Глава третья. Бегство

А мне приснилось, миром правит любовь,

А мне приснилось, миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда...

Я проснулся и понял: беда!

(Виктор Цой)

Володя едва успел открыть входную дверь, как из щели проема потянуло сквозняком, липким холодом и еще чем-то почти неразличимым, но очень неприятным. Он всей ладонью с треском ударил по выключателю, после секундной задержки зажглась низкая хрустальная люстра в прихожей и тревога вроде бы поутихла. Фу ты, распереживался хуже кисейной барышни!

Из гостиной выглянула Марина в своем любимом, винного цвета кимоно, перехваченном на талии широким поясом (жена от этого напоминала фигуристые песочные часы). И не спится же ей в такое время... Неужели начнет сейчас выяснять, где он был? Врать Владимир, конечно же, не станет - ответит, что у Рыжего, школьного друга. Только она давным-давно не задает подобных вопросов, неукоснительно следуя современному европейскому принципу: "У тебя своя жизнь, у меня своя". И махровое равнодушие в глазах, иногда аж зло берет!

А жена к нему выходить не спешила, застыла в дверях гостиной, нервно теребя свисающую до колен узорную ленту пояса. Волнуется? Отчего? Что-то случилось? Вот тебе и неприятности!..

- Где Янка? И Ярик? - первая мысль была о них, о детях.

- Ярик спит. А она... - Володя сразу же отметил это подчеркнутое "она": - Закрылась у себя, не открывает. Ничего не слышно...

В Марининых круглых настороженных глазах притаился испуг. Володя ощутил, как сердце сжалось в тугой комок:

- Поскандалили?

- Конечно, кто у нас по жизни виноват!.. - жена возвысила голос до крика, нисколько не заботясь, что весь дом уже спит. Обычная тактика.

Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не сорваться, Владимир раздельно и четко произнес:

- Постарайся с ней помягче. У нее сейчас трудный период.

- А у меня, значит, легкий период!.. - жена взвилась, как темно-красная новогодняя ракета. Или китайский дракон из Янкиных любимых фильмов фэнтэзи - фейерверк в деревушке хоббитов...

- Хоть раз в жизни подумай о ребенке. Не о себе, - ледяным тоном отчеканил он и направился к дочкиной комнате, приглушая шаги. На двери поверх разноцветных старых плакатов размещался новый, небрежно накропанный от руки и наскоро приклепанный железными канцелярскими кнопками: "Основной закон общения - взаимное уважение."

"Бедный телепузик, какое тут взаимное уважение!" - с горечью подумал Володя и подергал за узкую металлическую дверную ручку. Та не поддавалась, в замочной скважине виднелся лишь вставленный изнутри ключ. Ему стало уже по-настоящему не по себе, прошиб холодный пот: с одной стороны, возможно, она просто заснула, намаялась за день со всей этой руганью. Но с другой...

Впадать в панику не было времени. Володя разыскал в прихожей возле потемневшего зеркала (куда Янка сваливала свои девчоночьи причиндалы вроде заколок, резинок и тощих полупустых тюбиков с таинственным содержимым) длинную железную шпильку. Ну что ж, ничего другого не остается, как применить на практике освоенный в Морской Академии трюк - был у них в казарме некий Михаил, душа-человек. Как выяснилось позже, вор со стажем - "ловкость рук и никакого мошенничества"!..

Володя проковырялся в замке минут пять, уже принялся про себя чертыхаться, но на рекордной шестой минуте с трудом провернул ключ. Дверь с мягким щелчком отворилась, караулящий у его ног кот прошмыгнул в комнату первым и запрыгнул к дочери на кровать. Янка недовольно забормотала чужим сонным голосом и проснулась, подскочила, как солдат по тревоге, с абсолютно круглыми в полутьме глазами:

- Что такое?

- Ничего, спи, - разбудил все-таки!

- А ты только пришел? Где ты был? - похоже на то, что малая проснулась уже полностью и была не прочь поговорить. Жалко, свет не включишь - посмотреть бы сейчас на ее глаза...

- У Рыжего был. Спи.

- Посиди со мной, - попросила она, как в детстве. Володя послушно умостился на краю кровати, хоть глаза давно слипались:

- Что-то снилось?

- Ага... Иногда такие сны, что не хочется просыпаться.

- Так хорошо?

- Здорово.

- Что же там такого? - как можно беззаботнее поинтересовался он и опять внутренне подобрался, словно сторожевой пес, учуявший опасность.

- Там все друг друга понимают... С полуслова, - дочка тяжело вздохнула. (Что-то она в последнее время слишком часто вздыхает! Это не есть хорошо.) - Там много друзей, можно летать... - забормотала она мечтательно, натягивая до подбородка одеяло.

- А здесь плохо? - напряженно отозвался Владимир.

- Здесь тоже ничего... В основном ничего. Но там лучше. Здесь много боли, разрушения... Давит.

- Это из-за мамы? Оттого, что вы ругаетесь?

- Нет, она здесь не при чем, - Янка вроде даже испугалась, замотала головой с растрепанными длинными волосами. - Тут другое, ты не поймешь. Никто не поймет.

- Try me (испытай меня), - предложил он со всей возможной серьезностью. Ну что ж, попробуем на ее языке, раз уж по-русски не срабатывает... Дочура на его отчаянные попытки наладить контакт хмыкнула со смешком:

- May be next time, in some other life. (Может, в другой раз, в какой-нибудь следующей жизни).

И все равно на сближение не пошла: чуток подурачилась и снова погрустнела, вздохнула коротко и надолго замолчала, ушла в себя.

"Может, в лицее что-нибудь стряслось? Подружки, учителя? Неприятности какие-то? Этот ее байкер, давно не звонит... А я, дурак, обрадовался, - принялся он гадать чуть ли не по пальцам. - Может, поссорились?.." - И напряженно подыскивал нужные, самые верные сейчас слова:

- Сбежать в свои фантазии - это легче всего. А сесть и спокойно разобраться с тем, что происходит...

- Ты воин, а я нет, - перебила Янка. - У нас разное начало. Я миротворец... И никакие это не фантазии!..

- Простите, недопонял? - Володя комически развел руками, изображая простодушного симпатягу Швейка. (А что еще на это скажешь? "Разные начала", дескать, не для средних умов!) Вот и свершилось: теперь дочка и для него тоже стала инопланетянкой, книгой за семью печатями, как жаловалась в начале осени Марина. У Стругацких есть что-то на эту тему, в повести "Волны гасят ветер", - о поколении сверх-людей, "люденов". (Стругацкими Володя зачитывался еще с молодости.) Надо же, корифеи советской фантастики еще в те времена дремучего НТР, научно-технического прогресса, предсказали появление индиго...

- Просто не забывай, что я тебя люблю, - он вышел из тяжелого оцепенения и с неуклюжей нежностью погладил дочь по голове.

- Я тебя тоже, - серьезно и просто ответила Янка и уткнулась лицом в его плечо. И носом подозрительно шмыгает, опять!.. До чего же проще с мальчишками.

Наутро опять заварилась каша, не расхлебали еще за прошлый вечер! Яна встала в сумрачном настроении, с тяжелой головой, и минут двадцать бродила в раздумьи около шифоньера, соображая, что бы такое особенное сегодня надеть. (Если удачно выбрать прикид, то, глядишь, и настроение через час-другой появится... Испытанный временем прием, срабатывает в восьмидесяти процентах из ста.) Да только сегодня не посчастливилось: в комнату ворвалась мама, облаченная в свое любимое кимоно агрессивно-красного цвета, со вчерашним инквизиторским выражением на лице. (Так просто проигнорировала все предупреждения на двери - да еще на трех языках - и зашла!)

- Имей в виду: будешь поздно приходить домой, останешься без карманных денег! - провозгласила с порога мама, и Янка сорвалась, напрочь забыла о своем непоколебимом решении не поддаваться ни на какие провокации. Угрюмо буркнула:

- Я этого не переживу.

- Ах, во-от оно что!.. - с торжествующими нотками затянула мать и всплеснула на радостях широкими рукавами кимоно: - Ничего, отец уедет - я за тебя возьмусь! Как шелковая будешь! - и выскочила за дверь, точно ужаленная.

"А ведь точно возьмется... Не дай Бог, папа уедет - она ж мне жизни не даст! Хоть из дому беги..." - Яна скрючилась на вертящемся компьютерном стуле, забыв про не выбранный с вечера прикид, не собранную на сегодня сумку и даже про сам лицей. Внутри все дрожало натянутой до упора гитарной струной. Ну что ж, замечательное начало нового дня...

- Зачем ты даешь ей деньги?! - Марина влетела в их тесную ванную, где двоим уже не развернуться, и обвиняюще ткнула пальцем Владимиру в спину: - Она теперь вообще неуправляемая стала! Ты уйдешь в рейс, а я с ней что буду делать? К ней же на хромой козе не подъедешь!

Он не спеша протер жестким ворсистым полотенцем выбритые до зеркальной гладкости щеки, наблюдая за женой в настенное трюмо с каплями воды. Повесили зеркало на пару с Ярославом слишком высоко, под свой молодеческий рост - дочуре каждый раз приходится подпрыгивать, чтоб разглядеть собственный подбородок. Да и Марине наверняка тоже... Хотя какое это сейчас имеет значение?

- Я в этом году решил не уходить, останусь дома. Яна не хочет, чтоб я надолго уезжал.

Жена замерла за спиной с приоткрытым от изумления ртом, и вытянулась во весь свой невысокий рот, заглядывая ему через плечо. Как ни странно, в зеркале при том все же отражалась - неужели на каблуках в такую несусветную рань? Хотя какое это имеет значение!

- Так что я остаюсь дома, решено. А ты разве не рада? - улыбаясь одними губами, холодно осведомился Владимир.

- Что ты сказала отцу? Ты соображаешь, что ты делаешь?! - мама настигла Янку за завтраком, когда та в целях успокоения заварила любимый жасминовый чай и только было примерилась полить медом тонко намазанный маслом бутерброд. (Свежий хлеб с маслом и душистым янтарным медом - самая вкусная в мире еда...) В своей боевой горячке мама, видно, забыла, что кухня у них в семье считается вроде бы нейтральной территорией. Когда-то считалась.

- Если он через месяц не уйдет в рейс, мы останемся без денег! - выпалила мать на одном дыхании, меряя ее с ного до головы разъяренным взглядом, и понизила драматически голос. - Совершенно без денег, на нуле! И ты останешься, на хлебе и воде!

- Хоть похудею, - невпопад брякнула Яна. (Иногда - обычно в самых неподходящих случаях - у нее прорезается черный юмор.) И отодвинула в сторону нетронутый бутерброд с сиротливой лужицей меда посередине, есть напрочь расхотелось. (Конечно, когда тебя через день попрекают куском хлеба - какой уж тут аппетит, фигушки!..)

- Это сейчас ты умная! - мама уходить не собиралась, стояла над душой. Психологическая атака, по-видимому...

- Не трогай меня, мне надо собираться, - стараясь не повышать голос, чтобы не вляпаться с утра в изматывающий скандал, предупредила Яна. Вскочила с табуретки, наспех отхлебнула огромный глоток горячего чаю и закашлялась, хватая раскрытым ртом воздух.

- Заставь дурного Богу молиться: и лоб побьет, и Бога не упросит! - с удовольствием припечатала мама, и Янка сорвалась:

- Тебя никто не спрашивает!

- Сколько крови мне перепортила!!! - завелась с готовностью мама.

- Не трогай меня!

- Как ты со мной разговариваешь?! У всех дети как дети, одна она!..

Володя свернул с оживленного шоссе в узкий переулок, утонувший в роскошных медно-золотых каштанах и столетних вязах.

- Остановка конечная, приехали! - нарочно громко объявил для задремавшей рядом с ним на переднем сидении Янки. (Не сколько из вредности, как могло бы показаться со стороны, а скорей чтоб убедиться, что с дочкой все в порядке.) Малая его родительскую заботу не оценила, с неудовольствием что-то промычала и потерла кулаками глаза, сладко зевая. - Переулок Каштановый, - тихонько повторил Володя сам для себя, - улица детства.

Мама издали расслышала звук машины, затормозившей у ворот, и выскочила на крыльцо простоволосая, в легком домашнем платье и туфлях на босу ногу. Разглядев знакомый темно-синий "Опель", раскинула им навстречу руки, приговаривая нараспев:

- Приехали! Красавица моя! - первой бросилась обнимать Янку: единственная внучка, как-никак. - А я вас ждала-ждала!.. - слегка отстранила малую от себя и критически оглядела со всех сторон. Янка на ее манипуляции с довольнейшим видом улыбалась, послушно разворачиваясь в бабушкиных руках, как кукла. - Замученная какая, одни глаза остались, - вздохнула мама, окончив свой придирчивый осмотр. - Тебя что, дома не кормят?

- Всех бы так не кормили, - усмехнулся Владимир, открывая багажник, но почувствовал себя немного задетым. - А мы к вам на постой, - прислонил к ступенькам крыльца тяжеленный чемодан с Янкиными нарядами (полшкафа ухитрилась запихнуть!) и свою небольшую спортивную сумку.

Мама проницательно взглянула на эти чемоданы, на синие круги у Янки под глазами, на его озабоченное осунувшееся лицо, но расспрашивать с дороги не стала: чего-чего, а тактичности ей не занимать... "Это тебе не Марина с ее повадками уличной торговки! - с набившей оскомину досадой вспомнил Володя. - Ладно, уже все решено, нечего дергаться..." Мама чуть улыбнулась с виноватым, извиняющимся блеском в зрачках, точно испугалась, что он обидится на ее прозрачное молчание и укатит обратно. (Уж с кем, а с Мариной она никогда не ладила. С кем угодно умела находить общий язык, располагая к себе простотой и душевностью, со всеми могла ужиться, кроме невестки. Два противоположных характера, небо и земля.) От улыбки мамино лицо в одно мгновение словно бы озарилось изнутри магическим светильником и стало невероятно, потрясающе красивым:

- Милости просим!

"Вот кого годы не трогают! Даже эти морщинки ее не старят... Уже и сын седеть начинает, и внуки выросли, а мама все держится молодцом. До чего же Янка на нее похожа!" - несвязно подумал Володя и с нежностью поцеловал мать в щеку. (Каждый раз это нехитрое открытие сбивает его с толку, особенно когда мама с Янкой станут рядышком плечо к плечу, прижмутся друг к другу и одинаково расслабленно улыбаются. Вся дальняя и ближняя родня в один голос уверяет, что он, Владимир, до мелочей похож на мать. Но мало кто замечает, насколько малая пошла в бабушку...)

Из дома на поднятый ими шум вышел отец, непривычно ссутуленный, зябко кутаясь в темно-серое старенькое пальто - неужели нездоровится?.. "Опять ничего не сказали, только вчера ведь звонил!" - рассердился Володя на родителей, этаких чекистов-подпольщиков. А дочка бросилась к деду со всех ног и повисла у него на шее:

- О-о, деда!

- Вот мы и дома, - глубоко вздохнул Володя и только сейчас ощутил навалившуюся на плечи усталость и какую-то новую для него, незнакомую доселе пришибленность. Янка уже куда-то умчалась, из глубины сада звонко доносился ее голос:

- Барон! Моя радость! Ну ты... р-разбаранел, - судя по звуковому сопровождению, чадо принялось тискать бабушкиного любимца, чудовищно пушистого сиамского кота - важного и ленивого, как самый натуральный буржуйский барон.

- Смотри, чтоб Гаврюха не заревновал! - предупредил в шутку Володя. Заслышав свое имя, окопавшийся в машине на заднем сиденье Гаврила неохотно выбрался через приоткрытое окно, задрав для равновесия хвост и хладнокровно царапая когтями стекло. "Сейчас устроит малой сцену ревности", - с улыбкой сообразил Владимир, и не ошибся: через полминуты мимо пронесся метеором Барон с безумными глазами, загребая в панике на поворотах толстыми лапами. А за ним без единого звука, с хищно прищуренными ушами, изящно припадая к земле - Гаврюха, воспитанный городской кот во всей своей красе!

- Гаврила, что ты делаешь?! - раздался на всю улицу Янкин трагический вопль. - Что про нас подумают?.. - вприпрыжку подбежала ко взрослым, застывшим на крыльце, изловчилась и ухватила своего питомца за задние лапы. Гаврюха оскорбленно мяукнул, но малая была тверда как кремень: привычно зажала котяру под мышкой и с опаской покосилась на бабушку:

- Какой-то он агрессивный стал, раньше был не такой...

- Ничего, разберутся, - успокоила та, легонько поглаживая жмущегося к ее ногам взволнованного Барона. "Вот кому тактичности не занимать! - снова позавидовал отцу Володя. - Подобные мелочи начинаешь ценить только с годами..."

Батя, по всей вероятности, решил разбавить затянувшуюся паузу:

- А у нас новые соседи, я вам говорил?

- Говорил, а как же! Да еще и не раз, - поддразнила его мама и с чисто женской последовательностью перебила саму себя, развернулась к Владимиру: - А где Славик?

- Новый русский, говорю, купил, вон домину отгрохал! - талдычил свое отец. Мама с комически-удрученным видом махнула на него рукой и подняла к небу свои прекрасные серые с поволокой глаза.

Говорят, по ней в молодости весь поселок с ума сходил, а она, красавица и хохотунья, выбрала из всех ухажеров-военных самого простого и неприметного, деревенского увальня. К тому же застенчивого по молодости лет, молчуна из таких, что на людях и двух слов связать не могут. (В те времена молодежь женились рано, обычно сразу после школьной скамьи.) Да и перебирать после войны особо не приходилось - женихов-то вернулось немного, считанные единицы. "Ах, война, что ж ты, подлая, сделала, вместо свадеб разлуки и дым...", - мама до сих пор под эту песню Булата Окуждавы нет-нет да и "капнет", вспомнит былое. А успокоившись, заведет рассказ о том, как из дюжины шестнадцатилетних мальчишек, ее одноклассников, в сорок пятом году вернулись домой всего лишь двое. (Один из них - ее будущий муж, невзрачный щуплый Шурик Цыбуля с несолидным хохолком темных волос на макушке. Имнно таким батя запечатлен на нечетких послевоенных фотографиях задолго до Володиного рождения.)

Кто же знал, что мамин неказистый избранник за пару лет вымахает в сказочного великана - косая сажень в плечах, - да и язык на удивление быстро развяжется, любого тамаду за пояс заткнет. "Откормила Виктория своего, вылюднел-то как!" - шептались между собой завистливые поселковые кумушки, что раньше на молчуна Шурика лишний раз и взглянуть не утруждались.

Помнить все эти подробности Владимир, естественно, не мог - рассказала по секрету мамина старшая сестра, тетя Валя, известная болтунья. Вот ей, тете Вале, повезло в жизни намного меньше, не нашлось на нее жениха: так и состарилась одна с целым выводком сменяющих друг друга котов, хоть и золотой души человек...

"Ты гляди, у них здесь тоже без мелких перебранок не обходится, как я раньше не замечал? Стоит лишь присмотреться поближе, - отметил Владимир с тоской. - Может, так и надо, все так живут?.."

- Сигнализация, говорю, везде, так что и нам хорошо, не жалуемся, - не унимался отец.

- Хорошо, дальше некуда! - с девчоночьим блеском в глазах возразила мама. - Сынок их музыку как включит на ночь глядя, так хоть из дома беги.

- Ничё, музыку мы и сами можем! - авторитетно заверила Янка, в целях безопасности не выпуская из рук деликатно сопротивляющегося кота. Володя ради хохмы отвесил ей легонький подзатыльник, чадо протестующе пискнуло: - Ай!

- Ну давайте, заходите! Что мы на пороге стоим, - радушно пригласила мама, обнимая их сразу обоих за плечи: и сына, и внучку. - А где Слава?

- Ярослав в университете, мы уж без него...

Володя молча наблюдал, как дочура раскладывает на этажерке книги и тетради, любовно, едва дыша, ставит на старинный дубовый стол с закругленными краями свой ноутбук, по ходу дела смахивая с него невидимые пылинки. А лицо при выполнении этой сложной процедуры на диво сосредоточенное, словно в операционной. (Владимира в какой-то миг даже смех разобрал, хоть вроде и не к месту, учитывая все сегодняшние обстоятельства...) Экран компьютера послушно зажегся темно-синим, Яна с шумным облегчением вздохнула:

- Я боялась, как бы он от потрясения не отрубился. Когда я в плохом настроении, он иногда не хочет включаться, - сообщила куда-то в сторону, не глядя на него, и с нежностью погладила ноутбук по плоскому серому ребру. (Точно с такой же материнской заботой она утром усаживала в машину кота. Наверно, в Янкином представлении это два любимых домашних животных, о которых надобно заботиться с одинаковым усердием: Гаврила и компьютер.)

Дочка присела на краешек стула и по недавней привычке сгорбилась, сиротливо съежилась, втянув по-птичьи голову в плечи, точно от холода. А вид при том невыносимо несчастный - и впрямь замученная, верно бабушка подметила... Даже не верится, что это она только что носилась по саду, вороша ногами золотые опавшие листья и поднимая на дорожках пыль, смахивая издали на вездеход с репортажей о Марсе. Значит, не отошла еще после скандала, переживает.

"Может, зря я это сделал, не нужно было вмешиваться? - зашевелились у него в голове непрошенные мысли. Как всегда, задним числом. - А то опять выходит, что мать плохая, а отец освободитель..." Просто сил не стало смотреть, как они друг на друга кричат. Верней, Марина с неизвестно откуда взявшейся злостью напирает на малую, а Янка уже и не сопротивляется, только пятится назад и закрывается руками от непрерывного словесного арт-обстрела. Сцена была самая отвратительная, что тут вспоминать!.. Недолго думая, он сгреб обоих в охапку - дочку вместе с котом - и увез к родителям в Измайлово, небольшой городок в двадцати километрах от Города, где он, собственного, и вырос. На тот момент это казалось единственным возможным решением.

- Ну и чего ты?.. - он первым нарушил тишину, ощущая себя перед дочерью страшно неловким и неуклюжим, типичный чурбан неотесанный в цивилизованной упаковке! Все же не мужское это дело - вести с девочкой, да тем более подростком, подобные разговоры: - Пора бы уже привыкнуть, что мама у нас с характером... с-специ-фическим.

Но обратить все в шутку не удалось.

- Знаешь, как она меня пробила? Теперь ауру надо восстанавливать, я чувствую, слабость такая... - пожаловалась Янка, дергая себя за кончик золотистой косы. - Она этого, конечно, не понимает - еще бы, для нее это в порядке вещей! Покричала, выпустила пар и забыла, и опять все хорошо. Наша Мастер говорит, что самый большой вред человеку могут причинить его родные. Чужих ведь мы близко не подпускаем, сразу закрываемся, а от своих удара никто не ожидает... Только расслабишься - и тебе тут же под дых!..

- Вот здесь ты права, - через силу улыбнулся Володя. (Когда твое пятнадцатилетнее курносое чадо со скорбным видом озвучивает твои же давнишние мысли, это наводит на невеселые раздумья...)

- Она меня не хотела, с самого начала, - неожиданно спокойно отозвалась Янка и подняла на него особенно громадные на осунувшемся лице глаза. И действительно, похудела в последнее время основательно, он только сейчас заметил. - Я всегда знала: Ярика она меня любит, а меня нет! Ярик был первый, его ждали...

- Глупая! - отмахнулся он, старательно разыгрывая из себя все того же туповатого жизнерадостного чурбана. В эту тему лучше не углубляться. - Знаешь, как мы обрадовались, когда Марина забеременела во второй раз?

- ТЫ обрадовался, - с сильным нажимом подчеркнула дочь и многозначительно на него посмотрела. Ее обычно мягкий и порядком рассеянный взгляд стал вдруг острым до пронзительности, Владимиру сделалось слегка не по себе. Вот тебе и нежное создание, оранжерейный цветок с полуметровыми колючками!

Судя по Янкиному лицу, дочка мучительно сомневалась: рассказывать, не рассказывать? "Сейчас опять отделается отговоркой, что "никто не поймет", - угрюмо предположил Володя. - Сюда бы женщину, чтоб поговорила с ней начистоту... Да только бабушку впутывать неохота, выносить сор из избы," - а дочка одним духом выпалила, сметая все его сомнения:

- Я ходила на халлотропное дыхание. Ну, ты знаешь... Хотела заново пережить опыт своего рождения, как ты когда-то рассказывал, помнишь?

- Уже и туда добралась, - он поморщился с неудовольствием, больше всего зацепило, что малая не сочла нужным поставить его в известность. Вот ведь партизанище!.. - К Мартынову в его клуб?

- К нему, - созналась Янка без особой охоты, независимо шевельнула плечом и вздернула короткий мамин нос. - К Мартынову в Клуб.

- Когда?

- Еще летом, ты тогда еще не приехал.

Здесь он, Владимир, сам виноват - зачинщик, можно сказать. Мартын, то бишь Олег Мартынов - его старый университетский приятель, с которым давно были потеряны всякие связи, жизнь разбросала каждого в свою сторону. Года два назад случайно пересеклись на улице и после обычных возгласов "что, где, когда?" выяснилось, что Олег cейчас занимается крайне любопытными вещами. После технического вуза (который Володя не закончил, перевелся с четвертого курса, а Мартын осилил до диплома) промыкался лет десять то там, то сям, но нигде себе места не нагрел, все казалось не то. Пока наконец не попал на курсы практической психологии, где и прижился: завел себе частную клиентуру, вовсю практикует НЛП и халлотропное дыхание. По отзывам знакомых один из лучших психологов в Городе. "Мартын is the best!", - с непоколебимой уверенностью твердит Янка, и глазищи свои таращит в неподдельном восторге. (Уж не влюбилась-то, не дай Бог? Тот же ей в отцы годится.)

Но возвращаясь к встрече мушкетеров (двадцать не двадцать, а добрые полтора десятка лет точно не виделись!). Володя ради интереса записался на семинар халлотропного дыхания, который Мартынов проводил в своем Клубе кастанедовцев - теоретически-то много об этом читал, оставалось проверить на практике. Янка рвалась вместе с ним, но не прошла по возрасту - Мартын предупредил, что дети допускаются только с пятнадцати лет, своеобразная техника безопасности. Тут уж разыгралась целая трагедия: дочура на все лады кричала о дискриминации женщин и детей, утихомирилась лишь через несколько дней, да и то угрюмо пообещала, что "все равно пойдет".

Володя не воспринял ее угрозу всерьез: предполагалось, что до пятнадцати еще немало воды утечет - забудет, увлечется чем-нибудь другим... А ведь не забыла, да еще умудрилась на полгода раньше пролезть - надо устроить Мартынову взбучку!..

- Ну и как, что-то видела? Или чувствовала? - полюбопытствовал Володя по старой памяти, вспоминая собственный опыт двухгодичной давности. В свое время порядочную кипу литературы перелопатил, чтобы просто и доходчиво малой объяснить: халлотропное дыхание - это всего лишь особый вид дыхания, при которым мозг усиленно насыщается кислородом. ("Гипервентиляция легких", - подсказало тринадцатилетнее чадо, Владимир только рот раскрыл. И схохмил про себя: "Наградил же Бог вундеркиндом!" Если бы знал тогда, что всего через пару-тройку лет станет не до шуток...)

Мартын перед семинаром заранее предупредил, что могут нахлынуть яркие воспоминания из прошлого, или вспыхнуть в памяти реальные исторические сцены, героические битвы из разных эпох (к которым, по идее, никто из ныне живущих не имеет прямого отношения). Видения эти называют "трансперсональным опытом" - скажем прямо, ради него Володя все и затеял, слишком уж разобрало любопытство... По словам Мартынова, некоторым удается прорваться до момента своего рождения, а то и зачатия - в чем, грубо говоря, и заключается суть халлотропного дыхания. Но и этот утешительный приз не для всех - каклюбит говорить Янка, для особо одаренных. Или хорошо подготовленных другими духовными практиками. (Стоит ли говорить, что так и подмывало попасть в число этих "одаренных"! Тем более, если и опыт кое-какой имеется, в вопросах оккультики с эзотерикой пуд соли съел.)

Но с Владимиром ничего слишком выдающегося не произошло: лежал себе с закрытыми глазами на жестких матах, старательно дышал через рот, как было велено, и долго не мог сосредоточиться, унять скачущие мысли. Чересчур отвлекали посторонние звуки: сосед справа, перекаченный бугай со вздутыми буграми бицепсов, беспрерывно ворочался и стонал жалобным детским голосом. Только утих, как незаметная маленькая женщина лет сорока по другую сторону от Володи начала отчаянно плакать навзрыд, как ребенок.

"Палата номер шесть..." - помнится, еще успел подумать Владимир, а потом у него тоже понеслось (должно быть, за компанию с остальными). Тело стало буквально выкручивать до судорог во всех мышцах, но он не сдавался, упрямо дышал еще глубже, до боли в диафрагме. Пока наконец не прорвался в весьма необычное состояние: тело внезапно расслабилось, мышцы успокоились и вместе с тем неудержимо захотелось куда-то бежать.

Не открывая глаз, находясь в каком-то легком полу-трансе, от которого гудело все тело, он на ощупь поднялся и начал бег на месте, как в песне Высоцкого. Очевидцы - Мартын и незнакомая молоденькая девчонка-ситтер, наблюдатель - утверждали, что бежал он сперва медленно, неторопливо, постепенно наращивая темп, словно опытный бегун. (Это при том, что Володя легкой атлетикой отродясь не занимался - кроме, разве что, юношеского увлечения акробатикой. Вот если бы сальто с закрытыми глазами начал крутить - это еще объяснимо, а так...)

Но в любом случае состояние было интереснейшее: легкое до прозрачности и совершенно без мыслей, абсолютная тишина внутри. (Уже впоследствии Владимир решил, что именно в этот транс входили греческие воины, покрывавшие без остановки нечеловеческие расстояния.) Он "марафонил" едва не битый час, пока не истекло время семинара, и что самое поразительное, не осталось никакой усталости, и даже ни малейшего намека на боль в перетруженных мускулах. Еще целую неделю после своего ударного забега летал как на крыльях, сам себе поражался... Рассказал Мартыну, а тот на Володино сдержанное недоумение только усмехнулся и коротко обронил, что во время дыхания высвободилось много "зажатой" энергии.

Понятное дело, после Володиных живописных рассказов дочура немедленно впечатлилась и принялась канючить по второму кругу: хочу попробовать и все, вынь да положь! С трудом удалось уломать. А про опыт его с марафоном, кстати, Янка совсем недавно вспоминала: без тени сомнения поставила в известность, что он в одном из прошлых воплощений жил в Греции, в Спарте. Дескать, именно оттуда и пошло его увлечение акробатикой, да и склонность к здоровому образу жизни тоже - наработки прошлого, с важностью заявила малая. (Ну что ж, у телепузика на все вопросы один универсальный ответ - прошлые воплощения.)

- Было что-то необычное? Во время дыхания? - повторил он с разгоревшимся интересом, слишком уж загадочно малая молчала. (По лицу видно, что что-то знает, а сказать не торопится!)

Дочка опять неопределенно вздернула плечом, потеребила длинную косу, что змеей сползала у нее с плеча, и произнесла самым будничным голосом, каким просят включить на кухне чайник:

- Я видела Бога, сидела у Его ног. Мартын потом сказал, что это... этот... Как его?

- Трансперсональный опыт, - машинально подсказал Володя, Янка с поспешностью перебила:

- Ну да, типа того. Но я сейчас не об этом. Через несколько дней после того семинара с дыханием я проснулась среди ночи и долго не могла уснуть. В общем, пошла на кухню пить чай...

"Это у нас семейное," - промелькнула у него развеселая мысль с горчинкой на самом дне. Янка продолжала, будто читая его с ходу, как раскрытую книгу, - откуда она все и всегда знает?..

- Было так одиноко, как еще никогда в жизни. Или нет, так уже часто бывало, но в тот раз особенно сильно... - дочка запуталась и беспомощно посмотрела на него, как бы умоляя о поддержке.

- Тебе было одиноко? - достаточно тупо переспросил Владимир. В одном старом американском фильме про психоаналитиков он подсмотрел этот трюк: когда не знаешь, что ответить, можно всего-навсего с глубокомысленным видом перефразировать мысль собеседника. Иногда помогает.

Янка вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате, ломая тонкие пальцы. И сбивчиво заговорила на ходу, точно в лихорадке:

- Я видела маму, совсем молодую. Она пришла с больницы, на ней было серое пальто. Я видела нашу комнату в общежитии, все так четко - раскладушка у стены, этажерка, широкая тахта, ковер на полу... Откуда я могу это помнить?.. Она села на тахту и начала плакать, я слышала ее мысли: как это все невовремя, я получилась невовремя... Ярик совсем маленький, и еще эта мало-семейка, и еще придется бросить работу... Она думала, что я не нужна и вообще лучше, чтоб этого ребенка не было... Вы перед тем поссорились, ей было страшно: а вдруг останется одна с двумя детьми, что тогда? Она плакала все сильнее и сильнее, пока не стемнело, только я тоже плакала изнутри, и чувствовала, что это все из-за меня... Это было так долго, целую вечность!

Не в силах пошевельнутся, Володя застыл в странном вязком оцепенении. В ушах далеким эхом отдавался голос Марины, что жаловалась недавно в приступе откровенности: "Она прямо как ежик, даже погладить нельзя! Вся в колючках, что я ни делаю!.. Стучусь в закрытые двери." Вот откуда все пошло, закрытые двери... Превозмогая себя, Володя встряхнул головой и неестественно бодро, как молодящийся изо всех сил диджей на FM-овской радиостанции, возразил:

- Какие глупости! Знаешь, как она тебя любит?

Дочка упрямо качнула головой, прикусив нижнюю губу:

- Это Ярика она любит, а меня нет! Я знаю. Она сама когда-то говорила, что я получилась неожиданно, не планировали. Конечно, хотели второго ребенка, но попозже... - и осеклась, с любопытством всмотрелась ему в лицо: - Что-то вспомнил? Расскажи!

Опять Янка считывает его мысли, строчку за строчкой! Нечто отдаленно связанное с этой историей про общежитие и Маринину беременность давно крутилось в голове, да только в руки не давалось. Играя в кошки-мышки, пряталось в самый дальний уголок сознания. И вот с ее вопросом все встало на свои места. Володя медленно, с непонятной для самого себя осторожностью начал, испытующе поглядывая на дочку:

- Это было задолго до твоего рождения, даже до зачатия... Мы с Мариной только поженились, и мне приснился сон.

- Сон?.. - она радостно всплеснула руками.

- Приснилась маленькая девочка, года три, не больше. Хорошенькая, круглолицая, вся в кудряшках, как ангел. Я взял ее на руки и сказал: "Я хочу, чтобы ты была моей дочкой". А она мне в ответ таким потешно-серьезным голосом: "А кто не хочет?" И еще так важно!..

Янка смотрела на него с восторгом:

- А что дальше?

- А дальше она и говорит: "Меня зовут Яна..."

- Так это ты меня назвал?! - заверещала она на весь дом и от избытка чувств звонко захлопала в ладоши.

"Эти перепады настроения у нее явно от Марины, - критично заметил Владимир и сокрушенно вздохнул: - Вот ведь, с кем поведешься..." А вслух подтвердил:

- А кто же еще? Мама хотела, чтоб ты была Инессой. Или Снежаной, тут уж я встал на дыбы...

- Не хватало еще! - дочка с величайшим презрением наморщила нос. - Молодец, что меня отстоял.

Володя продолжил в задумчивости, не расслышав ее слов:

- Самое интересное, намного позже, через несколько лет, ты прибежала ко мне что-то спросить... И я вдруг вспомнил: те же кудряшки, те же ресницы...

- Я выбрала тебя! - сразила вдруг Янка наповал. И снова без драматических сен, негромким обыденным голосом, только интонации другие, ликующие. - Был большой конкурс, и я выбрала тебя.

Он на всякий случай шутливо склонился в намасте: попробуй тут сообрази, чадушко изволит шутить или действительно верит? И самое интересное, что это было за лирическое отступление про "разговор с Богом"? Хотя теперь разве признается, и клещами из нее не вытянешь! Придется ждать удобного случая, чтоб опять исподволь вызвать на откровенность, по-другому никак...

Обещанного праздничного обеда Яна не дождалась. Все еще в расстроенных чувствах прилегла на бабушкином широком диване, думала о том, о сем, только собралась всплакнуть, но незаметно для себя уснула.

И сразу же пришли сны, не заставили себя долго ждать - яркие и полнометражные, совсем как раньше, настоящее стерео с Dolby Surround. Янка отлично понимала, что спит, но вместе с тем сидела на диване, обхватив колени, а рядом пристроился кто-то смутно знакомый и по ощущениям почти что родной. Она долго не решалась на него взглянуть, чтобы не исчез, не испарился из ее сна, но вот собрала все свое мужество и повернула голову...

Поджав про себя ноги, на диване удобно расположился ее старый знакомый, индеец со смешной седоватой косичкой и широким скуластым лицом, которого Янка про себя называла "доном Хуаном". Сидеть с разинутым ртом, как глупая рыба, и пялиться на пришельца становилось уже неприлично, она с тоской принялась соображать, что бы такое умное сказать: "Здравствуйте" или "Что новенького"? Индеец не без хитрости улыбнулся и начал первым, спас ее от нечеловеческих страданий:

- Вспомни: вчера ты бурно радовалась, а сегодня слезы. О чем это говорит? Избегай сильных полярных эмоций, они как маятник - неизбежно качнутся в другую сторону. Выбор Воина - что бы ни случилось, всегда находиться в равновесии.

- А я разве Воин?.. - ответа, впрочем, не последовало. Яна из вежливости обождала несколько секунд и возразила: - Если совсем не радоваться, то для чего тогда жить?

Голос прозвучал чересчур тонко и пискляво, на октаву выше обычного. Здесь что, воздух другой?..

- Радость бывает спокойная, сдержанная, - не согласился Учитель.

- А бывает истерическая, - вмешался еще кто-то невидимый откуда-то сбоку, и Янка рассмеялась - до того неожиданно это прозвучало после глубоких, будто Марианская впадина, рассуждений "ее" индейца. А все эти невидимые обрели вдруг вполне человеческий облик и окружили их с "доном Хуаном". И тоже расслабленно-счастливо улыбались, и смотрели на нее с ласковым укором, как на любимое, хоть и не всегда разумное дитя. И так не хотелось от них уходить...

- Не оставляйте меня, - попросила Яна. И от одной только мысли, что могут не послушать и оставить, бросив на произвол судьбы, стало уже совсем не смешно, наоборот... Какая там у радости полярная эмоция? Белое и черное, ян и инь, радость и печаль - так любит повторять на своих семинарах Мартын. "У каждого блина, даже самого тонкого, две стороны," - а это уже папино...

- Смеется во сне, - бабушка заглянула в приоткрытую дверь, с суетливым оживлением вытирая ладони о нарядный синий передник с оборками. В последнее время мамины руки никогда не отдыхали, даже в минуты спокойствия, бывало, суетились и что-то перебирали, Володя несколько раз замечал. - Ну пускай поспит. Намаялась Яська...

Она аккуратно - чтоб, не приведи Господь, не скрипнула - прикрыла дверь в гостиную и негромко загомонила о чем-то с отцом, мешая от радости русские, украинские и польские слова. А ведь никогда раньше себе такого не позволяла, всегда выражалась безукоризненно четко и грамотно - преподавательница консерватории, как-никак. Теперь уже бывшая преподавательница, несколько лет как на пенсии, но до сих пор дает уроки двум или трем самым любимым ученикам, что специально приезжают из Города.

"Да-а, сдает мать. Как же я раньше не замечал, что она постарела? Так обрадовалась, что мы приехали... Все-таки я осел - не мог выбраться раньше!" - виновато подумал Володя. Всегда тщательно уложенная высокая мамина прическа растрепалась (ни на йоту с Володиного детства она не изменилась! Разве что волосы побелели), лучистые серые глаза сияли от возбуждения. Обрадовалась мама...

А Янкин сон все продолжался, по-прежнему яркий и поразительно реальный, она только диву давалась. Никогда раньше еще не бывало, чтобы во сне четко осознавала, что спит, и наблюдала за собой со стороны. Неужели это Мартыновские упражнения по контролю за сновидением так сработали?.. Надо рассказать ему во всех подробностях, только бы сон не забылся!..

- Тебе нельзя здесь долго находиться. Возвращайся, - выдвинулась наперед одна из светящихся фигур, по общим очертаниям как будто бы женская. Лица почти не разглядеть, настолько сильный бьет от нее свет, остается лишь впечатление чего-то невыразимо прекрасного...

- Возвращайся, - мягко повторила незнакомка, и тут же где-то внутри вспыхнуло имя: Татьяна, святая Татьяна, покровительница студентов. И главное - для нее, Янки, она тоже покровительница, крестили ведь в раннем детстве как Татьяну. Священник сказал, что и имени такого православного не существует - Яна...

- Я не хочу! - помимо воли вырвалось у нее с интонациями капризного ребенка. Нужно было не так, по-другому... - Я устала, я хочу с вами.

- Ты ведь знаешь, это невозможно, - грустно отозвалась Татьяна. Сияние вокруг ее головы немного поутихло (или просто глаза к нему привыкли?) и стало видно, что ниспадающие на плечи волосы, оказывается, белокурые, едва ли не снежной белизны. А глаза ярко-голубые, как рисуют обычно на картинах, - у людей таких не бывает... И до чего же красивая! До чего же они все здесь красивые, до нереальности... - Ты сама выбрала свою миссию и поклялась, что ее исполнишь. От тебя сейчас зависит многое...

- Я знаю, - вздохнула Яна. Пол у самых ног каким-то непонятным образом сделался прозрачным и сквозь него стала просвечивать точно такая же гостиная в полумраке задернутых штор, и пестрый ковер на стене, и старенький бабушкин диван. Единственное различие, на диване этом уютно свернулась в клубок другая Яна, совсем маленькая, словно игрушечная. Лежит себе, чуть не до носа укрывшись клетчатым темно-зеленым пледом, только волосы спутанными прядями свисают с пухлой диванной подушки...

"Красиво лежим!" - развеселилась Яна и легкомысленно хихикнула.

А Татьяна-защитница, Татьяна-покровительница все продолжала своим мелодичным чистым голосом, заслушаешься:

- Миллионы душ ждут своей очереди, чтоб воплотиться в физическом теле, ждут десятки и сотни лет. Мечтают о том, как снова придут на Землю и выполнят то, чего не смогли сделать раньше, за бесчисленные предыдущие жизни. Это огромная удача - быть воплощенным сейчас, во время планетарного Перехода. Не многие удостоены такой чести, для рождения на Земле выбираются самые высокие духи.

- Я знаю, - Янка опять вздохнула, поглядывая вниз на ту другую, параллельную комнату с игрушечной Яной.

- Инкарнационные ворота для многих уже закрыты... - не закончив фразу, Татьяна замолчала и отступила назад, открывая проход кому-то еще, незаметно подошедшему сзади. Перед глазами все смешалось, заколебалось неясной дымкой, и возник Михаил в серебряных доспехах, с пылающим, цвета сварки, обнаженным мечом. Негромко сказал:

- Пора.

И сразу же стало очень тихо. Янка послушно слезла с обжитого ею дивана, бросила прощальный взгляд на своего индейца, на Татьяну, на остальных, молчаливо сгрудившихся неподалеку, и встала перед Архангелом Михаилом. Когда-то она уже так делала... Опять "дежа вю". Какой же он высокий, метра два с лишним!.. Михаил знакомым движением положил ей руки на плечи, его прозрачно-голубые, необычно светлого отенка глаза смотрели сверху ласково и немного грустно. У нее опять вырвалось:

- Я хочу с вами!

- Если будешь сбегать, придется тебя заземлить.

- Как заземлить? - несмотря на всю важность момента, удивилась Яна.

- Повесить на ноги гири, - завернул он что-то непонятное и с силой толкнул вниз, так, что ветер в ушах засвистел. Яна сделала резкий судорожный вдох и проснулась: бахрома от пледа щекотала лицо, отчего ужасно хотелось чихнуть, а на груди по-скромному примостился Гаврила, шалопаистый городской кот, и смотрел на нее вопросительным человечьим взглядом.

Вкратце, на скорую руку Янка записала свой сон и поспешила на кухню - есть хотелось до урчания во всех внутренностях. Как обнаружилось, никто еще не обедал - все дисциплинированно, без ропота и нареканий ждали, когда же Яна Владимировна изволит проснуться. Дули зеленый чай из бабушкиных лучших сервизных чашек, синих с золотой каемкой, - даже папа был паинькой и не требовал кофе, свой обычный наркотик - и с жаром обсуждали какого-то вконец обнаглевшего соседа. (Похоже, именно того, который с сигнализацией и двухметровым забором.) И никто не подозревал, что они все - высокие духи... А может, знали, просто виду не показывали.

Она помогла бабушке накрыть на стол (умудрившись при том не коцнуть ни одну чашку, прогресс!), посидела с мужчинами, послушала их солидные мужские разговоры: "На прошлой неделе после ливня опять затопило подвал, надо с этим что-то решать..." Через пять минут все же не утерпела и убежала к себе в угловую комнатушку, что с детства считалась ее пристанищем. Устроилась на широком подоконнике, своем законном месте, где лучше всего думалось, и принялась перечитывать торопливые неразборчивые каракули о своем то ли сне, то ли видении. Но нужная картинка не оживала, хоть ты тресни, все написанное казалось плоско и неинтересно, будто не с нею было. И больше того - высокопарно до скуки, чопорным старомодным стилем, это ж надо было так!.. А тогда во сне, наоборот, все здешние проблемы и неурядицы представлялись до смешного мелкими и незначительными, детский лепет. А всего-то и разрыв, что в какие-то несчастные полчаса...

Мастер, наверно, изрекла бы сейчас что-то значительное об изменении вибраций: что в течение они могут скакать от самой низшей отметки до высокой, запредельной - там, где саму себя понимаешь с трудом. У грусти, разочарования, горя или раздражения вибрации самые что ни на есть низкие, зато у радости, счастья, сопереживания, любви ко всем близким и далеким - наоборот. Мастер говорит, именно к этим положительным эмоциям и нужно стремиться. У рейкистов считается, что вибрации свои надобно любыми способами повышать, иначе не расслышишь негромкий внутренний голос (другими словами Высшее Я) и пройдешь мимо знаков, которые щедро разбросаны у каждого Воина на Пути...

"Ну что ж, раз так.. На сегодня уже отстрелялась, пойдем слушать про подвал", - Янка со вздохом покорилась судьбе. И по старой привычке упрятала тетрадь с записями под подушку, для пущей сохранности. Впрочем, и этого показалось недостаточно: чуть поколебалась и переложила ее поглубже, под узкий полосатый матрац. Все же надежней будет.

Признаться честно, она-то и писать своими ужасными стенографическими каракулями начала специально, в целях конспирации. Классе этак в четвертом. Из принципа, чтоб никто посторонний ее секретных записей (в личном дневнике, например) не расшифровал, если даже и найдет. И тайный шифр примерно в то же время придумала, было-было... Прямо смешно становится, как вспомнишь: Скорпионы - они такие, любят разводить кругом тайны! По десятку на квадратный метр, никак не меньше.

Правда, и неприятностей из-за своего трудно-читаемого почерка натерпелась предостаточно: еще в старой школе учительница по украинскому однажды на глазах у всего класса разорвала Янкину тетрадь с каким-то сочинением. Ну и пару влепила, не читая, это само собой... Больше оскорбила даже не та незаслуженная двойка, а сам факт публичного унижения. (Хотя бы из-за этого стоило перейти в лицей: здесь никто из учителей ничего подобного себе не позволит, даже историчка не рискнет! Какое-никакое уважение к личности все же присутствует. Вот только с конфискацией мобильников директор перегнул палку, наглое попирание всех принципов лицейской демократии! Стыдно, господа-товарищи.)

Наученная горьким опытом, Яна с четвертого класса взяла себе на вооружение сразу два разных почерка: один - раздельными, почти что печатными буквами, специально для школы и лицея, а второй - сверхскоростной, торопливыми ровными загогулинами, исключительно для личного пользования. Вот этим скоростным она может без ошибок на слух записывать сплошные куски текста (за что папа в шутку обзывает ее стенографисткой).

Покончив со всеми необходимыми мерами предосторожности, Яна без особой охоты поплелась на кухню, откуда уже несколько раз позвала бабуня.

Дата добавления: 2015-08-20