Глава 16. Герой умирает в одиночестве

Когда он ушел, Гермиона чувствовала себя еще более подавленной, чем сразу после войны. Она исполняла свои обязанности, каждый вечер убирала музей, когда уходили посетители, разогревала свой суп и ела прямо из банки, а по ночам пыталась читать дрянные фантастические романы… но не могла. Она чувствовала себя опустошенной, эмоционально и морально истощенной. Рано утром Гермиона пыталась выяснить, почему все это произошло с ней.

Это заняло не так много времени, как она ожидала, — перечитать каждый документ, касающийся Снейпа. Увидеть, вдруг пропустила что-то важное, что позволило бы ему выжить и остаться с ней.

Ответ нашелся там, где она меньше всего надеялась. Листая откровения Риты Скитер, Гермиона добралась до страниц, где была описана смерть Северуса.

«Что подтверждает этот факт, но не объясняется ни одним экспертом из осматривавших его тело, — кровотечение из носа началось несколько позже, чем ушло Трио. В то время как рана на его шее затягивалась (клыки змеи каким-то чудом миновали крупные вены и артерии, разрезав мышцы и другие мягкие ткани), носовое кровотечение вызвало настолько обильную кровопотерю, что принято говорить: Снейп истек кровью.

Некоторые считают, что одновременная утрата стольких воспоминаний (не рекомендуется в одночасье извлекать больше одного) вызвало кровотечение, забравшие жизнь Снейпа. Другие целители отметили остатки грамотно залеченного носового кровотечения, не отмеченного в его медицинских картах. Снейп страдал от заболеваний, доселе неизвестных науке? И навлек на себя смерть, отдав воспоминания?»

Нет, это не воспоминания. Многие месяцы Гермиона чувствовала себя виновной в его смерти, даже не зная, что в какой-то мере ответственна за это.

С отвращением отбросив книгу, она снова перечитала дневники — искала подтверждение, что он винит ее. Но, черт, он же знал, чем может закончиться кровотечение.

Когда она дошла до конца очередного блокнота, на последней странице возникло загадочное послание:

«Тебе не кажется, что я что-то спрятал под половицами в своей спальне?»

Озадаченная, Гермиона поднялась в спальню. Она редко заходила сюда, только при крайней необходимости, но любила его детскую комнату. Здесь Снейп казался обычным человеком: вымпелы Манчестер-Сити и плакаты с рок-музыкантами, а еще периодическая система. Комната очень отличалось от сырых и холодных комнат в подземельях.

Она время от времени подметала и выбивала вязаный ковер, но пол никогда не привлекал ее внимания. И вот Гермиона стояла на коленях, простукивая кулаком каждую дощечку, надеясь, что какая-то поддастся.

И одна поддалась.

Под ней Гермиона обнаружила очень маггловский блокнот со спиральным переплетом, исписанный строка по строке синей шариковой ручкой.

«Моя Гермиона» — первые слова. Новый дневник только для нее. Свернувшись калачиком на его маленькой детской кроватке, Гермиона накинула на ноги старый шерстяной платок и начала читать.

Если сегодняшние события указывают мне, как тяжела будет жизнь, в которую я выбрал вернуться, то буду чаще использовать этот блокнот.

Она прочла все за ночь, закончив, когда первые лучи солнца проникли в комнату и наполнили ее рассеянным светом.

Последние страницы его дневника, датированные за неделю до смерти, дали нужные ответы, хотя Гермионе и не понравилась эта версия.

25 апреля 1998

История моей жизни, Гермиона, если настоящую версию когда-либо напишут, должна называться «Герой умирает в одиночестве». Никто не должен воспринимать это как deus ex machina. Пока я был в твоем времени, портрет сказал мне, что для такого, как я, нет никакого будущего. Я хотел, чтобы он ошибался. Я даже назначил встречу с целителем, чтобы залечить кровотечение, которое ты остановила, зная, что это даст мне шанс на жизнь. И не пошел.

Теперь, когда я старше и воспоминания о нас не так свежи, я понимаю доводы портрета. Герои никогда не выживают, но если живут, то это полужизнь. Их преследуют те, кто чтит их. Жить, чтобы снова заполучить тебя? Но буду ли я нужен тебе? Старый и жестокий, убивший многих. Я не смог бы жить и вернуть то, что у нас было. Это только опорочило бы и унизило то, что я так берег.

Оставив тебя, я жил только для того, чтобы сохранить твою жизнь и жизни тех, кого мог уберечь. Я буду чувствовать вину за то, что навредил Джорджу, даже в жизни после смерти, или как там сложится, Гермиона. Скажи ему, пожалуйста. И за всех тех, кого не смог спасти. Воспоминания о них преследуют меня каждую минуту. Я прочел всю доступную литературу о путешествиях во времени: и научные исследования, и фантастику. И все они согласились в одном: «нельзя ничего менять». Я не могу не спросить: какая польза от полученных мною знаний, если я не могу вмешаться? Если не могу предотвратить хотя бы одну смерть? За это я ненавижу Темного Лорда больше всего. Он дал мне этот дар – путешествие во времени, — прекрасно понимая, что это разрушит меня.

До Решающей Битвы, надеюсь, так ее назовут, осталось всего несколько дней. Это мое последнее задание, и, надеюсь, я его выполню. Я так долго избегал ее. Несколько раз на волосок от гибели. Но ты в безопасности, Поттер и даже Уизли, неспособный просто оставаться там, где должен, – тоже.

Конечно, относительной, как любой, кого преследуют худшие представители волшебного племени, полагаю.

Перестань оплакивать меня, Гермиона, я умру смертью героя. Все, о чем мечтал в детстве, — быть любимым и уважаемым — я получу после смерти. За несколько коротких дней с тобой я прожил всю жизнь. И скоро стану нашей историей. Без твоего участия все это было бы невозможно.

Перестань винить себя. Ты дала мне все, о чем я мог лишь мечтать.

Северус.

Он просит отпустить его, так же, как и ее друзья. Он позволил ей идти вперед, но как? Как Гермиона может справиться с тем, что именно она, а не Лили Эванс, была вдохновением Северуса Снейпа все эти годы?

Оставалась последняя страница дневника, и сейчас она была открыта перед ней.

1 мая 1998

Гермиона,

Если верить проклятой биографии от Скитер, завтра я в последний раз увижу тебя в этой жизни. Предполагаю, ты будешь смотреть на меня с презрением, но что ты можешь знать о моей жизни… Для тебя я убийца Дамблдора, вечно снимающий баллы с Гриффиндора. Неделя, которую мы провели вместе, когда я был двадцатилетним, еще не случилась с тобой.

Хотел бы сказать, что я подхожу к своей смерти спокойно. Кто-то, может, и сказал бы так. И я должен бы. Но разве у меня может быть жизнь после войны? Никто не забывает об обвинениях в убийстве, даже если преступника помиловали. Будто меня могли бы простить. Неважно, что Дамблдор приказал мне — в тот день я мог выбрать смерть, не исполнив нерушимой клятвы, и пойти, наконец, собственным путем.

Но что стало бы с тобой? Вполне возможно, ты погибла бы, и все последние десятилетия пошли бы прахом.

Нет, я не иду к смерти с радостью. Пожалуй, пропусти страницу, где я пытаюсь играть роль многострадального героя. Не знаю, почему я чувствовал необходимость иногда лгать тебе в этом дневнике. Вся моя жизнь – ложь. Но это последний день моей жизни, и я больше не хочу обманывать.

Это правда. Единственное, что занимало меня последние недели, – мечты о том, чтобы не пойти завтра в Хижину, не выполнить свой долг и все же найти способ, чтобы быть с тобой. Внезапно приблизиться к тебе, когда ты столкнешься с младшим мной.

Конечно, это невозможно. Если завтра не пойду в Хижину, я не умру, музей никогда не откроется и та неделя в моем прошлом не случится. Ты будешь видеть меня только старым, седым и язвительным. С чего вдруг я понравился бы тебе, если у тебя столько причин, чтобы любить жизнь?

Я вел себе совершенно неподобающим образом почти все время, что мы с тобой знакомы. Ты была меньше… ребенком. Во мне есть что-то совершенно отвратительное, и я даже не пытаюсь подавлять это. Я все еще помню, как добра ты была ко мне, несмотря на то, что ненавидела того, кем я был в то время. Твоя забота поддержала меня в самые трудные времена.

Это последний раз, когда у меня есть возможность написать тебе. Пожалуйста, знай, что как-то — по-своему, по-извращенски — я люблю тебя. Надеюсь, ты послушаешься, когда я скажу: не позволь Рональду Уизли уйти. Обещаю, что, как и большинство мужчин, он перерастет многие привычки, которые тебя раздражают, особенно, если использовать его отца в качестве точки отсчета. Ты, может, думаешь, что он вернулся к вам, как только смог, из-за своей дружбы с Гарри, но это было только из-за тебя. Позволь ему дать тебе жизнь, которой я никогда не смог бы.

Сегодня я пойду в дом своего детства в последний раз и спрячу этот дневник в спальне. Надеюсь, он принесет мир твоей душе.

Прощай.

С.

Когда она прочла последнюю запись, отчаяние и печаль поразили ее. Этот абзац ранил больше, чем стычка с портретом. Потому что в глубине души она знала, что Снейп прав.

Гермиона посмотрела на часы и поняла, что до открытия музея осталось меньше часа. Она бросилась на чердак, быстро оделась и нацарапала короткую записку Гарри и Рону, надеясь, что они придут. Но, честно говоря, ожидала увидеть только Гарри. Бросив немного дымолетного порошка в камин, Гермиона назвала адрес кабинета в аврорате и кинула письмо через решетку. И спустилась вниз.

***

Гарри Поттер сидел на краю стола и разбирал вчерашнюю почту, останавливаясь, чтобы глотнуть чая. Было рано, и Рон еще не пришел.

Извержение зеленой пыли из камина напугало Гарри, и он облился чаем. Вместе с пылью вылетел кусок пергамента, адресованный ему и Рону, исчирканный невероятно знакомым почерком. Гарри наклонился и схватил письмо, а потом снова уселся на стол, задумавшись, что Гермиона хочет сказать им.

Гарри и Рон,

Мне нужно поговорить с вами. Думаю, следовало сделать это уже очень давно. Нам столько надо обсудить. В записке я не смогу даже выразить то, что мне нужно рассказать.

Гарри, мы могли бы встретиться сегодня в твоем доме? Только мы трое. Знаю, что многого прошу, но мне нужно немного времени.

Рон, знаю, что ты, наверное, смотришь на письмо сердито, ты в бешенстве и идти не собираешься.

Пожалуйста, приди. Ты нужен мне.

С любовью, Гермиона.

Рон увидел Гарри, когда тот заканчивал читать записку. Гарри сидел с открытым от удивления ртом, судорожно сжимая пергамент дрожащей рукой.

— Что стряслось, Гарри? Выглядишь, будто видел призрака.

— Нет, не призрака. Записку от Гермионы, адресованную нам обоим.

Изумление Рона быстро сменилось гневом, а потом нездоровым любопытством:

— Какого черта ей нужно? — ядовито спросил он, но Гарри понял, что друг злится гораздо меньше, чем должен был. Наверное, изумление на лице Гарри поразило его.

Гарри передал записку и молча наблюдал, как множество ярких эмоций мелькали на лице Рона. Гарри был почти уверен, что одной из них была надежда.

— Кажется, мы нужны нашей девочке. Мы не оставляли ее в беде со времен тролля, правда?

Гарри ухмыльнулся, уверенный, что Гермиона точно не согласилась бы. Но, наверное, не стоит напоминать об этом Рону.

— Да. И теперь не оставим.

***

Гермиона не могла поверить, что так волнуется перед встречей с лучшими друзьями. Людьми, которых множество раз видела голыми (Рона — потому что… ладно, а Гарри, кажется, всегда забывал свое полотенце, когда они были в бегах). Она очень переживала из-за предстоящей встречи, будто бы и не дружила с ними с первого курса.

Волнение вымотало ее. Любая мелочь могла вызвать слезы, крик, и даже истерический хохот. Если остается хотя бы надежда сохранить разрушенные отношения с самыми дорогими людьми, нужно постараться.

Она аппарировала на верхнюю ступеньку дома на площади Гриммо, заправила локоны, которые выбились из пучка во время перемещения и, вытащив маленькую бутылку виски из кармана, вернула ей нормальный размер.

Не успела она и постучать, когда Гарри распахнул двери и обнял ее. Когда Гермиона надевала туфли на каблуках, они с Гарри были почти одного роста — идеально для объятий. Гермиона чувствовала, что внутри бушует буря и вот-вот прольются слезы. Она схватилась за Гарри, только сейчас поняв, как давно не ощущала его поддержки.

За спиной Гарри она увидела Рона, который скрестил руки на груди и прислонился к стене прихожей. Его взгляд прожигал.

Гарри отстранился, вспомнив о манерах:

— Можно взять твой плащ? Выпьешь чего-нибудь? Ну, кроме того, что принесла.

Гермиона вымученно улыбнулась и протянула ему бутылку.

— Мне сегодня нужно многое рассказать вам, поэтому подумала, что это поможет…

— Что же, Гермиона? Поведаешь нам о своих исследованиях? — хотя тон Рона и не был таким злым, как в последнюю встречу, но все же звучал язвительно.

Она потянулась и сжала его руку. Смущенный Гарри выпалил:

— Чудесно. Ужин теплый. Почему бы нам не начать разговор, а потом перекусим? — Он не стал ждать ответа, а просто потащил их в гостиную и сразу занялся бокалами, льдом и напитками.

— Что ж, — сказал Гарри, шлепнувшись в кресло. Он поболтал жидкость в бокале. — Всем налил?

Рон кивнул. Он был странно молчалив и кроме фразы в гостиной не сказал ни слова, но Гарри, благослови его Мерлин, вел себя непринужденно.

— Да, — ответила Гермиона, стараясь не смотреть на друзей. — Гарри, ты не мог бы принести омут памяти?

Гарри купил омут памяти вскоре после войны. Он говорил Гермионе, что не хочет забывать, что должен изучить все воспоминания как следует.

— Конечно. Сейчас вернусь.

Когда он вышел из комнаты, неловкое молчание стало оглушительным. Рон просто смотрел на нее, словно пытаясь лишь взглядом открыть ее мысли. Не в силах больше это терпеть, Гермиона заговорила:

— Я просто думала… подумала, что так будет легче. Показать вам обоим то, что должна рассказать. И тогда смысл в переводе мыслей в слова не потеряется.

Рон снова только кивнул, но любопытство вспыхнуло в его в глазах. Гермионе захотелось сжать его руку, но она удержалась и отпила из бокала.

Гарри вернулся, левитируя перед собой красивый омут памяти с гравировкой. Чаша была такой большой, что заняла весь стол.

Гермиона медленно вытащила палочку и положила на ладонь.

— Гарри, Рон… мне нужно, чтобы вы стали свидетелями моей клятвы.

— Но почему? — Гарри выглядел озадаченным. — Мы всегда будем верить тебе, Гермиона. Да мы видим, когда ты врешь.

Он даже сейчас пытался помирить их. Рон выглядел так, будто собирается улыбнуться. Они вытащили палочки и прижали к ее ладони. Гермиона закрыла глаза и процитировала волшебную клятву.

— Я, Гермиона Джин Грейнджер, клянусь, что воспоминания, которые покажу, никоим образом не подделаны. Я отдаю их по своей вольной воле, и они настоящие.

Кончики палочек Гарри и Рона засветились красным, а ее выстрелила огненными искрами. Покончив с клятвой, Гермиона выудила с кармана флакон с воспоминаниями.

Она думала, что использовать омут памяти — хорошая мысль. Взяла понемногу каждого воспоминания, чтобы они могли увидеть события. Этого будет достаточно, чтобы все понять, но то что видеть не должны, они не увидят. Это должно помочь ей преодолеть страх перед тем, что произойдет.

Она бросила воспоминания в чашу и наблюдала, как они растекаются по призрачной поверхности омута. Гермиона подозвала мальчиков, они встали рядом и погрузили лица.

Однажды она упоминала о своем первом столкновении с портретом, но никогда не рассказывала, как он ее отчитывал. И на сей раз решила начать именно с этого.

Они стояли в ее воспоминании и могли видеть и призрачную Гермиону, и портрет. Когда Снейп ругал ее, Рон наклонился и насмешливо прошептал:

— Он так с тобой обращается, а ты все еще защищаешь его.

Гермиона вздохнула:

— Просто смотри.

Рон отступил. Картинка растаяла, и они оказались на ее чердаке, наблюдая за тем, как Гермиона готовиться ко сну. Она лежала в кровати и читала одну из своих глупых книг.

— Что-то я не припоминаю, чтобы ты надевала такое раньше, — рассмеялся Гарри.

— Заткнись, — прошипела она в ответ.

Мальчишки вздрогнули, когда на полу возникло тело. Хотя Гермиона знала, что случится, она с трудом сдержалась.

— Гермиона, черт возьми, кто это? Я думал, ты заблокировала аппарацию на чердак. — Рон повернулся к ней, он был озадачен и явно уязвлен.

— Я заблокировала.

— Тогда кто...

Человек повернулось, его лицо стало четким. Гермиона стиснула кулаки, так, что ногти впились в ладони, чтобы сдержаться. Лицо Рона побледнело, как бумага. Ошеломленный Гарри с открытым ртом повернулся к ней. И Рон, наконец, спросил:

— Это?..

— Да.

— Но он такой...

— Молодой?

Он кивнул.

Крик из воспоминания наполнил комнату, и Гарри инстинктивно выхватил палочку из рукава. Гермиона смотрела, как мчится она сама, чтобы закрыться в ванной. Стук двери, наконец, привел Гарри в чувство.

— Это Снейп? — спросил он.

— Да.

— Он был здесь?

— Да, Гарри.

— Как?

— Хроноворот.

— Из какого года? — Как и Гермиона, Гарри знал, как важно, какой именно Снейп был там.

— 1980.

Дата добавления: 2015-08-17