ОРИГИНАЛ 7 страница

Если кто скажет слово против пермской грамоты, хуля ее и говоря, что не самым лучшим образом составлена азбука, что следует ее улучшить, — тем еще скажем вдобавок: и греческую грамоту тоже многие исправляли — Акила и последователи Симмаха, и многие другие. Диво ли готовое исправлять? Легче ведь в дальнейшем поправить, чем начать сначала и создать. Ибо если кто спросит греческого книжника, говоря: «Кто вам грамоту создал или книги перевел, и когда это случилось?» — то редкие из них могут дать ответ, и немногие знают. А если спросишь русских грамотеев, говоря: «Кто вам грамоту создал и книги перевел?» — то все знают и быстро отвечают, говоря: «Святой Константин Философ, называемый Кириллом, — он нам грамоту создал и книги перевел с греческого языка на русский с родным своим братом Мефодием, который был впоследствии епископом моравским. Когда же было это? В царствование Михаила, царя греческого, царствовавшего в Царьграде, при патриархе Фотии, в годы Бориса, князя болгарского, и Растица, князя моравского, и Костеля, князя блатенского, в княжение великого князя всей Руси Рюрика, язычника и некрещеного, за 120 лет до крещения Русской земли, а от сотворения мира в год 6363». И если спросишь еще пермяка, говоря: «Кто вас избавил от рабства идолослужения и кто вам грамоту создал и книги перевел?» — то с чувством и с радостью скажут и с большим старанием и усердием ответят, говоря: «Добрый наш дидаскал Стефан, всесторонне просветивший нас, во тьме идолослужения сидящих. <...> Один Господь Бог Израилев, имеющий великую милость, по которой возлюбил и нас, помиловал нас, даровал нам своего угодника Стефана, и он перевел нам книги с русского на пермский язык». Когда же все это было, в какое время? Не так давно, а, как думаю, от сотворения мира в году 6883 в царствование Иоанна, царя греческого, в Царьграде царствовавшего, при архиепископе Филофее, патриархе Константина-града. В Орде же и в Сарае над татарами тогда Мамай царствовал, но не вечен был. На Руси же — при великом князе Дмитрии Ивановиче; архиепископа же, митрополита в те дни на Руси никакого не было, а ожидали митрополичьего пришествия из Царьграда, кого Бог даст. Таковы те дары, которые даровал Бог земле Пермской, так вера начиналась, и зло из людей изгонялось, так они приняли крещение, так грамоты удостоились, так христиан прибывало, так словесное стадо пополнялось, так «виноградник Господа Саваофа» хорошо цвел, плодом добродетели изобилуя, так порядок церкви Христовой должным образом укреплялся, и православие цвело.

Епископъ же Стефанъ, видя людий своих, крещающихся и обращающихся къ Богу и утвержающихся вѣре, и о них веселяшеся и о семъ благодарно прославляше Бога доброчестивый сей отецъ, не себѣ угажая, но многим, да ся спасуть. Единою же нѣкогда хотя искусити люди своя и увѣдати, аще суть твердѣ вѣровали, паче же хотя увѣрити а или извѣстити а в вѣре, и глагола к ним: «Донынѣ „млеком питах вы, а уже отселѣ твердою пищею достоит ми кормити вы и черъствым брашном питати вы".[336] Нынѣ убо „покажите ми первие от дѣлъ ваших вѣру свою".[337] Аще есте крѣпцѣ вѣровали, то нынѣ знамение да приимете извѣщениа вѣры. И аще кто вѣренъ и мудръ хотяй быти в вас, вящшии, паче всѣх, и хотяй быти изо всѣх и боле всѣх любовь имѣти ко мнѣ, да изищет и испытает, аще гдѣ возвѣдает кумиръ сущъ таящъся — или въ своем дому, или у ближняго си у сусѣда, или индѣ гдѣ скровенъ втаю — да, обрѣт, изнесет и на среду пред всѣми и, ревнуя по вѣре, ти тако своима рукама да сотрет и. Да аще кто сице сотворить, сего азъ надо всѣми возлюблю и похвалю и подарю». Они же, то слышавше, кождо их тщашеся другъ пред другом, да бы гдѣ увѣдати и изобрѣсти тающъся кумиръ, да бы кто, варивъ, первѣе показалъ свое тщание. И бяше видѣти тогда дивно промежу ими: аще бы кто и хотѣлъ, лицемѣруя о вѣре, свой кумиръ потаити, но не можаше, сами бо к себѣ съзирахуся, кождо бо блюдяшеся, преже даже подругъ его не обличить. Но и клеветари добри сами промежи собою бываху: бяху бо свѣдуще другъ друга тайная, сусѣди суще межи собою. И тацѣми винами напослѣдокъ истребишася домове их, и до конца очистишася от кумиръ и быша свершени в вѣре и с женами и с дѣтьми.

Епископ же Стефан, видя людей своих, крестящихся и обращающихся к Богу, и утверждающихся в вере, радовался о них, и за это благодарно прославлял Бога доброчестный этот отец, не себе угождая, но многим, чтобы себя спасли. Как-то однажды, желая испытать своих людей и узнать, твердо ли они уверовали, более же желая укрепить или просветить их в вере, сказал им: «До сих пор «молоком кормил вас, но отныне уже твердой пищей должно мне вас кормить и черствой пищей вас питать». Ныне же «покажите мне сперва делами вашими веру свою». Если крепко уверовали, то примите ныне знамение в подтверждение веры. И если кто из вас желает быть верующим и мудрым, большим, более всех, и хочет быть <лучшим> из всех и более всех любовь ко мне иметь, пусть разыщет и узнает, если где проведает о скрываемом кумире, — в своем ли дому или у ближнего соседа, или где в ином месте, тайно скрытом, — пусть, найдя, вынесет его на люди перед всеми и, усердствуя в вере, своими руками его сокрушит. И если кто это сделает, того я больше всех полюблю и похвалю, и одарю». Они же, услышав это, старались один вперед другого где-нибудь узнать и отыскать скрываемого кумира, чтобы кому-либо, опередив <других>, первым показать свое старание. И было удивительно видеть, что происходило тогда между ними: если бы кто <из них> и хотел, лицемеря в вере, свой кумир скрыть, то не мог, ибо сами за собой смотрели, ведь каждый соблюдал себя, чтобы прежде не обличил его другой. Но и сами промеж себя были изрядными доносчиками: знали ведь тайны друг друга, будучи друг другу соседями. И по этим причинам напоследок очистились их дома, и окончательно освободились от кумиров, и всецело пребывали в вере с женами и детьми.

Бяше же есть епископъ Стефанъ искусенъ сый книгам. Иже сею добродѣтелью украшенъ бѣ, дѣлом и словом мощенъ сый противитися идолослужителемъ и супротивъ глаголющая обличати. Но и умѣтельству книгъ доволенъ бѣ и все, елико мнѣти нужное и недовѣдомо лежащее въ Святом Писании, удобь сиа разрѣшити и протолковати добрѣ. Сии даръ имяше от Святаго Духа, яко чюдитися многим людем и дивитися о толицѣй Божии благодати, данѣй ему. Еже посреди и межу невѣрными единъ сий бысть в лѣта наша и нарочит сказатель, единъ дидаскалъ словес апостолескъ и пророческъ и еже добрѣ протолкуя рѣчи пророкъ и гаданиа. Единъ точию от многих поминается. И милостыню любляше подаяти, страннолюбие и нищекормие и гостем учреждение творити. Коль краты многажды лодьями жита привозя от Вологды в Пермь, и сиа вся истрошаше не на ино что еже на свой промыслъ — но точию на потребу странным и приходящим и прочим всѣм требующимъ. Да якоже древле Иосифъ въ Египтѣ бысть пшеницедатель и люди прекорми и препита я во дни гладу, такоже и се сь новый бысть житодавецъ, люди насытивый.[338] Но тот сдѣ и паче Иосифа Прекраснаго бысть. Иосиф бо людем точию единѣм житомѣриемъ кормитель бысть, и тоже не даромъ, но на цѣнах комуждо продаяше. Се сь же, добрѣ строительство стяжа, бес цѣны предааше и даром комуждо раздаваше. Яко пророкъ Исайа рече: «Иже не имат хлѣба, шедше, купите и ядите бес сребра и бес цѣны, — въскую цѣните хлѣбъ вашъ?»[339] Иосифъ же телеса едина точию препита, сии же не токмо телеса прекорми, но и душа их прекорми, — учением, глаголю, Божественых Писаний, сугубою пищею: телеса убо брашны еже от плод земных, душам же поучение, еже есть плод устенъ. И тако обояко кормивъ люди и препитавъ я въ глад. Глад же, глаголю, не токмо, еже не сущу житу, но еже и другий глад приспѣ, не менши перваго, — еже оттинудь не слышати слова Божиа. И тако бѣаше земля та в ты дни двѣма гладома одержима сущи, двоигубо же и питѣние обрѣте. «Не о хлѣбе бо, — рече, — единѣм живъ будет человѣкъ, но о всяком глаголѣ, исходящем из устъ Божиих».[340] И паки: «Дѣлайте, — рече, — не брашно гиблющее, но брашно, пребывающее в жизнь вѣчную».[341] Сего ради не точию бо бѣяше чювьствена трапеза видима предлагаема, но и духовная представляема: и поучение Божественое присно, и преже ядениа, и при ядении, и по ядении глаголашеся псаломъ, и по питьи — пѣснь. Много бо учреждение творяше велие многим странным и гостем, и пришелцем, приплавающим и отплавающим, и не дадяше им мимоходити просто тако, якоже прилучашеся, но всякому приходящему преже у него побывати и у него благословитися, и у него ясти же и пити, и у него приати увѣтъ и учение и учреждение и утѣшение, и у него приати молитву и, благословениа сподоблься, ти тако прочее отити на предлежащий путь, Богу наставляющу его на спасение многим душам.

Был епископ Стефан сведущ в книгах. Будучи украшен этой добродетелью, делом и словом мог он противостоять идолослужителям и обличать спорящих с ним. Был он и большим знатоком книг, и все, что кажется трудным и остается непонятным в Священном Писании, мог легко разъяснить и хорошо растолковать. Этот дар имел он от Святого Духа, так что изумлялись многие люди и удивлялись такой Божьей благодати, данной ему. Среди и между неверующих был он один в наши годы выдающийся толкователь, один дидаскал слов апостольских и пророческих и хорошо толковал речи пророков и предсказания. Только одного его из многих помнят. И милостыню любил подавать, устраивать угощение странникам, нищим и гостям. Сколько раз, привозя многократно ладьями зерно из Вологды в Пермь, все это расходовал не на что-то иное такое, что себе самому на пользу, — а лишь для надобностей странников и приходящих, и всех прочих нуждающихся. И как прежде Иосиф в Египте был пшеницедателем и людей прокормил, и насытил их в дни голода, так и этот, насытивший людей, был новым хлебодателем. Но он здесь и более Иосифа Прекрасного был. Ведь Иосиф кормил людей одним только зерном, и не даром еще, а за плату каждому продавал. Этот же, должным образом все устроив, без платы отдавал и каждому даром отдавал. Как пророк Исайя сказал: «Те, кто не имеет хлеба, пойдите купите и ешьте без серебра и без платы — почему продаете хлеб ваш?» Иосиф только тела одни насытил, этот же не только тела накормил, но и души их насытил — учением, говорю, Божественного Писания, двойной пищей: тела — едой из плодов земных, душам же <дал> учение, которое есть плод уст. И так двояко кормил людей и насытил их в голод. Голод же, говорю, не только когда нет хлеба, но когда и другой голод настает, не меньший первого — когда совсем не слышно слова Божия. И так была та земля в те дни двояким голодом охвачена, двойную и пищу получила. «Не хлебом ведь, — сказано, — единым жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих». И еще: «Готовьте не пищу тленную, а пищу, пребывающую в жизни вечной». Вот почему предлагалась не только видимая осязаемая трапеза, но и духовная предоставлялась: всегда Божественное поучение, и до еды, и во время еды, и после еды произносился псалом, и после питья — песнопение. Часто он устраивал большое угощение многим странникам и гостям, и пришельцам, приплывающим и отплывающим, и не давал им уйти просто так, как случалось, но всякий пришедший прежде у него бывал и у него благославлялся, и у него ел и пил, и от него принимал наставление и учение, и угощение, и поддержку, и от него принимал молитву, и, благословения удостоившись, с тем отправлялся в предстоящую дорогу, а Бог наставлял Стефана на спасение многим душам.

Егда же бысть близъ времени преставлениа его, яко мнѣти, за два месяца или за три или за боле, и созва люди новокрещеныя пермьскиа и, собравъ я вкупѣ, хотя им поучение сотворити обычное, паче же послѣднее поучение, и рече им, глаголя: «Братие, отцы и чада, мужи пермстии. Должни есмы „благодарити и благохвалити Бога Отца, Господа нашего Исус Христа, о вашей вѣре"[342] и вашего ради обращениа и крещениа. (...) И се нынѣ время ошествиа моего настоит ми уже. Да будет вамъ извѣстъно. Аще ли кто подумает, маловѣренъ сый, и паче же рещи — зловѣренъ сый, помыслит отити от свѣта во тму, въсхощетъ отступити от „Бога жива",[343] восхощет отврещися вѣры христианьскиа, и еже соградивъ, сию паки разаряет, — и противу сему что хощем рещи? Но токмо чистъ есмъ азъ от сего, и кромѣ сие мене да будет, и сам отвѣт въ Страшный День Судный да воздастъ о себѣ или безо всякого отвѣта да будет. Аз бо силу свою исполних и многа словеса божественая сказах и все, елико долженъ бѣх сотворити, и сотворих. И уже усталъ есмъ, уча их, не дая покоя челюстем моим. Утрудихся, вопиа. Измолче гортань мой (...)».

Когда же приблизилось время его преставления, кажется за два месяца или за три, или более, созвал он новокрещенных пермских людей и собрал их вместе, желая дать им обычное наставление, вернее же — последнее наставление, и обратился к ним, говоря: «Братья, отцы и дети, мужи пермские. Мы должны благодарить и благословлять Бога Отца, Господа нашего Иисуса Христа за нашу веру и за ваше обращение и крещение. <...> И вот сейчас настает уже время моего ухода. Пусть это будет вам известно. Если кто подумает, будучи маловерным, а лучше сказать — зловерным, задумает уйти из света в тьму, захочет отступить от «Бога живого», захочет отречься от веры христианской и то, что создано, вновь разрушит, — на это что можем сказать? Только то, что чист я от этого, и пусть это не на мне будет, и пусть сам он за себя даст ответ в Страшный День Судный или будет без всякого ответа. Ибо я силы свои исчерпал и множество божественных слов сказал и все, что должен был совершить, совершил. И устал уже, уча их, не давая покоя челюстям моим. Утомился, крича. Умолкла гортань моя <...>«.

Поучивъ люди и благословивъ и молитву сотворивъ, и изиде. Егда бо входяй первое в землю ту, начиная учити, молитву сотвори и паки, исходя, молитву сотвори: и начиная, и окончевая, и совершая все молитвою заключи и запечатлѣ. И тако изиде от земля Пермъскиа на Москву.[344] Егда же приде кончина лѣт житиа его, и время ошествиа его наста, и приспѣ година преставлениа его, прилучися ему в ты дни приѣхати на Москву, къ Кипреану митрополиту.[345] Бѣ бо ему любим зило, и любляше и велми. К нему же потщася долгъ путь гнати и многъ шествовати о нѣких дѣлесех священотаинных и о церковномъ управлении и о законоправилѣх и о прочих вопросех потребных, яже суть на спасение человѣком. И тогда приключися ему на Москвѣ, нѣколико дний поболѣвшу, и преставитися.[346] Подобаше бо тому, по апостолскому гласу, иже воздержаным трудом добрѣ потрудившуся и общаго естества долгъ отдати. Но преже преставлениа его на одрѣ болѣзни слежащу ему и болящу, братиам часто посѣщающим его — овѣм предстоящим окрестъ его, овѣм же предсѣдящим у него — но и сам князь великий прихожаше на посещение его,[347] и боляри мнози многажды навещахуть его, и сице же ему болящу ту.

Наставил людей и благословил, и молитву сотворил, и ушел. Ведь когда входил впервые в землю ту, начиная учить, молитву сотворил и, уходя, вновь молитву сотворил: и начиная, и окончивая, и совершая — все молитвой заключал и знаменовал. И так отправился из земли Пермской в Москву. Когда же пришел конец годам жизни его, и настало время его ухода, и приспел час преставления его, в те дни случилось ему приехать в Москву к митрополиту Киприану. Ибо был он ему люб, и тот очень любил его. К нему постарался долгий и большой путь проделать из-за неких дел священнотайных и церковного управления, и церковных правил, и прочих необходимых вопросов, существующих для спасения людей. И тогда привелось ему в Москве, поболев несколько дней, преставиться. Подобало ему, по апостольскому слову, хорошо потрудившемуся в труде воздержания, и общей природе долг отдать. Но перед преставлением его, когда он лежал на одре болезни и болел, посещали его братья — одни стояли вокруг него, другие же сидели перед ним, даже сам великий князь приходил посетить его, и многие бояре многократно его навещали, и так он здесь болел.

Поучение

Поучение

Во единъ же от дний призва своя си клирики и ризничнѣ[348] ипадьаки и вся сущая его елико с ним приѣхаша от земля Пермскиа, и рече им: «Братие, слышите словеса от устъ моих. Се нынѣ отпущаю вы паки в землю Пермъскую. По моем ошествии идѣте и рцѣте им, новокрещеным людемъ пермьским, и всѣм ближним и далным — возвестите к ним моя глаголы, елико к ним приказываю: или епистолиею написуа, или нароком нарекуа, скажите им, елико слышасте и видѣсте. Се бо уже конечное слово хощу рещи, яже паки ктому уже потом прочее не приложу глаголати, постигнет бо мя кончина, и приде день, и приближися час, и приспѣ година. Но понеже добро есть сдержати доброе исповѣдание и до послѣдняго издыханиа, рцѣте от мене людем, глаголюще: „Се азъ отхожу от вас и ктому прочее уже не живу с вами. Се азъ иду в путь отецъ моих, аможе и вси поидоша. Се азъ умираю, аки же и вси иже живущии на земли. Внемлете, людие мои, законъ Божий. Внимайте себѣ, чада. Бдите и молитеся. Стойте в вѣре неподвижими. Мужайтеся. Да крепится сердце ваше. Станите о вѣре твердѣ. Блюдѣтеся от еретиковъ. Стерезитеся от иже развратниковъ вѣре. Снабдитеся от приходящих расколъ церковныхъ и от находящих раздоръ. Съхранитеся от всякиа ереси пагубныя. Блюдитеся от кумирослужениа вашего давнаго. Да никтоже васъ прельстит злыми словесы. Вѣсте бо, братие, колику скорбь приах, колико томление подъяхъ в земли Пермьстѣй и колико пострадах въ странѣ той, утвержая вѣру, уставливая крещение, Законъ полагая зило, повсегда пекийся, день и нощъ моля Бога, да ми отверзет дверь милосердиа, да приимет молитву мою, да спасет люди своя. Богъ же человѣколюбецъ не презрѣ молитвы моеа, но исполни прошение мое, приведе люди въ вѣру, и се есте днесь съвершени въ крещении. И се нынѣ, братие, предаю вы Богу и словеси благодати его, могущу ему вас съградити и съхранити, и спасти. Прочее же, братие, стойте в вѣре крѣпцѣ, неподвижнѣ (...)"».

В один же из дней позвал он своих священников и ризничих, и иподьяконов, и всех, кто приехал с ним из земли Пермской, и сказал им: «Братья, слушайте слова из уст моих. Отпускаю вас ныне назад в землю Пермскую. После моего ухода пойдите и скажите им, новокрещеным людям пермским, и всем ближним и дальним — возвестите им мои слова, что им завещаю: в письме ли написав или устно сообщив, скажите им, что слышали и видели. Ибо хочу сказать уже последнее слово, к которому впоследствии более ничего уже не добавлю, потому что постигнет меня кончина, и пришел день, и приблизился час, и приспела година. Но поскольку добрую проповедь следует держать до последнего вздоха, скажите от меня людям такими словами: «Вот я ухожу от вас и в дальнейшем более не буду жить с вами. Вот я иду по пути моих отцов, куда и все пошли. Вот я умираю, как и все живущие на земле. Внемлите, люди мои, закону Божию. Вслушивайтесь в самих себя, дети. Бодрствуйте и молитесь. Стойте в вере неколебимо. Будьте мужественны. Пусть будет крепко ваше сердце. Будьте тверды верой. Берегитесь еретиков. Остерегайтесь разрушителей веры. Блюдите себя от настающих церковных расколов и подступающих раздоров. Храните себя от всякой пагубной ереси. Берегитесь вашего прежнего идолопоклонства. Пусть никто не прельстит вас злыми словами. Ибо знаете, братья, сколько пережил я печали, сколько мучений перенес в земле Пермской и сколько пострадал в стране той, утверждая веру, устанавливая крещение, твердо давая Закон, всегда заботясь, день и ночь моля Бога, чтобы он открыл мне дверь милосердия, чтобы принял молитву мою, чтобы спас людей своих. Бог же человеколюбец не отверг моей молитвы, но исполнил мою просьбу, привел людей к вере, и вот вы сегодня все крещены. И вот ныне, братья, предаю вас Богу и слову его благодати, способному вас укрепить и сохранить, и спасти. В дальнейшем же, братья, стойте в вере крепко, неколебимо <...>««.

О преставлении

О преставлении

И мало побесѣдовавъ промежу собою о душеполезных и вся добрѣ расправивъ и розрядивъ, и вся проуготовавъ, и устроивъ, и все управивъ, и тако простеръ нозѣ свои на ложи своем, и братиам предстоящим и канонъ обычный поющим и славословящим; и сам съ братиами бесѣдоваше мала нѣкая словеса, — овому от прозвитеръ кадилницею с фимьяномъ покадити веляше, овому же молитву отходную промолвити, овѣм же канонъ во исход души проглаголати. И еще сущу благодарению во устѣхъ его молитвѣ купно исходящи от устъ его, и аки нѣкому спати хотящу или воздрѣмати начинающу сладким сномъ, тихо и безмятежно испусти духъ. Преставися къ Господу на 4 недѣли по Велицѣ дни, егда бывает праздникъ Преполовениа Пасхи.[349] (...) Апрѣля 26 епископа смерть постиже, апрѣля месяца обрѣте смерть Стефана. Иже епископъ «посѣтитель» наречется,[350] и «посѣтителя» посѣтила смерть. Онъ же тѣло повръгъ, яко и кожу, и, яко ризы, тѣла совлечеся. От тѣла отиде, къ Господу преиде, бѣжавъ от житийскаго многомутнаго моря и ничтоже имѣя притяжаниа житийскаго. В добрѣ бо житии воспитанъ бывъ и добрѣ поживъ на земли, умеръ же — и ко умръшим преложися отцемъ и праотцемъ, дѣдом и прадѣдом. Тѣло земное оставль, и радостию Господеви отдаде душу, дѣлателю душам и насадителю благим. Добрый нашъ поборникъ вѣре преставися от сего житиа къ тамошнему. Успе о Господѣ сном вѣчным и преиде от труда в покой, по Иову, глаголющу: «Смерть мужу покой есть».[351] Опочивение от трудовъ приат и от подвигъ, отставивъ тлѣнное се житие и маловременное, мимотекущее и скороминущее, и не стоящее, изыде. Отиде онамо, идеже есть мзда по дѣлом, идѣже «воздание противу трудовъ его».[352] Къ Господу отиде, егоже измлад возлюби, егоже ради на земли подвизася, егоже и пред нечестивыми исповѣда, егоже и въ странах проповѣда, в негоже и вѣровати научи. И егда преставльшуся ему, собрася на провожение его много множество народа — князи, боляре, игумени, попове и гражаньстии людие, и прочии человѣцы, и проводиша его честно, пѣвше над ним надгробное обычное пѣние, предаша гробу честное тѣло его, положиша его во пресловущом градѣ Москвѣ, в манастыри Святаго Спаса,[353] въ церкви каменой, входящим въ церковь на лѣвой странѣ. И мнози, скорбяще, тужаще по нем, поминающе добродѣтелное житие его и душеполезное учение его и благонравныя обычая его. Наипаче же стадо его тужаше по нем, новокрещеный языкъ пермъский.

И недолго побеседовав с ними о душеполезном и все хорошо определив и распределив, и все предуготовив и устроив, и все направив, простер затем ноги свои на ложе своем, и братья предстояли и канон положенный пели и славословили, и сам он обращал к братьям некие немногие слова — одному из пресвитеров кадилом с ладаном покадить велел, другому же молитву отходную проговорить, иным же канон на исход души прочесть. И было еще на устах его благодарение, и вместе с ним молитва сходила с уст его, и подобно некоему желающему спать или начинающему дремать сладким сном, тихо и безмятежно испустил он дух. Преставился ко Господу на 4-й неделе по Великом дне, когда бывает праздник Преполовения Пасхи. <...> 26 апреля постигла епископа смерть, в месяце апреле взяла смерть Стефана. Епископ означает «посетитель», и «посетителя» посетила смерть. Он бросил тело, словно шкуру, и, словно одежды, тело совлек. От тела отошел, к Господу перешел, бежал от житейского многомутного моря, не имея никаких житейских приобретений. Ибо в праведной жизни был воспитан и праведно пожил на земле, а умер — и соединился с умершими отцами и праотцами, дедами и прадедами. Тело земное оставил и с радостью отдал душу Господу, созидателю душ и сеятелю добра. Добрый наш поборник веры перешел от сей жизни к тамошней. Уснул во Господе сном вечным и перешел от труда к покою, по Иову, говорящему: «Смерть есть для мужа покой». Отдохновение принял от трудов и подвижничества, ушел, оставив тленную эту жизнь, кратковременную, преходящую и скоротечную, и <на месте> не стоящую. Отправился туда, где плата по делам, где «награда по трудам его». Ко Господу отошел, которого полюбил смолоду, ради которого на земле подвизался, которого и перед нечестивыми исповедал, которого и в чужих землях проповедовал, в которого и верить научил. И когда он преставился, собралось на его проводы великое множество народа — князья, бояре, игумены, попы и горожане, и прочие люди, и проводили его с честью, отпев над ним положенную надгробную службу, предали могиле честное его тело, похоронили его в славном городе Москве, в монастыре Святого Спаса, в каменной церкви, по левую сторону от входа в церковь. И многие, скорбя, горевали о нем, вспоминая добродетельную его жизнь и душеполезное его учение, и благонравные обычаи его. Более же всего стадо его о нем горевало, новокрещеный народ пермский.

Плачь пермъских людей

Плач пермских людей

И егда прииде к ним вѣсть си, возвещающе к ним, глаголющи: «Приидѣте, новокрещении пермъстии собори, и видѣте и слышите, како учитель вашъ преставися от вас, къ Господу отиде, а вас сирых оставль. Мы бо есмы сами преставлению его самовидцы и слуги, еже очи наши видѣша, и руцѣ наши осязаша. Яко на Москвѣ болѣзновавшу ему, тамо и преставися, тамо и положен бысть честно. Аще ли не вѣруете словесем нашим, но яко лжа пред вами являются глаголи наши, то придѣте и видите ризы его и ризницу его, и книги его, и прочая его». Они же, егда услышаша преставление его, восплакаша со слезами и в тузѣ сердечнѣй вопиаху, умилением жалостно сетующе, и вси начаша глаголати: «Горе, горе нам, братие. Како остахом добра господина и учителя? Горе, горе нам. Како лишени быхомъ добра пастуха и правителя? О, како отъяся от нас иже многа добра нам податель? О, како остахом очистника душам нашим и печальника тѣлом нашим? Топерво остахом добра промышленика и ходатая иже был нам ходатай къ Богу и къ человѣком: къ Богу убо моляшеся о спасении душъ наших, а ко князю — о жалобе нашей и о лготе, и о ползе нашей ходатайствоваше и промышляше. Къ боляром же, к началом, властелем мира сего былъ нам заступникъ теплъ, многажды избавляа ны от насилиа и работы, и тивуньскиа[354] продажа и тяжкиа дани облегчая ны. Но и сами ти новгородцы-ушкуйницы,[355] разбойницы, словесы его увещевани бываху еже не воевати ны. Нынѣ же обоюду погрешихом и отвсюду лишени быхом. К Богу не имам молитвеника тепла, къ человѣком же не имам заступника скора. О, како и откуду се бысть поруха житию нашему? „Быхом поношение сусѣдом нашим",[356] иноязычникомъ лопи, вогулицам, югрѣ и пинезѣ.[357] О, епископе нашъ добрый, аки къ живому, тебѣ глаголемъ. О, добрый подвижниче правыя вѣры. О, священотаинниче и богопроповѣдниче, иже Бога нам проповѣдый, а идолы поправый. Нелестный нашъ вожу и наставниче. Проводниче заблужшим намъ. Аще быхом злато потеряли или сребро, то иное в того мѣсто обрящем, а тебе оставше, иного такова не обрящем. (...) Въскую же пустихом тя и на Москву, да тамо почилъ еси! Лучши бы было нам, да бы былъ гробъ твой в земли нашей, прямо очима нашима, да бы былъ увѣт не худ, и утѣха поне велика сиротству нашему. И аки к живому, к тебѣ приходяще, благословлялися быхом у тебе и по успении, аки к живому, поминающе твоя Богом преданая словеса. Нынѣ же оттинудь всего поряду лишени быхомъ. Не токмо бо тебе самого остахом, но и гроба твоего не сподобихомся. Почто же и обида си бысть на ны от Москвы? Се ли есть правосудье еа, имѣюще у себе митрополиты, святители? А у нас былъ единъ епископъ, и того к себѣ взя, и нынѣ быхом не имуще ни гроба епископля. Единъ тот былъ у нас епископъ, тоже былъ нам законодавецъ и законоположникъ, той же креститель и апостолъ, и проповѣдникъ, и благовѣстникъ, и исповѣдникъ, святитель, учитель, чиститель, посетитель, правитель, исцѣлитель, архиерѣй, страж, вожъ, пастырь, наставникъ, сказатель, отецъ, епископъ. Москва убо многи архиерѣя имущи, изобилующи, излишествующи, мы же токмо того единого имѣхомъ, но и того единого не сподобихомся и быхом скудьствующе. (...) Добро же бы было нам, аще бы рака мощий твоих была у нас, в нашей странѣ, а в твоей епископьи, нежели на Москвѣ, не въ своем предѣле. Не тако бо тебе почтут москвичи, якоже мы, ни тако ублажат. Знаем бо мы тѣх, имже и прозвища ты кидаху, отнюдуже нѣции яко и Храпом тя зваху, не разумѣюще силы и благодати Божиа, бываемыя в тебѣ и тобою. А мы быхом тебѣ должную честь воздали, яко должни суще тебѣ, и яко твои есмы ученицы, яко чада твоа приснаа, елма же тобою Бога познахом и исьтлѣниа избыхом, тобою от прельсти бесовъскиа избавихомся, крещению сподобихомся. Тѣмже в рѣсноту убо достоит нам почтити тебе яко достойна суща хвалы. „Достоинъ бо, — рече, — дѣлатель мзды своеа".[358] Да како тя возможем по достоанию восхвалити или како тя ублажим, яко сотворилъ еси дѣло равно апостоломъ? Хвалит Римъскаа земля обою апостолу, Петра и Павла, чтитъ же и блажит Асийскаа земля Иоана Богослова, а Египетская — Марка евангелиста, Антиохийская — Луку евангелиста, Греческая — Андрѣа апостола, Русская земля — великого Володимера, крестившаго ю, Москва же блажит и честить Петра митрополита яко новаго чюдотворца, Ростовъская же земля — Леонтиа, епископа своего.[359] Тебе же, о епископе Стефане, Пермская земля хвалить и честит яко апостола, яко учителя, яко вожа, яко наставника, яко наказателя, яко проповѣдника. (...) Днесь грѣх ради наших аще и отъялъ еси, Господи, от нас епископа нашего, но „не отъими от нас милости твоеа".[360] Ты бо еси давый нам его, ты же паки и взя, рцѣм Иововым гласом: „Господь далъ, Господь же взят, яко Господеви угодно, тако и бысть. Буди имя Господне благословено во вѣки. Буди слава Господня во веки".[361] „Благословена слава Господня от мѣста святаго его".[362] Молитвами, Господи, твоего святителя, а нашего епископа, Стефана, того молитвами, Господи Иисус Христе, Боже нашь, помилуй нас. Аминь».

Дата добавления: 2015-08-26