Глава восьмая. Магдалена

Этот мир мою дорогу

Уведет угодно Богу,

И рисунок Ваших пальцев

Оживет в моих руках.

И ладонь в моих ладонях,

И не суть, как буду понят...

Мой любезный бледный ангел,

Мне без Вас, увы, никак!

Красота, как легкий ветер,

Промелькнет и в Ваших детях,

И совсем уже неважно,

Кто кого всю жизнь искал.

Вы летите светлой птицей,

Не пытаясь объясниться:

"Мой любезный милый Павел,

Не валяйте дурака!"

(Павел Кашин)

Наутро в субботу Яна долго валялась в постели, отходя от вчерашних событий и наслаждаясь полным ничегонеделаньем. Впереди намечались целых два заслуженных выходных: не надо никуда бежать, не надо грузиться в резиновые автобусы и нестись на бешеной скорости в лицей, как скаковая лошадь. Сползла с кровати уже в половине двенадцатого и словила себя на приглушенном внутреннем неудобстве: казалось, вот-вот, с минуты на минуту кто-то вломится в спальню и начнет кричать, что она бездельничает до полудня... Но никто не врывался, в доме было на удивление тихо. Неужели все еще спят?

"Вот до чего стала зажаханная! Последняя стадия. Все-таки вовремя мы из города уехали", - всё с той же необъяснимой тревогой Яна заглянула на кухню, затем в гостиную, потом в бабушкину с дедушкой спальню с опущенными шторами, но и там никого не обнаружилось. В одном тонком свитерке и домашних тренировочных брюках она вылетела во двор и узрела колоритную картину: все семейство моржей в полном составе вкушало второй (по всей видимости) завтрак на летней террасе. На обеденном столе, покрытом яркой зеленой клеенкой, дымились аппетитно подрумяненные блинчики, рядом с ними красовалась литровая банка с бабушкиным знаменитым клубничным вареньем собственного производства. Завершала натюрморт глубокая миска с белоснежной сметаной.

- С добрым утром! - поприветствовал еще с порога папа. - Прошу прощения, с добрым вечером.

- У нас уже второй заход, - поставил в известность дедушка.

- Кто рано встает, тому Бог дает! - насмешливо отозвался брателло и ловко прикрыл голову тарелкой, разыгрывая гладиатора со щитом.

- Иди в дом оденься! - командирским тоном распорядилась бабушка. - Хоть куртку накинь.

- Жить, что называется, хорошо! - сообщила сразу для всех Янка и зажмурилась, подставляя лицо яркому холодному солнцу. Смутно знакомым движением раскинула в стороны руки, как крылья, и лихо спрыгнула с крыльца. (Достаточно неловко спрыгнула, только ногу зашибла. Олимпийская звезда еще та...)

После завтрака, плавно перешедшего в обед, бабушка с сияющим праздничным лицом достала из комода в гостиной старинный семейный альбом, наполненный до краев пожелтевшими черно-белыми фотографиями, и водрузила его на стол. Не возникало никаких сомнений, что сегодня им, "детям", предстоял очередной экскурс в историю, перемежаемый бабушкиными вздохами и сдержанным сморканием в носовой платок, и время от времени дедушкиными грубоватыми остротами. Еле сдерживая досаду, Яна краем глаза покосилась на часы: ну какой смысл, спрашивается, в тридцатый раз излагать одно и то же, с небольшими вариациями! (Они-то с Яриком знают эту историю назубок - бабушка еще с детства все уши прожужжала! Элементарная трата времени.) Но бабушка заводить свой излюбленный рассказ не спешила, присела рядом с ней и молча принялась перебирать изжелта-коричневые от древности фотографии. С каждым снимком, знакомым до мельчайшей черточки, в памяти у Янки волей-неволей стало разворачиваться их легендарное семейное предание (которая бабушка до того стремилась передать им с брателло, что рисковала набить оскомину).

Итак, конец девятнадцатого века, Варшава. Польша в то время входила в состав Российской империи, из-за чего то и дело вспыхивали беспорядки - народ, как всегда, мечтал о свободе и независимости. После одного неудачного восстания, задушенного в самом зародыше, Яниного прапрадеда Станислава Вишневского арестовали и царским указом сослали в Сибирь. (Хоть был он не просто мятежник, а самый настоящий граф, единственный наследник старинного польского рода. Но на это обстоятельство никто не посмотрел, скрутили в бараний рог и засадили в кутузку. Так утверждала бабушка, основываясь на оставшихся после прапрадеда дневниках, которые она несколько лет скрупулезно разбирала.)

Дальше начинаются какие-то неясности, история темнит и петляет: неофициальная версия гласит, что был у семьи Вишневских влиятельный знакомый среди царских чиновников, что вовремя замолвил слово. До Сибири прадеда не довезли, без объяснений сгрузили с арестантского состава и разрешили поселиться недалеко от Одессы. (Что, в общем-то, нельзя было считать особой милостью, потому как таврийские степи сто с лишним лет назад не отличались гостеприимством. Летом иссушающий зной и горячие ветра-буревеи, от которых пересыхали реки, зимой обжигающие морозы с буранами... Город только начинал расстаиваться, обрастать насаженными вручную лесами, что в сороковых годах двадцатого века преградили путь буревеям. Да уж, место жительства достаточно экстремальное, особенно для молодого аристократа, любимца судьбы, непривычного к грубому физическому труду.)

Через несколько месяцев следом за ссыльным в Город приехала его невеста Магдалена, восемнадцати лет от роду. Вся ее многочисленная родня твердила наперебой, что это безумие, что она хоронит себя заживо в "дикой степи" среди необразованных варваров. Но Магдалена была непоколебима, с трудом дождалась официального разрешения и примчалась к возлюбленному, взяв с собой лишь самое необходимое - чемодан своих бальных платьев, книги, любимые безделушки и немного драгоценностей. ("Как жены декабристов..." - этот момент в бабушкином рассказе всегда вызывал у Янки неподдельное восхищение. Вряд ли, конечно, жены декабристов везли с собой в Сибирь свои лучшие придворные платья, но дело даже не в этом, а в самой сути. Ведь было-то Магдалене всего восемнадцать, наивная девчонка, по нынешним временам. Невероятно, но факт: разница с ней, Яной, всего-навсего в три года. Смогла бы она, будучи почти что ребенком, бросить все и сломя голову нестись на край света вслед за любимым? В нищету, в холод и голод, в войну?..)

На единственной сохранившейся фотографии эта юная прапрабабушка запечатлена в неудобной деревянной позе рядом с чопорно застывшим прапрадедом - никаких подробностей особенно и не разглядишь, жаль... Зато на большом старинном портрете маслом, что висит испокон веков в гостиной, она совсем как живая. Высоко уложенные светлые волосы, в которых празднично сверкает бриллиантовая брошь, кокетливый локон у виска, роскошное кружевное платье с открытыми плечами и низким декольте - не прабабка, а загляденье! Говорят, Янка сильно на нее похожа. (Во всяком случае, бабушка ахает на все лады, а она лицо заинтересованное.)

Но определенное сходство и в самом деле улавливается, стоит только присмотреться: широко раскрытые, почти круглые глаза, мягкая линия щеки и беспомощно сложенные на коленях тоненькие руки с длинными пальцами, когда-то порхавшие по клавишам фортепиано... Трудно представить, как эта изнеженная польская барышня с такими руками топила в морозные зимы печь и носила дрова, когда муж слегал с простудой? Или ела в войну одну мороженую картошку, или тайком от всех голодала, отдавая последний кусок детям? (Прапрадед Станислав в своем дневнике рассказывал об ней скупыми будничными словами, отчего все эти давние события приобретали пронзительную реальность.) Интересно, не жалела ли Магдалена?.. Никогда не промелькнула запоздалая мысль, что не стоило наобум бросать свою сытую и обеспеченную жизнь, заполненную праздничной шумихой, балами, поклонниками да уроками фортепиано? Говорят, она подавала большие надежды, пророчили блестящее будущее...)

Подчиняясь необъяснимому импульсу, Янка вскочила и торопливым шагом направилась в гостиную. С непонятной робостью подошла вплотную к низко висящему на стене портрету, заглянула в прабабкины большие темные глаза и оторопела от внезапного открытия: из загадочной полутьмы картины на нее смотрела она сама.

"Неужели это я?? Неужели я тогда жила?.. Но я ведь ничего об этом не помню... Столько раз проходила мимо, надо же..." - чувствуя себя совсем потерянно, Яна вернулась обратно к остальным. К счастью, объяснять ничего не пришлось, никто и не заметил ее внепланового отсутствия.

- Здесь они и поженились, в этом самом доме, - продолжала бабушка, с любовью вглядываясь в миниатюрную бледно-желтую фотографию с резными краями. - Построил он наш дом своими руками - почти такой же, как остался в Польше. Сам восстановил по памяти чертежи, сам складывал по кирпичику... Хоть опыта у него большого и не было, учился на ошибках. Магдалена мало что с собой привезла, только книги и горстку драгоценностей. Больше не разрешили... (Бабушка почему-то деликатно умолчала о бальных платьях, о которых прадед не без юмора упоминал в дневнике - своеобразный семейный анекдот. В воспитательных целях умолчала, наверное). До сих пор многое осталось, почти все смогли сохранить. В самый лютый голод не продавали...

- Когда совсем прикрутило, продали, куда б они делись? - вмешался не без ревности дедушка, имея в виду проданные в Первую мировую серебряные статуэтки. (Он, кажется, чувствовал себя не совсем уютно при любом упоминании о бабушкиных аристократических предках и вековых семейных традициях. А что, как в современной кино-новелле: потомственный пролетарий, трудяга в десятом поколении, что взял себе в жены заграничную принцессу. Вот те раз, неужто он до сих пор не свыкся с этой мыслью?..)

А бабушка разошлась не на шутку, с девичьей легкостью метнулась к комоду и осторожно, прямо-таки с почестями достала оттуда тряпичный сверток. Со смешной полудетской гордостью на вытянутых руках вручила его Ярославу.

- Твой кинжал, - первой догадалась Яна. Среди тряпок сверкнуло холодным огнем отточенное острое лезвие без ножен, ей отчего-то стало не по себе. Непроизвольно отодвинувшись подальше, она, вытянув шею, с любопытством наблюдала за всем происходящим из-за бабушкиного плеча. Нож был небольшой, с изящной золотой рукоятью, украшенной замысловатой чеканкой и мелкими латинскими буквами. (Яна видела этот таинственный фамильный кинжал всего несколько раз, да и то главным образом издалека. (В детстве им, "детям", играть с семейными реликвиями строжайшим образом возбранялось - самое время насладиться сполна. Можно было бы спокойно взять кинжал в руки, рассмотреть поближе, да что-то больше не тянет. Ну ни малейшего желания! Всё-таки она и холодное оружие - это две несовместимые вещи. Да и горячее тоже, никакой разницы.)

"А вдруг этой штукой кого-то убили, поэтому я не хочу к ней прикасаться?.. - поразила своей несуразностью ужасная мысль. - Да уж, фамильная реликвия... Вряд ли это хорошо." Затаив дыхание, она прикрыла глаза, пытаясь вызвать искусственно хоть какое-то видение, связанное с этим неприятным для нее кинжалом. Но ничего не увидела, вместо привычных "картинок" появилась до странного четкая и уверенная мысль, что нож чистый, нечего пороть горячку.

Что любопытней всего, Ярослав тоже не высказал хоть чисто символической радости по поводу оказанного ему бабушкой доверия. Скептически хмыкнул, приподняв одну бровь:

- Что я с ним буду делать?

- С дарственной надписью. От польского короля Яна Третьего Собеского, за верную службу, - с той же смешной ребячьей гордостью провозгласила бабушка, осторожно поглаживая кинжал по блестящей начищенной рукояти. - Передавался из поколения в поколение, по мужской линии... Все мужчины в нашем роду были военными.

- Я буду исключением! - угрюмо пообещал Ярик, с остервенением скребя кудрявый белокурый затылок. (Что-то эта вполне невинная бабушкина история на сей раз оказала на него неадекватное действие, с чего бы это вдруг?..)

- Боишься, что в мореходку сошлют? - с чисто женской интуицией поддразнила его Яна и осведомилась для порядка, развернувшись к бабушке: - Ну ладно, мужчины были военными, а женщины? - Может, бабуня сама догадается, быстренько закруглится со своим рассказом и достанет из тайника в спальне сохранившиеся от Магдалены фамильные драгоценности: четыре золотых кольца со впаянными в них сверкающими яркими камнями, сережки висюльками, замысловатые браслеты и, самое главное, жемчужное ожерелье? Янка бы сейчас не прочь их примерить, освежить в памяти, скажем так... Сколько себя помнит, часами могла вертеться перед зеркалом, разглядывая свое отражение со всех сторон и мысленно дорисовывая воздушное бальное платье, как на портрете у Магдалены.

Прямо дух захватывает от мысли, что всего через две недели ее детская мечта может воплотиться в реальность и Янка пройдет по подиуму в роскошном придворном платье из золотой парчи... Конечно, если все сложится так, как надо. Кто знает, а вдруг именно в этот момент она вспомнит что-то важное из той другой прошлой жизни, где они были вместе с Богданом?.. Вот это мысль, вполне может сработать!

- А все женщины в нашем роду выходили замуж! - по-свински поправ ее разыгравшиеся мечты, издевательским тоном подхватил брателло и скорчил неподражаемую рожу. (Отплатил за мореходку, морда в полосочку!..)

Бабушка уже давно убрала на законное место семейный альбом, с большими предосторожностями спрятала в ящик комода кинжал, что предназначался в отдаленном будущем Ярославу, а Яна все никак не могла вернуться в привычное расслабленное состояние. То и дело убегала в гостиную, вглядывалась в потемневший портрет в широкой золотистой раме и, вздыхая, мерила шагами просторный коридор и веранду. Почему же именно сегодня это любимое бабушкино предание так ее зацепило? Ведь слышала его десятки раз, с детства привыкла воспринимать как данность, а тут на тебе... Неужели это она когда-то была Магдаленой, сама через все это прошла?..

А почему бы и нет, собственно? Мастер говорит, что души ушедших предков часто воплощаются в том же самом роду, возвращаются в родную семью. Это считается в порядке вещей... А что, в этом что-то есть: потому она так похожа на Магдалену! Как сестры-близнецы. Но как тогда быть с Эвелин Кэтрин Джефферсон, легкомысленной американкой и незадавшейся женой миллионера? Накладка во времени получается, не могла же она разорваться пополам и жить сразу в двух противоположных точках земного шара! С другой стороны, про Эвелин она ведь сама вспомнила: месяцами мучилась от накатывающих то и дело приступов дежа вю, осторожно складывала разрозненные кусочки мозаики, пока не прояснилось. Да и живой участник тех событий в солнечной Калифорнии отыскался сам собой, Сережка то есть... Судьба опять свела их вместе, демонстрируя в очередной раз свое непостижимое чувство юмора.

Проходя мимо старого бабушкиного рояля с кипой пухлых нот, Янка в рассеянности подняла крышку и провела указательным пальцем по ослепительно-белым клавишам. И стоя начала подбирать на слух бетховенскую "Лунную сонату", любимую еще с детства. Чистые отрывистые ноты падали, как капли, в сонную тишину большого дома. Очарованная поднебесными звуками, забыв обо всем на свете, она присела на вертящийся стул у рояля и заиграла что-то незнакомое, щемяще-грустное, что вольной птицей рвалось из груди.

- Ты смотри, дома ее и под пушкой не загонишь! - дождавшись паузы, откомментировал где-то вдалеке папа. Сообразив, что дала серьезный промах, Яна с подозрением подняла на него глаза: уж не смеется ли? (Она ведь из кожи вон лезла, пытаясь всех убедить раз и навсегда, что к музыке у нее не осталось ну хоть наималюсенького интереса! Все прошло, как и не бывало, появились новые увлечения... Скомпрометировала себя от и до, кто же ей теперь поверит?) А у бабушки опасным преподавательским светом разгорелись глаза:

- Хорошая импровизация, молодец! Я могу с тобой позаниматься, если хочешь. Хотя бы два раза в неделю, а там уж посмотрим... С твоими данными грех пускать все на самотек.

"Ну здрасьте, не было печали! Только музыкалки на дому мне сейчас и не хватало, второй Пчелы Майи с ее пассажами..." - растерялась Яна: и в самом деле, не отказывать же бабушке прямо в ее знакомые с детства любящие глаза? И дурачка-то с ней тоже не поваляешь - уж к чему, а к своим урокам бабушка относится со всей серьезностью... Яна со вздохом слезла со стула и для чего-то покосилась на безмолвный портрет за плечом: красавица Магдалена загадочно улыбалась, тая что-то невысказанное в складках у розовых губ.

- Тебя не напрягает эта история? - словно угадав Янкины мысли, прервал ее горестные сетования о судьбе Ярик. И без стеснения дернул за рукав, привлекая к себе внимание.

- Какая история? - рассеянно переспросила Янка, лишь бы он отвязался. Не до него сейчас...

- Про прадеда. Его дом, его дневник... Прямо героический эпос какой-то! Надоело, - размахнувшись, брат в сердцах запустил в сторону соседского двора почерневший грецкий орех. Тот снарядом просвистел над двухметровым забором (по которому, если верить дедушкиным байкам, пущен высоковольтный ток), и скрылся из виду.

- А-а, испугался все-таки? - оживилась Янка и подколола по привычке, как же без этого: - Мореходка по тебе плачет! Спит и во сне видит: где тут у нас Ярослав Вишневский? А ну, подавай его сюда! Все предки встали в ряд, - окончательно войдя в роль, Яна грозно выпучила на него глаза, имитируя кого-то из начальства, но брательник что-то не воодушевился. Вместо того, чтобы начать достойно отстреливаться, как положено, с насупленной физиономией молчал. - Успокойся, они ведь люди цивилизованные, все понимают... Свобода выбора, - сочла нужным утешить его Янка, а то слишком уж распереживался. Не удержавшись, все же сболтнула: - На тебя, конечно, давление больше, вроде как наследник традиций.

- Во-во, - подтвердил Ярослав с недовольной гримасой, но лицо его маленько просветлело.

- Зато с меня спросу никакого! - поддразнила Янка, высунув язык (чтоб привести его в чувство). Затем, вспомнил про Магдалену, таинственную прародительницу, подбоченилась и задрала горделиво подбородок: - Я - принцесса.

- Мелочь ты пузатая, - снисходительно оборвал Ярик, в мгновение ока придя в свое обычное добродушно-ленивое настроение. (Только с ним разоткровенничаешься, дашь слабину, как он тут же переходит на личности!)

Глава девятая. "Столичные гуси"

Я сижу у окна, за окном осины,

Я любил немногих, однако сильно.

Я сижу у окна, обхватив колени,

В обществе своей грустной тени.

Я сижу у окна...

(И. Бродский)

В воскресенье сразу же после завтрака в Янкину комнату заглянул папа и еще с порога торжественно протянул белый листок, мелко исписанный простым карандашом:

- Отпечатаешь для меня?

- Это что, новые стихи? - для порядка уточнила Яна. (Уж что-что, а выступать в роли папиного секретаря-референта ей не привыкать, чем она втайне от всех гордится. Если так подумать, то папа мог бы и к Ярику обратится, так нет, первым делом пришел к ней! Доверяет, значит.)

- Новое, - с довольным блеском в глубине зрачков подтвердил отец. Давно меня муза не посещала, уже года два. Я-то уже и забыл, как она выглядит. А тут как прорвало - представь, всю ночь напролет писал!

- Здорово, - не без зависти отозвалась Янка. (Если честно, то она немного завидует отцовскому стихотворному таланту: ну почему же он ей не достался?.. Ярику, между прочим, передался по наследству, тот пишет с недавних пор песни на собственные мелодии и сам же их исполняет под гитару - красота... А ей не передался, несправедливо все это!

- Ты почитай, - прервал ее мысленные сетования папа, и Яна послушно принялась читать, чтоб его не обидеть. Опус назывался поэтично и не без оригинальности: "По поводу шести венков сонетов за год".

Испив с утра пакет кефиру,

Протер от пыли свою лиру.

И всем Волошиным назло

Сонетов бряцнул я кило!

Легко так, нехотя, шутя

Пространство мыслью не коптя,

В охотку, в шутку и в забаву

Снискал себе земную славу.

Своею славой потрясен,

Утратил я покой и сон,

Лишь вдохновение бездонно -

Спешу, пишу сонетов тонну.

В сердцах вскричал Максимильян:

"Я пред тобою мальчуган!

Как Петр Великий на коне,

Таким в веках ты мнишься мне."

- Классно! А где сонеты? - потребовала Янка, по-детски радуясь замечательным стихам.

- Вам сонеты? Держите, на выбор! - залихвацки присвистнув, как мальчишка, папа протянул ей пухлую стопку листков, исписанных его неразборчивым докторским почерком. Яна выхватила один из середины:

"Разыгралась осень

В серебре волос,

Нитей новых проседь

Ветерок принес.

В серебре тех нитей

Жизнь несется вскачь.

Лето не продлится,

Хоть кричи, хоть плачь.

Затянулась тучами

Неба синева

И уже не мучают

Прошлые слова.

Осень расшалилась,

Забурлила кровь.

В листьях желтых скрылась

Поздняя любовь."

"Про кого же это, неужели про маму? Вряд ли... У него уже есть другая женщина, - ослепила молнией ужасная до нелепости мысль. - Потому он и домой не хочет возвращаться, это логично. Говорили же вчера по радио, что у нас в городе одиноких женщин в два раза больше, чем мужчин... Что же теперь делать, как все исправить? Может, еще не поздно..."

Но на том неожиданности сегодняшнего дня себя еще не исчерпали: сразу же после папы почтил своим редким визитом Ярослав. Помыкался с минуту по Янкиной комнате, щелкая по вазам на подоконнике и с деланным интересом рассматривая знакомые с юных лет книги на полке у окна, пока не перешел к делу:

- Ты третий глаз себе как открывала?

- А что, и ты хочешь? - не сдержавшись, хихикнула Янка - ну и новость, дожились!.. Брателло сразу же насупился, зыркая на нее исподлобья: ишь ты, какой трепетный! А как по ней проезжается танком, так это ничего. - Да никак не открывала, он вообще-то сам открылся.

- Что ты для этого делала? - не отставал брательник. В глазах его светилась такая решимость и ничем не прикрытое упорство, что Яна растерялась: да что это на него нашло?.. Вот вам и здрасьте, попробуй сейчас компактно в двух словах изложить, что именно она делала все эти прошедшие месяцы! С другой стороны, если он наконец-то всерьез заинтересовался эзотерикой и прочими духовными делами, то нельзя его отталкивать. Надобно всячески поддержать, протянув дружескую руку, и направить в нужную сторону - это Янкин прямой гражданский долг, можно сказать.

- Знаешь что? Вот тебе книжка, лучше начать с нее, - и выудила из-под подушки давешнюю брошюру про фиолетовое пламя. - Очень сильная вещь, рекомендую! Если что-нибудь будет непонятно, спрашивай.

Брателло неопределенно пожал плечами, покрутил в руках книгу, изучая ее со всех сторон, что-то неразборчиво буркнул себе под нос и удалился. Хоть бы спасибо сказал, бескультурщина!

Янка уже час, не меньше, прочно висела на телефоне, Володя прислушался к невнятному бормотанию из-за двери. Услышать бы хоть краем уха, о чем она секретничает - может, отпустит тогда эта смутная необъяснимая тревога... (Давненько с ним такого не приключалась, места себе не найти не может.) Если быть совсем уж точным, то лет десять не приключалось, с тех самых пор как перестал заниматься "всякими эзотерическими штуками", цитируя Марину дословно.

"Если без всякой внешней причины по спине пробегает холодок и охватывает необъяснимый страх - это признак, что что-то происходит в пространстве. Что-то невидимое глазом, но от этого не менее важное. У новичков это часто бывает реакцией физического тела на непривычную энергетику Учителя..." - эта неизвестно откуда выплывшая мысль стала последней каплей, Владимир рывком рванул на себя дверь дочкиной комнаты, ожидая увидеть... Вряд ли бы он сумел ясно сформулировать, чего именно опасался, столько противоречивых сумбурных мыслей пронеслось за доли секунды в голове! Он не успел ухватить ни одну из них: Янка лежала на животе прямо на полу, на ворсистом светло-голубом коврике, что изначально предназначался для кота, и расслабленно болтала ногами. Гаврюха в томной позе растянулся рядом, по-братски деля с малой остаток своего законного коврика.

"Ну и картина, в стиле ее любимого американского сериала, - поневоле улыбнулся Володя. - "Беверли Хиллз" или как его там? Она же им в свое время просто бредила..." Но то, что дочка при этом говорила, не лезло ни в какие ворота. Он в мгновение ока внутренне подобрался:

- Понимаешь, я точно не знаю: или это моя память, или Хроники Акаши... - глубокомысленно наморщив лоб, вещала в трубку Янка, выделывая пятками в воздухе замысловатые вензеля.

На том конце провода немного помолчали, затем кто-то - по голосу Володе почудилось, что Юлька - деловито переспросил:

- Чего? А теперь ещё раз, для слушателей второго канала!

- Хроники Акаши, - Янка старательно подула в трубку и принялась разъяснять во всех подробностях, потихоньку входя в раж, пока не начала размахивать в такт свободной от трубки рукой. Гаврюха следил за ней прищуренными серо-зелеными глазами. - Это вроде космического Интернета, куда записывается все, что происходило на Земле, полная информация обо всех прошлых и настоящих событиях. Да и не только на Земле... Но это сейчас неважно. Представляешь, у каждого из нас есть как бы своя страничка в этом Интернете и там записано все-все - мысли, поступки, настроения... Кто кого любил, кто кого ненавидел, всё обо всех жизнях. И сегодняшний день тоже, представляешь? Мы с тобой разговариваем, а он там автоматически записывается!

Стараясь остаться незамеченным, Володя сдержанно вздохнул: "Не подвела интуиция, уже опять куда-то влезла!" Юлька что-то трескуче доказывала, он опять прислушался:

- Ага! Значит, любой дядя с улицы может посмотреть...

- Любой не может, - авторитетным тоном заверила Янка. - Чтоб получить доступ к Хроникам Акаши, нужен очень высокий уровень, и плюс еще чистота намерений. Надо быть почти что святым, чтоб никому не навредить...

- И ты можешь туда влезать, - заключила Юля Володиными словами. - Или откуда тогда эти видения?

- Не знаю, может быть... - дочка уселась по-турецки и наконец-то заметила его в дверях. Запнулась на полуслове, уставясь на него круглыми коричневыми глазами, точно не могла решить, как дальше себя вести. Володя неопределенно взмахнул рукой, показывая, что сейчас уйдет, и совершил обманное движение, развернувшись всем корпусом в сторону коридора. Не спуская с него глаз, Янка заговорила медленно, подбирая слова, и куда только весь ораторский пыл подевался:

- Не знаю, говорю. Может быть. Иногда я вижу такое, что точно не могла бы так просто узнать. Меня ведь там вообще не было...

Скомкав конец фразы, она смешалась и замолчала, и через несколько секунд затараторила своей обычной скороговоркой:

- Слушай, я позже перезвоню! Давай. - С демонстративной аккуратностью (что обычно шла в ход персонально для Марины, уж никак не для него!) положила трубку на рычаг и опять уставилась на Владимира с немым возмущением. Он и сам не заметил, как заходил-заметался по комнате, заложив за спину руки, - как всегда, признак сильного волнения:

- Это опасно, между прочим. То, что ты делаешь! Для этого нужно иметь особое посвящение.

- А может, оно у меня есть! - самым легкомысленным тоном отпарировала Янка, энергично теребя по брюху растянувшегося у ее ног кота, что отбивался от нее всеми четырьмя лапами: - Ну что, деремся по-взрослому? - Сие действо, по всей видимости, означало, что разговор окончен.

- Надо иметь Учителя, чтоб заниматься подобными практиками, - не сдавался Володя. - В Тибете посвященных готовили по двадцать или тридцать лет, а ты хочешь все сразу!

-Сейчас время другое, все ускоряется, - не без резона возразила дочь.

- Согласен. Но во всем нужна мера...

Не дослушав, в чем именно нужна мера, Янка вскочила на ноги и направилась к выходу - очевидно, посчитала тему исчерпанной. Он в немым бессилием проводил ей взглядом: ну что ещё можно сказать, какие доводы привести? У неё на каждое слово найдется объяснение, сдобренное изрядной порцией интеллектуального превосходства - а это откуда взялось? Куда подевалась его маленькая наивная Янка, что смотрела на мир большими восторженными глазами?.. Уловив, возможно, его горькое недоумение, она все же обернулась и негромким голосом сообщила, как бы обращаясь сама к себе:

- У нас нет тридцати лет. У нас совсем мало времени. - И, сменив резко тон, бодро заверила: - Да не переживай ты за меня! Все будет о'кей.

Бабушкин сад до сих пор стоял наполовину в золоте - казалось, что зима в порядке исключения решила в этом году обойти его стороной. В огороде соседки бабы Муси бегал целый выводок худых шустрых кур, что издали больше cмахивали на хулиганистых воробьев-переростков.

- О, смотри, смотри, куры! Живые, - с восхищением воскликнула Янка при виде стаи переростков и чересчур громко рассмеялась, не остыв еще после разговора с отцом.

- Берегись! - донеслось с противоположной стороны, как раз из-за пресловутого двухметрового забора, где обитает неуловимый новый русский со своей женой, малолетним отпрыском и бультерьером размером с теленка. (Янка специально разыскала в Интернете, как эта порода называется - чтобы больше ни перед кем не ударить лицом в грязь.) Она пошарила по сторонам глазами, недоумевая, откуда кричат.

- Не туда смотришь, на дереве, - подсказал нетерпеливо Ярик и указал рукой куда-то в небо.

И в самом деле: на видневшейся из-за забора высоченной яблоне с остатками красно-розовых листьев, на самой ее верхушке с редкими нетронутыми яблоками восседали двое пацанов-подростков и трясли несчастное дерево изо всех сил. Возмутившись этакому варварству, Янка раскрыла было рот, чтобы призвать их к порядку, но тут прямо под ноги подкатилось крупное желтобокое яблоко с аппетитным румянцем. Она его проворно подобрала, потерла для очистки совести о рукав и с хрустом надкусила, бормоча себе под нос что-то пижонское:

- Раз-два-три, микробы не успели!

"Перед пацанами понты кидает", - понимающе улыбнулся Ярик, а вслух не без иронии осведомился:

- Работаем на публику? Да пошли уже, Эйнштейн, - дернул сестру за руку, увлекая к зарослям светло-салатного, полупрозрачного от сока винограда, бабушкиной зенице ока. (Куда они, собственно, и направлялись, вооружившись наскоро тем, что под руку попало.) Янка не шелохнулась, замерла восковой фигурой из музея мадам Тюссо, рассматривая надкушенное яблоко в своей руке с суеверным ужасом, как замаскированную под игрушку мину. И сообщила невнятно с набитым ртом:

- Опять дежа вю.

- Опять дежа-чего? - колко переспросил он.

- Представляешь, мне все это уже снилось. Недели две назад, честно! Точно такой же сад, потом это яблоня, потом яблоко упало... По идее, я сейчас должна взлететь, - нелепо растопырив в стороны руки с торчащими из рукавов свитера тонкими запястьями, она нетерпеливо пошевелила пальцами. - А вдруг?..

- Киндер-сюрприз, - усмехнулся он, поглядывая на сестру со снисхождением и некоторой долей удивления. (Вроде и взрослая девчонка, а до сих пор верит в бармалеев.)

- Значит, мои вещие сны вернулись, - тихонько пробормотала Янка, вертя в руках злополучное яблоко. - Что же теперь будет?

Со смехом, толкаясь и в шутку переругиваясь, они нарвали наперегонки две полные миски отборных виноградных гроздьев, янтарно-зеленых и сладких, как мед. То и дело отправляя сочную виноградину не в посудину, а в рот - по причине рассеянности, - Яна украдкой посматривала на незнакомых мальчишек. (Те слезать с яблони что-то не спешили, торчали на своем наблюдательном посту и гортанно между собой переговаривались. Имитация бурной деятельности, однозначно: на яблоне и листьев-то почти не осталось, раз-два и обчелся, не говоря уже об уцелевших яблоках!) Один парень был какой-то рыхлый, неповоротливый, как молодой медведь, в мешковатых джинсах и пузырящемся на животе блейзере, что аж никак не придавал ему стройности. Второй - напротив, худой до костлявости, с угольно-черной шапкой густых волос и необычайно смуглым лицом, похожий издали на цыганенка. (Именно он и привлек Янино внимание - может быть, своим едва уловимым сходством с Денисом Кузьменко?.. Что-то ей в последнее время сплошь и рядом попадаются темноволосые, четкая закономерность! Или, может, срабатывает закон привлечения противоположностей, раз уж она уродилась блондинкой?) Сто процентов, один из них - сын этой увешенной золотом новой русской, с которой она так доблестно налаживала дипломатические отношения в пятницу, а второй - просто его друг или знакомый. Только кто есть кто?.. После недолгого колебания и мысленного сравнения обоих парней с говорливой соседской мадам Янка пришла к безоговорочному выводу, что сын новоявленных соседей - уж никак не вялый апатичный Медведь, а скорее Цыган. (Тот вел себя как признанный вожак, покрикивал на весь сад и отдавал направо и налево руководящие указания вроде "ну куда ты лезешь? Зенки протри!". А толстяк ему безропотно подчинялся.)

Если уж воскресный день прошел расслабленно и лениво, то воскресный вечер начался в волнениях.

- Я даже не знаю, в чем тут на дискотеку ходят! Может, в спортивных костюмах, - ворчала Янка, в сотый раз перерывая свои сваленные неаккуратной кучей на диване одежки. Чувствовала себя, признаться, достаточно нервозно: с одной стороны, всего лишь какой-то там сельский дискарь, невелико событие. С другой стороны, она почти никого в поселке не знает, да и с гардеробом (тем более дискотечным) нынче кризисное положение: ну как назло, все самое лучшее спокойнехонько осталось лежать дома в шкафу! Собиралась-то она в страшной спешке и в таком аховом состоянии, что удивительно, как голову свою не забыла, не то, что любимые шмотки...

- Надевай спецовку, не прогадаешь! - с ехидством подсказал брателло. Папа не вмешивался, улыбался с отсутствующим видом, пристроившись по привычке в дверях. Видно, думал о чем-то своем - скорей всего, о маме... Яна опять ощутила себя без вины виноватой: из-за нее ведь вся эта каша заварилась!

- Столичные гуси, - улыбаясь самой широкой из своих улыбок, подал наконец голос и отец. Подключился к обсуждению, значится. "Нет, о маме он сейчас вряд ли думает, иначе б так не улыбался..." - неизвестно отчего решила Яна, поглядывая на него с подозрением. (Что-то в последние дни он в пребывает в чересчур хорошем настроении, учитывая все произошедшие события. Сыпет своими шутками без конца, мурлыкает на ходу, теряет нить разговора, отвлекаясь и забывая обо всем на свете, - что-то тут нечисто... Яна еще больше утвердилась в своих подозрениях.)

- Сейчас она будет весь вечер наряжаться! - возмутился Ярик, что давным-давно оделся и последние полчаса торчал над душой, отвлекая Янку от сборов. (Выглядел брателло на все сто: Ленка, давняя пассия, если б его сейчас увидела, точно позеленела бы от ревности. А что, сложен он что надо, стройный и худощавый - вот подкачаться бы маленько не помешало, это да, - черты лица правильные, глаза большие и выразительные, как у девушки. Подлецу все к лицу, приговаривали они когда-то еще в школе.

- Кому не нравится - пусть идет без меня! - с остервенением роясь среди своих старых джинсов и летних футболок, огрызнулась Яна. (Все равно брательник никуда без нее не сунется, выступает только для проформы. Сам-то вырядился как на парад, а ей не дает подобрать что-нибудь хотя бы отдаленно подходящее ситуации!)

- А вдруг пойду? - в унисон ее мыслям хмыкнул Ярик, от безделья мучая струны Янкиной старой гитары.

- Не пойдешь, - заверила она с убеждением, в неразрешимых сомненьях прикладывая к себе белый свитер, единственную мало-мальски приличную во всей куче вещь. - Ну как, сойдет для сельской местности?

Брателло не удостоил ее ответом, папа тоже промолчал - можно подумать, она со стульями разговаривает! Не нужно быть гением, чтобы догадаться, на что она потратит свою первую в жизни зарплату (то есть деньги, уплаченные щедрой Ингиной рукой за сеанс). На полное обновление своего изрядно поредевшего гардероба, самый оптимальный вариант. Тогда не придется заезжать за недостающими вещами в Город, прокрадываться в собственную квартиру, чувствуя себя государственной преступницей и ежеминутно рискуя напороться на маму. (Уж с кем, а с ней встречаться с глазу на глаз нет никакого желания, слишком свежо в памяти...)

- Всё, вали одевайся, а то я за себя не ручаюсь! - отбросив гитару, взорвался вдруг Ярослав и гневно выпучил на нее скандинавские светлые глаза. Тут уж и глухому ясно, флегматичный братец вышел из берегов. Пора, что ли, и в самом деле брать ноги в руки и напяливать на себя первую попавшуюся затрапезную одежину, а то и вправду ускачет без нее! (Не может быть и речи, чтоб ее отпустили на дискотеку одну, без провожатого мужского пола. Даже в спокойном провинциальном Измайлово, где после десяти вечера на улице никого днем с огнем не сыщешь, все дрыхнут беспробудным сном.) Хотя нет, есть еще один вариант для нужного прикида - слегонца экстремальный, ну да ладно...

"Как же я сразу не подумала! - с ликованием ахнула Янка и сломя голову бросилась в свою комнату. - Кризисное положение требует кризисных решений."

Неторопливой, исполненной достоинства королевской походкой малая выплыла из-за двери, покачиваясь на высоченных шпильках. Вся в черном: кожаные мини-шорты, подчеркивающие осиную талию, полупрозрачная кофточка в обтяжку, отмеченная декольте умопомрачительной глубины, на губах ярко-алая помада, по плечам вольно рассыпались волнистые светлые пряди волос - вот тебе и мелочь пузатая!.. От переполнявших его самых разнообразных чувств Ярик неинтеллигентно разинул рот.

- Тебе сказать, на кого ты похожа? - только и нашелся.

- Рискни здоровьем! - глубоко оскорбилась сестра, метнула в его сторону уничтожающий взгляд и с сияющим лицом развернулась к отцу, ища поддержки и, разумеется, полного одобрения. - Что, плохо? - состроив жалобные ланьи глаза, пропищала с обидой.

"Выделывается. Посмотрим, что отец на это скажет, как будет выкручиваться? - подумал Ярослав со смешком. - Ну малая дает... В тихом омуте черти водятся."

- Оно, может, и не плохо... - протянул батя в раздумьях, выйдя из состояния легкого шока.

- Но морду мне набьют! - без обиняков закончил его мысль Ярик. - Я с ней не пойду.

- Да кому ты надо! - отмахнулась от него Янка и капризным голосом заныла, невинно хлопая глазами: - Па-ап, ну скажи-и ему...

"Неужели отец пойдет на поводу? Да, разбаловали малую дальше некуда, - не удержался от мысленной критики Ярослав, злясь на отца за его мягкотелость. - Надо было держать ее по стойке смирно, а не потакать каждой прихоти!"

- Спецназ для тебя вызывать никто не будет, - подчеркнуто спокойно, вроде даже с сожалением отозвался отец. Будто точку поставил. - Переодевайся. В таком виде ты из дома не выйдешь.

Малая еще с полминуты с недоверием изучала его разочарованным взглядом - а вдруг передумает?.. - но наконец смирилась, негодующе фыркнула и гордо удалилась, цокая по паркету каблуками.

- Тебя слушает, - сокрушенно вздохнул Ярик. - А я что-то скажу, так ноль на массу!

Уже ближе к одиннадцати, когда Янка с горем пополам привела себя в порядок и, понукаемая Ярославом, собиралась уже отчалить в направлении сельского клуба культуры, позвонила Инга. (Уж чего, а ее звонка Яна сегодня ну никак не ждала, слишком мало времени прошло после сеанса.) Не дав Янке еще толком поздороваться, обычно сдержанная до чопорности Королева сообщила слишком громким от возбуждения голосом:

- Представь, он только что сам позвонил! Два года молчал и тут вдруг позвонил.

- Ну конечно, мы же его позавчера дернули энергетически, вот он про тебя и вспомнил, - не удержалась от подробного объяснения Яна. - Можно сказать, сами притянули...

- Но суть не в этом, - перебила Инга. - Я с ним разговаривала десять минут и ничего даже в груди не дрогнуло! Все спокойно и легко, это просто невероятно! Такого я не ожидала, это какое-то чудо...

- Смотри, как бы он теперь в тебя не влюбился, - опять вставила Янка до крайности авторитетным тоном. Ужасно льстило, что такая красивая и успешная женщина, да к тому же фотомодель, считает ее равной себе и без утайки обсуждает с ней, девчонкой, свои сердечные дела. - Рыбешка сорвалась с крючка, непорядок...

- Что я могу для тебя сделать? - снова поставила в тупик Королева.

- Ничего, ты ведь и так много заплатила... - пробормотала Яна в смущении, невольно заражаясь Ингиной буйной радостью и возбуждением.

- Я этого так не оставлю! - почти что угрожающе пообещала Инга. - Ну давай, мне пора. Буду держать тебя в курсе.

- До свиданья, - вежливо отозвалась Яна, но Королева уже отключилась.

- Ты еще долго будешь копаться? - вырвал из задумчивости энергичный голос брателло. - Вперед, в темпе вальса!

Жизнь продолжалась, бурлила и била ключом, как всегда...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Как возникла эта повесть? Помню, мне было лет пятнадцать, когда начали приходить необыкновенно яркие сюжеты и картинки про выдуманную ровесницу Яну - иногда во сне, но чаще всего наяву. Ее подруги отличались поразительным сходством с моими, а отец почти в точности копировал нашего - ну, разве что слегка идеализированный, в реальной жизни всё протекало куда менее гладко. Мама, в свою очередь, получалась срисованной с одной знакомой - надо сказать, колоритнейшей дамы! - но это уже детали. Самое главное, можно было свободно и без купюр излагать то, что я всю свою сознательную жизнь привыкла скрывать (большей частью из опасения, что покрутят пальцем у виска и отошлют прямым ходом в соответствующее заведение). Я назвала это киносценарием "Дети новой эпохи" и несколько лет развлекалась от души: произведение незаметно обрастало подробностями и новыми действующими лицами (подсмотренными, каюсь, опять-таки в реальной жизни).

Как бы там ни было, я выросла и увлеклась сперва астрологией, потом психологией, затем практиками Кастанеды, затем соционикой и Рейки... Каждый раз жизнь сводила с удивительно интересными людьми, а сценарий дополнялся всякими эзотерическими подробностями из собственного, пропущенного через себя опыта.

Отношение рейкистов - практикующих Рейки - к тем моим подростковым страхам и сомнениям было примерно следующим: "Ты, Татьяна, ломишься в открытые двери! Это уже давно ни для кого не новость: ни видение ауры, ни память прошлых жизней, ни предчувствие будущего. Мы тебе знаешь, сколько таких индиго можем показать? Как детей, так и взрослых."

И об этом тоже захотелось рассказать. "А что, если, не мудрствуя лукаво, просто взять и переписать сценарий в виде повести?" - подумал скромный автор и засучил рукава...

www.e-puzzle.ru

Дата добавления: 2015-08-20