История одной жизни 6 страница

Вечером 28 декабря послушницы исполнили перед всеми сестрами песенку на стихи Терезы под названием "Моим маленьким небесным братьям". Неожиданно это стало поводом для ее унижения: мать Мария де Гонзаг, которая сама дала разрешение на выступление, разгневанная, вышла из залы, говоря во всеуслышание, что подобное пение лишь укрепляет гордыню сестры Терезы. Последняя, сохраняя полное спокойствие, отправилась на вечернюю службу.

"Я думаю, что мой бег по этой земле
не будет продолжительным"

(январь - март 1897 года)

Так начинается 1897 год, год ее двадцатичетырехлетия. Девятого января она откровенно делится с матушкой Агнессой: "Я надеюсь вскоре отправиться на Небеса". Двадцать седьмого она пишет восьмидесятитрехлетнему брату Симеону в Рим: "Я думаю, что мой бег по этой земле не будет продолжительным". В феврале она цитирует Морису Белльеру написанный ею гимн "Жить Любовью" и добавляет: "У меня есть упование, что изгнание мое будет кратким". Затем она старается подбодрить семинариста: "Если Господь исполнит мои предчувствия, то обещаю вам, что и на Небе я останусь вашей младшей сестрой".

Все, написанное ею за эти месяцы непрестанной борьбы, имеет оттенок завещания. "Здесь вся моя душа", - говорит она матери Агнессе, вручая ей гимн "Радость моя", сочиненный ко дню ее именин (21 января).

Кажется, что испытание веры и надежды стало еще сильнее. Она поведала сестре Терезе от Святого Августина (той самой, которая во "всем" ей неприятна и которую она старается любить всей силой своей воли): "Я не верю в вечную жизнь; мне кажется, что после смерти ничего нет. Я не могу описать вам, в каком мраке я пребываю". Стихотворение "Радость моя" отражает жестокую борьбу, которую она ведет:

Если Небо, нахмурясь сурово,

Перепутает ночи и дни,

Рада я и покорно готова

Унижаться, скрываясь в тени.

Рада я поступать, как захочет

Мой Жених, но угодно Ему,

Чтоб я шла, не боясь, среди ночи

И любила, как свет, эту тьму.

Или:

Но я становлюсь только вдвое нежней,

Когда Он таится от веры моей.

И еще:

Что жизнь или смерть для меня?

В любви к Тебе - радость моя!

На двадцать шестую годовщину со дня мученической смерти юного Теофана Венара, обезглавленного в Тонкине в 1861 году, она неожиданно пишет стихотворение. "Моя душа похожа на его душу", - скажет она. Подобно ему она исполнена миссионерского духа и отважно сражается:

Ты можешь все, Господь, Владыка мирозданья,

Прямы Твои пути, сильны Твои дела!

Моя любовь слаба, малы мои страданья,

Но Ты благословил - и сила в них вошла.

В тот же день она разносила еду в трапезной и разбила подносом стеклянное оконце. В слезах она подбирает осколки, а Селина помогает ей. "Я просила, чтобы сегодня у меня была большая неприятность, которую можно было бы преподнести Господу в честь моего дорогого братца Теофана, и вот, пожалуйста!"

Теперь Тереза быстро утомляется, но продолжает много писать. На пятидесятилетний юбилей монашеской жизни старейшей в Кармеле сестры Сен-Станислас (от Святого Станислава) она сочиняет свою восьмую пьесу для рекреаций "Святой Станислав Костка". Ее особенно восхищает одно событие в жизни юного послушника-иезуита, о котором она часто думает: как-то в видении его причастила святая Варвара. Может быть, святая тоже хотела здесь, на земле, "нести возвышенные обязанности священников, и Господу было угодно исполнить ее желание?". Конечно, и с ней произойдет то же самое, ведь она так хотела бы стать священником!

Примечательно, что юного Станислава, так же, как и ее, неотступно преследовало желание делать добро после смерти.

В самом начале Великого поста, 3 марта, в среду, она приступает к девятидневным молитвам святому Франциску Ксаверию, покровителю вселенского миссионерства, и просит его как раз о том, чтобы она могла творить добро после своей смерти.

Считается, что эта, так называемая "благодатная" новена будет обязательно услышана. Кроме того, 19 марта, в день памяти святого Иосифа, она молится и ему в скиту, носящем его имя. Сестра Мария от Святого Сердца встречается с ней и находит ее совершенно больной. Она советует Терезе пойти к себе в келью и отдохнуть. В тот же день Тереза пишет отцу Руллану в Китай: "Я хотела бы спасать души, забывая о себе ради них; я хотела бы спасать их даже после своей смерти". Еще один раз она упоминает об отъезде в кармелитский монастырь в Ханое. Настоятельница верит в миссионерское призвание Терезы, но ножны оказались слабее клинка. "Действительно, не очень-то удобно состоять из души и тела". Особенно, когда последнее медленно разрушается. Но Тереза держится. "Так я умру? Это еще посмотрим!" - говорит она сестре Марии от Святой Троицы. Ко дню пострига последней из ее послушниц, сестры Марии от Евхаристии, она сочиняет стихотворение "Мое оружие". Больная выступает в нем в качестве воина1. Вечером после церемонии ее двоюродная сестра поет перед всей общиной песню на слова Терезы, которая завершается так:

Вознесу я с оружием руку свою

И в объятьях Твоих, мой Супруг,

Улыбаясь, умру, но умру я в бою

И не выпущу шпаги из рук!

Сами того не ведая, монахини слушают завещание Терезы: с этими словами она последний раз в жизни обращается ко всей общине, собравшейся в теплой зале.

БОЛЕЗНЬ, СТРАДАНИЕ И СМЕРТЬ
(апрель - 30 сентября 1897 года)

"Любовью жить - совсем не означает горе.

Поставить кущи на горе Фавор.

Нет! Это значит, Господу внимая,

Смотреть на Крест, не отрывая взор".

Тяжело больная
(апрель 1897 года)

До апреля месяца Тереза еще на ногах; она исполняет свои монастырские обязанности, а сестры и не подозревают, что ее здоровье продолжает ухудшаться. Пока только она одна понимает, как обманчива эта видимость, и позже скажет: "Меня не считали больной настолько, насколько это соответствовало реальности".

Родственная привязанность делает близких более бдительными. В конце апреля сестра Женевьева пишет брату Симеону в Рим: "Здоровье другой вашей кармелиточки, сестры Терезы от Младенца Иисуса, очень неважное... Надо готовиться к тому, что божественный Владыка сорвет этот прекрасный цветок". Четвертого апреля Мария Герен отсылает родителям первый "бюллетень о состоянии здоровья Терезы", в котором говорится о расстройстве пищеварения и ежедневном повышении температуры "по-военному точно - к 3 часам дня", уточняет Тереза в постскриптуме. Вновь обращаются к доктору Корниеру.

Дни проходят, и у больной появляется рвота, сильные боли в груди, эпизодическое кровохарканье. 5 июня Мария пишет: "Дорогой папочка, боюсь тебя обеспокоить, но мы действительно сильно встревожены тем, как все это быстро прогрессирует. Она находится в подавленном состоянии и, как она сама говорила, несколько раз испытывала нечто вроде предсмертной тоски".

Надломленная длительными приступами кашля ("Я кашляю и кашляю! Это похоже на железнодорожный локомотив, когда он подъезжает к вокзалу"), Тереза постепенно оставляет монастырские послушания: рекреации, церковные службы, общие работы. Но от всех занятий ее освободят лишь 18 мая. На пасхальной неделе она дольше обычного беседует с матерью Агнессой, которая начинает записывать некоторые ее высказывания - это начало "последних бесед", которым суждено продлиться не более полугода.

Лео Таксиль снимает маску, или Триумф смирения

(19 апреля 1897 года)

Вечером в понедельник пасхальной недели в зале Парижского географического общества должна состояться долгожданная пресс-конференция. Наконец-то мисс Диана Воган предстанет перед широкой публикой и будет говорить. Уже давно многие хотели с ней встретиться, а немецкие иезуиты даже сомневались в ее существовании, но она отвечала, что опасается за свою жизнь, так как предала франк-масонов. И в этот вечер переполненный зал с нетерпением ждал ее выступления.

Но вместо очаровательной молодой женщины на сцене появился небольшого роста толстяк с редкими волосами и небольшой бородкой - Лео Таксиль! Перед бурлящей аудиторией, состоящей в основном из журналистов (среди них много священников) католических и антицерковных изданий, он снял маску. Новообращенной никогда не существовало: Диана Воган - это плод его буйной фантазии. На протяжении двенадцати лет он дурачил своими книгами тысячи доверчивых читателей: простых верующих, священников, епископов, даже самого Папу, и к тому же еще и франк-масонов. Да, это им была написана "Евхаристическая новена"! Залогом сомнительного успеха стал острый ум этого марсельца, который увлекался розыгрышами еще с юности1. Он был чрезвычайно горд "самой большой мистификацией в своей жизни"!

Почти единодушно собрание уже было готово расправиться с обманщиком, но он, воспользовавшись услугами городской охраны, проворно скрылся под свист и выкрики возмущенной публики. Демонстрация диапозитивов, которая должна была иллюстрировать выступление Дианы Воган, не состоялась. На протяжении всей речи Лео Таксиля единственным украшением на стене была фотография с изображением Жанны д'Арк.

21 апреля журнал "Нормандец" опубликовал скромную заметку о незабвенной пресс-конференции. "Уверовавшие" в Диану пали духом. Но уже через три дня на первой странице "Нормандец" подробно разбирает происшедшее. Конец сообщения, наверное, сильно удивил сестер Мартен, если, конечно, эта статья дошла до них в Кармеле. "Что еще можно рассказать о заседании? Должен был состояться показ некоторых диапозитивов, но была продемонстрирована только одна фотография, изображавшая явление Жанне д'Арк святой Екатерины, сделанная в честь Дианы Воган в одном кармелитском монастыре. Интересно, в каком же? Наверное, в доме Таксиля!"

А вот и нет! В первый раз Лео Таксиль сказал правду. Фотография действительно была сделана в одном кармелитском монастыре, точнее, в Кармеле города Лизье. Екатерина и Жанна - это Селина и Тереза Мартен. И на конференции 19 апреля они "оказались в президиуме": Лео Таксиль использовал фотографию, которую ему прислала сестра Тереза от Младенца Иисуса!

Какой жестокий удар для кармелиток! Он глубоко ранит больную Терезу, которая к тому же переживает ночь духа. Она пишет "Триумф смирения", ее унижение достигает своего апогея. Она все время молчит. Она разорвала ответное письмо "Дианы Воган" и выбросила его на навозную кучу. Она вычеркивает это имя из всех записей. Она даже не могла представить себе, что кто-то с кощунственной подлостью будет потешаться над тем, чем она жила, что давало ей жизнь. Значит, предметом розыгрыша может быть все? Когда через два месяца после этого разоблачения она напишет о "душах, у которых нет веры, потому что, злоупотребив благодатью, они потеряли это драгоценное сокровище", - она, очевидно, будет иметь в виду обманщика. И ради него она должна принять ночь духа. За него и за ему подобных Тереза молится: "Господи, дитя Твое постигло божественный Твой свет, оно просит у Тебя прощения за своих братьев, оно согласно есть хлеб печали так долго, как Тебе будет угодно, и не хочет вставать из-за этого полного горечи стола, за которым едят несчастные грешники, до дня, намеченного Тобою... Но разве не может оно от себя и от своих братьев сказать: "Боже! Будь милостив к нам грешным!" О Господи, отпусти нас оправданными... Дабы и те, которые не озарены светом веры, увидели наконец, что он светит... Господи Иисусе, если нужно, чтобы оскверненный ими стол был очищен душой, которая Тебя любит, я согласна одна есть хлеб испытания за этим столом до тех пор, пока Тебе не станет угодно ввести меня в Твое светлое Царство".

Но ни слова об этом страшном разочаровании не прорвется в длинном письме, написанном в следующее воскресенье Морису Белльеру. Она больше не употребляет официальное обращение "господин аббат" и называет его теперь "дорогой братец". Пусть он не заблуждается на счет своей сестры: она не из числа "великих душ", которые порою встречаются в созерцательных монастырских общинах. В действительности же она - "наименьшая душа", весьма несовершенная, но очень благодарная Богу за Его дары. Он сотворил в ней великое, и ей нравится отмечать в календаре все полученные милости. Она сообщает ему знаменательные даты своей жизни и просит его в ответном письме сделать то же.

И отцу Руллану в далекий Китай она пишет о своем малом пути, "полном доверия и любви. Порою, когда я читаю некоторые духовные трактаты, в которых путь к совершенству лежит через тысячи преград, окруженных множеством иллюзий, мой бедный маленький ум быстро утомляется. Я закрываю мудреную книгу, ломая голову над которой можно иссушить сердце, и беру Священное Писание. Тогда все становится ясно, и одного слова достаточно, чтобы перед моей душой открылись бескрайние горизонты. Совершенство кажется мне простым, и я вижу, что вполне достаточно всего лишь признать свое ничтожество и всецело, как малое дитя, предать себя в руки Господа Бога".

Она считает себя за "ноль", который сам по себе не имеет никакой ценности, но если расположить его после единицы - он может принести пользу. Кармелитка "абсолютно ничего" не может сделать, она лишь сопровождает миссионера своими "молитвами и жертвами". Тереза живет тем, о чем говорит. Увидев, как она, совершенно изможденная, медленно передвигается по саду, сестра Мария от Святого Сердца настойчиво советует ей пойти отдохнуть. "Я хожу за миссионера", - отвечает Тереза.

"Почему я люблю Тебя, о Мария"
(май 1897 года)

Высокая температура, кашель, сильные боли... но сестра Тереза все равно продолжает заниматься шитьем в своей келье. Она очень боится упустить время. А еще, чтобы "сделать приятное" сестрам, она может сочинять стихи. В кармелитском монастыре Парижа мать Анриетта много слышала о молодой кармелитке, которая пишет стихи. Ей хочется самой удостовериться: "Если правда, что эта маленькая сестричка из Лизье такая жемчужина и сочиняет такие чудесные стихи, пусть она пришлет мне одно из своих стихотворений, чтобы я сама могла в этом убедиться". Тем самым она бросает нечто вроде вызова, который больная принимает. Мать Анриетта получает стихотворение из пяти строф "О розе с оборванными лепестками", которая

Дарила себя, как умела,

И все отдала, что имела,

И выброшена во двор.

По лепесткам с тех пор

Кто-то проходит смело,

Но я прочитать успела

Бесхитростный их узор...

Парижская кармелитка признает стихи красивыми, но незаконченными: не хватает заключительного куплета. После смерти Господь Бог соберет все оборванные лепестки и воссоздаст из них прекрасную розу, которая будет жить вечно. Полная противоположность Терезе. Она отвечает: "Пусть матушка сама допишет этот куплет, как он ей видится, у меня же на это нет никакого вдохновения. Я хочу навсегда остаться с оборванными лепестками, чтобы радовать Господа Бога. Все, точка!"

Она так и остается непонятой. "Только Господь Бог может меня понять". Предчувствуя, что такой способ выражения вскоре станет ей непосилен, она спонтанно пишет два стихотворения, одно из которых посвящено Жанне д'Арк. Она все больше размышляет о своей сестре, заключенной в тюрьму перед смертью.

Когда для короля корону ты добыла,

Сиял твой славный лик небесной красотой.

Теперь ты в кандалах сияешь с новой силой,

Но что виной тому? - Измена с клеветой!

Жанна была предана своими единомышленниками, как Тереза - "Дианой Воган".

Второе стихотворение, написанное в мае - месяце, посвященном Деве Марии, - носит оттенок завещания. Она поведала сестре Женевьеве: "Перед смертью мне надо еще кое-что сделать. Я всегда мечтала выразить в песне все, что думаю о Деве Марии". Ее не очень-то удовлетворяли многочисленные проповеди на эту тему, которые она не раз слышала в монастыре1. Сколько "неправдоподобного" было сказано проповедниками! Они говорили о Богородице как о "неприступной", скорее Царице, чем Матери, слава Которой затмевает славу Ее детей. "Как бы я хотела быть священником, чтобы проповедовать о Пресвятой Богородице!" Она бы показала, что Деве Марии можно "подражать", что Она "скорее Мать, чем Царица". В двадцати пяти строфах Тереза описывает "настоящую, а не вымышленную жизнь" Марии из Назарета согласно хронологии, указанной в Евангелиях, которые продолжают оставаться ее единственным путеводителем. Это совершенно простая жизнь, наполненная живой верой. Как Терезе, как каждому из нас - Деве Марии были знакомы испытания.

Коль Матери Своей Господь пройти позволил

Во мраке и ночи, рыдая и скорбя,-

То, значит, на земле не будет лучше доли,

Чем тяжкий крест нести, страдая и любя...

И только в последней строфе кармелитка вспомнит о себе:

Я скоро устремлюсь туда, к Тебе навстречу,

Откуда поутру Ты улыбнулась мне.

Еще раз улыбнись... О Мать моя... уж вечер...

Теперь она понимает, что ее простенькие произведения могут "творить добро". Подбирая соответствующие стихи, она переписывает и отсылает их своим духовным братьям, которые дадут им высокую оценку. Кармелитки тоже переписывают ее стихи и отсылают своим близким (в первую очередь Геренам), а также в другие кармелитские монастыри (в Париж, в Сайгон). В Риме брат Симеон показал их брату Салютеру - тоже поэту, который даже предложил Терезе написать предисловие для одного поэтического сборника под названием "Мое благочестие". Но Тереза так и не ответила: ее не интересует "литература".

В этот период она внимательно, с карандашом в руках, перечитывает все ею написанное. Но не художественные достоинства занимают ее - она больше не может работать. Возможно, она пересматривает свою жизнь, чтобы вести борьбу с навязчивыми искушениями и не забыть о любви, которая когда-то переполняла ее. Одна из сторон ее испытания - потеря духовной памяти.

Вторая пьеса о Жанне д'Арк теперь предстает перед нею в совершенно ином свете: та юная девушка, которая смотрит смерти в лицо, переживая внутреннюю агонию, - это она сама! Тереза неосознанно оказалась пророчицей. Однажды она скажет матери Агнессе: "Я перечитала свою пьесу о Жанне д'Арк. В ней вы найдете мои рассуждения о смерти, они здесь хорошо выражены".

Но когда же она придет, эта смерть? Тереза не знает и не хочет знать. "Умереть мне хочется не больше, чем жить; то есть если б у меня была возможность выбора, то я предпочла бы смерть. Но поскольку за меня выбирает Господь Бог, - я предпочитаю угодное Ему. И мне нравится то, что Он делает".

Черная тетрадка
(4 июня - 8 июля 1897 года)

В эти дни Тереза опять сближается с матерью Агнессой, которой хочет рассказать всю правду. Воскресным вечером 30 мая больная сообщает сестре, что еще в прошлом году у нее было два кровохарканья. Матушка потрясена! Ее сестра умирает и многие месяцы скрывает это от нее. Посредством обмена приветливыми записочками Тереза пытается смягчить не на шутку задетые чувства старшей сестры. На этот раз мать Агнесса хорошо сознает сложившуюся ситуацию. "Ваше состояние так быстро ухудшается! Мне страшно подумать о том, что вы умрете!"

Исчезнет "сокровище", которое сейчас так близко! Полина подумала о тетрадке с воспоминаниями детства, которую получила около двух лет назад и с восхищением тогда прочитала. Как много у ее сестры того, чем она еще может поделиться! Так почему бы не продолжить это сейчас, пока есть время?

Поздно вечером 2 июня после богослужения бывшая настоятельница стучится к матери Марии де Гонзаг. "Матушка, я не смогу уснуть, не доверив вам одной тайны! В то время, когда я была настоятельницей, сестра Тереза, по послушанию и чтобы сделать мне приятное, описала несколько эпизодов из своего детства. Недавно я их перечитала: это очень мило, но вряд ли вы сможете воспользоваться этим для посмертного циркуляра1 - там почти ничего нет о ее монашеской жизни. Если бы вы ей поручили, она смогла бы написать что-нибудь более серьезное, и я не сомневаюсь, что написанное для вас будет гораздо значительнее того, что есть у меня".

Эта осторожная и умело сформулированная просьба имела полный успех. Уже на следующий день мать Мария де Гонзаг дает больной послушание писать. У Терезы только что была рвота, она страдает от разнообразных болей и очень удивлена. "Писать, но о чем?" - "О послушницах... о ваших духовных братьях..." - отвечает мать Агнесса. Терезе дают небольшую тетрадку с обложкой из черной хлопчатобумажной ткани, которую она сочтет чересчур красивой.

"Я не ломаю себе голову, когда описываю свою "маленькую" жизнь; это напоминает рыбную ловлю; я описываю то, что цепляется за леску". 3-го или 4 июня она приступает к писанию, обращаясь на этот раз к матери Марии де Гонзаг: "Возлюбленная моя матушка! Вы выразили желание, чтобы я вместе с вами закончила воспевать милости Господни... Да, вместе с вами, возлюбленная матушка, и, отвечая вашему пожеланию, я постараюсь поведать о моих чувствах, о признательности Господу Богу и вам, которая собою видимо являет Его мне".

Новая тетрадь посвящена матери Марии де Гонзаг, и это имеет немалое значение. Со времени непростых выборов настоятельницы прошло полтора года, и ее взаимоотношения с Терезой изменились. Тереза осталась ее помощницей по новициату и прошла огромный духовный путь. Теперь она стоит на пороге смерти и видит себя такой, какова она есть в очах Божиих, - "бедным маленьким ничтожеством". Поэтому она может с полной свободой и "детской непосредственностью" обращаться к настоятельнице. И ничего не поделаешь, если она "не всегда будет находиться в рамках, предписанных младшим", - в этом виновата сама мать Мария де Гонзаг, поскольку Тереза считает ее больше матерью, чем настоятельницей.

Совершенно искренне Тереза начинает свою тетрадь словами благодарности настоятельнице за то, что она не баловала ее в начале монашеской жизни. "Строгое материнское воспитание" оказалось весьма полезным. Выросшая на смирении, она теперь совсем не боится всевозможных похвал.

На протяжении июня Тереза пишет то в келье, то "в симпатичном белом креслице", то в отцовской инвалидной коляске (отданной в Кармель). Зачастую ей мешают больничные сестры, послушницы, которые хотят поговорить с ней или просто проходящие мимо монахини. "Не знаю, что я пишу... Не знаю, удалось ли мне спокойно написать и десятка строк... Кстати, вот отходит одна веяльщица, которая сказала мне сочувственным тоном: "Бедная моя сестричка, вам, должно быть, очень утомительно так писать целый день". - "Не беспокойтесь, - ответила я ей, - это только кажется, что я много пишу, на самом деле я не пишу почти ничего". - "Тем лучше, - сказала она с успокоенным видом, - но все равно я так рада, что мы собираемся сейчас ворошить сено, ведь это всегда вас развлекает"".

Болезнь не притупила ни чувства юмора, ни дара подражания сестры Терезы. "Я старалась не терять терпения и на практике осуществлять то, о чем писала". Ее сердце воистину охвачено братской любовью к ближнему, о которой ей открылось многое.

"За столом грешников"

Но сначала ей хотелось бы упомянуть о том мраке, в котором она пребывает с Пасхи 1896 года. Девятого июня, во вторую годовщину принесения себя в жертву милосердной любви, она описывает, как может, свое внутреннее испытание. В этот день "гадкие змеи не шипят ей в уши". Но написанное все равно кажется ей далеким от истины, как эскиз от модели. Вот уже тринадцать месяцев, как она умножает дела веры, чтобы оказать сопротивление внутренним голосам, внушающим ей, что она идет к "небытию".

Раньше Тереза не могла даже представить себе, что бывают действительно неверующие люди. С раннего детства она воспитывалась в крепкой вере и жила в ней, как рыба в воде. Теперь "все исчезло". Она чувствует, что речь идет об "испытании", которое должно очистить ее чересчур природное желание попасть на Небо, и видит, что ее поставили в один ряд с безбожниками. Без малейшего снисхождения, на равных, она соглашается сесть за "стол грешников", как это делал Господь. Тереза думает о Пранцини, об Анри Шероне, о Лео Таксиле, о Рене Тостене и об огромном множестве тех, кто ей неизвестен.

Однажды она удивила сестру Марию от Святой Троицы необычным признанием: "Если бы меня не приняли в Кармель, я поступила бы в Приют и жила там в безвестности и уничижении среди бедных раскаявшихся блудниц! Я была бы счастлива, если бы все считали меня такой же; я бы стала апостолом для своих подруг и рассказывала им о милосердной любви Господа Бога..."

Испытание помогло Терезе значительно продвинуться вперед. Сопереживая неверующим, она обнаруживает, что похожа на них. Жизнь кармелитки, которая постоянно молится за других, может привести к фарисейству. Но теперь Тереза знает, что была спасена "просто так, ни за что", и если она не упала, то обязана этим лишь провидению Отца, Который убрал камень с ее пути. Ах, если б она могла отдать свою жизнь за грешников, чтобы они наконец поняли, как любит их Тот, Кто явил Себя Закхею, Марии Магдалине, Самаритянке, Августину... Терезе Мартен!

Она писала: "Никакой моей заслуги нет в том, что я не отдала себя земной любви, ибо великое милосердие Божие сохраняло меня от этого! Я сознаю, что без Него могла бы пасть так же низко, как святая Мария Магдалина... Но я знаю еще, что Господь простил мне больше, чем святой Марии Магдалине, ибо простил заранее, не позволив пасть... Я слышала о том, что не приходилось еще встречать чистую душу, любящую больше, чем душа кающаяся. О, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось неправдой!"

Она больше ничего не хочет писать в своей тетрадке об этом испытании - боится "богохульства"... Ей "страшно даже оттого, что и так уже сказала слишком много"... О своих страданиях она поведала лишь матери Марии де Гонзаг, священнику, да теперь еще матери Агнессе. Однажды она сделала робкую попытку поговорить об этом с крестной. "У вас искушения против веры? У вас?!" - в возмущенном удивлении сестры Марии от Святого Сердца она уловила, что должна оставаться очень осторожной, чтобы не "заразить" сестер.

Никто и не подозревает, что она испытывает. Она всегда весела и улыбается. Каждый день она продолжает выполнять свое "заданьице" без черновиков и помарок. Она пишет, что очень рада иметь двух братьев, но советует настоятельнице быть поосторожнее с этой духовной перепиской после того, как она, Тереза, умрет. Без послушания "такая переписка принесет больше вреда, чем пользы, если не миссионеру, то по крайней мере кармелитке, призванной по образу жизни к постоянной сосредоточенности в себе".

Она подробно рассказывает о своем подходе к послушницам и особенно долго задерживается на своем понимании братской любви к ближнему, которое недавно открылось ей: "Теперь я понимаю, что совершенная любовь к ближнему состоит в том, чтобы переносить недостатки других, никогда не удивляться их немощам и учиться у них даже малейшим проявлениям добродетели".

"Ремесло больной"

С десятого июня Тереза чувствует себя немного лучше. За три дня до этого, седьмого, в понедельник, сестра Женевьева сфотографировала ее. Сестра Тереза простояла девять секунд на коленях перед громоздким аппаратом с черной накидкой. В руках она держала раскрытый молитвенник с изображениями Младенца Иисуса и Святого Лика. Селине не понравилось, пришлось повторить. Тереза совершенно выбилась из сил, а Селина стала терять терпение. Вечером она просила прощения и получила такую записку: "Давай смиренно причислим себя к несовершенным и будем считать, что мы - малые души. Достаточно смириться и кротко переносить собственные несовершенства. В этом истинная святость!"

Тереза пишет, сидя в саду. Она только что рассказала о своем открытии - о малом пути. С тех пор прошло уже около двух лет. Перед возвращением она немного посидела с матерью Агнессой. Увидев, как белая курочка собирает цыплят к себе под крылья, она расплакалась "от благодарности и любви". Именно так Бог оберегал ее всю жизнь.

С четвертого июня вся община совершает девятидневные молитвы Божией Матери Победительнице и просит об исцелении сестры Терезы. Разве не были они услышаны в мае 1883 года, во время ее страшной болезни? Но на этот раз больная не верит, что Пресвятая Дева совершит чудо.

В этот же день во время рекреации она, лежа на соломенной циновке сестры Женевьевы, прощалась с сестрами Мартен, которые внимательно ее слушали. "Сестрички мои, как же я счастлива! Я знаю, что скоро умру, теперь я в этом уверена. Не удивляйтесь, если я не явлюсь вам после моей смерти и вы не увидите ничего необычайного, что говорило бы о моем счастье. Вы припомните, что не стремиться ни к каким видениям - это мой "малый путь"". Она предчувствует, что скоро не сможет часто причащаться. "Если в одно прекрасное утро вы найдете меня мертвой, - не огорчайтесь: это просто Папа Бог пришел за мной. Конечно, это великая милость - причащаться Святыми Дарами; но если Господь Бог не позволяет, то это тоже хорошо, все - милость".

Дата добавления: 2015-08-17