Глава 3. Лживость пропаганды, псевдоновости, коррупция, роль оппозиции, реанимация ценностей, размышления о будущем, идентичность политической системы 2 страница

Информация и знание – не одно и то же. Согласно Ж. Бодрийяру, информация – это «не знание, а то, что заставляет знать»[200]. Как верно замечают А. Бард и Я. Зондерквист, когда мир тонет в океане хаотических информационных сигналов, возрастает ценность существенного и эксклюзивного знания[201]. Информация должна быть источником знаний, но не заблуждений. А дискурс фрагментаризации, запутывающий человека, уничтожает не только подлинное знание, но и, соответственно, интеллектуала, обладающего этим знанием, вместо которого появляется человек с узким и хаотично-осколочным мировосприятием, лишенный цельной картины реальности. Как уже говорилось, в мире глобальных потоков информации никто не претендует на роль интеллектуала, обладающего всеми необходимыми (энциклопедическими) знаниями. А когда начинает происходить настоящая бомбардировка противоречивыми сведениями, существование интеллектуала еще более обессмысливается и сводится на нет. В мире, становящемся зыбким за счет информационных потоков, зыбким становится сам человек, так как переизбыток (противоречивой) информации уничтожает критерии разделения информации на истинную и ложную, что приводит к рефлексивному кризису. Если рефлексия – это способность анализировать знание не только о себе, но и о мире вообще, то едва ли стоит о ней говорить в ситуации, когда анализ знания сталкивается с настолько труднопреодолимой стеной, что становится почти невозможным; на место восприятия информации и ее обработки приходит психоделическое головокружение от информационных потоков. «Неструктурированная, повторяющаяся и невостребованная информация обуславливает социальное противоречие между экспоненциальным ростом объемов информации и ограниченными возможностями человека ее воспринимать и обрабатывать»[202]. Субъект под этим страстным напором, испытывая трудность ориентирования, превращается в чистый экран монитора, точку притяжения для различных сетей влияния, выражающих свое существование посредством языковых игр. Принимать решения становится труднее. Интенсификация и ускорение коммуникационных процессов приводит к массовому замешательству и атрофирует психологические защитные силы перед лицом недифференцированной гиперинформатизации; концепт «личное мнение» размывается. Нет однозначного и общего критерия, способного разделить (легитимировать или делегитимировать) все возможные и существующие языковые игры, с чем связан закат нарраций, а вместе с ним и фрактализация (разделенность) «человека знающего». Множество взаимно противоречивых теорий, игра переменчивой взаимосвязи причин и следствий со вставшим на уши старым добрым принципом детерминизма – все это провоцирует какую-то ментальную эксплозию, взрывная волна от которой исходит во все стороны, чем рождает еще больший псевдоинформационный профицит и неизбежную энтропию знания. Невольно вспоминается бодрийяровский диагноз современности, которую он именует алеаторной, то есть непредсказуемой и неопределенной, утратившей соразмерность субъекта и объекта познания, делающей наше мышление таким же алеаторным, формирующим только гипотезы, не способные претендовать на истинность; коммуникационное пространство усеяно вирусами, которые одновременно являются самой информацией и тем, что ее уничтожает [203].

Мегаинформационность можно именовать порнографической информационностью с ее текучестью, какой-то принудительной читабельностью и особенно противоречивостью. В ней уже нет скрытности и таинства; наоборот, вместо потаенности мы видим слишком выпяченное – то, что не увидеть становится сложно. Но это не эксклюзив, это его эрзац – то, что растворяется в мегамножественности информационного «эксклюзива», обрекая себя на обесцененность. Ценен тот продукт, которого мало, которого не хватает; информации много – она не ценна. Как пишет Ж. Бодрийяр, пространство радиостанций настолько перенасыщено, что станции перекрывают друг друга и смешиваются до точки невозможности коммуникации[204]. Хотя – примеряя эту мысль к современной российской действительности – ее следует принять с оговоркой: плюральная перенасыщенность радиостанций включает в себя в основном только неполитические области, а в сфере политики радио (и другие СМИ) отличаются неплюральной перенасыщенностью.

Новости выступают как продуктом политической идеологии, так и средством заработка журналистов, которые идут на все, что угодно, лишь бы поднять свой рейтинг, на любые абсолютно неправдоподобные сенсации, способные привлечь внимание публики. При любом из этих двух вариантов новости имеют заказной характер, и также как зажигаются звезды, они создаются тем, кому это надо. Естественно, нельзя, проводя такое широкое негативистичное обобщение, забывать о настоящих новостях, которые отображают, отзеркаливают и отражают действительность именно такой, какая она есть. Но, к сожалению, рядом с этими истинными новостями сосуществуют описанные нами псевдоновости, дискурс которых сплошь мифологичен, и в меру своей мифологичности он совершенно не приемлет рационализм и научный способ мышления, хотя реципиент, воспринимающий эти «новости», представляет их как факты.

Новости создаются, новости делаются, новости фальсифицируются, новости заказываются. Феномен заказных новостей сейчас широко распространен. Это касается, в первую очередь, политической области, и заказные статьи требуются во время политических агитаций и предвыборных кампаний. Незаслуженно облить грязью конкурента, оклеветать неугодных – вот основная цель заказных статей и черного пиара. Поскольку содержание данных текстов далеко не всегда совпадает с действительностью, а часто идет в разрез с нею, эпитет «новости» им не может соответствовать. Скорее, лженовости. Заказные материалы могут быть разные, но если заказуха идет от государства, она является намного большим злом, чем заказуха, идущая от одного бизнесмена, желающего оклеветать другого. При втором виде заказухи свобода слова есть – как чистого, так и грязного. А вот при первой наблюдается разгул только грязного слова.

Коммуникационные системы перестали быть источником информации о настоящей реальности, сейчас они осуществляют ее симуляцию. И данная симуляция затрагивает все области человеческого бытия, которые хоть как-то связаны с политикой и изменение содержания которых хотя бы в минимальной степени может изменить политическую ситуацию. Другими словами, почти все существующие области знания и деятельности: историю, идеологию, культуру, науку и т.д.

Таким образом, политически ангажированные масс-медиа создают огромный пласт гиперреальности, внутри которого от реального остается лишь малая часть. Под видом просвещенческих программ популяризируются правительственные проекты, куда вкладываются огромные финансы. Журналисты описывают социальную важность нанотехнологий и других разработок, которые власть не обошла своим вниманием, и это описание подается в духе научного просветительства общественности, хотя на самом деле преследуется рекламная цель – объяснение, оправдание, восхваление действий правительства. При этом те научные сферы, которые не интересуют власть, если не критикуются, то и не освещаются настолько широко. Да и возникает вопрос относительно того, насколько наноразработки интересуют власть. И если интересуют, то чем же поддерживается сей интерес – вряд ли простой и чистой заботой о населении и о стране. Вполне возможно, что под связью модернизации и финансирования нанотехнологий скрывается махровый процесс выведения финансов из бюджета. Представим себе чубайсовскую «Роснано», которая на бумаге состоит из десятков или даже сотен лабораторий, в которых проводятся дорогостоящие эксперименты для прорыва страны вперед в области нанотехники, а не на бумаге в «Роснано» функционирует одна-две лаборатории, которым достается мизерный процент средств от тех финансов, которые выделяются «Роснано». Остальные средства попадают невесть куда, но только не в обеспечение модернизационного процесса. Я не знаю достоверно, так ли это, но, глядя на масштаб коррупции и беспредела, смею предположить, что такой сценарий событий более чем просто возможен.

В общем, в современной – постмодернистской, информационной – реальности такие понятия, как новости, факты, монументальные истины, теряют свое первоначальное значение. Создаются всякие политически ангажированные метарассказы и метанаррации, легитимация которых ставится под вопрос. Истин много, истиной может быть все, а значит, из этого обширного «всего» практически ничего не имеет привилегированных оснований для возведения в статус абсолютной истины. Истины влияют на нашу субъективность, формируют мировоззрение и ценностные ориентации; по сути, не мир, не объективная реальность исчезают, а исчезает субъективность, утопает в океане альтернативных реальностей. (Специально) создаваемые теории скорее соотносятся не с реальностью, а с нашим восприятием реальности. Вместе с тем, они и формируют это восприятие – расколотое, расщепленное, плавающее, разбитое на части и одновременно уставшее от состояния этой расколотости, дрейфа и разбитости. Они, выражаясь языком Ж. Бодрийяра, обмениваются «одна на другую по переменному курсу, не инвестируясь более никуда, кроме зеркала их собственного письма»[205]. Они создают мир гиперреальности, удваивая реальность, утраивая ее, множа на невообразимое число и в то же время расщепляя на разные осколки, картины, содержание которых нельзя привести к единому знаменателю, собрать целостный паззл, поскольку степень их взаимной противоречивости примерно совпадает с количеством осколков, точек зрения на одно и то же явление. «…никто не знает, где начинается и где кончается реальность, а значит, и умопомрачение ее перфекционистского воспроизведения» [206]. Эта медиа-реальность – нечто похожее на лабиринт Минотавра, и состояние потерянности человека говорит об отсутствии нити Ариадны, способной вывести уставшее сознание из медиа-массивов разрастающейся текстуальности. На телеэкран нельзя смотреть как на телеэкран, газеты нельзя читать как газеты, радио нельзя слушать как радио. Их следует воспринимать скорее не как СМИ, а как проявление спектакля, где истина – всего лишь небольшая часть огромной конструкции лжи. И народ воспринимает ложь за чистую монету. Во-первых, очень трудно отличить ложь от правды. Во-вторых, массы сами не хотят слышать правду. В-третьих, у масс почти отключена память (в том числе кратковременная), в соответствии с чем вчерашняя ложь уже никому не нужна, она забывается и забывается желание ее разоблачить. Данное состояние общественной амнезии создали не только целенаправленные манипуляции сознанием, но и вполне естественные особенности эпохи гиперреальности, при которой информационные потоки позволяют человеку скользить по поверхности от одной новости к другой, не давая ему возможности включать критическое мышление и проникать вглубь. Парадоксально, но факт: прогресс информации приводит к снижению информированности. За счет увеличения количества информации падает качество, и рождается псевдоинформационный спам. Энтропия растет.

«В том случае, если социальные практики государства связаны с информационным насилием, то изменить их, как представляется, возможно только посредством влияния на государство других социальных институтов»[207], - пишет Н.А. Борщов. Хотя остается неясным, что он подразумевает под понятием «другие социальные институты». Многие социальные институты подконтрольны государству, поэтому едва ли стоит распространять на них чаяния по поводу их возможности изменить информационную деятельность власти. Если кто и способен сделать это (и не только это), так это именно народ и те (теперь уже немногие) институты, которые остаются народными, а не правительственными.

Еще один аспект деятельности политиков, помимо новостного элемента СМИ, - это огромное засилье развлекательных телешоу, смысл существования которых заключается в погружении народа в поле развлечений, в матрицу, находясь внутри которой, люди перестают задумываться о делах насущных, по-настоящему важных и серьезных. Им уже не нужна истина вещей, теперь для них главное – это состояние счастья, получаемое от просмотра низкопробных телешоу и глупых юмористических телепередач, юмор которых весьма далек от интеллектуального. Даже политика превращается в игру, когда в СМИ обсуждают не действительно важные политические происшествия, а то, что ел тот или иной политик на завтрак и с кем вчера вечером поругалась его жена. Так, в девяностые годы телевидение культивировало не интерес к реальным политическим делам и происшествиям, а муссировало тему здоровья Ельцина.

Все это, весь этот политический китч, парализует протестную волю народа[208]. Человеку хочется быть счастливым, так пусть он таким и будет; отвлечется от гнетущей реальности, погрузится в чудесный мир, созданный СМИ, и обретет счастье. Для этого постмодернистского эдема есть все: IP-технологии, виртуалия, телесные практики и т.д. И вместе с тем, реальные причины глобальных общественных явлений, как и сами эти явления, перестают людей интересовать; вместо них огромную долю внимания занимают симулякры, минимизирующие когнитивные усилия. Массы убеждены в том, что жизнь коротка, а потому ее не стоит тратить «попусту» - на политические баталии, на осуществление иллюзорных мечтаний и отстаивание гуманистических ценностей. Жизнь необходимо наполнять развлечениями, острыми ощущениями, азартом, экстримом, адреналином. Нет теперь больших проектов, на которые власть мобилизовала бы массы; единственный большой проект – это сама власть. Да и вообще, в современном мире, которому характерен стремительный прирост знаний и научно-технический прогресс, больше нет места кардинальным изменениям в области политики; новые гаджеты, стимулирующие все большее потребление, переносят идею перемен с политической арены на арену быта, в лоно повседневности, где последняя модель сотового телефона – самая совершенная и самая крутая – важнее всего остального. Эпоха хронических открытий обогащает сферу быта и не только обогащает, но и засоряет производством гаджетов и фиктивных потребностей, которые отвлекают внимание от глобальных вещей и уводят в микромир домашних стен.

Особого внимания заслуживают юмористические телепередачи и фильмы, наполненные так называемым плоским юмором, в которые также вкраплен закадровый смех, указывающий зрителю момент, когда нужно смеяться. Это, несомненно, производит психологический эффект, напоминающий вызов реакции по команде. Сказали что-то остроумное (или то, что пытается претендовать на остроумие) и закрепили закадровкой, как будто зритель не способен реагировать самостоятельно и адекватно на происходящее на телеэкране. Предположу, что таким способом его отучивают от самостоятельности и отвлекают от проблем, в том числе проблем глобальных. Вы можете сказать, что подобные передачи имели место и раньше и что вряд ли они ангажированы политикой. Несомненно, ранее они имели место в телеэфире, но сейчас их наплыв довольно большой. И если напрямую они не зависят от политической воли и не являются целенаправленным полит-проектом, тем не менее их существование поощряется, с чем трудно поспорить.

Стоит также отметить причинно-следственную двойственность, проявляющуюся в общении между реципиентом и отправителем в контексте массмедийности. С одной стороны, содержание средств массовой коммуникации зависит от вкусов, предпочтений и вообще культурного уровня реципиентов (отправитель сообщений должен подстраиваться к получателю, чтобы последнему данные сообщения были доступны). С другой же, СМК задают культурный уровень реципиентов, постоянно «бомбардируя» их примитивными в содержательном смысле сообщениями. Когда вкусы и предпочтения масс не отличаются особой утонченностью, а культурный уровень не характеризуется глубиной, и при этом СМК подстраиваются под эти масс-показатели, происходит замкнутый круг; массы получают только то, что хотят, а медиа-пространство не загружает их ничем более. Так осуществляется самовоспроизводство китча. К тому же человек в силу своих особенностей не готов к качественной переработке поступающей информации, многообразие которой сегодня просто гиперогромно, что приводит к снижению культурного уровня как реципиента, так и создателя сообщений.

Согласно известному мнению, описанному А. Молем[209], человек считает наиболее убедительным то, что лучше всего запомнил; а запоминание часто происходит благодаря механическому заучиванию, в котором разумности и рациональности не находится место. На этом принципе основана деятельность пропаганды и прессирования общественного мнения: часто повторяющиеся рекламные лейтмотивы «внедряются» в сознание реципиента за счет этого повторения и тем самым меняют ценностные ориентации и мировоззренческие ориентиры последнего. Действительно, капля камень точит. Это напоминает процесс занудного воспитательного воздействия, когда родители повторяют своему нерадивому сыну одно и то же. Но, в отличие от массмедийного прессирования, родители преследуют позитивные именно для ребенка цели. Еще одно отличие заключено в том, что при таком родительском воздействии ребенок скорее всего начинает испытывать отвращение от всего происходящего и пытается разными способами избежать дотошных нотаций, но не тем способом (изменение себя, перевоспитание), который хотят ему навязать родители. В контексте повторяющихся сообщений СМИ реципиент едва ли станет испытывать подобное отвращение, поскольку характер данных воздействий не подразумевает прямой навязчивости и, соответственно, не вызывает идиосинкразию у воспитанника, а, скорее наоборот, максимизируется в сторону развлечений и удовольствий, с помощью которых можно завлечь реципиента.

Конечно, смысл сообщения, постоянно повторяемого на экранах телевизоров, на обложках журналов, страницах газет или в радиодинамиках, может совершенно не противоречить нравственности и принципам гуманизма и даже являться высокодуховным и человекоориентированным. Но вместе с тем, сам характер такого действия – повторение вместо рационального убеждения – идет вразрез с принципами нравственности, так как все равно является манипуляционным.

Что же касается известного утверждения о том, что СМИ перестали информировать, то, конечно, не стоит доводить его до абсурда, распространяя на все поле средств массовой информации. Но, опять же, в нем есть и значительная доля истины. Достаточно вспомнить хотя бы известный журналистский лозунг: «Мы делаем новости!». Конечно, к этому лозунгу можно относиться разве только с сарказмом. Как можно делать новости? Их можно освещать, распространять, но не ДЕЛАТЬ. Д.И. Дубровский называет поиск и фабрикацию новостей, погоню за сенсацией тяжким и кошмарным прессингом журналистского сознания[210]. По мнению Ж. Бодрийяра, искусство, как и средства информации, сегодня скрывают действительность и, вместе с тем, маскируют ее исчезновение[211]. Массовые коммуникации дают нам не действительность, а головокружение от нее, а мы живем под покровом знаков и в отказе от реальности[212]. Поэтому далеко не любое медиа-сообщение следует считать информативным, даже если реципиент субъективным путем придает ему статус информационного сообщения.

Г.В. Березин говорит о том, что в формировании политических ориентаций важную роль играет телевидение, которое использует недемократические формы рекламы, оказывающей политико-эмоциональное давление на реципиента. Автор совершенно справедливо приписывает современной журналистской деятельности стремление к манипулированию общественным мнением, а само телевидение называет действующим элементом политической коммуникации, лишающим себя своей главной функции – постижения истины[213]. Короче говоря, современное телевидение – еще одно (и весьма значимое!) средство власти. Оно до сих пор остается одним из самых потребляемых медиасредств. Его популярность настолько велика, что суммарное время, затрачиваемое на другие медиа, оказывается меньшим, чем время, отданное телевидению; особенно это замечается у людей предпенсионного и пенсионного возраста. Эта категория людей не является доминирующей по критерию численности, а потому «мнение», почерпнутое ей из телепрограмм, не получает статус социальноразделяемого; молодежь больше времени проводит у компьютера, а не у телевизора, и поэтому ее «мнение», казалось бы, должно отличаться от тех, кто черпает информацию из телевизора. Однако меньшая привязанность молодых людей к телевидению еще не значит, что оно не оказывает на них никакого влияния. Молодежь в своем преимуществе узнает информацию о происходящих в стране событиях и «правильную» интерпретацию этих событий не из альтернативных неангажированных властью источников типа некоторых Интернет-сайтов, а в основном тоже из телепрограмм, используя Интернет в первую очередь в рабочих или развлекательных целях. Он как бы отвлекает из от телевизора, но, в отличие от телевидения, в минимальной степени удовлетворяет когнитивные потребности. «Событие имеет смысл только тогда, когда о нем сообщили СМИ. Если же такого сообщения не было, то можно считать, что не было и самого события»[214]. Да, для массового сознания событие состоялось только тогда, когда о нем упомянули в официальных источниках; отсюда и вера во всех, кто владеет информацией – вера в достоверность предоставляемой ими информации, а также в их чистые помыслы и непорочные планы. Недаром Г.Г. Почепцов говорит о невозможности массового сознания подвергать проверке каждое получаемое сообщение. Массе даже в голову не приходит такая идея.

Хотя телевидение, равно как и все остальные средства массовой информации, – далеко не единственное средство «воспитания» народа, конституирование его соответствующим потребностям государства. Таких средств может быть много. В структурализме и постструктурализме под термином «аппарат власти» понимается два значения: 1) репрессивный аппарат государства, насилием добивающийся своей цели, 2) идеологический аппарат государства (церковь, семья, система образования, масс-медиа, искусство и т.д.), стремящийся достигнуть согласия масс. И между этими двумя видами практически нет никакой разницы в телеологическом смысле – они руководствуются единой целью[215]. Правда, задачей нашего исследования не является рассмотрение взаимосвязи между деятельностью Единой России, с одной стороны, и пропагандой церкви, образовательной системы, искусства и т.д. – с другой. Можно лишь упомянуть о такой взаимосвязи, обращая внимание, например, на единоросскую пропаганду в мире искусства (или псевдоискусства): многочисленные «литературные» произведения о Путине, а также хвалебные (и бездарные в музыкальном смысле) песни о Владимире Владимировиче («Такого, как Путин» группы «Поющие Вместе» или весь репертуар группы Любэ, который семантически не выражает какое-либо отношения к единороссам, но звучит на всех мероприятиях, устраиваемых корпорацией).

Если мы поставим перед собой цель изобличить единороссов в коррупции, то для проведения такого исследования не хватит целой монографии, потребуется исписать несколько увесистых томов, настолько уж обширное исследование пришлось бы провести. Причем эта коррупция выражается в разных аспектах и не сводится к одному лишь классическому взяточничеству. Так, на посты ректоров в вузах ставят «своих» людей, главное качество которых – не честность и компетентность, а всего лишь факт того, что он «свой», то есть «убежденный» единоросс. Вполне показательна история с Саратовским государственным техническим университетом, во главу которого, вопреки мнению всего преподавательского состава, пытались поставить «своего» человека, никак не связанного прежде с исполнением обязанностей, соответствующих ректорской должности. После достойного сопротивления со стороны сотрудников вуза против учебного заведения развернулась информационная война, сопровождаемая постоянными проверками из Москвы[216]. Вот и вся история, и она далеко не единственная; еще многие факты указывают на коррумпированность партии власти.

В самом конце 2009 года – в канун новогодних праздников – просто так был отчислен студент ОмГУ, который состоял в партии «Яблоко». Простите, он был отчислен не просто так, а потому что состоял в этой преступной и не имеющей права на существование партии. А поскольку в УК РФ нет статьи, согласно которой членство в антиединоросской партии карается отчислением, официально он был отпущен на вольные хлеба за академические долги. И почему-то это произошло почти сразу после того, как на должность ректора ОмГУ вступил новый человек. Совпадение ли? И что-то многовато таких совпадений в данном вузе, так как за последний год имели место серьезные разбирательства с некоторыми преподавателями, у которых отсутствуют «черные пятна» в профессиональном смысле, но присутствуют в смысле идеологическом. И – как обычно – остальные сотрудники вуза все прекрасно понимают, но подленько молчат.

В сентябре 2009 года был возбуждено уголовное дело на ученых М.Н. Супруна и А.В. Дударева. Обвинение, как обычно, трещит по швам, но это нисколько не мешает обвинителям продолжать свое дело. Попавшие под репрессивный аппарат Супрун и Дударев занимались научным поиском сведений о репатриированных с территории Германии по окончании Второй мировой войны граждан СССР, являющихся этническими немцами и поляками, выселенных в административном порядке в период 1945–1956 годов на территорию Архангельской области. Ничего особенно маргинального в их деятельности не было, однако… Не услужили чем-то государству, не захотело государство, чтобы подобные исследования проводились, а их результаты публиковались и обнародовались. Видимо, вздумалось государству полностью контролировать науку. В России создается опасный прецедент, на основании которого может быть возбуждено уголовное дело против любого неугодного и неудобного власти. Против всякого, кого пищевод государственной машины переварить не в состоянии. «Попытки регламентации и цензурирования исторических исследований недопустимы в свободной стране, противоречат Конституции Российской Федерации и основополагающим международным актам по правам человека. Научное сообщество не нуждается в чиновном контроле, партийном руководстве и бюрократических указаниях, от которых зависит возможность изложения собственной точки зрения, состязательной дискуссии или беспрепятственных занятий с архивными документами. Академические институты достаточно авторитетны и самостоятельны, чтобы выступить квалифицированными экспертами в научной полемике, которую лишь дискредитируют любые «комиссии по борьбе с фальсификациями истории». В действительности подлинной фальсификации отечественной истории способствует закрытое хранение многих бесценных архивных материалов и новые попытки мифологизации недавнего прошлого»[217].

Исходящих непосредственно от власти антиобщественных прецедентов в нашей стране пруд пруди. Они уже стали нормой, а не исключением. Нашумевшим случаем было убийство нескольких людей майором милиции Евсюковым. Но поскольку майор был единороссом, система за него заступилась, сославшись на то, что у него не лады в семье, и это оправдывает убийства!!! Ладно еще, что национальным героем не назвали и памятник при жизни не воздвигли. Отмазать можно кого угодно, и таких случаев, характеризующих моральный облик «Единой России», полно. И – что самое страшное – подобные типы поведения теперь для силовиков входят в норму. Норма эта если и не сформировалась во времена правления Путина, то по крайней мере закрепилась. Все это говорит о том, что единороссы действуют по принципу «двойных стандартов» - прикрывают своих независимо от тяжести их преступлений. Ю. Латынина приводит следующие данные: заказчиками многих убийств – мэра Тучково Виталия Устименко (из «Справедливой России»), кандидата на пост мэра в Геленджике Василия Карелина и некоторых других – выступали те или иные единоросские чины, уголовные дела на которых не возбуждались из-за их принадлежности к партии[218]. Сюда же – к партийной элите – относятся милицейские высокозвездные чины, которые благодаря принадлежности к власть держащим, отсутствию совести и вытекающей отсюда уверенности во вседозволенности, вершат настоящий беспредел в стране.

Майора Евсюкова, беспричинно убившего двоих и ранившего семерых человек, все-таки осудили, но скорее всего торжество закона произошло не благодаря «справедливому» режиму, а несмотря на него. Дело получило настолько широкий общественный отклик, что по-другому было уже нельзя. Да и звание майора не такое уж высокое, чтобы активно заступаться за его носителя; был бы Евсюков генералом, вряд ли дело довели бы до суда, или если не поймали бы его с поличным, то оформили бы дело как очередной глухарь с концами, мокнущими в воде. Хотя начальник ГУВД Пронин все-таки замолвил за него словечко, назвав убийцу перспективным сотрудником. Перспективен же милиционер, в свободное от работы время напивающийся и расстреливающий ни в чем не повинных клиентов супермаркета! Все-таки деяние Евсюкова характеризует именно Евсюкова, а не власть. Однако когда представители власти начинают хотя бы на словах выгораживать такого отморозка, это уже характеризует саму систему. И несмотря на торжество справедливости,Нагатинский суд Москвы отказал в удовлетворении иска пострадавшим от действий Евсюкова. Так что в этом отношении справедливость не восторжествовала. Хотя отказ по иску был совершен до обвинительного приговора суда, все равно факт вины в преступлении был известен (к которому примешивался факт о необходимости совершения тяжелых операций пострадавшим). И таких евсюковых в путинской вертикали хватает, на них вертикаль и держится. На тех сотрудниках милиции и ФСБ, у которых нет обязанности раскрывать преступления, но есть право их совершать. Наделенное властными полномочиями лицо, совершающее преступления, имеет право на особую защиту, а обвинитель уполномоченного лица должен быть наказанным. Преступник, таким образом, меняется с жертвой местами; первый объявляется героем, а вторая – преступником. Это норма путинского режима, которой не было никогда и нигде – даже при самых бесчеловечных режимах. И хотя на Евсюкова эта норма в полной мере не распространилась (ему просто не повезло, и он стал исключением из правил), она свободно распространяется во многих других случаях.

Дата добавления: 2015-08-17