют неразрешимые конфликты между интересами различных государств. Свободная торговля приносит государству вред; она приводит к обнищанию. Обязанность государства заключается в том, чтобы предотвратить зло свободной торговли с помощью торговых барьеров. Мы можем ради поддержания дискуссии пренебречь тем, что протекционизм вредит также и интересам государств, прибегающих к их помощи. Но нет ни малейшего сомнения, что протекционизм направлен на причинение ущерба интересам других народов и действительно причиняет им ущерб. Иллюзией было бы предполагать, что те, кому причинен вред, будут терпеть протекционизм других стран, если они считают, что достаточно сильны, чтобы ликвидировать его c помощью оружия. Философия протекционизма это философия войны. Войны нашей эпохи не идут вразрез с популярными экономическими доктринами; они, наоборот, являются неизбежным результатом последовательного применения этих доктрин.

Лига Наций потерпела крах не потому, что ее организация была несовершенна. Она потерпела крах, потому что ей не хватало духа подлинного либерализма. Она представляла собой конвенцию государств, пропитанных духом экономического национализма и целиком и полностью приверженных принципам экономической вражды. Пока делегаты предавались пустым академичным разговорам о доброй воле в отношениях между странами, представляемые ими государства наносили чувствительные удары по другим странам. Два десятилетия функционирования Лиги были отмечены непреклонной враждой каждой страны со всеми остальными странами. Тарифный протекционизм в годы, предшествовавшие 1914 г., на самом деле был достаточно мягок по сравнению с методами, появившимися в 20-х и 30-х годах, а именно эмбарго, количественными ограничениями торговли, валютным контролем, девальвацией денежных единиц и т.д.[Оценку тщетных попыток Лиги Наций справиться с экономическими военными действиями см.: Rappard. Le Nationalisme??й??conomique et la Soc??й??t??й?? des Nations. Paris, 1938.]

Перспективы Организации Объединенных Наций никак не лучше, а гораздо хуже. Каждая страна смотрит на импорт, особенно на импорт промышленных товаров, как на бедствие. Открыто провозглашаемая цель почти всех стран состоит в максимальном препятствовании доступу зарубежных промышленных изделий на внутренние рынки. Почти все страны сражаются с призраком неблагоприятного торгового баланса. Они не желают сотрудничать; они хотят защититься от мнимых опасностей кооперации.

Часть пятая. ОБЩЕСТВЕННОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО БЕЗ РЫНКА

XXV. ИДЕАЛЬНАЯ КОНСТРУКЦИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

1. Историческое происхождение социалистической идеи

Когда социальные философы XVIII в. закладывали основы праксиологии и экономической науки, они сталкивались с почти повсеместно разделяемым и неоспариваемым противопоставлением ограниченных эгоистичных индивидов и государства представителя интересов всего общества. Однако в то время процесс обожествления, который в конце концов возвел людей, управляющих общественным аппаратом сдерживания и принуждения, в ранг богов, не был еще завершен. Говоря о государстве, люди имели в виду не квазитеологическое понятие всемогущего и всеведущего божества, совершенное воплощение всех добродетелей, а конкретные государства, действующие на политической сцене. Это были многочисленные суверенные образования, территориальные размеры которых были результатом кровавых войн, дипломатических интриг и династических браков и наследования. Это были государи, чьи частные владения и доходы во многих странах еще не были отделены от казначейства государства, олигархические республики такие, как Венеция и некоторые швейцарские кантоны, в которых конечная цель ведения государственных дел состояла в обогащении правящей аристократии. Интересы этих правителей находились в оппозиции интересам их эгоистичных подданных, приверженных исключительно делу собственного счастья, с одной стороны, и тех иностранных государств, которые стремились к грабежам и территориальному расширению, с другой стороны. В этом антагонизме авторы книг по управлению государством принимали сторону правительства собственной страны. Они вполне искренне считали, что правители были защитниками интересов всего общества, находившихся в непримиримом конфликте с интересами индивидов. Сдерживая эгоизм своих подданных, государства способствовали росту благосостоянию общества в целом в противоположность мелочным заботам индивидов.

Либеральная философия отбросила эти понятия. С ее точки зрения в свободном рыночном обществе не существует никаких конфликтов правильно понимаемых интересов. Интересы граждан не противоречат интересам общества, интересы каждой страны не противоречат интересам всех остальных стран.

Однако, иллюстрируя этот тезис, либеральные философы добавили существенный элемент в понятие богоподобного государства. В своих исследованиях они заменили образ реального государства своей эпохи образом идеального государства. Они сконструировали неопределенный образ государства, единственная цель которого сделать своих граждан более счастливыми. Этот идеал определенно не имел соответствия в Европе ancien r??й??gime*. В этой Европе были немецкие князьки, продававшие своих подданных как скот для сражений в войнах между другими странами; были короли, готовые воспользоваться любой возможностью наброситься на более слабых соседей; был ужасный опыт расчленения Польши; была Франция, которой последовательно управляли два самых распутных человека столетия герцог Орлеанский и Людовик XV; и была Испания, которой правил невоспитанный любовник изменявшей супругу королевы. Однако либеральные философы изучали только идеальное государство, не имевшее ничего общего с этими государствами продажных судов и аристократии. Государство в их сочинениях управлялось совершенным сверхчеловеческим существом, королем, единственной целью которого было содействие благосостоянию своих подданных. Отталкиваясь от своего предположения, они ставили вопрос о том, не будут ли действия отдельных граждан, если их освободить от всякого авторитарного контроля, развиваться по пути, который не одобрил бы хороший и мудрый король? Либеральный философ отвечает на этот вопрос отрицательно. Действительно, признает он, предприниматели эгоистичны и преследуют свою собственную выгоду. Однако в рыночной экономике они могут заработать прибыль, только удовлетворяя наилучшим образом наиболее насущные нужды потребителей. Цели предпринимателей не отличаются от целей совершенного короля, поскольку этот великодушный король также не стремится ни к чему иному, кроме как использовать средства производства таким образом, чтобы достичь максимального удовлетворения потребителей.

Очевидно, что это рассуждение вводит в трактовку проблемы ценностные суждения и политические пристрастия. Этот отечески настроенный правитель служит всего лишь прикрытием для самого экономиста, который с помощью этого трюка возводит свои личные субъективные оценки в ранг всеобщих критериев абсолютных вечных ценностей. Автор отождествляет себя с совершенным королем и называет цели, которые он сам бы выбрал, если бы был облечен королевской властью, благосостояние, общественное благо, народнохозяйственная эффективность в противоположность целям, которые преследуют эгоистичные индивиды. Он так наивен, что не понимает: этот гипотетический глава государства представляет собой всего лишь наделенные самостоятельным бытием его собственные субъективные оценки, и блаженно полагает, что открыл бесспорный критерий добра и зла. Переодетое в великодушного отечески настроенного деспота собственное Я автора лелеется как глас абсолютного нравственного закона.

Существенной характеристикой идеальной конструкции этого идеального королевского режима является тот факт, что все его граждане безусловно подчиняются авторитарному управлению. Король издает приказы, и все повинуются. Это не рыночная экономика. Частной собственности на средства производства больше не существует. Терминология рыночной экономики сохраняется, но фактически больше не существует ни частной собственности на средства производства, ни реальных сделок купли-продажи, ни рыночных цен. Производство направляется не поведением потребителей, выражаемым через рынок, а авторитарными декретами. Власть определяет для каждого его место в системе общественного разделения труда, определяет, что должно быть произведено, а также как и что каждому индивиду позволено потребить. Это то, что в наши дни правильно будет назвать немецкой разновидностью социалистического управления[Cм. с. 671672.].

Затем экономисты сравнивают эту гипотетическую систему, которая, на их взгляд, воплощает сам нравственный закон, с рыночной экономикой. Самое лучшее, что они могут сказать о рыночной экономике, это то, что она не приводит к положению вещей, отличному от того, которое возникает в результате господства совершенного деспота. Они одобряют рыночную экономику только потому, что ее действие, как они его представляют, к конечном итоге достигает тех же результатов, к которым стремился бы и совершенный король. Таким образом, простое отождествление того, что с нравственной точки зрения хорошо и экономически целесообразно, с планами тоталитарного диктатора, характерное для всех поборников планирования и социализма, не оспаривалось многими старыми либералами. Можно даже утверждать, что именно они породили эту путаницу, когда на место порочных и безнравственных деспотов и политиков реального мира они поставили идеальный образ совершенного государства. Разумеется, для либеральных мыслителей это совершенное государство было просто вспомогательным инструментом размышлений, моделью, с которой они сравнивали действие рыночной экономики. Но ничего удивительного не было в том, что в конце концов люди подняли вопрос о том, почему бы не перевести это идеальное государство из царства мысли в царство реальности.

Все старые социальные реформаторы хотели осуществить хорошее общество путем конфискации частной собственности и ее последующего перераспределения; доля каждого человека должна равняться долям всех остальных, а постоянная бдительность властей должна обеспечивать сохранение этой эгалитарной системы. Эти планы стали неосуществимыми, когда появились крупные предприятия в производстве, горнодобыче и на транспорте. Не могло возникнуть и вопроса о том, чтобы расщепить крупные предприятия и распределить его фрагменты в равных долях. Традиционные программы перераспределения были вытеснены идеей социализации[Однако даже сегодня в Соединенных Штатах есть люди, желающие раздробить на части крупномасштабное производство и избавиться от корпоративного бизнеса.]. Средства производства были бы экспроприированы, но никакого перераспределения не последовало бы. Государство само должно управлять всеми заводами и фермами.

Этот вывод стал неизбежным, как только люди начали приписывать государству не только нравственное, но и интеллектуальное совершенство. Либеральные философы описывали свое воображаемое государство как бескорыстное образование, приверженное исключительно максимально возможному повышению благосостояния своих подданных. Они обнаружили, что в рамках рыночного общества эгоистичность граждан должна привести к тем же результатам, к которым стремится бескорыстное государство. Именно этот факт и оправдывает, на их взгляд, сохранение рыночной экономики. Но все изменилось, как только люди стали приписывать государству не только наилучшие намерения, но и всеведение. В таком случае нельзя не сделать вывод о том, что непогрешимое государство будет в состоянии управлять производственной деятельностью лучше, чем ошибающиеся индивиды. Оно избежало бы всех тех ошибок, которые часто расстраивают деятельность предпринимателей и капиталистов. Ошибочные инвестиции и разбазаривание дефицитных факторов производства были бы исключены, а благосостояние многократно увеличилось. Противопоставленная планированию всеведущего государства анархия производства кажется расточительной. Тогда социалистический способ производства представляется единственно разумной системой, а рыночная экономика кажется воплощением неразумности. В глазах рационалистических сторонников социализма рыночная экономика является просто-напросто непостижимым заблуждением человечества. В глазах тех, кто находится под влиянием историзма, рыночная экономика является общественным порядком низшей ступени человеческой эволюции, который неизбежно будет устранен в процессе поступательного развития более адекватной системой социализма. Оба подхода сходятся во мнении, что простой здравый смысл требует перехода к социализму.

То, что наивный ум называет разумностью, представляет собой не более чем абсолютизацию его собственных субъективных оценок. Индивид просто отождествляет продукт собственного рассуждения с сомнительным понятием абсолютного разума. Ни один социалистический автор никогда не задумывался о том, что абстрактное образование, которое он хочет наделить неограниченной властью называется ли оно человечеством, обществом, нацией, государством или правительством, может предпринять такие действия, которые сам бы он не одобрил. Социалист защищает социализм, потому что он полностью убежден, что верховный диктатор социалистического сообщества будет разумным с его конкретного социалиста точки зрения, что он будет преследовать те же цели, которые он конкретный социалист полностью одобряет, и что верховный диктатор будет стараться достичь этих целей, выбирая методы, которые он конкретный социалист сам бы выбрал. Каждый социалист называет подлинно социалистической системой только такую систему, в которой эти условия полностью выполняются. Все остальное, что прикрывается именем социализма, представляет собой ложные системы, не имеющие ничего общего с истинным социализмом. Любой социалист является замаскированным диктатором. Горе всем несогласным! Они лишаются права на жизнь и должны быть ликвидированы.

Рыночная экономика делает возможным общественное сотрудничество людей, несмотря на то, что они расходятся в своих субъективных оценках. В планах социалистов не оставлено места для несогласных. Их принцип Gleichschaltung*, полное единообразие, проводимое в жизнь полицией.

Люди часто называют социализм религией. На самом деле это религия самообожествления. Государство и Правительство, о которых говорят проповедники планирования, Народ националистов, Общество марксистов и Человечество контовского позитивизма это названия Бога новой религии. Однако все эти идолы представляют собой просто иное название собственной воли конкретного реформатора. Приписывая этим идолам все свойства, которые теологи приписывают Богу, напыщенное эго прославляет само себя. Оно является бесконечно добрым, всеведущим, всемогущим, вечным. Эго единственное совершенное существо в этом несовершенном мире.

Экономическая наука не предназначена для исследования слепой веры и фанатизма. Верующие защищены от любой критики. По их мнению, критика это возмутительный, богохульный мятеж порочных людей против неувядаемого величия их идола. Экономисты имеют дело только с социалистическими планами, а не с психологическими факторами, побуждающими людей поддерживать государственничество.

2. Социалистическая доктрина

Карл Маркс не был автором социализма. Идеал социализма был полностью разработан к тому времени, когда Маркс воспринял социалистическое кредо. К праксиологической концепции социалистической системы, разработанной его предшественниками, ничего нельзя было добавить, и Маркс ничего и не добавил. Не опроверг Маркс и возражения против осуществимости, желательности и полезности социализма, выдвинутые как более ранними авторами, так и его современниками. Он никогда даже не пытался сделать это, полностью осознавая, что ему не удастся добиться в этом успеха. Все, что он сделал в борьбе с критиками социализма, это выдвинул доктрину полилогизма.

Однако услуги, которые Маркс оказал социалистической пропаганде, не ограничивались изобретением полилогизма. Гораздо более важной была его доктрина неизбежности социализма. Маркс жил в эпоху, когда почти всеми разделялась доктрина эволюционного совершенствования мира мелиоризм. Невидимая рука Провидения ведет людей, независимо от их воли, от низших и менее совершенных этапов к высшим и более совершенным. В ходе человеческой истории присутствует неизбежная тенденция к прогрессу и совершенствованию. Каждый последующий этап человеческой истории благодаря тому, что это более поздний этап, является более высокой и лучшей ступенью. В жизни людей нет ничего постоянного, за исключением неистребимого стремления к прогрессу. Гегель, скончавшийся за несколько лет до того, как на сцене появился Маркс, представил эту доктрину в своей захватывающей философии истории, а Ницше, появившийся на сцене, когда с нее сошел Маркс, сделал ее фокусом своих не менее увлекательных работ. Эта доктрина была мифом двух последних столетий.

Маркс соединил социалистическое кредо и доктрину мелиоризма. Наступление социализма неизбежно, и это само по себе доказывает, что социализм является более высоким и более совершенным состоянием человеческих дел, чем преходящее состояние капитализма. Бессмысленно обсуждать аргументы за и против социализма. Социализм обязательно наступит с неумолимостью закона природы[Cм.: Маркс К. Капитал. Т. 1//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773.]. Только идиоты могут быть столь глупы, чтобы задаваться вопросом, является ли то, что обязательно придет, более полезным, чем то, что ему предшествует. Лишь продажные апологеты несправедливых притязаний эксплуататоров могут нагло искать недостатки в социализме.

Если присваивать эпитет марксист всем, кто разделяет эту доктрину, то мы должны называть марксистами подавляющее большинство наших современников. Эти люди согласны, что приход социализма является и абсолютно неизбежным, и крайне желательным. Волна будущего несет человечество к социализму. Разумеется, они расходятся друг с другом в том, на кого возложить обязанности капитана социалистического государственного корабля. На эту должность есть много кандидатов.

Маркс пытался доказать свое пророчество двояким образом. Прежде всего методом гегелевской диалектики. Капиталистическая частная собственность является первым отрицанием индивидуальной частной собственности и должна породить свое собственное отрицание, а именно установление общественной собственности на средства производства[Там же.]. Для огромного множества последователей Гегеля, наводнивших Германию во времена Маркса, все было проще простого.

Второй метод состоял в демонстрации неудовлетворительности условий, созданных капитализмом. Марксова критика капиталистического способа производства абсолютно неуместна. Даже самые ортодоксальные марксисты не осмелились всерьез поддержать ее центральный тезис, заключающийся в том, что капитализм приводит к прогрессирующему обнищанию наемных рабочих. Но если ради поддержания дискуссии принять все нелепости марксистского анализа капитализма, все равно ничего невозможно извлечь для обоснования двух его тезисов: что социализм обязательно наступит и что он не только лучше, чем капитализм, но и представляет собой самую совершенную систему, осуществление которой наконец обеспечит человеку вечное блаженство в его земной жизни. Все изощренные силлогизмы увесистых томов, опубликованных Марксом, Энгельсом и сотнями марксистов, не способны скрыть того факта, что единственным и исходным источником пророчества Маркса является не внушающее доверия вдохновение, благодаря которому он претендует на то, что он разгадал планы таинственных сил, определяющих ход истории. Подобно Гегелю, Маркс был пророком, передающим людям откровение, сообщенное ему внутренним голосом.

Выдающимся фактом истории социализма между 1848 и 1920 гг. было то, что важнейшая проблема, касающаяся его функционирования, даже не затрагивалась. Марксистское табу клеймило все попытки исследовать экономические проблемы социалистического сообщества как ненаучные. Никто не осмелился переступить через этот запрет. И противниками, и сторонниками социализма по умолчанию предполагалось, что социализм представляет собой осуществимую систему экономической организации человечества. Огромная литература о социализме имела дело только с мнимыми недостатками капитализма и с общим культурным значением социализма. Она никогда не изучала экономическую теорию социализма как таковую.

Кредо социализма покоится на трех догматах:

Первый: общество это всемогущее и всеведущее существо, свободное от человеческих недостатков и слабостей.

Второй: приход социализма неизбежен.

Третий: история представляет собой непрерывный процесс развития от менее совершенных условий к более совершенным условиям, приход социализма желателен.

Для праксиологии и экономической науки единственная проблема, которая должна обсуждаться в связи с социализмом, заключается в следующем: может ли социалистическая система функционировать как система разделения труда?

3. Праксиологический характер социализма

Существенной характеристикой социализма является то, что действует только одна воля. Не играет роли, чья это воля. Руководитель может быть наследным королем или диктатором, правящим благодаря своей харизме, он может быть фюрером или советом фюреров, назначенных путем голосования людей. Только одна воля выбирает, решает, руководит, действует, приказывает. Все остальные просто повинуются распоряжениям и инструкциям. Организация и спланированный порядок заменяют анархию производства и инициативу множества людей. Общественное сотрудничество в условиях разделения труда обеспечивается системой гегемонических связей, в которых руководитель требует беспрекословного повиновения от своих подданных.

Называя руководителя обществом (как марксисты), государством (с заглавной буквы), правительством или властью, люди забывают, что руководителем всегда является человеческое существо, а не абстрактное понятие или мифическое коллективное образование. Можно признать, что руководитель или совет руководителей это люди выдающихся способностей, мудрые и полные добрых намерений. Но ничем, кроме как идиотизмом, нельзя назвать предположение о том, что они всеведущи и непогрешимы.

В праксиологическом анализе проблемы социализма мы не касаемся нравственных и этических качеств руководителя. Не обсуждаем мы и его субъективные оценки и выбор им конечных целей. Мы исследуем лишь вопрос о том, может ли какой-либо смертный человек, имеющий логическую структуру человеческого разума, соответствовать задачам, возложенным на руководителя социалистического общества.

Мы предполагаем, что в распоряжении этого руководителя находится все технологическое знание его времени. Более того, он имеет полный список всех материальных факторов производства, имеющихся в наличии, и реестр всей наличной рабочей силы. В этом отношении толпа экспертов и специалистов, собранных в его канцелярии, обеспечивает его совершенной информацией и правильно отвечает на все вопросы, которые он может им задать. Их многотомные отчеты огромными грудами лежат на его рабочем столе. Вот теперь он может действовать. Из бесконечного разнообразия проектов он должен выбрать такие, чтобы ни одна потребность, которую он считает более насущной, не осталась неудовлетворенной из-за того, что факторы производства, необходимые для ее удовлетворения, использованы для удовлетворения потребностей, которые он считает менее насущными.

Важно уяснить, что эта проблема не имеет ничего общего с оценкой конечных целей. Она относится только к средствам, путем использования которых достигаются избранные конечные цели. Мы предполагаем, что руководитель уже сформулировал свои оценки конечных целей. Мы не подвергаем сомнению его решение. Не поднимаем мы также вопроса о том, одобряют ли люди, его подчиненные, решения своего руководителя. Мы можем предположить ради поддержания дискуссии, что непостижимая сила заставляет всех соглашаться и друг с другом, и с руководителем в оценке конечных целей.

Наша проблема является ключевой и решающей проблемой социализма, чисто экономической проблемой, и как таковая относится просто к средствам, а не к конечным целям.

XXVI. НЕВОЗМОЖНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАСЧЕТА ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ

1. Проблема

Руководитель хочет построить дом. Существует много способов, как это сделать. С точки зрения руководителя каждый из них обладает определенными преимуществами и недостатками относительно использования будущего здания, а также определяет различный срок службы здания; каждый из них требует своего расхода строительных материалов и труда и различных периодов производства. Какой способ должен выбрать руководитель? Он не может свести к общему знаменателю различные статьи материальных и трудовых затрат. Поэтому руководитель не может их сравнить. Он не может присвоить ни времени ожидания (период производства), ни продолжительности срока службы определенного численного выражения. Короче, он не может, сравнивая издержки и выгоды, прибегнуть к помощи действий арифметики. Планы его архитекторов содержат огромное количество натуральных показателей; они относятся к физическим и химическим качествам материалов и физической производительности машин, механизмов и процедур. Но все это не соотнесено друг с другом. Не существует способа установления какой-либо связи между ними.

Представим положение руководителя, столкнувшегося с каким-либо проектом. Ему нужно знать, увеличит ли осуществление данного проекта благосостояние, т.е. добавит ли что-нибудь к имеющемуся богатству, не нанося ущерба удовлетворению потребностей, которые он считает более настоятельными. Но ни один из докладов, которые он получает, не дает ему ключа к решению этой проблемы.

Мы можем ради поддержания дискуссии поначалу пренебречь дилеммами, связанными с набором потребительских благ, которые должны быть произведены. Мы можем предположить, что эта проблема урегулирована. Но существует сбивающее с толку огромное множество благ производственного назначения и бесконечное разнообразие процедур, которые можно использовать для производства конкретных потребительских благ. Необходимо определить наиболее выгодное местоположение каждой отрасли и оптимальный размер каждого завода и каждой единицы оборудования. Нужно определить, какой вид механической энергии следует использовать в каждом из них и какую из множества формул производства этой энергии следует применить. Все эти проблемы ежедневно возникают в тысячах и тысячах случаев. В каждом случае свои особые обстоятельства, которые требуют индивидуального решения, соответствующего этим особым данным. Количество элементов, которые должно учитывать решение руководителя, гораздо больше, чем будет указано в простом технологическом описании наличных товаров производственного назначения на языке физики и химии. Должно быть учтено расположение каждого из них, так же как и срок службы капитальных вложений, сделанных в прошлом для их использования. Руководитель имеет дело не просто с углем как таковым, а с многими тысячами карьеров, уже работающих в разных местах, и с возможностью заложения новых карьеров, с многообразными методами добычи руды в каждом из них, с различными свойствами угля в каждом месторождении, с различными способами использования угля в процессе производства тепла, энергии и огромного количества производных. Можно смело сказать, что современное состояние технологического знания позволяет сделать практически все из всего. Наши предки, например, знали только ограниченное количество способов использования дерева. Дерево можно использовать для производства бумаги, различных текстильных волокон, пищи, лекарств и множества других синтетических продуктов.

Дата добавления: 2015-08-26