Опыт великих

Самое трудное в работе словесника все-таки не урок, а задание. В нем ученик «выговаривается» весь, и моноло­ги вытягивать не нужно, ибо хорошее задание — всегда монолог. Главное — угадать, когда ты особенно интересен классу, и — внедрить этот интерес в домашнюю работу ученика. Открою маленький секрет: задание, которое даю классу, становится и моим заданием. Лишь в этом случае к нему подключается каждый.

Возвращаясь из командировки, накануне позвонил в школу: уроки не замещать – приеду. Но поезд опоздал почти на полчаса. Сижу одиноко в учительской, жду звонка. Но как-то неуютно, неспокойно. Посмотрел на часы: еще десять минут. Может, все-таки подняться к ребятам? Разве не было урока, когда и за четверть часа справлялся? Нам, словесникам, и сорока пяти минут мало, и пяти (если умелее прикоснуться к сути) достаточно.

…В окружении гостей ребята о чем-то жарко спорили. Объяснил ситуацию, извинился. А затем начал урок: о Есенине.

… И звезда с звездою говорит.

Неплохо ведь, а? Лермонтов! Но и у Есенина не хуже:

Вечер синею свечкой звезду

Над дорогой моей засветил.

Класс замер: не хуже!

Без Есенина, может, не было бы и этой удивительной строчки:

Песней журавлиною осень промыла…

Точно, не было бы! А проживи он хотя бы, как Пушкин, 37, а не 30, представляете, сколько строчек подарил бы литературе. Но…

Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.

Какая, по-вашему, самая горькая, роковая? На вопрос ребята набросились дружно. Но вот-вот прозвенит звонок. Значит, дома поразмышляем? Ведь творчество Есенина – не просто стихи и даже не лирический дневник, а своеобразная летопись его жизни, судьбы, ошибок. Нужен анализ, т.е. понимание, а не «разбирательство». У больших поэтов «ошибки» - это еще и строчки, порой изумительные, а не только сожаления, раскаяния. «Остальное» - в стихах! Так однажды закончил Есение свой короткий рассказ о себе. Этим же закончу и свой урок.

Не дома, а в школе ребята начали искать «остальное». В коридорах, на лестничных площадках вспыхивали дискуссии. Есенин – один из немногих поэтов (возможно, единственный), которого знают и любят еще до урока. По-своему помогла в этом и гитара. Следующего урока ждут. Не осудить, а защитить своего любимца, разобравшись во многом, в том числе и письмах, было потребностью души, разбужденной песенным стихом. Те десять

минут превращались в часы и дни живого общения, а не просто знакомства с Есениным.

«Твой любимый поэт?» — спросил ассистент на экзамене моего ученика. — «Увлекаюсь не поэтами, а поэзией! Больше других нравится Есенин».

И вот он —-двухчасовой урок. Разговор начался еще на перемене, когда чуть раньше обычного я зашел в класс, - чтобы открыть окна и проветрить класс. Это был урок сплошных монологов, и каждый был по-своему прав, хо­тя бы потому, что держал в руках прочитанный томик Есенина. Даже те, кто прежде ограничивался «опавшим кленом», «стонущей иволгой», в этот раз шли дальше. Урок, когда в основном говорят ребята, интересен даже не столько темой, материалом, уровнем ответов, сколько выбором позиции, в которой раскрывается ученик. О «чем», важнее того, «как» и «сколько». Первое слово люблю ска­зать сам и в нем расчетливо повториться, с одной стороны, настраивая класс на серьезную беседу, а с другой — так­тично предупреждая о возможных просчетах.

Кулуарно так или иначе обсуждаем жизнь Есенина, добавляя много вздорного, нелепого. Честнее, если погово­рим в классе, отметая в сторону все нелепости, какими богата мемуарная литература. Посмотрите на портрет, что висит на стене. «Эти волосы взял он у ржи, Если хочешь, на палец вяжи». В детстве никакой гребень не мог расчесать их. По этой причине поэт надолго невзлюбил субботу — банный день, когда мокрую, вымытую голову пытались причесать. Он вообще не любил, когда причесы­вают. Но не только волосы взял у деревни, но и звонкую песню. Поэты, не забывайте, разговаривают с нами сим­волами. Что значит «много ошибок»? Для кого-то и «тыся­ча» не в счет, а кому-то и двух-трех уже много. Великие, как показывает опыт литературы, наделены даром пред­чувствия: исповедываются в «ошибках», которых не совер­шили, и в «дорогах», еще не пройденных. Стихи-письма, стихи-песни, стихи-исповеди, стихи-записки — все это он, Есенин, сказавший: «Я сердцем никогда не лгу». По этой причине почти каждая его строчка не только лирична, но и автобиографична. Кстати, в его стихах не только «кипя­ток сердечных струй», но и выкладки незаурядного ума, о чем свидетельствует обилие афоризмов, многие из кото­рых резюмируют жизненные искания, обретения и просче­ты. Надеюсь, обратили на это внимание, и на уроке про­звучат есенинские изречения, обжигающие мудростью горького опыта, экспрессией слова. Много ли, мало ли дорог проходим, ошибок всегда хватает. Но только поэты, чье сердце

болит за каждого из нас, скажут нам о них с такой редкой откровенностью и такой сопричастностью ко всему живому, что не внять их голосу – уже наша ошибка. Итак, высказывайтесь.

Трех томиков Есенина «эрудитам» оказалось мало. Потянуло на критическую и прочную литературу, ту самую, пожелтевшую, что ходит по рукам. Да, говорили эрудиты, Есенин талантлив: от природы! Но поэт, как и всякий из нас, живет в обществе и обязан четко(!) выражать его позицию.

Остался в прошлом я одной ногою,

Стремясь догнать стальную рать,

Скольжу и падаю другою, -

пишет Есенин. Конфликт с эпохой лишил его перспективы и вывел на дорогу к «Москве кабацкой», где догоняют и падают одновременно. Он же больше любил «падать», черпая в этом драматизм, необходимый стихам.

«Крайне тндивидуален» - определил свою литературную платформу Есенин (мнение другого «эрудита»). В ранних и поздних стихах отчетливо просматривается эта «крайняя» позиция. Отсюда и многие противоречия, которые в конце концовприводят к раздвоенности, к «черному человеку», а затем и к черному дню… Москва кабацкая уже не радовала, а краснозвездная была еще пока недосегаемой. «Прожигать себя стало совестно и жалко», - признается Есенин. Так родились последние строчки: «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

Вижу: ребята азартно рвутся в полемику. Подождем. Пусть до конца выскажутся «эрудиты».

«Крестьянский уклон» Есенин не смог преодолеть ни в стихах, ни в жизни – это определило финал. «Грустящая в закат» от «каменного и стального» русская деревня стала его главной темой. От «уклона» и многие ошибки. Есенин не выдержал испытания городом, славой и прочими соблазнами цивилизации. Огромный художественный талант не имел урбанистической опоры, которую ощущали за собою Брюсов, Блок, Маяковский. Культуры не хватало Есенину, культуры!

Понимай, моя подружка

На земле живут лишь раз.

Для «подружки» такое эпикурейство, может, и приемлимо, а для поэта, несущего на себе груз больших социальных проблем, — недопустимо.

Есенин явно запаздывал со стро­кой: «Я теперь скупее стал в желаньях...»

И опять нетерпеливые рвутся в бой. Однако пусть еще раз выскажутся «начитанные».

Всю душу выплещу в словах...

А надо ли — всю? Тем более в такое время, драчливое, бурное. Но Есенину нравилось «плескаться» стихами. Слишком неразборчивым был он в темах и мотивах. Вот и доплескался. Нужны «рамки». Впрочем.., тогда бы он не сказал этих строк:

В саду горит костер рябины красной,

Но никого не может он согреть...

Класс как-то вдруг разом затих. Да, это стихи! «Ряби­на» есть и у Пушкина, и у Цветаевой... А вот у Есенина она еще и «горит». Неправда, будто «костер» этот, заж­женный рукой талантливого поэта, не греет. Греет — вся­кого, кто любит и понимает поэзию.

— Верно! И такой бы строчки не было: «Тихо льется с кленов листьев медь...» Клены плачут (!), потому что жизнь ушла: осень! Рябина — горит, а они плачут.

Еще мнение. Беда Есенина в том, что он — пессимист!

Мне страшно — ведь душа проходит,

Как молодость и как любовь.

Ну, проходит, ну, страшно, но писать-то об этом зачем? А после удивляться, почему «агитки Бедного Демьяна» читают охотнее. «На сердце день вчерашний», а жить-то надо сегодняшним.

Мой «оптимист» и дальше бы ораторствовал, если бы не чей-то острый язык:

Канарейка с голоса чужого —

Жалкая, смешная побрякушка.

Да, были такие «голоса», не разгадавшие целостной сути Есенина. В «половодье чувств» нашего выдающегося лирика буйная, земная радость заглушает грусть и тоску, да и сама эта грусть вовсе не черная, а, как у Пушкина, светлая, иначе бы и радости не было.

Решил проверить остряка: есть ли у него свой «голос»? Как смотрит сам на жизненную драму Есенина? Голос — был! Не во всем, правда, свой, тем не менее... С этого момента заговорили своими голосами. Об «электрических» и вечерних зорях, о «горькой отраве», с которой не совла­-

дал Есенин; о «сумасшедшем сердце» поэта, что может в любую минуту «кинуть с плеч свою вихрастую голову»; о друзьях, которым Есенин, по его же словам, «уступал, как дурак»; о женщинах...

Но вот и мой черед высказаться. Главное, не поддаться дидактическому желанию поставить все точки над «и». Все и всегда ли нужны? Искус подытожить обычно появляется, когда итожить нечего, настолько очевидны, неглубоки или малоинтересны высказывания. Не с обобщений, а с откровений начал.

Скажите, что в конце концов больше всего огорчает и тревожит того, кто по-настоящему любит свое дело, преуспел в нем? Затрудняетесь? Тогда послушаем Есенина:

Ведь я мог дать

Не то, что дал,

Что мне давалось ради шутки.

Насчет «шутки» он, конечно, не прав. Не так уж и легко давались ему стихи. Вспомним:

Ах, увял головы моей куст.

Засосал меня песенный плен.

Осужден я на каторге чувств

Вертеть жернова поэм.

Плен, каторга, жернова — вот что такое стихи. Тем не менее не использовать «возможностей», какими ты наделен, один из всех и, может быть, однажды в истории всех, — это ужасно. Открытой раной заболит и заплачет тогда, осознав роковую ошибку судьбы, до всего чуткая, но безжалостная к самой себе душа поэта. Недаром Есенину вдруг захотелось поехать к Горькому в Италию, искал он и встреч с Маяковским... «Я чувствую себя просветленным... Я понял, что такое поэзия»,— признавался он в одном из писем. И в, стихах говорил об этом: «...созрел во мне поэт с большой эпическою темой». Но все истинно «большое», «зрелое» требует и больших сил, нравственных, душевных да и физических. Их-то и не оказалось в тридцатилетнем поэте.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.

Промотал я молодость без поры, без времени.

В разладе больших творческих замыслов и нравственно-физической, душевной измотанности — одна из главных причин, почему холодный, хмурый декабрь не отпустил Есенина в солнечную Италию. О «ненужной усталости» по-разному, но с раскаянием говорит он в своих поздних стихах.

Слишком мало я в юности требовал…

На себе самом ощутил и понял он опорную роль юности во всей судьбе человека. В юности закладывается потенциал тех сил, которых потребует зрелость. Кстати, «душа» - слово, наиболее часто повторяемое в стихах позднего Есенина. Озорливая, усталая, охладевшая, нежно-грустная, неловкая, больная…— эпитеты, которые он дает ей. Иногда прибегает к метафорическим сравнениям: «Я душой стал, как желтый скелет»; «На душе — лимонный свет заката...» А то вдруг обратится к ней с монологом: «Стой, душа, мы с тобою проехали...» Великим трудом (!) хотел Есенин искупить ошибки юности. Не только душу, но и лиру — новую, эпическую! — отдать «Октябрю и маю». Образ «весеннего Октября» органично овладевал и сердцем, и сознанием поэта.

...Смотрю на ребят, смотрящих в себя. Состояние иных можно передать строчкой Есенина: «Так я еще никогда не думал...» Небольшой паузой закрепил это состояние. Оно было и моим: «Так я еще никогда не думал». Мне и всем вдруг стало ясно: «не опавшим, а вовсю зеленым» ушел от нас Есенин. И в этом самая горькая, самая роковая, и не только его, но и тех, кто окружал его, а в общем наша ошибка: людская.

Жизненный опыт великих, какой бы ни был он, мне интересен так же, как и их творчество. Биографию анализирую, точно книгу. Иной раз — кропотливее. Неспроста. Писатель еще больше, чем герой, воздействует на ученика. Во-первых, реальностью (!) жизни; во-вторых, судьба, подобная Есенину, — целая эпоха, с которой школьник знакомится через отдельную яркую личность, нередко такую же сложную и противоречивую, как и сама эпоха; в-третьих, как бы ни был многогранен в своих идеях, концепциях персонаж, его автор — значительнее. Не это ли у многих поэтов, писателей рождало особый творческий прием — лирическое отступление? Много раз видел, как обострялось внимание ребят к Онегину, когда рядом появлялось другое действующее лицо — сам автор. Сожалели, что слишком короткой в этот раз была онегинская строфа. Все — через писателя! В скором времени это станет главным ключом урока.

Дата добавления: 2015-08-26