8 страница. Подобные чудеса можно было перечислять долго, в реферате у Зои фактов оказалось

Подобные чудеса можно было перечислять долго, в реферате у Зои фактов оказалось предостаточно. Становилось понятно, что забираться в геном человека с хирургическими представлениями о том, что можно вырезать там один участок и вшить вместо него другой,- вчерашний день. Конечно, существовал и такой путь - до бесконечности модифицировать подобные методы и действительно добиваться значимых результатов. Но если говорить о прорывных технологиях, то требовался совершенно новый подход.

Какой именно, следовало спросить у ангела, но он молчал. Точнее, Семен Ильич никак не мог найти доступ к каналу связи, и даже внутренний свой экран использовать с этой целью сегодня не сумел: слишком болела голова.

Он вышел из душа, приготовил чай и съел бутерброд. Большего на ночь он себе не позволял - заботился о физической форме. Многое, произошедшее за последний месяц, требовало осмысления, но прежде всего нужно было восстановить постоянный контакт с ангелом - а этого никак не удавалось.

Урывками Семен Ильич слышал иногда знакомый механический голос, лишенный тембра и модуляции, дававший четкие, содержащиеся в одной фразе ответы - но это все, чего удавалось достичь. Через внутрениий экран к Журавлеву по-прежнему шла вереница формул, по его заказу возникали молекулярные цепочки, но никаких иных признаков восстановившегося контакта не обнаруживалось. Это беспокоило его все больше, тем более что в личной его жизни шли внутренние процессы, требовавшие грамотного совета. А посоветоваться было не с кем.

Семен Ильич улегся в постель раньше, чем обычно, и постепенно его закачало на мягких умиротворяющих волнах. Последнее, что он воспринял, - не понял сам, придумал ли он это или все действительно так было: чьи-то мягкие ладони, погладившие его по горячему лбу, и голос, произнесший только два Слова:

- Жди сообщения.

Под самое yтpo Семену Ильичу приснился сон: из тех странных снов, значение которых он, как правило, понимал позже.

Во сне он пришел на Дворцовую площадь, окаймленную с одной стороны плавным полукружием Главного штаба и отсеченную длинным эрмитажным зданием от Невы с другой. Все происходило днем, и белоснежный, искрящийся под солнцем иней выстилал пространство площади, посреди которой высилась на постаменте гранитная, уходящая в прозрачно-голубое небо Александровская колонна.

Семен Ильич остановился поодаль от колонн, взгляд его стал скользить снизу вверх, поднимаясь, выше, пока не коснулся черной фигуры ангела, вознесенного вместе с крестом и застывшего над городом в каком-то трагическом порыве.

Семен Ильич смотрел на ангела, склонившегося и воздевшего руку, и внезапно понял, что сверху, поворачиваясь и кружа в. воздухе, к нему летит ком с письмом, которое непременно требуется прочесть. Было бы крайне неправильным, если конверт попал бы в чужие руки или Семен Ильич не поднял бы его со стены, куда тот уже планировал в последнем своем плавном движении. Странным было то, что люди, находившиеся на площади, — туристы, прогуливавшиеся и фотографирующие монумент и друг друга, или граждане, спешащие по делам, - никто из них не замечал снижающегося конверта с посланием, предназначенным для Семена Ильича. Тот поспешил к основанию колон, поймал письмо возле самого ограждения.

Он не стал вскрывать конверт, а положил письмо во внутренний карман своего нового темного пальто, зашел в маленькое кафе, находящееся в пяти минутах ходьбы на Невском проспекте, лежащем в дымке изморози, которая делала его панораму еще более прекрасной и особенной.

Там, расположившись за одним из трех столиков, он взял себе кофе и, в предчувствии чего-то важного, достал конверт из кармана. Тот был чистым, белым, без пометок и штемпелей. Семен Ильич аккуратно надорвал край и вынул оттуда сложенный вдвое листок. Развернув, с увидел текст, написанный крупными печатными буквами почти посередине, на первый взгляд совершенно непонятный, без знаков препинания и подписи: ПОЗВОНИ В МИНИСТЕРСТВО.

Семен Ильич повертел листок, но ничего нового не обнаружил. Отвернувшись к окну, с неожиданно заметил, как мимо кафе, о чем-то задумавшись, проходит Зоя. Он страшно обрадовался, потому что хотел посоветоваться, как быть. Зоя подняла голову, поймала его взгляд и, улыбнувшись, зашла внутрь. Семен Ильич сразу же показал ей листок.

- Все понятно, - возвращая ему бумагу, сказала она, - посмотрите, от кого письмо.

Семен Ильич, видимо, держал до этого бумагу по сгибу, потому что теперь, когда он развернул ее полностью, после основного текста обозначилась подпись: ИВАН.

- У вас есть знакомый, которого зовут Иван? - спросила Зоя, и он ответил, что конечно есть, но тот вовсе не работает в министерстве. Хотя про какого-то своего знакомого из этих кругов, бывшего пациента, они говорили во время той давнишней встречи в Москве.

На этой фразе сон и закончился.

Все становилось понятным, и от тепла в кафе, от какой-то радости, которую принесла с собой Зоя, Семен Ильич проснулся за десять минут до звонка будильника со вполне предметным ощущением, что он хочет Зою по-мужски. Он удивился этому желанию и даже позволил себе представить некоторые детали происходящего. Впечатления радовали и возбуждали.

Проснувшись окончательно, Семен Ильич встал, запахнул халат и отправился принимать душ. Бреясь, готовя себе кофе, снимая с вешалки рубашку, выстиранную и отглаженную в прачечной, он подумал о том, что же именно было заложено в том послании, которое ему принес утренний сон.

Во-первых, письмо ему направил ангел, тут иной трактовки не предполагалось.

Во-вторых, ангел добился, чтобы Семен Ильич его получил, так что от Семена Ильича требовалась лишь дешифровка символов, определяющих необходимые действия.

В-третьих, явное указание конкретно на Ивана требовало звонка к нему - с последующим выходом на министерство. Цель звонка предстояло определить: скорее всего, наработки, которые сделал Семен Ильич, оказались востребованы где-то наверху, и следовало лишь замкнуть этот назревающий контакт телефонным звонков, чтобы дело состоялось. Помочь решению вопроса мог Иван, имеющий прямые выходы на министерские структуры. Именно поэтому основной текст («Позвони в министерство») и способ решения («Иван») были разнесены во времени: читать их следовало раздельно.

Семен Ильич поджарил себе тост, положил на него ломтик сыра и налил вторую чашечку кофе. Появление во сне Зои, которая помогла в разгадке символов, вполне совпадало с ее ролью при составлении рефератов на научную тему. Однако сейчас ее присутствие все в том же сне могло означать участие Зои непосредственно в тех новациях, которые Семен Ильич предлагал на разных уровнях. Он замыслил создание широкой исследовательской программы, касающейся медицины завтрашнего дня. Программа включала в себя изучение уже не генома человека, который наконец-то был в принципе расшифрован, а белков, производимых разными генами. Этот уровень только начинал разрабатываться, но причины многих болезней конечно же имели проявления именно здесь. Через пять-десять лет можно будет создать лекарства нового поколения, по революционной значимости далеко опережающие антибиотики. Ясно было, что проект был рассчитан на международный уровень интеграции: ни одна страна в одиночку подобных программ реализовать не могла. Но начинать следовало с российских институтов, чтобы сыграть на опережение и возглавить проект в целом.

Кроме того, требовалось обобщить и свести воедино, под эгидой питерского научного центра, те исследования, которые касались биополевой, фиксируемой лазерным лучом информации о структуре ДНК. Семен Ильич не без оснований подумал, что вся официальная наука, безусловно, встанет на дыбы от предлагаемой новации, поскольку эта сфера выходит за рамки существующих научных представлений. Данный проект следует осуществлять осторожно, словно бы под прикрытием первого хотя и глобального, но вполне понятного даже консерваторам от биологии и медицины.

Зою требуется подключить к организации дела, решил Семен Ильич. В конце концов, это она натолкнула его на мысль о новом направлении в исследованиях. К тому же именно ее рекомендует ангел, а там все просчитывают достаточно серьезно. В такой же степени серьезно, как это обстояло с запретом на клонирование человека, который Семен Ильич не так давно собирался преодолеть. «Клонирование человека запрещено», - предупредил тогда ангел, а чтобы не оставалось сомнений, подал недвусмысленный сигнал: дескать, еще один шаг, и некому станет в твоей, Семен Ильич, квартире телевизор по вечерам смотреть.

- Так оно и было? - на всякий случай вслух переспросил себя самого Журавлев, собирая «дипломат». Он не ожидал, какой четкий и громкий ответ получит, и даже замер с листами бумаги, в руках возле письменного стола.

Знакомый голос с механическими интонациями произнес безо всякого выражения, разделяя слова короткими паузами для лучшего восприятия:

- Решение - о твоей ликвидации было принято заранее. Мне удалось ее предотвратить в обмен на твое молчание.

Семен Ильич хорошо знал, кому принадлежит голос. Он вспомнил, как выглядел поданный ему тот очевидный знак, когда он возвращался домой с работы, набив портфель выкладками по вопросам клонирования. Он чувствовал: модельную задачу ему этим вечером наконец-то удастся разрешить, после чего окажутся сняты все ограничения, возникающие при развитии зародышей и взрослых особей, выведенных в лабораториях из обычных, а не половых клеток. Клонирование после этого станет делом техники, не более.

Положив диаграммы и формулы в новенький, хорошей кожи портфель (часть имиджа), он, Журавлев, вышел тогда из института. Осень золотила редкие деревья, сохранившиеся еще в центре города, ветшающий облик которого, по-прежнему хранил в себе иллюзию старых добрых времен. Журавлев позволил себе чуть-чуть пройтись, готовясь дома засесть за работу по-настоящему, но по дороге нужно было где-нибудь перекусить. Холостяцкая жизнь в сорокалетнем возрасте имела свои преимущества, но были и недостатки: приготовить себе нечто большее, чем яичница или тосты с сыром, Журавлев так и не научился. Иногда он, правда, умудрялся разогреть полуфабрикаты в микроволновой печи, но получаемый при этом продукт хорошим качеством не отличался.

Приметив в подвале напротив ресторанчик, он приготовился перейти узкую улочку и быстро вышел на мостовую. Слева от него проезжая часть была пуста, справа стоял припаркованный фургончик, Журавлев энергичной походкой шагнул из-за фургона и в двух метрах от себя увидел несущуюся прямо на него белую машину «скорой помощи».

У Журавлева ноги еще шли вперед, а тело подалось назад, так что он беспомощно застыл перед двигающимся на него радиатором. Плащ сковывал движения, портфель оттягивал руку, и все дальнейшее происходило словно в замедленной съемке.

Журавлев, изогнувшись, каким-то чудом вывернулся из-под удара. Задев полу его плаща и буквально распоров краем наружного зеркала портфель, взметнувшийся кверху вместе с рукой так, что бумаги брызнули оттуда по обеим сторонам улицы, словно разнесенные взрывом гранаты, машина с ревом пронеслась мимо. Визг тормозов раздался лишь спустя долгую секунду, когда, брошенный рывок в сторону и держащий оторванную ручку портфеля в руке Журавлев осознал себя сидящим на газоне.

Что сказал Журавлеву, подбежавший водитель санитарной машины, не поддается переводу на иностранные языки: речь его целиком стояла из идиом на местном диалекте. Он сам до смерти перепугался, и теперь, глядя, как Журавлев отряхивает рукав плаща, испачканный при падении, с энтузиазмом излагал свою точку зрения на произошедшее.

Журавлев хотел дать ему денег, но тот отказался и ушел, махнув в раздражении рукой.

Пытаясь собрать разбросанные повсюду бумаги Журавлев обнаружил, что их в разные стороны разбросал поднявшийся ветер, а дискету с записью его наработок сломало так, что восстановить ее не представлялось возможным.

Семен Ильич умел делать правильные выводы, успокоившись и все-таки поев, уже дома вышел на связь с теми сущностями, которые давали ему совет:

- Клонирование ведет к уничтожению человечества, - сказал ему голос, и Семену Ильичу впервые показалось, будто он расслышал трагические интонации там, где модуляций обычно не возникало вообще. - Никто не вправе нарушить запрет.

- А если кто-нибудь узнает механизм клонирования? - спросил Семен Ильич, имея в виду не лишь одного.

- Его уничтожат до того, как он сообщит другим.

Ответ был однозначным: шутить здесь никто не собирался.

- Можно еще вопрос? - обратился Семен Ильич туда, откуда слышался голос.

- Допускается любое число вопросов, — откликнулись там.

- Существует ли вообще решение этой задачи?

- Да, - коротко сказал ангел.

- Спасибо, конец связи, - устало проговорил Семен Ильич. У него хватало ума и опыта понять: предупреждение было последним.

Он посидел, откинувшись в кресле возле в письменного стола, пытаясь осознать произошедшее. Нужно было вычленить самое важное, суть тех событий, что произошли с ним в этот день. По привычке сосредоточившись, Журавлев обратился к внутреннему экрану, где обычно моделировал формулы. Экран засветился ровной матовой поверхностью, неожиданно на нем проступила четкая надпись, занимавшая все пространство изображения:

«САМОЕ ВАЖНОЕ В ТОМ, ЧТО ТЫ СТАЛ СЛУШАТЬ АНГЕЛА».

«Наверное, это действительно так», решил Семен Ильич. Он остался жив - это первое, и принял решение отказаться от взлома системы зашиты клонирования - второе. Но главное, он вновь начал слышать знакомый с детства голос. Следовательно, можно было считать, что трудные времена остались позади.

X

Ночной сон, письмо от ангела и всевозможные воспоминания отодвинулись в прошлое: дела торопили. Допивая на кухне свой утренний кофе, Семен Ильич неотступно думал о Зое. После ее визита, который случился несколько месяцев назад, он все чаще думал о ней, то рассуждая абстрактно, с точки зрения холостяка, то вполне предметно, задумываясь о девушке как объекте мужского внимания. Единственно, что он знал твердо: ее чувство к нему есть любовь, поэтому всевозможные шалости должны быть исключены начисто. Слишком уж с ее стороны все серьезно.

Зоя за это время съездила в отпуск, и две недели в Египте сделали ее загорелой и очень привлекательной. Она стала теперь одеваться так, как и должна девушка в ее возрасте, и превратилась из синего чулка, то есть эдакой целиком посвятившей себя науке дамочки, во вполне современную, энергичную девушку. В ускоренном порядке Зоя разрабатывала тему биополевого воздействия на гены, Семен Ильич с ней эти идеи обсуждал, но никаких разговоров по личным вопросам между ними больше не возникало.

Какое-то смутное беспокойство о незначимой, но забытой детали сидело у Семена Ильича в голове уже несколько дней. Он достал ежедневник и раскрыл на сегодняшнем числе.

- Черт побери! Она же Стрелец по зодиаку...

Сегодня у Зои был день рождения, он специально пометил это заранее, чтобы не забыть. Тем не менее он все-таки забыл - не в том смысле, что было поздно, а в том, что собирался купить ей какой-нибудь подарок, но откладывал со дня на день, так что в нужный момент оказался с пустыми руками.

Пришлось по дороге на работу заехать в универмаг и долго бродить с этажа на этаж, совершенно не зная вкусов новорожденной. Закончилось все это хождение покупкой авторучки марки «Parker», красивой и престижной:

- Пускай себе диссертацию этой ручкой напишет.

У самого Семена Ильича защита намечена была на январь. С заведующим отделом он больше спорных вопросов не поднимал, но тот где-то нашел деньги и выплатил Семену Ильичу годовой оклад в виде премиальных еще месяц назад. Что касается Ирины Петровны, они еще несколько раз встречались, но поскольку она не была свободна от обязательств перед своим ласковым дедушкой, а принудить на фоне происходящего Семена Ильича к чему-то большему, чем разовые встречи, не получалось, то как-то сами собой их отношения оказались законсервированы. Каждый знал: мигни он только, и другой тут же мигнет в ответ. Отчасти это грело, хотя и на расстоянии. Душевного голода здесь с самого начала не возникло, так что временная пауза, вполне спокойно для обоих могла перейти в форму постоянного разобщения. Семен Ильич только посмеивался, наблюдая иногда приходы Ирины Петровны по коридору в кабинет к заведующему. Она, в свою очередь, делала комически-страдальческую мину и едва заметно пожимала плечами: работа, дескать, у меня такая... Фигура ее по-прежнему оставалась безупречной, но это, по сути, было и все, что она могла предложить окружающей действительности. Семен Ильич все чаще сравнивал ее про себя с красивой куклой.

Однажды, когда, она вот так дефилировала привычным маршрутом, Журавлев буквально за руку втащил Ирэн в какую-то кладовую и в пыльной темноте, стоя и зажимая ей ладонью рот, совершил все, чего они оба хотели. Впечатление, как и всегда, оказалось потрясающим, обоих буквально трясло, а у Ирины Петровны, судорожно переводящей дыхание, так кружилась голова, что она едва стояла в тесном и темном помещении на своих тоненьких шпильках. Журавлев застегнулся, переждал чьи-то шаги в коридоре и выбрался из кладовки первым - весь перепач­канный каким-то мусором. Следом за ним выбралась Ирина Петровна, бледная до такой степени, что готова была, кажется, вообще потерять сознание. Она стояла, держась рукой за стенку, потом махнула ему ладонью: «Иди отсюда, иди... увидеть могут», - и он, сделав два шага, оказался в своем кабинете.

Зоечка после чистила его халат щеткой. Как и чем чистила себе одежду Ирина Петровна, он, не знал, но ее изумительные маленькие трусики он обнаружил, придя домой, в кармане собственных брюк.

Все это числилось по разряду приключений и отношения к дальнейшей судьбе не имело. А вот Зоя в его внутренней жизни начинала играть все более значимую роль, и поэтому, вероятно, сегодня появилась у него в сновидениях.

Семен Ильич добрался до работы с небольшим опозданием. Сняв пальто и держа в руках цветы и коробочку с подарком, он направился к имениннице.

Та явно была в приподнятом настроении. Цветы, еще утром преподнесенные ей сотрудниками, стояли у Зои на столе в небольшой вазе. В обеденный перерыв все собирались съесть торт - Зоя привезла его и поставила в холодильник. Обстановка в лаборатории явно царила нерабочая, и когда Журавлев появился, то почувствовал царящий там легкий ажиотаж.

- Это тебе, - улыбнулся Семен Ильич с порога, найдя Зою глазами и протягивая цветы с подарком. Она, легкая словно перышко, вспорхнула с места, и через секунду Семен Ильич почувствовал, как ее руки обняли его за шею, а Зоечкины губы нежными лепестками прикоснулись к его губам.

- Вот это да!.. - с завистью сказал кто-то из сотрудников. Все, наблюдавшие сцену, зааплодировали.

- Мне сегодня все можно, - сообщила Зоя, отходя от слегка оторопевшего Семена Ильича, и, открывая коробочку с авторучкой, сказала: - Этой авторучкой я буду ставить подпись под самыми важными документами в своей жизни!

- Это мы тебе как раз и желаем, - засмеялись все и снова зааплодировали, прежде чем разойтись. Зоя придержала Семена Ильича за рукав.

- Сегодня Вы наконец-то отведете меня в ресторан, - произнесла она негромко, - иначе я разочаруюсь в Вас как в мужчине, не способном держать обещания. Отговорки не принимаются: у меня день рождения! Идите, думайте, выбирайте место, куда мы пойдем. В шесть часов я Вас жду здесь.

Возражений быть не могло: обещал так обещал. Фразу насчет ресторана Журавлев в свое время кинул сгоряча, когда узнал, что французские ученые, относительно легко получившие клонированных кроликов, смогли ввести в их гены программу по производству человеческого белка. Расчеты показывали, что быстро размножающиеся кролики способны давать промышленные объемы нужных препаратов. Теперь кроличьи фармацевтические биофабрики уже закладывались в проект для получения антител, используемых при лечении рака почки у человека.

- А родственники, не будут против? Все-таки семейный праздник, родители захотят поздравить... – уточнил Журавлев.

- Завтра суббота, вот и соберемся с родственниками, - пояснила Зоя. - Еще есть вопросы? Идите, джентльмен.

Он понял, что колебания более недопустимы, и вышел. Похоже, если он сам не мог решить какие-то вопросы, за него их решали другие... К его же пользе.

По телефону он связался с Иваном Петровичем, тот созвонился с министерством, и ближе к вечеру ситуация прояснилась. Замминистра, которого оперировал Боголюбов еще летом, в результате административной реорганизации получил новое назначение. Теперь он курировал вопросы научных исследований, связанных с медициной, и, для того чтобы надолго закрепиться на новом месте, ему требовался масштабный проект.

- Я поговорил с ним, - сквозь помехи кричал в трубку Иван Петрович из своего кабинета в областной клинике. - Самое время нам с тобой и с ним встретиться в тесном кругу. Они тут скоро деньги бюджетные делить будут, а тебе дело требуется сделать, вот договоритесь. Поэтому срочно приезжай!.. Нас с тобой в это воскресенье к нему на дачу отвезут, так что в субботу я тебя жду... Слышно?!. - рявкнул Иван Петрович в трубку. - Пропадаешь куда-то... Заготовь, говорю обоснование под свой проект, странички две, и примерную смету составь... Да не стесняйся, напиши, сколько действительно тебе финансов нужно - они тут еще столько же по карманам растащат. Позвони, когда билеты возьмешь, я встречу. Пока!

Беседа была короткой, но оставила ощущение праздника. Семен Ильич вспомнил про письмо, полученное от ангела во сне, и удивился точности содержащегося там сообщения. Все складывалось как будто жизнь его собиралась по замечательным чертежам чьими-то добрыми руками, а он будто маленький мальчик, стоял и за всем этим наблюдал.

Семен Ильич сел за стол, чтобы составить краткое обоснование для предлагаемого министерству проекта. Он приготовился включить свой внутренний экран и уже начал для этого сосредотачиваться уходя в себя, как делал в подобных случаях, но вместо этого представил себе Зою совершенно обнаженной. Чувственное выражение Зоиного лица, и удлиненный нос, и нежные губы, прикосновение которых Семен Ильич опять ощутил на своих губах, вызвали ощущение такого взлета, который возможен лишь в очень редких случаях. Все это нахлынуло в виде красивых эротических предощущений, и Семен Ильич, закрыв глаза, вдруг понял, до какой же степени он одинок.

Свобода, которую он силой вырвал у судьбы предполагала, что ею станут распоряжаться разумно. Она дала право на поиск того состояния, которое означало личное счастье - в чем бы оно ни заключалось. Но оборачивалось все это одиночеством, причины которого человек, как правило, не осознает. Он не понимает порой, почему, общаясь в том числе и с теми, с кем давно знаком, никак не может избавиться от состояния неясной, разъедающей душу тоски. Тоски по несбывшемуся, по невстретившемуся; тоски по необходимому, как вода в пустыне, пониманию, которого ждешь (и вроде бы отчасти даже получаешь), ведь жизнь в своих базовых проявлениях почти одинакова у всех, и у тебя тоже. Но задумываешься - чего же не хватает, и никак не можешь уяснить причины еврей подспудной грусти.

Одиночество - это не обстоятельства быта и, уж тем более, не философская отъединенность от окружающего мира, когда человек сам по себе, а мир вроде бы сам по себе.

Одиночество - это состояние жаждущей души, которая ищет и не находит отклика для лучших, самых светлых своих проявлений, не соглашаясь при этом разменивать жизнь на мелкое, незначимое. Когда человека не понимают в его потребности к полету, в его самых чистых помыслах, в тонких вибрациях его чувств, где как раз и сосредоточена вся прелесть общения человеческих существ друг с другом, в его стремлении к нежности и любви; когда вместо всего этого предлагается грубое полуживотное восприятие, переполненная нечистотами речь, случка собачьего уровня и скабрезные шутки надо всем, что попадает в разряд нематериальных, возвышенных категорий, - тогда и появляется ощущение вакуума, в котором, все более задыхаясь, не живет, а лишь существует душа. Потребность поделиться лучшим в себе, чтобы получить поддержку и отклик, не находит в такой пустоте ответа, и человек понимает, что он по-настоящему безнадежно одинок.

Он вдруг осознает, что те формы сочленения его судьбы с прочими судьбами, с которыми он сегодня связан, не имеют отношения к истинным его потребностям. Он понимает, что на вопросы, задаваемые им в тишине, никто из тех, кого он видит рядом, не ответит. Поэтому можно тосковать среди шумной компании, а можно, напротив, испытывать уверенность и комфорт в кабине космического корабля, если ты знаешь, что выполнишь здесь свою работу и вернешься на Землю, где тебя любят и ждут, так что длительность затянувшейся разлуки никакой роли не играет.

Семен Ильич мог бы написать об одиночестве целую книгу, если бы имел талант к художественному творчеству и желание сделать очевидной для окружающих ту беспросветность, которая разъедает душу. Он рассказал бы, что означает - увидеть, возвратившись с работы собственную жену, несущую в себе негативный заряд безверия, отнимающего у мужчины последние силы. Он поведал бы, описав простыми словами с непостижимой, может быть, горечью, что значит затаптываемое в грязь достоинство человека, несущего в себе божью искру, которая жжет его изнутри. Он бы, наверное, сумел донести до всех, какое унижение испытывает мужчина при виде женщины, о которой мечтал всю жизнь - и которую, словно лошадь, уводит на твоих глазах собственный начальник. А самое главное, он, на миг стиснув челюсти, сумел бы объяснить любому, еще не дошедшему до такого состояния, что же именно происходит с человеком, которому некому обо всем этом рассказать, так что человек этот задыхается, понимая, что помощи ждать неоткуда.

Семен Ильич, после произошедших с ним перемен не давал одиночеству права входить в его мир. Утром он вставал, пил свой кофе, съедал горячий тост с сыром и шел на работу. По дороге домой он иногда заходил в тренажерный зал и постепенно приобрел свободную, с хорошим тонусом осанку.

При его высоком росте это ему здорово шло и производило неотразимое впечатление на женщин. Вечера он проводил со своими формулами - или общался с теми самыми женщинами, на которых производил впечатление. Ирэн лишь открыла им счет, но оказалась далеко не единственной.

Зою он себе трогать не позволял и до сегодняшнего дня вообще запрещал проявлять по отношению к ней какие-либо эмоции. Это становилось все труднее, но играть с чужими чувствами, не предлагая ничего взамен, было не просто неэтично, но унизительно для обоих. Семен Ильич хорошо чувствовал черту, за которую не имел права даже заглядывать.

Но сегодня - сегодня многое произошло. Во-первых, Зоя его поцеловала и тем самым словно разбила стекло, отъединявшее их друг от друга. Во-вторых, она пришла к нему во сне, появившись вместе с письмом от ангела, а Семен Ильич умел читать такие знаки. В-третьих, ему вдруг до такой степени захотелось хоть кому-то рассказать, что же с ним происходит, что он даже зубами скрипнул, сдерживая подступившие слезы. Профессор там, в Москве, сказал, что первый же человек, который узнает про особые свойства Семена Ильича, станет его ахиллесовой пятой, но одиночество так сжало свои тиски, что оказалось уже непереносимым. На последствия своих грядущих действий Семену Ильичу было теперь наплевать: он не мог более сдерживать в себе свою тайну, потому что, испытывал острую, до пронзительной боли в сердце, потребность в чьем-то сочувствии.

Зоя любила его, и он без всякой боязни внутренне уже шел под крыло ее любви, зная, что никто не нанесет ему там раны. Он больше не мог оставаться один на один с тем огромным миром, переустройство которого возлагалось в том числе и на него, так что спрос был самым строгим, а работа крайне тяжелой и ответственной. Так получилось, что он, Семен Ильич Журавлев, мог теперь одной лишь силой своих идей, касающихся генома, перенаправить усилия огромного количества людей. Изменив при этом и ход самой истории, поскольку, окажись он прав в своих научных посылах (а Семен Ильич знал, что прав), средний срок жизни мог быть продлен на десятилетия, любой орган заменен на аналогичный; а гены у потомства исправлены еще до того, как маленький человечек появится на свет. Последствия здесь просматривались столь глобальные, а сроки перемен, если запустить проект сегодня, столь короткими, что значимость всего, что совершал Семен Ильич, возрастала многократно. При такой нагрузке уверенность придавал только прямой доступ к информации, получаемой через внутренний экран, и, конечно, голос ангела. Ангел всегда знал правильное решение, и теперь Семен Ильич вновь учился слышать этот голос без модуляций, голос, который никогда не ошибался.

... Они сидели с Зоей в ресторане, и Семен Ильич обо всем этом ей рассказывал. Он иногда сбивался, возвращаясь в прошлое и тут же перескакивая в будущее, но ни разу не потерял нити разговора, - а она слушала, сидя напротив в полутьме. Недалеко от их столика потрескивали дрова в самом настоящем камине, так что было уютно как никогда. Красное вино оказалось терпким и вкусным, светилось рубином, и разговор длился, пока Семен Ильич не рассказал все до конца.

Он почувствовал такое облегчение, что с непривычки даже не поверил. Двадцать шесть лет он нес на плечах этот груз, не осознавая даже, до чего он тяжел. Теперь, когда многие неявные вещи, высказанные вслух, стали очевидны, появилось настоящее понимание, что же делать дальше.

- Значит, Вы можете узнать обо всем, что думает другой человек? - спросила Зоя, пытливо глядя на Семена Ильича.

Дата добавления: 2015-08-20