Изменения в науке

Суть научной деятельности не совсем такова, как она пред-
ставляется нам. Мы привыкли считать, что развитие науки —
это прямая дорога к постижению научных истин, путь, на кото-
ром постепенно накапливаются новые знания и расширяется
круг рассматриваемых вопросов, в результате чего наука осве-
щает своим светом те аспекты действительности, которые отныне
попадают в сферу ее внимания. Такое представление о науке,
пишет Томас Кун в книге «Структура научных революций»,
складывается у любого студента, прилежно штудирующего
учебники. Кун считает, что подобная трактовка науки непра-
вомерна; знания не накапливаются постепенно, научный про-
гресс неравномерен и нелинеен, он не направлен к постижению
некоей абстрактной истины. Напротив, пишет Кун, история
науки есть революционная смена последовательных парадигм
(подобно тому, как в истории общества один социальный строй
сменяется другим), каждая из которых сильно переориентирует
интересы ученых внутри определенной области знаний. Рево-
люционная замена одной парадигмы другой не обязательно
означает прогресс в овладении некоей высшей истиной, но может
просто соответствовать ниспровержению господствующего ми-
ровоззрения. По завершении научной революции, пишет Кун,
ученые исследуют мир, отличающийся от мира их предшествен-
ников, но новый мир совсем не обязательно изучен лучше ста-
рого. Дело в том, что в межреволюционной фазе ученый прово-
дит свои исследования в рамках парадигмы, о которой принято
думать, что она вмещает в себя все истинные знания относитель-
но явлений, с которыми имеет дело данная научная дисциплина.
Сто лет назад ученые были так же убеждены в том, что ньютонов-
ская механика объясняет устройство Вселенной, как в наше
время убеждены, что устройство Вселенной объясняется тео-

рией относительности Эйнштейна. И те и другие ученые рабо-
тают в мирах, считающихся полностью познаваемыми. Точно
так же до экспериментов с Уошо лингвисты были убеждены,
что у шимпанзе отсутствуют мозговые структуры, необходимые
для создания языка и овладения им.

По мнению Куна, представление о парадигме является клю-
чевым для понимания природы науки. Парадигма, пишет Кун,
может рассматриваться как некое «образцовое достижение
прошлого», или, иными словами, как «вся совокупность убеж-
дений, ценностей, технических средств и т. д., которая харак-
терна для членов данного сообщества» *, совокупность, возник-
шая на основе образцовых достижений прошлого. При отсут-
ствии определенной парадигмы в рамках научной дисциплины
все данные представлялись бы одинаково существенными, все
эксперименты — равным образом важными, и поскольку не было
бы общего фундамента, объединяющего всех членов научного
сообщества, каждый ученый должен был бы переписать всю
свою науку с самого начала для обоснования любого частного
эксперимента.

Таково, говорит Кун, было состояние науки на протяжении
ее предыстории. В какой-то момент в этом преднаучном хаосе
возникает теория, объясняющая некую проблему в данной
области знаний лучше, чем другая теория, существующая в той
же области знаний и конкурирующая с первой. Такая теория
начинает привлекать внимание большинства исследователей
последующих поколений, и в результате старые конкурирую-
щие школы прекращают свое существование. По аналогии с
естественным отбором в природе парадигмы в науке выживают
потому, что вымирают их конкуренты. С того момента, как нау-
ка обретает парадигму, и начинается ее истинная история. Раз-
ные науки обретали свои парадигмы в разное время; возник-
новение парадигмы в астрономии Кун датирует античными
временами; в науках об электричестве первая парадигма при-
надлежала Бенджамину Франклину.

После принятия парадигмы, пишет Кун, люди, ранее ин-
тересовавшиеся общим изучением природы, начинают специа-
лизироваться в какой-то узкой области или по меньшей мере в
рамках конкретной научной дисциплины. Парадигма предла-
гает определенную модель реальной действительности, которую
ученый может принять. Это освобождает его от необходимости
всякий раз по ходу его основной работы начинать с основопо-
лагающих принципов и обосновывать каждую используемую
им концепцию. Парадигма указывает ему, какие проблемы
являются наиболее важными, и дает уверенность в том, что
проводимые им скрупулезные исследования совершенно недо-
ступны осмыслению без постоянного обращения к парадигме.
После того как возникает парадигма, наука занимается в

* Кун Т. Структура научных революций.— М.: Прогресс, 1975, с. 220.

основном решением конкретных проблем, пока не встает вопрос
о проверке соответствия между принципами, исходно содержа-
щимися в парадигме или вытекающими из нее, и внешней реаль-
ностью. В действительности, по мнению Куна, лишь выдающие-
ся ученые выбирают в качестве объекта своих исследований
сами принципы парадигмы. Работая в рамках парадигмы,
ученый знает, чего он хочет. Если же исследование обнару-
живает несоответствие природных явлений принципам пара-
дигмы, то это на первых порах относят за счет неудачи ученого,
а не за счет недостатков парадигмы.

Наука состоит из наблюдении и постановки вопросов. Изу-
чать поведение животных — это значит установить различия
между природой человека и животных. При этом тот факт, что
наблюдения ведутся человеком, не только не облегчает дела, но
сильно увеличивает вероятность того, что сам акт наблюдения
затмит природу наблюдаемого явления. Возможно, существует
нечто общее между теориями, которые специалист по поведению
подкрепляет своими наблюдениями, и мифами первобытных
народов; заменив религию и традиции в их роли основных ис-
точников человеческих знаний о нашем происхождении и при-
роде, наука неизбежно, хотя и частично, приняла на себя их
мифотворческие функции. История Уошо подтверждает такую
точку зрения и категорически противоречит представлению о
том, что наука безразлична к философии. Итак, парадигма обла-
дает некоторыми свойствами религии. Любая парадигма —
это миф в той своей части, в которой парадигма имеет дело с еще
не исследованными явлениями, а также составляет вненаучную
связующую основу конкретных научных теорий.

Научные революции происходят, когда обнаруживаются
явления, в корне противоречащие парадигме. Отдельно взятое
явление, например некоторые нарушения в движении маятни-
ка, не укладывающиеся в рамки конкретной парадигмы, назы-
вается аномалией. Сами по себе аномалии еще не приводят к
научным революциям. Они могут существовать в качестве досад-
ных и не поддающихся разрешению противоречий на протяже-
нии целых десятилетий. Со временем, однако, в рамках конкрет-
ной дисциплины внимание все более сосредоточивается на ано-
малии, и, если противоречие по-прежнему не поддается объяс-
нению, дисциплина постепенно оказывается в кризисном состоя-
нии. В конце концов кризис разрешается тем, что кто-либо из
ученых выходит за рамки традиционной парадигмы и предла-
гает новое — более экономное и изящное — объяснение анома-
лии по сравнению с теми, которые выдвигались в рамках тра-
диционной парадигмы. В этом состоит второй основной пункт
концепции Куна: научные революции не происходят и традици-
онные парадигмы не отбрасываются до тех пор, пока не появляет-
ся новая парадигма, разрешающая кризис, вызванный анома-

дней. Лишь в силу того, что существующая парадигма жестко
фокусирует внимание ученых на неизбежности определенных яв-
лений или событий, наука получает чувствительный индикатор,
который указывает на какие-то неполадки, если то, что ожида-
лось в соответствии с парадигмой, не происходит. Тогда целую
армию ученых охватывает желание исследовать эту тревожа-
щую аномалию, и рано или поздно появляется непочтительный
молодой человек, который в своих попытках разрешить противо-
речие выходит за рамки парадигмы, господствующей в данной
дисциплине. И если в этом случае среди конкурирующих теорий
выделяется одна, а предлагаемые ею новые объяснения явлений
получат признание у последующих поколений исследователей,
можно считать, что родилась новая парадигма.

Рассматривая процесс, в результате которого аномалия
становится очевидной для ученых, работающих в рамках дан-
ной парадигмы. Кун описывает эксперименты, проводившиеся
психологом Джеромом Брунером. Разным лицам на короткие,
но постепенно увеличивающиеся промежутки времени предъяв-
лялось по нескольку игральных карт. Большинство карт были
обычными, но среди них встречались и аномальные экземпляры,
например красная шестерка пик или черная четверка червей.
Даже когда карты предъявлялись лишь на одно мгновение,
испытуемые правильно опознавали обычные карты, но самое
поразительное, что аномальные карты им также казались
нормальными. «Без малейших сомнений или неуверенности,—
пишет Брунер,— испытуемые относили аномальные карты
к одной из обычных категорий, с которыми они привыкли иметь
дело». По мере того как время предъявления карт увеличива-
лось, возникала все возрастающая неуверенность относительно
правильности опознания аномальных карт. Например, при
предъявлении красной шестерки пик испытуемый говорил: «Это
шестерка пик, но здесь что-то не так — черные изображения
пик обведены красной каемкой». Наконец он распознавал ано-
малию и сразу же начинал правильно определять все остальные
карты; некоторые же из испытуемых утрачивали уверенность
даже при определении масти нормальных карт. Кун отмечает,
что аналогичный синдром, по-видимому, возникает и в тех
случаях, когда аномалии появляются в науке. Ученый склонен
видеть то, что он ожидает увидеть. Когда же он вглядывается в
объект исследования более пристально, его внимание начинают
привлекать аномалии, которые раньше ускользали от него, и
либо он полностью утрачивает уверенность в своей способности
осмыслить материал, либо аномалии неожиданно укладываются
в некоторую схему, после чего меняется точка зрения исследо-
вателя на материал и соответственно меняются ожидаемые ре-
зультаты эксперимента.

Урок, который извлекают исследователи из научной ре-
волюции, состоит в том, что мир не таков, каким он представ-
лялся в пору предшествовавшей парадигмы. По окончании

научной революции исследователи уже работают в мире, отлич-
ном от мира их предшественников. И в этом пункте взгляды
Куна отходят от традиционных концепций научного прогресса.

«Наверняка,— пишет Кун,— многие захотели бы возра-
зить мне, что изменения парадигмы затрагивают лишь интер-
претацию результатов наблюдений, которые сами по себе раз
и навсегда предопределены природой наблюдаемого объекта и
свойствами воспринимающей аппаратуры. С такой позиции и
Пристли, и Лавуазье (химики, работавшие соответственно до и
после научной революции) изучали один и тот же объект —
кислород, но по-разному интерпретировали результаты своих
наблюдений; и Аристотель, и Галилей наблюдали одинаковые
маятники, но давали различные интерпретации тому, что они

видели».

Такой взгляд на науку восходит к эпистемологической *
парадигме, впервые четко сформулированной Декартом. Вкрат-
це парадигма Декарта сводится к тому, что существует неиз-
менный, устойчивый мир, но его восприятие может быть раз-
лично, поскольку проходит через фильтр органов чувств раз-
личных людей. По мненииГКуна, эта парадигма становится все
более сомнительной, но парадигмы, способной сменить картези-
анскую **, еще не появилось. Основная причина этого, как
считает Кун, заключается в том, что не существует фиксиро-
ванных наборов данных, которые по-разному интерпретирова-
лись бы учеными, принадлежащими к различным поколениям.
Сами же данные вызываются к жизни определенной парадигмой
и в свою очередь насыщают ее конкретным содержанием. Даже
конструкция орудий наблюдения предопределяется парадиг-
мой, чтобы наблюдения подтверждали реальность заложенных
в парадигму предпосылок. Так, если принять, что Земля дви-
жется в некоей среде, подобной эфиру, то такое предположение
во многом определит методологию астрофизики и используемую
ею аппаратуру. На самом деле не один и тот же набор данных
по-разному интерпретируется двумя разными учеными, а уче-
ные, исповедующие различные парадигмы, имеют дело с раз-
ными наборами данных. Переход от одной точки зрения к другой
происходит не как результат основательно обдуманного наме-
рения, утверждает Кун, но, скорее, как прозрение, как такой
акт познания, которому психолог Д. С. Лерман присвоил
наименование «Ага!»-эффекта. Итак, Кун утверждает, что
фиксированного мира нет. Как показывают эксперименты Бру-
нера, люди могут видеть разное при полной тождественности
изображений на их сетчатке и, напротив, одно и то же, когда

* Эпистемология — в переводе с греческого буквально «наука о
знании»; синоним понятия «гносеология», часто используемый в англо-
язычной философской литературе.— Прим. ред.

** Картезианство — философское мировоззрение французского мы-
слителя Рене Декарта (1596—1650). Латинизированное написание фами-
лии Декарта — Картезий,— Прим. ред.

изображения на сетчатке различны. Аналогичным образом не
существует и нейтрального языка: любой словарь, призванный
описывать действительность, неявным образом включает в себя
множество предположений о природе этой действительности.
физик XIX столетия был не менее уверен в правильности своего
понимания физических явлений, чем современный физик, зна-
комый с теорией относительности Эйнштейна. Величие обеих
концепций вызывало у людей благоговение.

Таковы в очень сжатой форме представления Куна о харак-
тере научного прогресса. Он связывает свою концепцию науч-
ных революций с естественным отбором, поскольку изменения,
происходящие в науке, как и естественный отбор, отражают
назревшую в прошлом необходимость. Куновская концепция
эволюции науки принадлежит скорее к дарвиновской, чем
к платоновской системе взглядов.

Так каково же место Уошо в этой схеме?

В главе 4 я обсуждал появившуюся в 1970 году в журнале
Science статью, в которой языковые способности Уошо были
подвергнуты критическому анализу. Ее авторы, Якоб Бррнов-
ский и Урсула Беллуджи, расценивали достижения Уошо лишь
как свидетельство того, что способность присваивать вещам
«имена» не является исключительным свойством человека. (За
десять лет до того Броновский доказывал, что именно эта
способность отделяет человека от животных.) Что же касается
многих других языковых достижений Уошо, то к ним они от-
неслись с недоверием. По сути дела, они утверждали, что,
хотя за Уошо и может быть признана способность называть
предметы, то есть мыслить символами, однако она не в состоянии
оперировать грамматическим смыслом фразы, хотя, казалось
бы, такая способность должна возникать одновременно со
способностью мыслить символами. Броновский и Беллуджи до-
казывали, что освоение грамматики — это проявление прису-
щей исключительно человеку способности обозначать окружаю-
щее дискретными символическими единицами, а затем упорядо-
ченным образом оперировать этими единицами с помощью языка
и технологии. Они назвали способность сопоставлять предметы
и символы, оперировать самими символами, а затем снова воз-
вращаться от символов к предметам общим термином «реконсти-
туция». Впоследствии и Уошо, и другие обученные языку
обезьяны проделывали такие вещи, которые заставляют предпо-
ложить, что они в той или иной степени обладают этой способно-
стью. Уошо и Люси доказали, что все эти критические утвержде-
ния были преждевременными. Может показаться, что недолго-
вечность критических утверждений упомянутых авторов объяс-
няется тем, что они отстаивали негодную концепцию языка,
тщетно пытаясь зацепиться за маловажные детали, и именно
поэтому Уошо и другие шимпанзе столь быстро прорвали на-
спех возведенную линию обороны. Однако модель Куна позво-
ляет и по-иному оценить происходящее.

Кун доказывает, что, когда появляется аномалия, ввергаю-
щая научную дисциплину в кризис, ученые, стараясь ее объяс-
нить и вместить в рамки существующей парадигмы, всевозмож-
ными способами пытаются расширить и видоизменить эти рамки.
Парадигмы отбрасываются нелегко. Однако даже власть пара-
дигмы может оказаться недостаточной, чтобы совершенно жестко
ориентировать исследования, и тогда аномалии могут выйти на
первый план. По мнению Куна, основная ценность парадигмы
состоит в том, что она объединяет в единое целое все схемы,
существующие в рамках дисциплины, и дает исследователям уве-
ренность в социальной оправданности их дорогостоящих и кро-
потливых исследований. В результате когда приверженцы пара-
дигмы противостоят аномалиям, то выглядят они догматичными
и скованными традициями.

Беллуджи и Броновский строили свою аргументацию, защи-
щая древнюю парадигму поведения человека и животных. По-
добно испытуемым в экспериментах Брунера, они пытались
вместить аномалию — Уошо — в рамки концептуальных кате-
горий, построенных на основе предшествовавшего опыта. Иро-
ния состоит в том, что оба ученых наверняка причислили бы
себя к приверженцам дарвиновской парадигмы, которую в
действительности и декларирует феномен Уошо, чьи посягате-
льства призвана была пресечь их статья. И платоновская, и
дарвиновская парадигмы столь глубоко, обширно и утонченно
влияют на наши априорные ожидания, что может случиться,
что ученый, считающий себя стоящим на службе одной парадиг-
мы, на самом деле будет отстаивать другую.

Дата добавления: 2015-08-26