Красота у художников

В период возвышения Афин как крупной военной, экономической и культурной державы формируется более четкое представление об эстетической категории прекрасного. Эпоха Перикла, кульминационным моментом которой были победоносные войны с персами, — это эпоха бурного развития искусства, в частности живописи и скульптуры. Причины такого развития следует искать главным образом в необходимости восстановления храмов, разрушенных персами, в горделивой демонстрации мощи Афин, в благосклонном отношении к художникам самого Перикла.

К этим внешним причинам следует добавить своеобразие технического развития греческого изобразительного искусства. Скульптура и живопись Греции сделали колоссальный шаг вперед по сравнению с египетским искусством, что было в некотором смысле обусловлено повышением роли здравого смысла в искусстве. Египтяне в своей архитектуре и живописных изображениях не считались с требованиями зрительного восприятия, подчиняя их абстрактно установленным и неукоснительно соблюдавшимся канонам. Греческое же искусство выдвигает на первый план субъективное видение. Живописцы изобретают ракурс, дающий возможность не соблюдать объективную точность красивых форм: если щит, представляющий собой совершен­ный круг, изобразить с учетом восприятия зрителя, тот увидит его в перспективе приплюснутым. Аналогично в скульптуре можно несомненно говорить об эмпирическом поиске, направленном на выражение живой Красоты тела. Поколение Фидия (многие из произведе­ний которого мы знаем только по более поздним копиям) и Мирона, равно как пришедшее следом за ним поколение Праксителя, доби­ваются некоего равновесия между реалистическим изображением Красоты, в частности человеческого тела (Красоте органических форм отдавалось предпочтение перед неорганическими), и соблюдением специфического канона (kanori), аналогичного правилу {nomos) музыкальных композиций. Вопреки утвердившемуся в дальнейшем представлению, греческая скульптура не идеализирует абстрактное тело, а скорее ищет идеальную Красоту, осуществляя синтез реальных, живых тел, в котором находит выражение психофизическая Красота, гармонично сочетающая в себе душу и тело или Красоту форм и доб­роту души: это и есть идеал Калокагатии, высшим выражением которой стали стихи Сафо и скульптуры Праксителя. Эта Красота лучше всего воплощается в статичных формах, когда из действия или движения выхватывается момент равновесия, покоя, и простота выразительных средств подходит для этого больше, чем богатство деталей. Тем не менее в одной из наиболее значительных скульптур Древней Греции это правило резко нарушено: Лаокоон (относящийся к периоду эллинизма) — это динамичная сцена, представленная драматично и отнюдь не упрощенными средствами. Неудивительно, что обнаружение этой статуи в 1506 г. вызвало все­общее изумление и недоумение.

Калокагатиа. Сафо (VII—VI вв. до н. э.)

На земле на черной всего прекрасней

Те считают конницу, те — пехоту,

Те — суда. По-моему ж, то прекрасно.

Что кому любо.

Это все для каждого сделать ясным

Очень просто. Вот, например, Елена:

Мало ль видеть ей довелось красавцев?

Всех же милее

Стал ей муж, позором покрывший Трою.

И отца, и мать, и дитя родное —

Всех она забыла, подпавши сердцем

Чарам Киприды. [...]

Кто прекрасен, — одно лишь нам радует зрение,

Кто ж хорош, — сам собой и прекрасным покажется.

Лаокоон. Иоганн Иоахим Винкельман Мысли по поводу подражания греческим произведениям в живописи и скульптуре, 1755

Общей и главной отличительной чертой греческих шедевров являются, наконец, благородная простота и спокойное вели­чие как в позе, так и в выражении. Подобно тому как морская глубина вечно спо­койна, как бы ни бушевала поверхность, так и выражение в греческих фигурах обнаруживает, несмотря на все страсти, великую уравновешенную душу. Душа эта отражается на лице Лаокоона, и не на одном только лице, несмотря на жесточайшие страдания. Боль, которую обнаруживают все мускулы и жилы его тела и которые, не обращая даже внима­ния на лицо и другие части, мы чуть ли не сами ощущаем при виде мучительно втянутого живота, — боль эта, говорю я, все же не проявляется никакой яростью ни в лице, ни во всей позе. Он отнюдь не поднимает ужасного вопля, как это по­ет Вергилий о своем Лаокооне. Отверстие его рта этого не допускает; здесь скорее тревожный и сдавленный вздох. Страда­ние тела и величие души распределены во всем строении фигуры с одинаковой силой и как будто уравновешены. Лаоко­он страдает, но страдания его подобны страданиям софокловского Филоктета: его горе трогает нас до глубины души, но нам хотелось бы вместе с тем быть в состоянии переносить страдания так же, как этот великий муж.

Дата добавления: 2015-08-17