Уфа 7.11.2006 год. 6 страница

- Он будет не такой загруженный, как наш второй альбом, более танцевальный, простой, нет такой смысловой нагрузки, как в «Людях инвалидах».

- Кстати, ваш скандал с инвалидами из Сыктывкара уже утих?

- Да, хотя долго и упорно мы пытались доказать людям, что смысл в песне совсем не такой, как его понимают! Но мы думаем, что таких скандалов больше не будет, особенно, которые возникают почти на пустом месте.

- Ладно, а что на счет вашей личной жизни?

- Все хорошо! – Улыбается Юля во все тридцать два зуба, и я не знаю все ли так или она отвечает просто так?

Я действительно не знаю, и меня пугает это.

- У вас есть молодые люди? – Начинает потихоньку разжигать новую тему парень.

- У нас всегда кто-то есть, - загадочно улыбается Волкова, - но могу сказать, что на данный момент мое сердце свободно, - смеется, - так что, ребята, есть шанс!

И даже ее тело, прижатое к моему, не пылает, я вообще не чувствую от нее тепла. Хотя я должна была привыкнуть за все это время к ее выходкам, к ее словам, я могла бы предположить, что Юля это Юля, и к ней просто нужно привыкнуть, нужно было привыкнуть к тому, что в ее кровати надолго не задерживаются, а что там говорить о сердце? Но ведь это несправедливо! Несправедливо, - кричит мое сердце, сжимаясь от неистовой тоски по ее теплой и нежной коже, по ее мягким губам, по ее аккуратным, маленьким пальчикам, по ее изящным изгибам тела. И я вновь даю себе понять, как же я соскучилась…

- Лен, ты чего зависла? – Смеется Волкова, теребя меня за рукав толстовки.

- Чего? – кажется, я и правда задумалась.

- Спрашивают, как у тебя там на личном? – Она отвернулась, будто не хотела видеть чего-то, будто не хотела показывать свои эмоции.

- А, - вяло улыбаюсь я, - все хорошо! Личное – не публичное, у меня все отлично!

Да, замечательно я вру, при этом умудряясь улыбаться, молодец, Лена, ты совершенствуешься. Скоро ты станешь совсем как Волкова, немного тебе до нее осталось. Хотя нет, много! Тебе до нее не добраться. Следуют еще несколько вопросов на разные темы, а затем парень уходит. В течение дня на смену ему приходит еще трое человек из разных журналов и газет, и почти одни и те же вопросы, и почти одни и те же ответы.

Позднее нам сообщили о том, что мы выезжаем через неделю в Италию, где будет какое-то выступление на каком-то очередном шоу, а еще интервью и небольшая фотосессия. В назначенное время мы улетели, и проснулись уже в другой стране. Вот тебе и жизнь: засыпаешь в одном городе, присыпаешься в другом, из одной страны в другую, и постоянная суета вокруг, постоянное копошение, как будто спокойствия не бывает. Но оно есть. Я поверила в него, в первый же день после приезда. Нам даже дали два дня отдыха, нам дали выспаться, черт возьми. Едва мы перешагнули порог нашего номера, как тут же легли спать и проснулись только к вечеру. Как оказалось вся наша команда уже уехала гулять, пока мы отсыпались, но даже это ничуть не испортило наше настроение. Планов у нас никаких не было, поэтому мы решили остаться в номере. В мини-баре достали бутылку какого-то вина, в номер заказали ужин, фоном включили радио, чтобы не было слишком тихо. Сев около окна за стол, мы приступили к трапезе. Впервые за всю жизнь мне было так неловко вести себя с ней, с той, с которой провела лучшие годы своей жизни. Я старалась не поднимать на нее головы, не сталкиваться с ее глазами, потому что все это меня убивало. Я не сердилась на нее, не злилась, мне просто было не по себе, внутри все разрывалось на части, и я отчаянно пыталась понять, как два самых близких человека на земле могут себя так вести? Будто ничего и никогда не было, будто все идет так, как нужно! Кажется, ее злило мое поведение, и когда с ужином было практически покончено, а вино было выпито, она не выдержала, сказав мне: «Почему ты себя так ведешь? Будто стесняешься меня! Я как будто на свидании с фанаткой!». Я была разъярена ее словами, я готова была расплакаться, я ненавидела ее и любила больше жизни. Молча оставив столовые приборы, я вышла из-за стола, направляясь в ванную, но спустя полчаса она добралась и туда. Я думала, что она вновь начнет обвинять меня, говорит что-то несерьезное, но она лишь попросила чуть быстрее мыться, потому что хотела сама в душ. Я кивнула ей и через пять минут вышла. И именно тогда я застала ее… Она сидела за письменным столом и что-то писала. «Что это у тебя?», - спросила я, подходя ближе, но она тут же закрыла какую-то книжку или тетрадку, я не успела разобрать и, буркнув, что это не мое дело, ретировалась в ванную. Пока я слышала, как она стоит под струями воды, я убирала остатки ужина со стола, затем молча расположилась на стуле у того самого окна, вид из которого не выдавал ничего примечательного. Шум воды прекратился, она вышла ко мне и, подойдя сзади, приобняла меня за плечи: «Мне не нравится то, как мы с тобой общаемся. Давай все будет так, как раньше?», - сказала она тогда, опустив дрожащий подбородок на мою макушку. Я положила свою ладошку на ее руку: «Хорошо».

Через несколько дней состоялось наше выступление, мы спели две песни «All about us» и «All the things she said», и во время этих двух песен она действительно вела себя как раньше, точнее, как нужно было вести себя на сцене: она не оставляла меня одну, время от времени держа за руку, два раза даже обняла меня, но все равно я чувствовала, что все не то. Я не могла не чувствовать то, что все необратимо, медленно рушится. Когда заиграл проигрыш в песне ‘All the things she said’, я могла наблюдать, как напряглись лица людей, сидевших на этой премии, я могла видеть, как некоторые из них улыбаются, кто-то брезгливо морщился, ожидая чего-то, чего не было и быть не могло. Нет, она даже не подошла ко мне, даже не кинула взгляд на меня, она была на другом краю сцены, смотря в зал, где никого не искала. Просто нужно было устремить куда-то взгляд. Но самое паршивое было то, что внутри себя я ничего не чувствовала: ни досады, ни жалости, ни злости, ни ностальгии, ни любви. Тотально ничего. Неужели все и впрямь медленно рушится…?

Господи, зачем я только согласилась идти с ней в клуб? Ведь все и всегда заканчивается одинаково! Или может она делает это назло мне? Я лежу одна в нашей холодной постели и мерзну, а за тонкой стеной разносятся ее стоны, ее сладкие, продолжительные стоны, от которых я непроизвольно начинаю заводиться. Черт бы тебя побрал, Волкова! Ведь я знала, что все закончится именно так! Этот дебил подкатил еще почти в самом начале, едва мы зашли в клуб, угостил коктейлями, слово за слово и все как обычно. Стандартный набор, стандартная программа. Вот хрень, чему я еще удивляюсь? Я не должна удивляться тому, что она сейчас в соседнем номере, с ним! С ним, а не со мной! Последнюю мысль я стыдливо пригоняю, начиная заводиться еще больше. Мне просто нужно уснуть… Кажется, я вырубаюсь в тот самый момент, когда она громко и демонстрационно кончает. Утром я пробуждаюсь от волос, набивающий мой рот, но едва я открываю глаза, то понимаю – волосы не мои. Черная копна у меня во рту, это дела Волковского затылка. И я в первую секунду я теряюсь, не зная, что мне делать: оттолкнуть ее или прижаться ближе? Ведь я так люблю хватать зубами ее волосы, ведь я так люблю ее, но она трахалась всю ночь с ним, она оставила меня одну. И я мягко отстраняюсь от нее. Пошло все к черту! Кажется, она заметила это, поэтому повернулась ко мне лицом, открывая сонные голубые глазки, непонимающе смотрящие на меня. «Ты чего пихаешься?», - недовольно бормочет она, натягивая на себя одеяло. «Да ты этим кобелем воняешь, мне неприятно», - вру я, хотя отчасти это правда, ведь с Юлькиной нежной кожи так и не выветрился запах секса, он как будто специально плотно въелся в нее, едко попадая мне в нос. «Ой, Лен, отвали!», - едва она успела отвернуться, как тут в номер вошел ее Донжуан, с лица которого тут же слетела улыбка. Увидел нас в кровати, вдвоем, а у Волковой так вообще привычка спать голой. Поперхнулся небось. Слюной.

- Привет! – Бросает ему девчонка, приподнявшись на локти. – Че так рано подскочил?

- Да я это… не знаю. Доброе утро… - Тушуется он, все еще глядя на нас, хотя ничего такого мы не сделали.

- Что ты вылупился так? – Не могу сдержать себя я. – Будто мы тут трахаемся!

- Ну я слышал, что вы раньше лесбиянками были и вместе спали, но не сейчас…

- Ой, да пошел ты нахрен, лесбиян, блин! – Не так уже грубо отвечаю я и, смеясь, удаляюсь в ванную, за спиной слыша, как истерично ржет девчонка. – Юль, может объяснишь ему…?

- У нас просто привычка спать в одной постели вот и все. – Слышу, как Волкова оправдывается перед своим мачо.

Хотя вряд ли это оправдание, она никогда не оправдывается, тем более что он ей уже не нужен. Завтра мы уезжаем, и он больше никогда не встретит ее, и она больше никогда не встретит его. Разве он никогда не слышал о сексе без обязательств? Глупый и наивный итальянец, не знал, что Юля это Юля. И ничего уж тут не поделаешь.

Шли мучительные недели, где то каждый день были мероприятия, то не было ничего. Я всегда ненавидела непостоянство, но сейчас меня просто любая мелочь выводила из себя. Мы были снова в Германии, спустя около двух месяцев, и снова записывали пробные треки, переделывали старые. В свободное время ходили по клубам, кино, Юлька носилась по магазинам одежды, а я по книжным, и только ночью мы находились вдвоем, от всех глаз. Она цепляла себе парней одним за другим, они так часто менялись в ее кровати, что половину я просто не успевала запоминать, а некоторых и вовсе не видела, я просто слышала их, я слышала ее. С каждым днем она стонала все громче, все слаще, все агрессивней, будто хотела вывести меня из себя, и я все больше ненавидела ее. Будто она не знает, как я на это реагирую, будто ничего не происходит. А под утро она заваливалась в номер, не изменяя своей традиции, засыпать со мной после бурного секса со своими мачо. Заваливалась притихшая, взмокшая, устало падала на кровать и засыпала. Иногда я пробуждалась, и долго не могла уснуть, жадно и ненавистно вдыхая ее запах сумасшедших ночей. Иногда эти запахи перемешивались, и тогда я готова была ее убить в ту же секунду, я ненавидела ее, как никого другого, меня рвало внутри на части, и когда я понимала, что все равно не смогу ее убить, что не смогу разлюбить ее, я начинала плакать, так тихо, чтобы никто не смог услышать. Изо дня в день это не прекращалось, и она так надоела мне со своим поведением, что я, плюнув на все, решила тоже оторваться на всю катушку. Чем я хуже ее? Мы вошли в клуб, и я уже знала, что и как будет, но лишь один нюанс должен был перевернуть всю программу с ног на голову. Мы как обычно сели за столик и заказали нормированную дозу алкоголя, затем, немного расслабившись и опьянев, выдвинулись на танцпол. Вокруг была такая зажигательная атмосфера, что трудно было сопротивляться этому напору. И все как обычно… Через какое-то время подкатила компания парней, смуглых, симпатичных. Юля тут же начала вовсю флиртовать с одним из них, забыв обо мне. Как обычно. Но тут же, поборов свое смятение, я тоже умудрилась соблазнить одного из них. Остальная компания парней удалилась. Остались мы вчетвером: я, Том – так звали парня, который был со мной, Юля и… кажется, его звали Джо. Мы еще долго отрывались под музыку, а затем перешли за наш столик, заказав еще спиртного. Казалось, что Волкову совсем не смущало то, что в этот вечер со мной тоже был молодой человек, ведь тот чертов нюанс именно в этом и состоял – до этого я всегда отстранялась от таких типов и молча уходила к столу. Одни разговоры сменяли другие, одни коктейли сменяли другие, я видела, как Юлька была уже готова к самому главное – рвануть в отель и… Да пошла она к черту! Ее рука ползла по его штанине вверх, и я видела по его лицу, как он напрягается, сукин сын! Я ненавидела ее и его, я была так зла, что готова была на все что угодно, я захотела сделать ей так же больно, как она делала мне. Именно поэтому стала так же открыто флиртовать с Томом, строить ему глазки, но самое удивительное, что мне даже не пришлось положить ему руку на колено, чтобы дать напрячься ему. Он сам взял ситуацию в свои руки: сначала мягко поглаживал плечи, переходя к рукам, а с кистей его ласки перешли на коленки и бедра. И меня заводило это, не знаю что уж этому поспособствовало его умелые руки или алкоголь, или то, что у меня так давно не было секса? Почувствовав, что я мелко задрожала, он поцеловал меня. И я поцеловала его в ответ, но более страстно и глубоко, начиная задыхаться. Кажется, что я уже забыла о мести, я просто хотела его. И я не выдержала первой из всех четверых: «Может, поедем в гостиницу?». Тогда-то Волкова и очнулась, моя девочка, наивно предполагая, что я дурачусь: «Лен, ты че?», - она даже приподнялась, пытаясь заглянуть мне в глаза. А вот хрен тебе, моя дорогая. «Разве ты не хочешь?», - я передумала, впилась в ее глаза, и, глядя на меня, она могла видеть только страсть и необузданное желание, но не к ней. Получай же, моя дорогая. «Но я думала… ты…», - она не знала, что сказать, она растерялась, и это было очевидно. «Ну так, парни, чего сидим, или мы никуда не едем?», - сладко улыбаюсь я, нервно ёрзая на диванчике. «Едем!!!», - в один голос подхватываются они, и мы выходи на улицу ловить такси.

Она приходит намного позже обычного, и в эту ночь она не засыпала со мной, со мной засыпал Том. Я сделала это, и ничего неприятного тут не было, скорее наоборот, мы удовлетворили желания друг друга и остались довольны. Он сказал, что я создана для любви, хотя его слова ничего не значат. Как только вышел он, попрощавшись со мной, зашла она, закрыв за собой дверь на замок. С чего бы вдруг, дорогая моя? Неужели предстоит серьезный разговор?

- До сих пор не могу поверить, что ты сделала это. – Сдавлено произносит она, не двигаясь с места, испепеляя меня свои взглядом.

- А что? – Дерзко спрашиваю я, будто случайно повернувшись и оголив грудь. – Ты делала это каждый день, и я не говорила тебе не слова.

- Но… - замешкалась она, не зная, что сказать, - зачем?

- Затем же, зачем и ты! Хочу так! – Отзываюсь я, лениво выползая из кровати. – Тем более что мне жутко понравилось. А сейчас я в ванную…

И я чувствую, как она провожает меня взглядом, скользя по моей обнаженной фигуре, от этого взгляда у меня просто пробегают мурашки…

Мои мысли прервал звук открывающейся кабинки душа. Обернувшись, я даже сначала на сообразила, что нужно делать, поэтому инстинктивно прикрылась. Волкова быстро осмотрела меня, но ее глаза остановились на уровне моих глаз. Как только она хотела что-то сказать, я быстро перебила ее: «Чего пришла? Дай мне спокойно вымыться!», и закрыла дверь душевой. «Катина, чего я там не видела?», - кричит она снаружи, - «Что ты как ребенок маленький? Ты слышишь меня? Прости!». Я ослышалась или она и в правду извинилась? Притормозив, я осторожно отодвинула дверь кабинки в сторону. «Что? Что ты только что сказала?», - все же решила переспросить я. «Прости меня!», - поднимает свои глаза на меня, и на секунду я вижу ее такой обезоруженной, что теряюсь. Зато она, не теряя ни секунды, входит ко мне в душевую. «Промокнешь же», - чуть повышаю голос я, но никак не могу сдержать улыбки. «Ну и что…», - ей все равно, она заходит ко мне и прижимается всем телом к моему телу, ее руки обвивают мою шею, - «Прости меня, я не знаю, что происходит». Я молчу, не зная, что ответить, мне не очень-то хочется говорить о том, что было, но еще больше мне не хочется говорить о наших отношениях. Неожиданно ее руки отпускают меня, я вопросительно наблюдаю за ней, в то время, как она начинает раздеваться, избавляясь от промокшей одежды. Отбрасывает ее на раковину и закрывает кабинку, вновь обняв меня. «Юль…», - сдавленно бормочу я, чувствуя себя неловко и смущенно, от наготы ее тела, от моей наготы. «Так нельзя жить!», - говорит она, становясь ко мне еще ближе, ее взгляд скользит по лицу, останавливаясь на губах, я нервно переминаюсь с ноги на ногу, зажатая в узком душе, бежать мне не куда. Чувствуя садящую боль в сердце, мое дыхание непроизвольно сбивается, ощущая ее так близко. Мы ведь давно закрыли эти темы для разговоров, мы ведь… Она не дает мне додумать, мягко прикасаясь к моим губам, совсем не весомо. «Прости меня», - шепчут мне ее губы, обдавая жарким дыханием. «Прости, я такая дура», - ее шепот гипнотизирует меня, она находит мою нижнюю губу, захватывая ее своими губами. «Не надо, Юль!», - нахожу в себе смелость противостоять ей, мягко, но настойчиво отстранившись, - «Мы с тобой уже все решили…», «Мы ничего не решили!», - кричит она, выпуская меня из объятий. «Ты права, тут итак все понятно», - я выхожу из душа, оставив ее наедине со своими мыслями.

Всё, чего я хотела, всегда рушилось до основания. Поэтому я решила, что больше ничего не хочу. Сердца людей – загадка. Зачастую мы и сами не понимаем своих истинных чувств. Но есть чувства, которые точно никогда не изменятся. А тем временем время куда-то бежало, бежали какие-то выступления, которые никак не цеплялись за память, бежали какие-то люди, лица которых я не успела улавливать, что-то бежало, бежало и набежало. В апреле начались съемки фильма по той самой книге «Тату кам бэк», которые проходили то в Москве, то в Америке, актерский состав вроде бы внушал доверие: Миша Бартон, Шантель Ван Сантен, Антон Ельич. Режисером выступил Роланд Жоффе, совсем неплохой вариант для романтической комедии. Команда сценаристов во главе с Роландом часто приезжали в Москву, чтобы посмотреть на то, как живет столица, чем живут все люди. Тогда мы с Юлькой водили их по клубам, напивались, отрывались, а наши дорогие гости наматывали на ус, о чем нужно заикнуться. Почти весь месяц мы были занятии перелетами туда-сюда, и когда все вроде бы уладилось, а наши сцены с Юлькой сняли в Америке, мы наконец-таки смогли немного отдохнуть от этого скачущего график работы. Вновь все притихло, только параллельно шла небольшая работа с демо записями песен в третий альбом, только наши отношения становились все более закрытыми, все более не нашими, не честными. В один из дней она подошла ко мне и, чувствуя садящую боль в сердце, призналась мне, что беременна. Теперь мне ничего не оставалось совсем, совсем ничего. Не хватало даже улыбки, кислорода, вздоха. Это настолько очевидно, что мне трудно в это поверить. Это так странно – не чувствовать ничего. Тотально ничего. И глядя на меня, понимая меня, она заплакала, обняв меня за плечи. Неужели ей стало жалко меня? Ту, которая самым трусливым образом сложила лапки и умерла. Я умирала, живя… Мне хочется знать о всех ее идеях, завладеть ее мыслями, мне нужно это, как никогда. Люди умирают. Вещи ломаются. Ничего не вечно. И, конечно же, я тоже сломаюсь. Я просто ищу. Зачем я ищу? Потому что просто жить, не находясь в вечном поиске, не так важно и интересно.

Она забеременела, и отцом ее будущего ребенка был Парвиз. Он совсем не похож на Пашу, он едва ли не полная его противоположность: смуглый, брюнет, нежный и любящий, настоящий мужчина. И с Вандамом познакомиться не хотел. Надо же, может Юля наконец-таки нашла свою судьбу? Помню, между какими-то словами, между шутками, когда мы со всей командой ржали, она сказала: «я уже потеряла». Не особо уловила смысл ее слов, поэтому не заострила внимание. Да и нужно ли это было? Совсем необязательно, учитывая, что в животе у нее – будущий ребенок, а рядом, возможно, будущий муж. И все так просто… И все так сложно. Парвиз всегда был добр ко мне и вежлив, я же, в свою очередь, тоже не испытывала к нему никакого негатива, никакой ненависти, как это было с Пашей, я улыбалась Юлькиному жениху, я смеялась с ним, я обнимала и целовала его при встрече. Он нравился мне, потому что он любил мою Юлю. Как я могла быть не счастлива за нее? Ведь возможно все наладится, она создаст семью, и все у нее будет хорошо. Если вы хотите быть счастливыми, нужно просто попытаться, на деле все не так сложно, как в научных и психологических книжках, в которых умные дяденьки с докторскими степенями, учат вас жить и быть счастливыми. Просто будьте такими!

Темы наших отношений мы больше не касались, мы вообще друг друга не касались.......

Мы не думали о «нас», но решили поддержать проведение гей-парада, который проходил в тот май, как и во все остальные маи. И все было настолько отвратительно, настолько бесчеловечно, что кроме вселяющего ужаса и страха, это ничего не вселяло, Волкова материлась на каждом шагу, наблюдая за тем, как избивают людей. Людей, которые всего лишь любят! Любовь не бывает неправильной. Она может грустно закончиться… Но эти огорчения часть тебя самой. Абсурдно делить людей на хороших или плохих. Люди бывают или обаятельные, или занудные. А все это настолько мерзко, что на подобные мероприятия мы зареклись не приходить. Черт с этим, ведь даже отношений друг друга мы больше не касались, она больше не касалась меня ровно также, как и я ее. Все незримо, но медленно рушилось, я знаю, догадывался ли кто-нибудь об этом, ведь о таком предпочитают молчать, но обстановка становилась все напряженней, все безразличней, все пессимистичней. Начали вспыхивать опасные ссоры между Юлей и Борисом, иногда это возникало практически на пустом месте, эдакое самобичевание, но основной темой был наш новый альбом, композиции в нем, синглы. Это так обостряло обстановку, что иногда я с трудом сдерживала себя, чтобы не встать, не закрыть уши руками, не зажмурить крепко-крепко глаза и выйти вон. Я ненавидела все это, терпеть не могла, поэтому, глубокими одиночными ночами, мучаясь от бессонницы, начинала тихонько плакать. Я обычный человек. Моё сердце движется тем, что я вижу перед собой, а не тем, что от меня требует весь мир. И когда вновь и вновь, изо дня в день, солнце всходило над Москвой, и я разлепляла бессонные, заплаканные глаза, я думала над тем, что все рушится, и этому не остановиться… Я слышала какие-то многозначные короткие гудки в голове, будто наше время пришло. Пришло, чтобы уйти. Я вспоминала все то, что мы уже пережили, сколько лжи было во всем, сколько пошлости и разврата, от которого меня до сих пор тошнит. Неужели все так и должно было быть? И закончится именно так! Люди лгут не для того, чтобы с чем-то бороться, а для того, чтобы к чему-то стремиться! В мире без лжи не бывает перемен… Мы врали всем, но не себе. Мы жили в том мире по-настоящему. Пусть и паршиво жили, но этого не изменить. Просто жили как могли и каждый принёс с собой эту память. Память о том, что там было. И как бы погано там не было - это были наши жизни. Почему все рушится? Почему? Я не могу понять, не могу объяснить себе, неужели мы заслужили это? Я не могу разговаривать об этом ни с кем. Я не могу понять, должны ли мы уйти? Даже если нам кажется, что в жизни ничего не меняется, это всё равно постепенно происходит. Так же незаметно, как сменяются времена года, изменяются наши чувства. И моя душа разрывается на части, не имея ни малейшего шанса обрести покой. Да и что такое душа? Будет ли её видно, если разрезать твоё сердце? Если раскроить тебе череп? Будет ли она внутри? Почему все вокруг такое сложное? Неужели нельзя жить в мире, где все просто?! Но в жизни все будет не так легко, как в игре, и ничего уж с этим не поделаешь.

Одиночество ранит куда сильнее, чем физическая боль. Так почему теперь я здесь совсем одна? Бродя по комнате взад-вперед, я не могла найти себе места. За окном начался ливень, раскаты грома время от времени пугали меня, в комнате стало резко темно. Пощелкав выключателем, я пришла к не утешающему выводу: у нас вырубили свет. Хотя даже в этом я нашла свои плюсы – наконец-таки нашелся повод растопить камин и воспользоваться ароматическими свечами, которые уже какой год без надобности валяются в шкафу. Свечами я обставила все вокруг себя, чтобы хоть как-то создать видимость, камин тоже разгорелся, и теперь к звуку дождя за окном и раскатам грома, присоединился звук потрескивания дощечек и щепок. Только не менялось одно – почему я здесь одна? Сижу, думая, чем себя занять, почему все так изменилось? Ведь несколько лет назад у нас не было свободной минуты, у нас не было времени подумать над тем, как все быстро меняется вокруг, что детства у нас так и не было. Ноги сами меня привели к тому месту, где лежало все некогда запретное. Руки сами взяли тот альбом с фотографиями, который собирала моя мама, некоторые фото все же были вставлены мной. И медленно откинувшись на спину дивана, я несмело открыла его, готовясь удерживать слезы, которые обязательно бы заблестели в моих глазах. Чего я действительно опасаюсь, не потеря своей памяти, а исчезновения из памяти людей. Там, где была моя надежда и вера в светлое будущее – не осталось ничего. Почему все настолько обреченно? Почему я думаю, что все обреченно, хотя ничего практически не изменилось. Практически. Я сижу, разглядывая фотографии, долго, упорно, чтобы не упустить ни малейшей детали, чтобы они засели в моей памяти и навсегда остались со мной. Вот, фотография, кажется, 2001 года, мы совсем крошки, такие маленькие, хотелись казаться уверенными, знающими многое в жизни, но разве мы могли что-то знать? Тогда еще плотно и уверенно не ступив ногой в новый мир, тогда еще не завоевав весь мир. Кажется, это фотография с выступления в Кремле «Бабий бунт», одно из многочисленных поставленных выступлений, как же мы волновались тогда, и каждый шаг куда-то не туда, был для нас почти провалом. Я еще помнила, как звучали тогда наши голоса: еще чистые, высокие и звонкие, еще цепляющие без малейшего сопротивления. Иногда они были слышны сверх фонограммы, когда нам хотелось по-настоящему петь, зажигать, а в перерывах между песнями и словами мы все так же кричали, бегали, носились туда-сюда, ведь мы были так молоды и в нас еще было полно энергии. А это фото с очередной фотосессии, которых к 2002 году у нас было уже полно, она проходила в гостинице, и идея была проста: раздеваетесь до трусов, залезаете в ванную. «Будто мы постоянно вместе моемся?», - заржала тогда Волкова, быстро скидывая с себя майку. Разговоров не тему хочу, не хочу, не было, Ваня был для нас таким авторитетом, что все его идеи мы ловили на лету и соглашались, ведь он знал, что нужно нам, что нужно миру. Поджав колени, как мы это делали мне фотосессий, мы неохотно позировали на камеру, устав от улыбок в объектив. Пены в тот раз добавили только для видимости «якобы она есть», но даже это никого уже не смущало, разве что самую малось. Та фотография, которая была в альбоме, была самой умиротворенной и настоящей из всех: мы сидели, подобрав колени к себе, и обведя их руками, моя голова покоилась у Юльки на плече, взгляды устремлены куда-то в сторону. И она как всегда смугленькая, темная, а я кремово-белая, на плечах, как и на лице раскинулись веснушки, непослушные рыжие волосы немного сбились на лицо. И наши с ней черты лица еще такие детские, что я невольно улыбаюсь, рассматривая нас. Побитая коленка Юльки лезет в глаза, она всегда умудрялась куда-нибудь грохнуться, поэтому очень часто приходилось видеть ее разбитые локти и колени. Это как маленькие дети постоянно подают, так и Юля, была шустрой и временами неуклюжей, но я любила ее такой. Еще одна фотография тоже с фотосессии, но она особенно нравится моей маме. Фото было сделано в поддержку англоязычного первого альбома в Лос-Анджелесе, и на ней мы с Юлькой все в тех же юбочках, блузочках, галстучках, но живые. А это главное. А потом идут фотографии с концертов, во время тура, их я просматриваю быстренько, стараясь не зацикливаться, зачем? Ведь все это было так наиграно, что даже не хочется вспоминать и думать об этом. Больше и дольше всего я рассматриваю фотографии из личного архива, которые не фотографировали знаменитые фотографы, в которых не было постановок, нелепых, фальшивых взглядов, в них были только самые искренние эмоции. Юлька смеется вместе со мной, мы с Волковой читаем с умными лицами какие-то тексты, мы у меня дома, мы у нее дома, мы готовим ужин, фоткая друг друга поочередно, мы в нашей квартире, мы с Ваней и Кипер, мы с Галояном, Юлька лезет на крышу дома, я играю на фортепиано, мы гуляем где-то в парке, катаемся с Ваней по ночной Москве… их было столько, что я едва успела бы сосчитать. Почему это всегда так важно? Наверное, потому что это единственное, что осталось от того прошлого.

Но чем больше я накручиваю себя, тем меньше это оказывается правдой. Ведь по сути ничего не случилось, и вряд ли бы произошло, если бы не моя бурная фантазия, благо, что Юле удалось предотвратить мой бред и все мои сумасшедшие идеи. Благо, что она успела, а то совсем страшно становится оттого, что могло бы произойти. Но ничего не случилось. Ничего не происходило и раньше, неизменным оставался тот факт, что она беременна. Ничего уж тут не поделаешь. Все шло свои чередом, время не спешило и не отставало, и дела были равномерны, и время, и все, что нас окружало. Это все я накручивала себя, придумывая несуществующие вещи, придумывая то, чего никогда не было. Но с этим пришла пора смириться. Ведь еще недавно, улетая в Лос-Анджелес, сидя в аэропорту, она притянула меня к себе, обвивая руками талию, а я натолкнулась на ее плечи, но она вовсе не хотела меня отпускать, зная, как хреново я себя чувствовала в тот день. И она не отпустила. Я все придумала, ничего не рушится, ничего не меняется, мы как были подругами, так и остались. По крайней мере все так, как должно быть.

А к концу июня вышла наша песню с третьего альбома. Медленная, лирическая и очень цепляющая композиция «Не жалей», и она как никогда совпадала с моими мыслями и переживаниями, со всеми чувствами, которые были у меня внутри. Поэтому, первое живое выступление получилось хоть и волнительным, но самым искренним и цепляющим. В тот день мы выступали на «Звуковой дорожке», и тем, кто пришел, удалось первыми услышать наш дебют.

- Я волнуюсь ужасно! – Дрожит мой голос в микрофон, при этом я умудряюсь улыбаться и даже трусливо смеяться.

- Ну че, если мы ошибемся, мы вам микрофоны в зал протянем. – Издевается Волкова, не слыша, как орут фанаты: «Юль, русская? Песня русская? Юля-я-я!»

Дата добавления: 2015-08-17