Днепропетровск 14.10.2006 год.

Мне кажется или действительно что-то изменилось с того концерта? Я совсем не думаю, что это странно, просто нам нужно немного отдохнуть друг от друга, побыть наедине со своими мыслями и чувствами. Мне кажется, что пришло время разобраться в себе. Иначе это никогда не закончится. В гостиничном номере сильно запахло ее сладким шампунем, едва она вышла из душа. Она всегда так сладко пахнет… Что за мысли в моей голове? Кажется, я устала после приезда сюда. Нужно принять душ и лечь спокойно спать…

Заснуть у меня почему-то упорно не получается, не смотря на то, что я так вымоталась, и как мне думалось – лягу и вырублюсь в ту же секунду. Но чувствуя рядом с собой Юльку, я никак не могу погрузиться в царство Морфея. Странно, ведь мне уже не привыкать спать с ней, это самое, что ни наесть, обычное состояние. Мы спим с ней семь лет, и это так же обычно – как дышать воздухом, есть мандарины на новый год, раздавать автографы, улыбаться солнцу. Это самое обычное состояние, но заснуть я никак не могу. И поэтому снова начинаю терзать себя мыслями о том, что твориться у меня внутри. Разве это можно было назвать любовью? Возможно, это была любовь какое-то время, которая так или иначе переросла в зависимость от человека, и я уже не могла спокойно жить без нее. Я вообще не могла жить.

И так, спустя семь лет, в середине холодного октября 2006 года я поняла простую вещь: я предпочла жить во лжи, чем без нее. Жить во лжи, которую активно продвигали мы несколько лет назад, в которой я сама и запуталась. Поверить в собственную ложь – сладко и глупо. Только глупые, блондинистые овцы, с поджатыми хвостами, со смиренно сложенными лапками, с зависимыми кулонами, с умными книжками, с нежно-романтическими душами, могут поверить в это. Только спустя семь лет, в середине октября, я всерьез задумалась над этим, молча глядя в потолок, хотя в кромешной темноте нельзя было что-то рассмотреть. И я уже не могла представить жизни без нее, я бы умерла. Клянусь! А если даже не умерла бы – то сделала все, чтобы закончить свою жизнь, как можно быстрее. Такие невеселые мысли поселились в моей голове в ту ночь, а она по-прежнему покоилась рядом, мирно сопя. Ее беспробудно черные волосы сбились на лицо, губы чуть приоткрылись, одна рука безмятежно лежала под подушкой, другая где-то около моей груди. Она все лишь обнимала меня по привычке. Ее ресницы плотно сомкнуты и лишь иногда их покой прерывает легкое вздрагивание. Возможно, ей снится что-то действительно волнующее ее. Во всяком случае, мне совсем не хочется разбудить ее, но я аккуратно убираю ее руку от меня, и встаю с кровати. Впервые за долгое время мне вновь захотелось сделать это… Я лихорадочно стала рыться в своей сумке, обычно они всегда там валяются на «черный день», хотя таких дней не было уже давно. И вот, он наступил. Наконец, я нащупала плотно бумажную упаковку, и ловким движением вытащила сигарету. Да уж, я и почти забыла, как они выглядят, я усмехнулась, покрутив сигару у себя в руках. Выйдя на балкон, я тут же поежилась, здесь ужасно холодно. Холодок пугливо затерялся в моих волосах, и тело вновь наполнило слабое тепло. Щелчок зажигалки. Еще один. Черт, я даже забыла, как ей пользоваться. Зачем я снова это делаю? Снова мои пальцы непослушно скользят по колесику, и тут появляется небольшой огонек. Я подношу его к сигарете, зажатой между моими ледяными губами, прикуриваю. Едва дым попадает в легкие, я вспоминаю это чувство. Расслабляющее, успокаивающее. Еще одна, более глубокая, смелая затяжка. Помню, когда нам было 16, мы с Юлькой запирались в туалете офиса Вани и быстренько курили, пока он уходил в магазин. С этим было жестко, Шаповалов запрещал нам покуривать, может, заботился о здоровье, может, об имидже. Не знаю… В любом случае мы ныкались от него, как могли, и делали смелые затяжки, сжимая сигареты в зубах. «Давай скорее, он идет!», - говорила мне Юлька, глядя в узкое окно толчка, которое выходило на главный вход в офис. И я, быстро докурив, выбрасывала бычок. Затем мы выливали на себя половину флакона каких-нибудь духов, жевачку в рот и шли к Ване в кабинет. А если он спрашивал: «Чего это от вас пахнет? Опять курили?», мы обычно отшучивались: «Ну что ты, не знаешь, как в туалете накурено?», или типа того: «Вань, это от тебя пахнет, ты путаешь!». И он верил, или просто спускал нам это с рук. Но иногда там все же попадало.

Я и не заметила, как быстро скурила ее. Досадливо кинув взгляд на бычок, я быстро потушила его и выбросила с балкона. Затем снова вернулась к Волковой и легла рядом. Надо попробовать заснуть…

Концерт начался. И снова одни и те же эмоции. Одни и те же песни.

«Супер! Отлично! Давайте больше мобильных телефонов», - кричит Волкова в микрофон, - «Песня называется ‘Gomenasai’, что в переводе означает ’извини’, мы посвятили эту песню Японии, японским поклонникам… почему… почему Gomenasai… не знаю..»

«Потому что мы сегодня поем ее вам, поэтому Gomenasai», - быстро говорю я.

Начинается мелодия, я настроена сегодня романтично, но грустно.

«Все-таки мне светит это фонарь прям в лоб…», - Юлька загораживается рукой от пушки.

«Он тебе не только в рот светит, хочешь я тебе секрет открою?!», - я смеюсь, оборачиваясь к ней.

«В лоб! В рот, че ты мне? Не в рот! Че ты пошлая?!», - она оборачивается ко мне, крутя у виска пальцем.

«Ты сказала в рот светит!»

«В лоб!!!», - она возмущается.

И я вот –вот засмеюсь.

«А-а-а в лоб», - не сдерживаюсь и начинаю смеяться.

Вот-вот нужно начать петь.

И перед той секундой, когда нужно начать петь, она неожиданно говорит:

«И в рот очень многие светят».

Все, это полный Але-с. Мне кажется, что я сейчас взорвусь от смеха.

Никто так и не вступил. Не вступила петь я. Все мои попытке начать петь прерываются моим же смехом.

«Я не могу!», - сквозь смех и слезы, выдавливаю я.

Но все же начала петь. Романтическое настроение улетучилось, всю песню я думала над словами Юльки и улыбалась. За все это время мы даже не подошли друг к другу. Только в конце второго куплета, перед проигрышем она неожиданно выпалила: «Мое сердце разбито». И мы на секунду пересекаемся взглядами.

«Че то телефончики погасли», - замечаю я, глядя в зал.

Песня так и заканчивается, не предвещая ничего романтического. Мы даже ни разу не взялись за руки, мы даже ни разу не посмотрели друг на друга. А если и получилось, что раз, другой мы стояли рядом, то только на расстоянии вытянутой руки. Даже странно.

«Знаете, что такое sacrifice?», - спрашивает Волкова стандартный вопрос.

«Знают, раз что-то говорят», - наперебой говорю я Юльке.

«Это означает жертва… Кто-то значит хорошо знает английский язык… вы все знаете слова, все понимаете…», - она подходит к фанаткам, - «Девчонки, я с вами, Лена с вами, мы с вами! Не плачьте, не переживайте…».

После ее слов мое сердце сжимается. Это напоминает мне далекий 2003, когда все ревели, все сходили с ума, когда весь мир валялся присмиренный у наших ног. А теперь все что нам оставалось – выступать в небольших клубах России и Украины, и мало кто уже рвет волосы на голове, мало кто носит юбки и блузки, майки с надписью «хуй войне», только во время песни «Я сошла с ума» все по-прежнему рвут свои глотки.

Теперь все проще, на этой песни она рядом, она даже иногда касается меня. Что-то странное с ней происходит…

Но едва наступает время, чуть ли не самой романтической песни за все выступление, она снова кажется мне отрешенной, невыносимо грустной. Не дождавшись моих глаз в ее глазах, она садится прямо у края сцены по-турецки, и задумчиво вглядывается в толпу. Наверное, думает о чем-нибудь.

«Ты знаешь меня, я все променяю, любые отдам мечты», - пою я, и искоса вижу, как ее губы шевелятся, повторяя эти слова.

Она медленно раскачивается из стороны в сторону, иногда поворачиваясь ко мне, едва задевая меня взглядом.

«Только ты знаешь я очень хочу тебя, я ведь теперь – ничья», - она поет низким, ностальгическим голосом, смотря на фанатов – не на меня. Допев последнее слово, она обращает взгляд в пол, будто боится чего-то… как будто прячет от всех свои глаза, свои слезы…

«..Слушайте, вы все знаете эту песню полюбому, она с первого альбома…», - расхаживает она по сцене, будто не может найти себе места. В итоге идет к краю сцены.

«Опять пошла…»

«Дай я сяду»

«…В люди», - смешок.

Слышу восторженные крики фанатов, мягкие ноты фортепиано. Глаза сомкнуты, главное, не забыть, как дышать…

«Зареветь, убежать или дверь на замок», - ее губы повторяют эти слова, я подхожу ближе к краю.

«Каждый сам, каждый сам полчаса…», - мы проходим мимо друг друга, едва не задев руками.

Даже в самом конце песни, когда мы стоим рядом, она не трогает меня. Странно все так…

В следующие песни Волкова уже успела раздеться. Еще бы… перед самым громким хитом становится жарко.

Начинается фонограмма, и она даже хватает меня за руку, на удивление мне.

«Я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она, мне нужна…», - поем мы.

«Я не верю, что вы не знаете эту песню!», - подбадривает публику Юля, - «Пойте!»

«Меня полностью нет, абсолютно вс…», - она резко одергивает мою руку и держит в своей, чтобы я не пела, а пел зал.

Не люблю я так. Все же даю ей право сделать так, но выдергиваю свою руку.

Проигрыш тоже остался незаметным, серым, чуть ли не как весь концерт. Мы прошли мимо друг друга, даже не взглянув.

А потом скудное прощание. Странное что-то происходит…

Дата добавления: 2015-08-17