Адвокатуры со времен революции

Политические процессы революционного периода и времен консульства дали адвокатуре возможность проявить благороднейшие черты своей деятельности. Ввиду чрезвычайной должности и большого интереса некоторых процессов, мы поговорим о них несколько подробнее. К числу их должны быть, прежде всего, отнесены процессы Людовика XVI и Марии Антуанеты. Людовик XVI избрал себе защитниками Таржэ (Target) и Троншэ (Tronchet). Первый отказался под предлогом старости и болезни, но на самом деле по недостатку мужества. Однако обвинять его за это едва ли можно. "Легко нам, спокойным зрителям тех событий", говорит Годри: "осуждать слабость, не принимая в расчет господствовавшего тогда ужаса *(512). Защитник сверженного короля должен был обладать не простым мужеством, а героизмом, готовностью пожертвовать своей жизнью.

Беррье рассказывает в своих "Воспоминаниях" следующий факт: "Тронсон Дюкудрэ (Tronson Ducoudray), один из нас (адвокатов), счел нужным собрать нас у себя на обед, чтобы удостовериться в нашем образе мыслей, после странного отказа Таржэ. Главными гостями были: Дулакруа-Флэнвиль (Delacroix-Flainville), Белляр (Bellart), Боннэ (Bonnet), Шаво-Делагард (Chaveau-Delagarde), Бюро-дю-Коломбье (Bureau du Colombier), Битузэ-де-Линьяр (Bitouzet de Linieres), Блак (Blaque) и я. Имена остальных изгладились из моей памяти. Обсудив дело, мы согласились образовать союз с тем, что если бы выбор монарха падет на одного из нас, остальные сопровождали его в качестве советников. Было, далее, решено, что каждый оратор начнет свою речь следующими словами: "я приношу конвенту истину и свою голову. Он может располагать моей жизнью, когда выслушает мои слова" *(513). Беррье и его товарищи думали и, как мы увидим, не без основания, что принимать защиту Людовика XVI значило рисковать своей головой. Тем не менее они приняли бы ее, если бы она была им предложена. Мало того, адвокат Гюо (Huot) сам предложил конвенту защищать Людовика, но его предложение отклонили, говоря, что король должен лично избрать себе защитника. Другой адвокат Пишуа (Pichois) напечатал юридический мемуар в защиту обвиненного монарха, в котором в резких выражениях порицал действия учредительного собрания. "Это было", замечает Годри: "превосходным средством подвергнуть себя смерти, а не избавить от нее короля" *(514). Наконец, семидесятилетний Малесерб (Malecherbes), бывший в молодости адвокатом, написал членам конвента из деревни, где он проводил остаток своей жизни, следующее письмо: "я не знаю, дает ли конвент Людовику XVI защитника и представить ему выбор такового. В последнем случае я желал бы, чтобы Людовик XVI знал, что если он изберет меня, я готов исполнить свой долг. Я не прошу вас извещать о моем предложении конвент, так как я вовсе не считаю себя лицом достаточно важным для того, чтобы он занимался мной. Но я был дважды призываем на совет к тому, кто был моим повелителем в то время, когда все домогались этой чести, и я должен оказать ему такую же услугу теперь, когда она стала в глазах многих опасной. Если бы я знал другой способ известить его о моем намерении, я не взял бы на себя смелости обращаться к вам" *(515).

Малесерб был избран королем и приступил к подготовке защиты вместе с Троншэ. 17 декабря 1793 г. они обратились в конвент с просьбой прибавить еще одного защитника и сообщили, что король избрал де-Сеза (de Seze). Конвент исполнил их желание. Только восемь дней оставалось еще до заседания. Произнесение речи на суде было поручено де-Сезу. Днем он собирал вместе с товарищами материалы для защиты, а по ночам писал речь. Впоследствии он сам говорил о ней: "она носит на себе следы крайней поспешности, с какой я принужден был составлять ее, но я исполнил свою священную обязанность и имел в виду только свое признание, а не свои силы". 26 декабря де-Сез произнес свою речь перед конвентом. Она была скреплена подписями Людовика, де-Сеза, Малесерба и Троншэ. В первой части речи де-Сез установлял неподсудность дела конвенту. "Если", говорил он: "вы отнимаете у Людовика XVI неприкосновенность короля, то вы должны, по крайней мере, признать за ним права гражданина... Но если вы хотите судить Людовика, как гражданина, то я вас спрошу, где же те охранительные формы, требовать которых имеет право каждый гражданин?" Первая часть заканчивалась следующими словами "Граждане, я буду говорить вам с вольностью свободного человека: я ищу среди вас судей и вижу одних обвинителей. Вы хотите произнести приговор над Людовиком, и вы сами его обвиняете! Вы хотите произнести приговор, и вы уже высказали свое желание! Вы хотите произнести приговор, а ваши мнения известны всей Европе! Значит, Людовик будет единственным французом, для которого не существует никакого закона, никакой формы производства; он не будет иметь ни прав гражданина, ни привилегий короля; он не воспользуется ни своим прежним положением, ни новым. Какая странная и непонятная судьба!" Затем, перейдя к фактической части обвинения и опровергнув его по всем пунктам, де-Сез закончил свою речь таким образом: "Французы! революция, возродившая вас, развила великие добродетели; но опасайтесь, чтобы она не ослабила в ваших душах чувство гуманности... Послушайте, что скажет история: Людовик взошел на престол двадцати лет; он дал на престоле пример нравственности; но не принес никакой преступной слабости, никакой развращенной страсти. Он был бережлив, справедлив, строг; он всегда оказывался верным другом народа. Народ желал уничтожения пагубного налога, который тяготел над ним, он его уничтожил: он начал с того, что прекратить его в своих доменах; народ требовал реформ в уголовном законодательстве для смягчения участи обвиняемых,- он произвел реформы; народ хотел, чтобы милльоны французов, которых строгость наших обычаев лишала до того времени прав, принадлежащих гражданам, приобрели или возвратили себе эти права,- он им предоставил их своими законами; народ желал свободы, он даровал ее. Он даже определил желания народа своими жертвами, и однако теперь во имя этого самого народа требуют... Граждане, я не оканчиваю... я останавливаюсь перед историей. Вспомните, что ей предстоит суд над вашим судом, и что ее голос будет голосом всех веков!" Когда он выходил из залы, Людовик бросился ему на шею и, обнимая его,сказал: "Мой бедный Десез *(516)!" Это было единственной и величайшей наградой, какую получал отважный де-Сез за свою блестящую защиту и за ту опасность, которой он подверг себя. А опасность была немалая: как известно, престарелый Малесерб вскоре погиб на эшафоте, а Троншэ и сам де-Сез были обязаны своим спасением только бегству. Смертный приговор Людовику XVI был принял большинством всего пяти голосов. Но напрасно все три защитника ввиду такого незначительного большинства просили дозволять апелляцию к народу,- конвент остался непреклонен, и Людовик погиб на эшафоте жертвой политического и юридического убийства.

В том же году состоялся суд над несчастной Марией Антуанетой. Для защиты ее были назначены два адвоката: Шаво-Делагард и Тронсон-Дюкудре. К сожалению, от их речей не сохранилось ни одного отрывка. Но что они говорили свободно и мужественно, видно уже из того обстоятельства, что Шаво-Делагард едва не поплатился жизнью за свою речь. После заседания он был заключен в тюрьму и получил свободу только по особому декрету. Через несколько времени он снова был схвачен, и в обвинительном акте было сказано: "пора, чтобы защитник вдовы Канета сложил свою голову на том же эшафоте". Но смерть Робеспьера спасла его от неминуемой гибели *(517). Вслед за процессами Людовика XVI и Марии-Антуанеты. следует целый ряд других интересных процессов. Шарлотту Кордэ, убившую Марата в сознавшуюся в своем преступлении, защищал тот же Шаво-Делагард. Когда суд вынес ей смертный приговор, она обратилась к своему адвокату и сказала: "вы меня защищали деликатно и благородно; это был единственный подходящий для меня способ. Я благодарю вас за него; он возбудил во мне уважение к вам, которое я хочу доказать на деле. Эти господа объявили мне, что мое имущество конфисковано; я должна кое-что в темнице: я вам поручаю уплатить этот долг". "Мы не думаем",замечает Годри, приводя эти слова: "чтобы было что-либо более возвышенное в древности" *(518).

Мадам Елизабет (Elisabethe), приближенная Марии Антуанеты имела защитником тоже Шаво-Делагарда. "Обвиняемая", говорил на суде адвокат: "была предана королеве; она ее любила: она была ей верна в опасностях, как другие верны в дни счастья. Дружба, верность, мужество, эти ли деяния, достойные смерти?"

Свирепый Дюма, который председательствовал, прервал его с бешенством, упрекая в том, что он дерзает говорить о мнимых добродетелях обвиняемой и таким образом развращает общественную нравственность *(519).

Самым большим процессом во времена консульства был процесс о покушении на жизнь Наполеона. 47 человек привлекались к суду. Между ними был Кадудаль (Cadoudal), братья Арман (Armand), Полиньяк (Jules de Poliniac), маркиз де-Ривьер (de Riviere) и генерал Моро (Moreau). В числе защитников были знаменитые адвокаты Белляр (Bellart), Биллекок (Billecoq) и Боннэ (Bonnet). Наибольшее внимание возбудила блестящая защита Шарлем Бониэ известного генерала Моро. Боннэ говорил целых шесть часов с перерывом в один час. Он начал свою речь следующим образом: "И так, генерал Моро в оковах! Самыми большими и славными заслугами, самыми блестящими победами, самыми важными завоеваниями, спасением многих армий - нельзя, без сомнения, приобрести гнусного права губить свою родину внутренним междоусобием: мы далеки от системы столь ужасного зачета; но эти подвиги, эти завоевания, это геройское и безграничное самоотвержение, столько доблести, так много побед, столько благоприятных обстоятельств, двадцать пять лет честности, будет ли все это потеряно для оправдания знаменитого подсудимого? Нет, господа, разум, справедливость и чувство осуждают систему, внушаемую неразумием и неблагодарностью. Эти спасительные воспоминания, которые витают над подсудимым, еще не суть оправдания, но они являются более чем вероятным предзнаменованием их".

Председатель комиссии, исполнявшей роль суда, часто останавливал защитника, несмотря на умеренность его речи. Когда после одной остановки генерал-прокурор вставил со своей стороны замечание и назвал Моро изменником, Боннэ ответил следующей замечательной тирадой: "Господин генерал-прокурор, позвольте мне сказать вам, что генерал Моро достаточно хорошо доказал, изменник ли он; никто из нас не представил на этот счет более возвышенных доказательств. Ни вы, ни я, г. генералпрокурор, не руководили планами кампаний IV и V года республики; ни вы, ни я не побеждали в стольких битвах врагов нашей страны; ни вы, ни я не разрушили победами заговора Пишегрю; ни вы, ни я ни уничтожили тех, которые хотели сражаться с нашим отечеством и предавать его; ни вы, ни я не совершали изумительных отступлений из Германии и Италии и не спасли трех армий: ни вы, ни я не уплатили столь щедро нашему отечеству своими действиями и победами долга любви и преданности". Благодаря защите Боннэ, генерал Моро спасся от смерти и был приговорен только к двухлетнему заточению, которого он избежал, немедленно уехав в Америку. Наполеон был страшно рассержен на Боннэ за его речь и на Белляра за мемуар, написанный им в защиту Моро; он хотел их арестовать и сослать, и только благодаря вмешательству канцлера и префекта полиции дело ограничилось одним выговором *(520). Если в последующее время и не было столь важных процессов, как только что указанные, тем не менее адвокатам не раз представлялась возможность выказывать свое мужество при отправлении профессии. Достаточно будет указать на защиту маршала Нея Дюрэном старшим, Беррье и Деларуа-Флэнвиллем, на процессы генералов Камбронна и Дебелла, которым защищал Беррье младший, и на большой политический процесс о заговоре 1820 г., в котором выступали Дюпэн младший, Геннекэн (Hennequin), Одилон Барро (Odilon Barrot) и другие выдающиеся адвокаты, на дело маршала Базена, которого защищал Лашо, на многочисленные политические процессы, в которых выступал Жюль Фавр и т. п.) *(521).

Говоря о замечательных процессах, мы вместе с тем назвали целый ряд выдающихся адвокатов XIX века. Мы уже упомянули о Боннэ, Биллекоке, Белляре ДелакруаФлэнвилле, двух Беррье, двух Дюпенах, Одилоне Барро, Геннекэне, Лашо, Жюле Фавре. К этому списку следует еще прибавить имена Деламалля (Delamalle), Бервиля, Найе (Paillet), Гамбетта ше-Дест Анжа (Chaix-D'est-Ange), Лиувилля и Молло.

Связь между адвокатурой и магистратурой, порвавшаяся в конце XVII века, снова восстановилась в XIX веке. Уже во времена революции и первой империи некоторые адвокаты занимали видные места в магистратуре. С течением времени число магистратов, вышедших из рядов адвокатуры, увеличивалось все больше и больше. Просматривая биографии замечательных адвокатов XIX в. *(522), мы видим, что почти все они в конце своей карьеры достигали высших государственных должностей. Можно назвать всего несколько из них, которые не покидали до самой смерти занятия своей профессией, как например Пайе (Paillet) или Лиувилль. Все остальные становились членами и президентами высших судов или переходили в прокуратуру. Некоторые были министрами (Мартиньяк, Ленэ, Делангл, Барош, Фавр, Гамбетта и др., а в настоящее время Флокэ) и даже, с тех пор, как Франция стала республикой, президентами ее Тьер, Греви. Таким образом, общественное положение адвокатов во Франции так же высоко в наше время, как было раньше. Даже можно сказать, что в настоящее время, при свободном парламентарном режиме для них открылось еще более обширное и почетное поприще деятельности, чем в эпоху просвещенного деспотизма.

Дата добавления: 2015-08-20