Характер административных наказаний 3 страница

--------------------------------

<1> См. также: Бондарь Н.С. Гражданин и публичная власть: Конституционное обеспечение прав и свобод в местном самоуправлении: Учеб. пособие. М., 2004. С. 155 - 161; Кононов А. Принцип определенности правовой нормы в конституционном судопроизводстве // Уголовное право. 1999. N 2. С. 78 - 83.

<2> См.: Постановления Конституционного Суда РФ от 15 июля 1999 г. N 11-П // СЗ РФ. 1999. N 30. Ст. 3988; от 22 июля 2002 г. N 14-П // СЗ РФ. 2002. N 31. Ст. 3161.

Конституционно предопределенным для законодательного регулирования административной ответственности является установленный Конституцией РФ запрет повторного привлечения лица к ответственности за одно и то же правонарушение. Согласно этому конституционному принципу лицо за одни и те же действия не может подвергаться санкциям многократно, поскольку это противоречит общеправовому принципу справедливости, согласно которому лицо не может быть дважды подвергнуто наказанию за одно и то же. Отступление от данного принципа означает чрезмерные ограничения прав и свобод человека и гражданина, не соответствующие целям защиты конституционно значимых ценностей и интересов, и, по сути, умаление конституционных прав и свобод (ч. 1 ст. 19, ч. 1 ст. 34, ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 46, ч. 2 и ч. 3 ст. 55 и ст. 57 Конституции РФ) <1>.

--------------------------------

<1> См.: Определение Конституционного Суда РФ от 5 июля 2001 г. N 130-О // СЗ РФ. 2001. N 34. Ст. 3512.

Другим конституционно значимым требованием к законодательной регламентации административной ответственности является закрепленный в ч. 1 ст. 54 Конституции РФ общий запрет придания обратной силы закону, устанавливающему или отягчающему ответственность. Нормотворческая практика введения в действие закона свидетельствует о том, что основным принципом существования его во времени является немедленное действие. Поэтому действие нормативных правовых актов во времени является, как правило, футуроспективным (facta futura - будущие действия), т.е. рассчитанным на отношения, возникшие после вступления их в силу. Придание же обратной силы закону, как указывает Конституционный Суд РФ, это исключительный тип его действия во времени, использование которого относится лишь к прерогативе законодателя <1>. Причем либо в тексте закона содержится особое указание о таком действии во времени, либо в нормативном правовом акте о порядке вступления закона в силу имеется подобная норма. Законодатель, реализуя свое исключительное право на придание закону обратной силы, учитывает специфику регулируемых правом общественных отношений. Обратная сила закона применяется преимущественно в отношениях, которые возникают между индивидом и государством в целом, и делается это в интересах индивида (уголовное, административное, административно-процессуальное право). Аналогичным образом (в пользу индивида) решается в Конституции РФ и вопрос об обратной силе закона, устраняющего или смягчающего ответственность (ч. 2 ст. 54). В данной связи хотелось бы обратить внимание на неопределенность позиции, имеющей место в учебной литературе,

о том, что административно-правовые нормы, включая, как следовало бы презюмировать, и нормы законодательства об административных правонарушениях, обратной силы не имеют <2>. В том же контексте небесспорной представляется также и позиция Д.Н. Бахраха о том, что нормы Конституции РФ, регулирующие действие охранительных норм во времени, не распространяются на применение мер административного принуждения, не связанных с ответственностью <3>. Как следует из практики Конституционного Суда РФ, судебной критики не лишается всякое государственно-властное предписание (причем далеко не связанное с вопросами юридической ответственности), устанавливающее ограничение прав и свобод личности, их уменьшение, умаление или ухудшение правового положения граждан в какой-либо иной форме и допускающее при этом их обратное действие <4>.

--------------------------------

<1> См.: решение Конституционного Суда РФ от 1 октября 1993 г. N 81-Р // ВКС РФ. 1994. N 6.

<2> См.: Манохин В.М., Адушкин Ю.С. Указ. соч. С. 27.

<3> См.: Бахрах Д.Н. Действие норм права во времени: теория, законодательство, судебная практика. М., 2004. С. 156.

<4> См.: Постановления Конституционного Суда РФ от 23 июня 1992 г. N 8-П // Ведомости РФ. 1992. N 30. Ст. 1809; от 24 мая 2001 г. N 8-П // СЗ РФ. 2001. N 22. Ст. 2276.

Действующий КоАП РФ в соответствии с нормами Конституции РФ, определяющими правовое содержание конкретных прав и свобод личности, устанавливает пределы, условия их соразмерного ограничения. Конституционно значимыми для законодательного регулирования административной ответственности являются положения Конституции РФ, не допускающие ограничение свободы и личной неприкосновенности иначе как по судебному решению (ч. 1 ст. 22), нарушение неприкосновенности жилища иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения (ст. 25), лишение любого собственника своего имущества иначе как по решению суда (ч. 3 ст. 35) и другие гарантии судебной защиты.

В целом Конституция РФ закрепляет и ряд других параметров законодательного регулирования административной ответственности (справедливость, дифференциация и соразмерность административных наказаний; судебная защита от произвола государственно-властного преследования и необоснованного привлечения к административной ответственности), исчерпать которые на данном этапе практически невозможно. Конституционные основы юридической ответственности вообще и административной в частности находятся в состоянии постоянного развития, чему свидетельство - практика Конституционного Суда РФ. Конституционные нормы оказывают регулирующее воздействие на институт административной ответственности. Происходит то, что можно назвать наложением конституционных норм на нормы иных отраслей права в механизме правового регулирования. Это свойство Конституции РФ можно охарактеризовать как одно из проявлений его непосредственного действия, которое направлено на гармонизацию общественных отношений, придавая им правовой характер.

§ 2. Международно-правовые основы установления

и применения административных наказаний

Корреспондирующее влияние на сферу административно-деликтного регулирования оказывают также принципы международного права, как дополнительно регламентирующие и аргументирующие конституционные параметры административной ответственности и административных наказаний в частности. В силу Конституции РФ общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры

Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы (ч. 4 ст. 15); они через призму конституционных положений оказывают регулирующее воздействие на права и свободы человека и гражданина (ч. 1 ст. 17) <1>. Из этого следует, что интеграция России в систему основных международных пактов и конвенций по правам человека обязывает ее привести свое законодательство в соответствие с международными стандартами в области прав человека. Однако такая интеграция, как критически замечал И.И. Лукашук, не должна сводиться к тому, что в итоге "внутригосударственная правовая система воспринимает не международное право как особую систему, а лишь содержание его норм" <2>. Это прежде всего касается законодательства по вопросам юридической ответственности, поскольку именно оно и особенно практика его применения связаны с правоограничением.

--------------------------------

<1> Роль Конституции РФ в соотношении международного и российского права связующая, где, по меткому высказыванию Ю.А. Тихомирова, "конституционные положения служат своего рода "мостом" между национальным и международным правом, открывая путь второму к первому" (Тихомиров Ю.А. Курс сравнительного правоведения. М., 1996. С. 235). Формула соотношения Конституции РФ и международных договоров "выводит" результат в пользу приоритета конституционных положений, что весьма показательно продемонстрировала И.В. Михайловская при анализе следующего требования, вытекающего из смысла ст. 79 Конституции РФ: "содержание международного договора должно... не влечь за собой ограничение прав и свобод человека и гражданина и не противоречить основам конституционного строя Российской Федерации" (Судебная власть / Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2003. С. 19). См. также: Ведерникова О. Международное уголовное право: проблемы имплементации // Уголовное право. 2003. N 3. С. 13; Конституция Российской Федерации: Науч.-практ. комментарий / Под ред. Б.Н. Топорнина. М., 1997. С. 162.

<2> Лукашук И.И. Взаимодействие международного и внутригосударственного права в условиях глобализации // Журнал российского права. 2002. N 3. С. 116.

Включив многие общепризнанные нормы международного права в Конституцию РФ (ст. ст. 21 - 25, 45 - 55, 118, 120 - 123 и др.), законодатель тем самым способствовал их включению в систему реальных действующих норм (путем их прямого применения), регламентирующих административно-деликтные отношения <1>. В последующем указанные нормы были включены в КоАП РФ либо продолжали выполнение своей регулятивной роли на основе прямого применения.

--------------------------------

<1> Как правильно указывает ряд ученых-юристов, международно-правовые принципы и нормы, не утрачивая свойств международных норм и актов, приобретают новое юридическое качество в связи с конституционными и законодательными гарантиями их реализации (подробнее об этом см.: Комментарий к Федеральному закону "О международных договорах Российской Федерации" / Отв. ред. В.П. Звеков, Б.И. Осминин. М., 1996. С. 15 - 16; Лукашук И.И. Нормы международного права в правовой системе России. М., 1997. С. 35 - 38; Тиунов О.И. Международное гуманитарное право: Учебник. М., 1999. С. 254; Тихомиров Ю.А., Котелевская И.В. Правовые акты. М., 1999. С. 350).

Нормы КоАП РФ формировались с учетом важнейших международно-правовых актов: Всеобщей декларации прав человека <1>; Международного пакта о гражданских и политических правах <2>; Конвенции ООН от 10 декабря 1984 г. "Против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания" <3>; Конвенции Совета Европы от 4 ноября 1950 г. N ETS N 5 "О защите прав человека и основных свобод" <4>; Конвенции Совета Европы от 26 ноября 1987 г. ETS N 126 "По предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или

наказания" <5> и др., которые получили в нем определенное соразмерное нашим реалиям воплощение.

--------------------------------

<1> Российская газета. 1995. 5 апр.

<2> ВВС СССР. 1976. N 17. Ст. 291.

<3> ВВС СССР. 1987. N 45. Ст. 747.

<4> СЗ РФ. 2001. N 2. Ст. 163.

<5> СЗ РФ. 1998. N 36. Ст. 4465.

Прежде всего это усматривается в формулировании задач, принципов и норм КоАП РФ. Его главной задачей определена защита личности и охрана прав и свобод человека и гражданина (ст. 1.2 КоАП РФ), соответственно, Особенная часть КоАП РФ на первое место ставит защиту от посягательств на основные общечеловеческие ценности: конституционные права и свободы человека и гражданина, здоровье, общественную нравственность. Таким образом, человеческое измерение как определяющее для всего гуманизма закреплено впервые в административно-деликтном законе и в системе принципов, сформулированных в качестве его самостоятельных статей (ст. 1.4, ч. 1 ст. 1.5, ст. 1.6, ч. 2 ст. 3.1 и ч. 2 и ч. 3 ст. 4.1 КоАП РФ).

Среди этих принципов, воспроизводящих международные стандарты и имеющих особое значение для правоприменительной практики, в КоАП РФ следует выделить принцип гуманизма, который проявляется в объединении двух начал: защита и охрана законных интересов и ценностей личности, общества и государства от посягательств (ст. 1.2) и в одновременном обеспечении гуманного и справедливого административного наказания нарушителей (ч. 2 ст. 3.1). Важнейшим проявлением гуманизма в КоАП РФ является специальная запись в ч. 2 ст. 3.1 о том, что административное наказание не может иметь своей целью унижение человеческого достоинства физического лица, совершившего административное правонарушение, или причинение ему физических страданий.

С точки зрения соответствия международным стандартам по правам человека необходимо отметить, что принцип гуманизма также получил воплощение и в положении КоАП РФ об обратной силе закона. В ч. 2 ст. 1.7 КоАП РФ говорится: закон, смягчающий или отменяющий административную ответственность за административное правонарушение либо иным образом улучшающий положение лица, совершившего административное правонарушение, имеет обратную силу, т.е. распространяется и на лицо, которое совершило административное правонарушение до вступления такого закона в силу и в отношении которого постановление о назначении административного наказания не исполнено; закон, устанавливающий или отягчающий административную ответственность за административное правонарушение либо иным образом ухудшающий положение лица, обратной силы не имеет. Как известно, этот принцип считается общепризнанным и закреплен во многих международных договорах, например в п. 1 ст. 15 Международного пакта о гражданских и политических правах.

Таким образом, исходящим из международного права и выраженным в Конституции РФ общеправовым принципам справедливости и гуманизма соответствует законодательное установление административной ответственности и административного наказания с учетом личности виновного и иных обстоятельств, имеющих объективное и разумное обоснование и способствующих адекватной оценке общественной вредности как самого неправомерного деяния, так и совершившего его лица, и применение одинаковых мер ответственности за различные по степени общественной вредности правонарушения с учетом фактора интенсивности участия конкретного лица в правонарушении, его поведения после совершения правонарушения и иных характеризующих личность обстоятельств.

Следует заметить, что международно-правовые стандарты в области прав человека доминирующее влияние оказывают прежде всего на процессуальную сторону государственно-властных возможностей преследования личности в связи с правонарушением. Хотя вопросы применения мер юридической ответственности, в том числе административных наказаний, не являются непосредственной темой нашего исследования, тем не менее оговоримся, что на уровне международно-правовой регламентации учет мер юридической ответственности не рассматривается в отрыве от процессуальных правил (норм). В то же время процессуальные аспекты применения административных наказаний и вытекающие отсюда правовые идеи, ценности (принципы) в связи с отношениями по установлению и применению могут иметь лишь формальную, относительную ценность и имеют фрагментарный характер. Между тем представляется, что если речь в данной главе идет, по сути, о принципах, формулирующих правовую природу административного наказания, то всякий такой принцип должен обладать способностью концентрированного нормативного воздействия в равной мере на всю сферу соответствующих отношений, в нашем случае - отношений по установлению и применению административных наказаний, и не может быть a fortiori поставлен в зависимость от тех или иных аспектов (сторон) регулирования, в противном случае принцип либо имеет иную более или менее узкую сферу воздействия, либо таковым и вовсе не является. Признавая намеренным именно такой подход, считаем важным заключить, что диалектика материального и процессуального начал юридической ответственности имеет право на существование, но лишь в той мере, в какой одно обусловливает другое, непротиворечиво воздействует на ее содержание, определяет цельный характер итоговых мер такой ответственности.

Юридически сформированный подход к процессуальной стороне правовой ответственности, как предопределяющей характер ее итоговых мер, выработан в наибольшей степени в праве Совета Европы, где он широко применяется в практике межгосударственных органов по защите прав и свобод человека. Формулируя задачи государств в области прав человека, международное и европейское право придает им характер публично-правового обязательства, имеющего межгосударственный (общечеловеческий) интерес. Реализация таких обязательств Россией подразумевает приведение всей системы российского законодательства в соответствие с международно-правовыми стандартами. Данного рода обязательства России вытекают прежде всего из ее членства в различных международных организациях. Одной из таких организаций является Совет Европы, куда наша страна вступила 28 февраля 1996 г. и взяла тем самым на себя обязательство признавать принцип верховенства закона и принцип, в силу которого любое лицо, находящееся под ее юрисдикцией, должно пользоваться правами человека и основными свободами (ст. 3 Устава Совета Европы от 5 мая 1949 г. ETS N 1 <1>). В этом смысле важнейшим европейским документом о правах человека является Конвенция о защите прав человека и основных свобод, на которой базируется вся европейская правозащитная система и участницей которой с 1998 г. стала Россия.

--------------------------------

<1> СЗ РФ. 1997. N 12. Ст. 1390.

Достоинство системы, созданной на основе указанной Конвенции, состоит в том, что она непрерывно эволюционирует и пополняется новыми документами. Права и свободы, закрепленные в названной Конвенции, постоянно конкретизируются как посредством принятия очередных протоколов к ней, так и в результате решений Европейского суда по правам человека, имеющих силу прецедента. Решения Европейского суда по правам человека оказывают значительное влияние на формирование и развитие европейского правового пространства, ими руководствуются в повседневной практике законодательные, судебные и иные органы государств - членов Совета Европы. При этом приоритетное внимание европейского сообщества уделяется соответствию внутригосударственных

гарантий прав человека европейским правовым аналогам, определяющим формат (пределы) ограничения прав и свобод человека. А, как известно, в любом демократическом и правовом государстве основным средством правоограничения является устанавливаемый публичной властью механизм юридической ответственности индивида.

Имманентная связь государства с мерами юридической ответственности и их суровость позволяют определить такие наиболее значимые виды публично-правовой ответственности, как административная и уголовная. Их публичный характер лежит в сфере интересов государства, зиждущихся на идеях правопорядка и безопасности, а значимость измеряется способностью существенно-негативного воздействия на права и свободы личности. Отсюда в свете вышеопределенных дискурсов небезынтересным представляется анализ европейского подхода к проблеме обеспечения прав человека в процессе привлечения к публично-правовой ответственности. В основе данного подхода лежит прежде всего понимание тех положений Конвенции, которые закрепляют гарантии прав при применении к личности мер публично-правовой ответственности. На терминологическом уровне Конвенция связывает такие гарантии в контексте публичного обвинения со сферой уголовных (материальных и процессуальных) правоотношений. В России такие отношения носят традиционно замкнутый характер, и именно с таким пониманием российский законодатель и правоприменитель связывают сферу действия ст. 6 Конвенции.

Вместе с тем российская "специализация" мер юридической ответственности не имеет предопределяющего воздействия на нормы Конвенции. В данной связи важной и юридически значимой является роль Европейского суда по правам человека как единственно компетентного и официального интерпретатора норм Конвенции (ст. 45), несмотря на то что в отечественной правовой науке судебная практика не рассматривается в качестве источника права <1>. Причем решения Европейского суда по правам человека должны иметь обязательность для России по всем вопросам толкования Конвенции, выражающим общепризнанные принципы и нормы международного права <2>, и независимо от того, являлась ли она стороной в рассмотрении того или иного дела. И хотя вопрос о значении для национального законодательства прецедентной практики Европейского суда по правам человека, сформулированной без участия России, считается открытым <3>, следует особо подчеркнуть, что по смыслу закона <4> обязательность правовых позиций данного суда имеет место при предполагаемом нарушении Россией положений Конвенции, т.е. в условиях рассмотрения дела с участием России в качестве стороны, увязывая тем самым вопросы юридической силы судебных постановлений не с территориальными, а предметными аспектами его юрисдикции. Как показывает практика, прецедентам Европейского суда по правам человека независимо от фактора предполагаемого нарушения придается характер аргументации при формулировании правовых позиций <5>. Более того, вряд ли толкование Конвенции при рассмотрении одного дела будет иным по смыслу при рассмотрении любого другого <6>. В противном случае всякая оговорка по вопросу обязательности решений Европейского суда по правам человека в части токования Конвенции лишила бы не только толкование, но и саму названную Конвенцию юридического значения. Отсюда исходя из целей охраны Конвенции неизбежна квалификация подобной оговорки как не отвечающей требованиям ст. 57 данной Конвенции, что уже имело место в отношении ряда других государств <7>. Игнорирование же российскими законодателем и правоприменителями решений Европейского суда по правам человека может привести к применению в отношении России международно-правовых санкций.

--------------------------------

<1> См., например: Зивс С.Л. Источники права / Отв. ред. В.П. Казимирчук. М., 1981. С. 176 и след.; Нерсесянц В.С. У российских судов нет правотворческих полномочий // Судебная практика как источник права. М., 2000. С. 107 - 112; Советское

административное право: Учебник / Под ред. П.Т. Василенкова. М., 1990. С. 55 - 58; Судебная практика в советской правовой системе / Отв. ред. С.Н. Братусь. М., 1975. С. 25.

<2> Подробнее об этом см.: Зорькин В.Д. Конституционный Суд России в европейском правовом поле // Журнал российского права. 2005. N 3. С. 4; Марченко М.Н. Юридическая природа и характер решений Европейского суда по правам человека // Государство и право. 2006. N 2. С. 18 - 19.

<3> Подробнее об этом см.: Конституционные права и свободы человека и гражданина в Российской Федерации: Учебник / Под ред. О.И. Тиунова. М., 2005. С. 546.

<4> См.: Федеральный закон от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав и основных свобод и Протоколов к ней" // СЗ РФ. 1998. N 14. Ст. 1514.

<5> См.: Постановления Конституционного Суда РФ от 16 мая 2000 г. N 8-П // СЗ РФ. 2000. N 21. Ст. 2258; от 27 июня 2000 г. N 11-П // СЗ РФ. 2000. N 27. Ст. 2882, по которым он применил решения Европейского суда по правам человека, принятые по делам, стороной в которых Россия не являлась.

<6> "Если говорить применительно к любому государству - члену Совета Европы о каком-либо деле против него в Европейском суде по правам человека, то при аналогичных обстоятельствах нельзя, - как пишет Г.А. Гаджиев, - принять иное решение, которое уже принято Европейским судом в отношении другого человека по такому же или аналогичному случаю" (Европейские правовые стандарты в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации / Отв. ред. Ю.Ю. Берестенев. М., 2003. С. 8 - 9).

<7> Рядом своих состоявшихся решений Европейский суд по правам человека сформулировал совокупные и вытекающие из смысла Конвенции требования, предъявляемым к оговоркам. В частности, любая оговорка, сделанная в соответствии с положениями ст. 57 Конвенции, должна отвечать следующим требованиям: не должна носить общего характера; должна содержать краткое изложение соответствующего закона; закон, на который ссылается государство в оговорке, должен действовать на территории государства-участника во время ратификации Конвенции (см.: решения Европейского суда по правам человека от 29 апреля 1988 г. "По делу Белилос (Belilos) против Швейцарии" (извлечение) (п. п. 40 - 60) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 132. С. 21 - 30; от 22 мая 1990 г. "По делу Вебер (Weber) против Швейцарии" (извлечение) (п. 38) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 177. С. 20; от 26 апреля 1995 г. "По делу Фишер (Fischer) против Австрии" (п. п. 35 - 42) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 312. С. 19 - 20; от 23 апреля 1997 г. "По делу Сталлингер (Stallinger) и Кусо (Kuso) против Австрии" (п. п. 39 - 49) // Reports of Judgments and Decisions 1997-II. P. 680; от 23 января 2002 г. "По вопросу о приемлемости жалобы N 48321/99, поданной Татьяной Сливенко и другими против Латвии" (п. 60) // Российская газета. 2002. 16 февр.).

К настоящему времени решениями Европейского суда по правам человека определено формирование в Европе новой доктрины "уголовной сферы", которой охватываются уголовно-правовые, уголовно-процессуальные и административные правоотношения, в частности отношения, связанные с применением административных наказаний. Это новое понятие связано с толкованием в ст. 6 Конвенции уголовного обвинения, и именно им обусловливается наличие таких гарантий, как судебное рассмотрение уголовного обвинения, презумпция невиновности, право на защиту и т.д. Ссылка на лингвистическое содержание и его зависимость от какого-либо определенного национального языка и права здесь не уместна. Как правильно утверждает И.А. Клепицкий, "толкование Конвенции "автономно"... Конвенция толкуется исходя из внутреннего ее смысла в универсальном его понимании в демократических странах

Европы" <1>. На необходимость такого понимания положений Конвенции обращает внимание и сам Европейский суд по правам человека <2>.

--------------------------------

<1> Клепицкий И.А. Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека // Государство и право. 2000. N 3. С. 66.

<2> См.: решения Европейского суда по правам человека от 27 июня 1968 г. "По делу Неймастера (Neumeister) против Австрии" (извлечение) (п. 18) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 8. С. 41; от 16 июля 1971 г. "По делу Рингейзен (Ringeisen) против Австрии" (п. 110) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 13. С. 45; от 26 марта 1982 г. "По делу Адольф (Adolf) против Австрии" (извлечение) (п. п. 27 - 30) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: Серия A. Т. 49. С. 14 - 15; и др.

В отечественном праве уже давно проводят содержательное разграничение между административным и уголовным преследованием. В зависимости от того, на кого распространяется преследование, административное преследование имеет существенные преимущества по сравнению с уголовным преследованием, например в отношении наказания (административные наказания в общем менее суровы и влекут за собой более ограниченные последствия). Кроме того, уголовное преследование, как правило, сопровождается более полными гарантиями. Отсюда возникает вопрос, является или нет решение, принятое в связи с этим на национальном уровне, убедительным с точки зрения Конвенции. Прекращается ли применение ст. 6 Конвенции только потому, что отечественные компетентные органы классифицируют какое-либо действие или бездействие, а такое судебное разбирательство в отношении нарушителя как административное, или, напротив, эта статья применяется в некоторых случаях независимо от этой классификации? Данная проблема была справедливо поднята Европейским судом по правам человека <1>. В частности, такое происходит, когда действие или бездействие рассматривается по внутреннему законодательству государства как смешанное правонарушение, т.е. и уголовное, и административное, и в таком случае существует возможность выбора между уголовным и административным производством или даже их объединением.

--------------------------------

<1> См.: п. 80 решения Европейского суда по правам человека от 8 июня 1976 г. "По делу Энгель (Engel) и другие против Нидерландов" (извлечение) // Европейский суд по правам человека: Избранные решения: В 2 т. / Редкол.: В.А. Туманов и др. Т. 1. М., 2000. С. 103 - 137.

Конвенция, без всякого сомнения, позволяет государствам при выполнении ими функций по соблюдению общественных интересов сохранять или устанавливать разграничение между уголовным и административным правом, но только с учетом определенных условий. Государству предоставляется свобода определять уголовное преступление как какое-либо действие или бездействие, отклоняющееся от нормального осуществления одного из прав, которые оно защищает. Это особенно ясно следует из ст. 7 Конвенции, что в принципе подпадает под дискрецию государства. Противоположный выбор ограничен более строгими правилами. Если бы государство могло по своему усмотрению классифицировать правонарушение как административное вместо уголовного или преследовать исполнителя "смешанного" правонарушения на административном, а не на уголовном уровне, действие основных положений ст. 6 и ст. 7 Конвенции было бы подчинено его суверенной воле <1>. Такое расширение полномочий могло бы привести к результатам, не совместимым с целями и задачами Конвенции. Поэтому Европейский суд по правам человека в соответствии со ст. 6 Конвенции каждый раз следит за тем, чтобы административное правоотношение никоим образом не заменяло уголовное.

Дата добавления: 2015-08-17