Новое время до революции 1789 г.

В течение XVI, XVII и XVIII веков французская адвокатура начинает постепенно принимать совершенно иной вид, чем тот, какой имела в средние века. Между тем как до XVI века она была организована по римскому образцу, в новое время она выступает на самостоятельный путь и вырабатывает ту сословную организацию, которая существует по настоящее время. Мы опять-таки не станем излагать в хронологическом порядке узаконений, изданных в течение этого периода. Как уже было сказано, их насчитывают в XV и XVI в. около 50, а в XVII и XVIII еще больше. Подробное перечисление их было бы тем более бесполезно, что многие стороны организации адвокатуры вовсе не подвергались правительственной регламентации, а выработались путем обычая. В виду этого, мы снова предпочитаем обозреть состояние французской адвокатуры дореволюционного периода в систематическом порядке, разместив весь материал, заключающийся как в законах, так и в обычаях, по тем же рубрикам, что и раньше. Допущение к адвокатуре. В средние века от кандидата в адвокатуру требовались, как мы видели, три условия: высшее юридическое образование, присяга и внесение в список. Все эти условия были удержаны законодательством и в новое время *(414). Но к ним было добавлено еще одно: практическая подготовка или стаж (stage). Вначале продолжительность ее определялась в два года *(415), но затем она была увеличена до четырех лет *(416). Лицо, приобретшее требуемую ученую степень, должно было принести присягу. Для этого один из старейших адвокатов, практикующий не менее 20 лет, представлял будущего адвоката парламенту, который в торжественном заседании приводил лиценциата к присяге. Имя его вносилось в регистры парламента, и ему выдавалась выпись из них, носившая название матрикулы. Затем он должен был пройти четырехлетний стаж, заключавшийся в посещении судебных заседаний, составлении различных бумаг для адвокатов и в участии в конференциях, т. е. собраниях адвокатов, на которых обсуждались разного рода юридические вопросы, а, равным образом, и в бесплатных консультациях бедным. Вместе с тем стажиер мог вести дела, но под наблюдением старших адвокатов. Если по истечении этого срока кандидат представлял удостоверение от шести адвокатов, назначенных председателем, что он выказал достаточное усердие в исполнении своих обязанностей, то его имя вносилось в общий список адвокатов (tableau).

Сословные учреждения. В средние века адвокаты представляли собой сословие (ordre), но это название было только почетным титулом и не имело почти никакого практического значения. В новое время положение дела изменяется. Из незначительного, едва заметного зародыша развивается пышный цвет сословной организации. Законодательство очень немногим участвовало в этом процессе развития. Сословные учреждения складывались постепенно путем обычая и практики независимо от законодательной власти и нередко вопреки ей. К сожалению, в настоящее время этот процесс можно проследить только в самых общих чертах вследствие скудности материалов. Лучшие историки французской адвокатуры Годри и Фурнель почти не касаются этого вопроса. Законодательные памятники тоже заключают в себе мало данных. Некоторый свет, быть может, пролили бы документы парламентских архивов, но после Делашеналя, который ограничился изучением их за время от 1300 до 1600 года, никто, сколько нам известно, не продолжал его труда. В виду этого, мы поневоле принуждены удовольствоваться кратким очерком, следуя в этом отношении, главным образом, за Бушэ д'Аржи *(417).

Возникновение самостоятельных сословных учреждений было результатом распадения "общины адвокатов и поверенных" на ее составные части. В средние века, как мы видели, адвокаты образовывали вместе с поверенными одну ассоциацию, во главе которой стояли депутаты, являвшиеся ее представителями и управляющие ее экономическими делами. Кроме того, в неизвестное время, по всей вероятности, в XV в. община стала избирать себе старшину или председателя. Так как его обязанности состояли, между прочим, в том, чтобы во время процессий в честь св. Николая носить жезл с хоругвью этого святого, то он получил название жезлоносца (batonnier). Вначале все дела, касавшиеся адвокатов и поверенных, велись старшиной и депутатами общины. Но мало-помалу начался процесс дифференциации. Адвокаты стали отделяться от поверенных. Органы самоуправления общины разделились таким образом, что старшина перешел к адвокатам и стал председателем их сословия, сохранив прежнее название "жезлоносца", а депутаты общины сделались исключительно органом ассоциации поверенных. Хотя старшина избирался до конца XVIII в. общим собранием адвокатов и поверенных, и хотя до самой революции существовала община св. Николая, тем не менее адвокаты и поверенные уже составляли два отдельные класса с особой организацией и только по вопросам, касавшимся их общих интересов, сходились для совместного обсуждения. Еженедельно по понедельникам и четвергам депутаты общины собирались, производили расследование по жалобам на ее членов и налагали дисциплинарные наказания. Председатель адвокатов и сами адвокаты очень редко бывали на этих заседаниях, "так как", говорит Бушэ д'Аржи: "большая часть разбиравшихся там дел касалась только дисциплины поверенных. В отсутствие председателя адвокатов и других старших адвокатов председательствовал старший из поверенных" *(418). Органом самоуправления адвокатов был вначале один председатель. С течением времени к нему присоединился другой орган - комитет или совет. Это произошло следующим образом. Председатели, разрешая вопросы, касающиеся интересов и дисциплины сословия и, главным образом, составления списка, стали советоваться с бывшими до них председателями (anciens batonniers). В XVIII в. к этим председателям были присоединены выборные от адвокатских "скамей" (banes). Дело в том, что с давних пор в посещении парламента, именно так называемой Большой Зале (Grande-Salle) и смежных с нею галереях, находился ряд скамей с пюпитрами (buffets), где сидели адвокаты, подавая желающим советы и сочиняя судебные бумаги *(419). Таких скамей было вначале 11, а в 1711 г. к ним присоединилась еще одна. Так как каждый адвокат имел определенное, постоянное место, то сообразно с числом скамей адвокаты разделялись на 11 или 12 постоянных групп. В 1661 г. председатель Монтолон впервые избрал по несколько человек от каждой скамьи и присоединил их к бывшим председателям, чтобы вместе с ними обсуждать дела сословия *(420). Это нововведение было удержано и мало-помалу вошло в обычай. Вскоре каждая скамья стала избирать двух депутатов сроком на 2 года. Таким образом, эти депутаты вместе с бывшими председателями образовали постоянный комитет, который наравне с председателем ведал дела сословия. Но распределение адвокатов по скамьям было слишком неравномерно. В то время, как в 1780 г. пятая скамья состояла из 161 члена, в восьмой их было всего восемь, а в седьмой девять. В виду этого потребовалось новое распределение. Все адвокаты были разделены в 1781 г. на 10 приблизительно одинаковых групп или колонн (collones). Каждая колонна избирала двух депутатов на два года, но половина их ежегодно замещалась новыми *(421). Так возник тот орган сословного самоуправления, который в настоящее время носит во Франции название "совета" (conseil de l'ordre). Как видно, законодательная власть вовсе не принимала участия в его развитии. Он был результатом единственного процесса отделения адвокатов от поверенных и объединения их между собою или, как сказал бы Спенсер, процесса дифференциации и интеграции института адвокатуры.

Говоря о сословной организации, следует обратить внимание на тот факт, что в среде адвокатов было в высшей степени развито чувство солидарности. Если их сословию грозила какая-либо опасность, они немедленно соединялись вместе и общими силами отстаивали свои права и интересы. Для примера можно указать несколько любопытных случаев. В 1579 г. Генрих III предписал адвокатам и поверенным отмечать собственноручно на составляемых ими для клиентов бумагах количество полученного гонорара *(422). Адвокаты возмутились таким требованием. Они считали недостойным своей профессии подобный контроль со стороны посторонней власти над гонораром, добровольно уплачиваемым клиентами в благодарность за их труды, таланты и знания. Вследствие их протеста указ не был приведен в исполнение. Но в 1602 г. парламент возобновил его по следующему поводу. Герцог Люксембургский пожаловался Сюлли, что при ведении каких-то дел адвокат обошелся ему в 1500 экю (12195 фр.). Сюлли, найдя эту сумму чрезмерной, довел об этом до сведения генералпрокурора, который в свою очередь потребовал, чтобы парламент принял меры против жадности адвокатов. Парламент счел уместным распорядиться о возобновлении и применении указа 1579 г. *(423) Адвокаты снова начали протестовать. Они обратились сперва к генерал-прокурору с заявлением, что это распоряжение оскорбляет их достоинство, и что они предпочитают бросить свою профессию, чем подчиняться таким предписаниям. Затем они отправили депутацию в парламент, прося отмены указа. Но ни угрозы, ни доводы не привели ни к каким результатам. Тогда адвокаты собрали общее собрание и решили прекратить занятие своей профессией. Они отправились в количестве 307 человек, с председателем во главе, в канцелярию парламента, объявили о своем отречении от звания адвокатов и в знак этого сложили свои форменные шляпы. Один из них Арно (Isaac Arnaud), человек пылкого и неукротимого характера, тут же разорвал свою мантию и немедленно, бросив адвокатуру, поступил в военную службу *(424).

Парламент очутился в затруднительном положении; отправление правосудия прекратилось; вокруг раздавался ропот; общественное мнение и прокуратура приняли сторону адвокатов. Парламент поспешил уведомить о происшедшем короля, находившегося в Пуатье. Король немедленно издал указ, который, подтверждая с виду парламентское постановление, чтобы не подрывать авторитета высшего судилища, предписывал в то же время адвокатам "взять назад свой отказ и продолжать свою деятельность, как и раньше" *(425). Малопомалу адвокаты возвратились к отправлению своих обязанностей, и ни об указе 1579 г., ни о распоряжении 1602 больше не было речи. Таким образом, благодаря единодушию и решительности, адвокатам удалось отстоять свою профессиональную привилегию *(426).

Это знаменитое в летописях французской адвокатуры событие замечательно еще и тем, что оно послужило поводом к появлению одного из любопытных сочинений по ее истории. Во время добровольных вакаций, вызванных парламентским постановлением, несколько известнейших парижских адвокатов (Pasquier, Pithou, Loisel и др.) собирались в доме Паскье и беседовали о прошлом своего сословия. Эти беседы были потом записаны и изданы одним из участников их Луазелем под заглавием: "Паскье или диалог адвокатов парижского парламента". Диалог Луазеля, заключающий в себе массу биографических сведений о французских адвокатах с древнейших времен до XVII в., представляет собою, по выражению Лиувиля, катехизис, который каждый французский адвокат должен знать наизусть *(427).

Адвокатам неоднократно приходилось в затруднительных случаях прибавлять к единственной возможной для них, с виду невинной, но в сущности репрессивной мере, к отказу от своей профессии, и каждый раз это средство оказывалось действительным. В XIII в. было несколько случаев подобного рода. В 1720 г. адвокат Жэн (Gin), читая во время прений законы, согласно обычаю, не снял своего профессионального головного убора. Председатель сделал ему замечание. Жэн сообщил об этом сословию. Было созвано общее собрание, которое решило, что поведение Жэна было согласно с издавна установленным обычаем, и что председатель неправ. В виду этого собрание решило приостановить исполнение своих обязанностей. Через несколько дней парламент признал, что "адвокаты имеют право читать законы, не снимая шляп" *(428). В том же году парламент, отказавшись утвердить одно финансовое распоряжение регента, был в целом составе переведен в Понтуаз, где и должен был заседать. Но никто из адвокатов не последовал за ним. Напрасно генерал-прокурор обращался к председателю сословия Бабелю с требованием отправиться в Понтуаз, адвокаты единодушно ответили, что ни им, ни Бабелю генерал-прокурор не вправе ничего приказывать, так как их профессия свободна. Благодаря их настойчивости, парламент был вскоре возвращен в Париж *(429). В течение 1731 и 1732 гг. адвокаты трижды прекращали отправление своей профессии, вследствие притеснений со стороны правительства за то, что они печатно осуждали папскую буллу ("Unigenitus" 1713) и нападали на духовенство *(430). Не только адвокаты парижского парламента выказывали единодушие и стойкость; их провинциальные коллеги отличались такими же качествами. Так например, в 1704 году адвокаты города Э (Aix), оскорбленные тамошним парламентом, перестали вести дела. Тогда канцлер Пончартрэн предписал парламенту прекратить эту распрю и возвратить адвокатов к исполнению их обязанностей, "оказав некоторые знаки благоволения сословию, которое само по себе заслуживает уважения". Когда приказание было исполнено и адвокаты вернулись к своим занятиям, председатель парламента всетаки выразил мнение, что дела шли не хуже и без адвокатов. "Поздравляю вас", ответил ему канцлер: "с благополучным исходом планов, которые вы имели относительно адвокатов, но моя радость, что они возобновили отправление своих обязанностей, вызвана гораздо более благом правосудия, чем какими-либо иными соображениями, так как, что бы вы ни говорили, я не могу разделить вашего мнения о бесполезности адвокатов, профессия которых всегда считалась необходимой для отправления правосудия и объявлялась таковой законами. Признаюсь вам, я удивляюсь, что вы можете думать и говорить иначе, в особенности занимая такое место, и что вы можете убеждать меня, будто в то время, когда они прекратили свою деятельность, правосудие не отправлялось в вашем суде с меньшим благоприличием и достоинством *(431).

Дисциплинарная власть, находившаяся в средние века в руках парламента, перешла к органам сословия: председателю и комиссии депутатов. Каким образом совершился этот переход, неизвестно., Несомненно только, что он происходил постепенно. Но в XVIII в. он был уже вполне закончен. Дисциплинарное расследование наложение взысканий производилось комиссией. Наказания состояли в выговоре публичном или при закрытых дверях, запрещении практики на время и исключении из списка. На решение комиссии допускалась апелляция в общее собрание сословия. Если же комиссия постановляла приговор об исключении, а общее собрание утверждало его, то допускалась вторичная апелляция в парламент. Это был единственный случай, когда парламент вмешивался во внутреннюю дисциплину сословия.

На дисциплинарные проступки, ни налагаемые на них наказания не были определены законом. Все это выработалось путем одного обычая: само сословие, как замечает Молло, поняло, что его существование было бы непрочно и даже невозможно при безнаказанности злоупотреблений и присвоило себе право строго преследовать тех, кто, будучи принят в сословие, запятнал бы его достоинство нарушением установившихся традиций и правил *(432).

Нарушение профессиональных обязанностей случалось в общем редко. По крайней мере, исторические памятники сохранили всего несколько фактов этого рода. Так, Луазель упоминает об адвокате Берте (Berthe), который был не раз присуждаем к штрафам и, будучи небольшого роста, получил название "маленького штрафника" (petit amendier). Таков же был, по словам Луазеля, некий Гранжэ (Granger), который в одном деле произнес настолько неудачную речь, что Луазель, защищавший его противника, ограничился повторением ее и тем навлек на Гранжэ штраф *(433). Не довольствуясь дисциплинарными взысканиями, адвокаты прибегали к более серьезным мерам относительно провинившихся собратов: прерывали всякие сношения с ними и даже исключали их из списка. Так в XVIII в. сословие решило прекратить сношения с Лэнгэ (Linguet). Весьма любопытный случай произошел с канцлером Пойе, автором указа Villet-Cjtterets. Он был вначале адвокатом и, потеряв должность канцлера, снова хотел заняться адвокатурой. Но сословие отказалось внести его в список на том основании, что он своим поведением в звании канцлера запятнал достоинство адвокатуры *(434). Фурнель рассказывает, что Маллэ (Mollet) был исключен из списка за напечатание, под видом юридического мемуара, пасквиля на одну даму, и что такой же участи подвергся Дасси (Dassy), который позволил себе на суде резкую критику одного правительственного распоряжения и за то попал под арест *(435). Если прибавить сюда несколько аналогичных случаев, указываемых Годри *(436) и Делашеналем *(437), и долгий процесс дерзкого и неукротимого Лэнгэ, который, несмотря на свою настойчивость, все-таки был исключен из списка *(438), то это будут все известные нам проступки адвокатов дореволюционной Франции против профессиональной нравственности.

Гонорар. Вопрос о гонораре подвергся точно также коренной перемене. Прежде адвокаты придерживались взгляда юстинианова кодекса, теперь же они приняли воззрение республиканского Рима. Вознаграждение за защиту на суде или подачу совета перестало быть платой за личную услугу (salarium, salaire), а обратилось в почетный дар со стороны клиента (honorarium, honoraire), которого нельзя было ни обусловливать, ни требовать судом. Когда и как произошла эта перемена, нет возможности решить с достоверностью. Можно только сказать, что она была совершенно независима от законодательной деятельности. "Законы и юристы, древние указы и многие прежние распоряжения парламента", писал в 1573 году Бушэ д'Аржи: "дают адвокатам право иска об уплате гонорара, но сообразно с новейшими решениями парижского парламента и современной дисциплиной сословия, не дозволяется, чтобы адвокат предъявлял такой иск" *(439). В XVIII в. адвокаты, нарушавшие это правило, исключались из списка. "Те, которые осмелились бы", говорил один председатель сословия, в 1723 г.: "требовать гонорара, должны быть исключаемы из списка". "Гонорар", замечает Камюс (Camus): "есть подарок, которым клиент выражает благодарность за труд, употребляемый на изучение его дела; неуплата его не представляется необычным явлением, так как встречаются подчас неблагодарные клиенты; но ни в каком случае нельзя требовать уплаты судом. Подобное требование было бы несовместимо с адвокатской профессией, и в тот момент, когда оно было бы сделано, адвокат должен был бы отказаться от своего звания" *(440). Едва ли надо говорить, что такая перемена во взгляде адвокатов на гонорар имела чрезвычайно важное значение. Признание профессии безвозмездной придало ей особое благородство и возвысило ее во мнении общества. Адвокаты, принимая беспрекословно то, что им уделяют от щедрот своих клиенты, никогда не обусловливая себе суммы вознаграждения и не требуя его судом, сделались в полном смысле слова бескорыстными служителями правосудия. К сожалению, по недостатку материалов, нет никакой возможности определить, чем именно было вызвано это добровольное возобновление адвокатами Цинциева закона и отступление от правил юстинианова законодательства, подтвержденных указами французских королей и применявшихся в средние века.

Профессиональная деятельность. В деятельности адвокатов по гражданским делам не произошло никаких перемен. По-прежнему адвокатам принадлежала юридическая консультация и устная защита на суде, а поверенным представительство сторон. Впрочем, поверенные могли говорить речи в судах первой инстанции наравне с адвокатами, но только по вопросам факта а не права *(441). Сочинение судебных бумаг было разделено между адвокатами и поверенными подобно тому, как и в средние века.

Но в уголовном процессе роль адвокатуры изменилась. Уже в средние века публичный и состязательный процесс начал понемногу обращаться в тайный и инквизиционный. В половине XIV века только судебные прения были публичны, остальное производство совершалось тайно. Указ 1498 г. предписал, чтобы в важных преступлениях (grands crimes) весь процесс, не исключая и прений, происходил тайно. Тем не менее участие защитника допускалось в производстве, за исключением только предварительного следствия. Но в 1539 году указом Франциска I формальная защита была до крайности стеснена, и участие адвоката в процессе было дозволено только по специальному разрешению суда *(442). Указы 1563, 1579 и особенно 1670 гг. завершили начатое дело, обратив уголовный процесс в чисто инквизиционный и тайный, расширив применение пытки и окончательно уничтожив формальную защиту. В указе 1670 г. прямо было сказано: "обвиняемые, какого бы рода они ни были, не могут иметь адвоката, вопреки всем противоречащим этому обычаям" *(443). Такой порядок вещей продолжался вплоть до революции 1789 г., так что деятельность адвокатов в течение целого столетия ограничивалась ведением гражданских дел.

Адвокаты по-прежнему обнаруживали большое мужество при исполнении своих профессиональных обязанностей. Известно, например, что Монтолон решился вести дело герцога Бургундского против матери короля Франциска I. Во время религиозных смут XVI в. адвокаты имели случай выказать независимость и храбрость, защищая гонимых правительством протестантов. Так, адвокатами принца Кондэ были Робер (Robert) и Марильяк (Mariliac); они же вместе с Дилаком защищали Дю-Бура, мужественного члена парламента, воспротивившегося одному указу Генриха II. Но в XVII и XVIII вв., когда формальная защита была сведена в уголовном процессе к нулю, адвокаты лишились возможности исполнять свое священное призвание невинных и преследуемых. Тем не менее они продолжали с прежней энергией ведение гражданских дел. Известно, например, что Марион с таким жаром и свободой защищал одно дело герцога Нивернэ против откупщика налогов (1581 г.), что Генрих III, присутствовавший на заседании, запретил ему практику на 1 год. Но на следующий день это запрещение было отменено *(444). Адвокат XVII века Дюмон был во время одной речи прерван председателем парламента, который предложил ему окончить защиту. "Я готов окончить", ответил Дюмон: "если суд находит, что я сказал достаточно, чтобы выиграть мое дело. Если же нет, то я имею представить настолько существенные доводы, что не могу оставить их, не нарушая своей профессии и того доверия, каким почтил меня клиент". Дюмон продолжал речь и выиграл дело.

С Фуркруа, знаменитым адвокатом того же века, произошел еще более замечательный случай. Когда он в одном процессе начал речь, судьи, считая его дело безнадежным, поднялись, чтобы приступить к голосованию. "Господа!" - воскликнул Фуркруа,- "я прошу, по крайней мере, одной милости, в которой суд не может мне отказать. Я прошу выдать мне для оправдания перед моим клиентом письменное удостоверение в том, что суд постановил решение, не выслушав меня". Суд позволил ему продолжать защиту, и процесс был решен в пользу Фуркруа *(445).

Общественное положение адвокатов. Если развившаяся в новое время тесная сословная организация могла служить основой для процветания адвокатуры, зато в других отношениях профессия была поставлена в менее благоприятные условия, чем в средние века. Прежде всего, деятельность адвокатов, в уголовных делах, была, как мы уже говорили, сперва ограничена, а затем и вовсе уничтожена. Это не могло не отозваться невыгодным образом на положении адвокатуры. Ведение уголовных процессов составляет, собственно говоря, главное призвание адвоката. Общество ценит и уважает адвокатов преимущественно потому, что видит в них борцов за свои драгоценные права, защитников жизни, свободы и чести граждан. Лишив профессию священного права уголовной защиты и предоставив ей только отстаивание имущественных интересов тяжущихся, законодательство отняло у нее три четверти ее общественного значения.

Результаты такого ограничения были, как известно из истории, весьма печальны для правосудия. Отсутствие формальной защиты в связи с тайным инквизиционным производством, в котором главную роль играла пытка, привели к тому, что подсудимые, попав в когти уродливого чудовища, исполнившего роль милостивого и правого суда, вырвались из них не иначе, как с окровавленными членами и раздробленными костями. Юридические убийства стали обычным явлением. Для осуждения обвиненного нужно было только признание его. А трудно ли было добиться признания, хотя бы даже ложного, при помощи ужасающих мучений пытки?

Другое обстоятельство, оказавшее неблагоприятное влияние на развитие адвокатуры, заключалось в том, что правительство ввело принцип продажности судебных должностей и тем разрушило тесную связь, существовавшую раньше между адвокатурой и магистратурой. Продажность должностей была установлена впервые Франциском I в 1522 г. После нескольких попыток отмены (1560, 1566, 1579) она была окончательно утверждена в 1592 г. и существовала вплоть до революции. Нечего и говорить, что результаты ее были весьма пагубны для правосудия. Заплатив дорого за свое место, судья старался возместить с процентами свой расход на счет тяжущихся. "Королям" говорит Батайяр, "нужны были деньги для итальянских и религиозных войн, для государственных дел и для мотовства придворных фаворитов. Из-за денег они отдали судящихся в добычу жадности откупщиков. Канцлеры, магистры, регистраторы, пристава покупали правосудие и продавали его. Поверенные, маклера и ходатаи всякого рода следовали за ними на этом поприще, и, быть может, даже в конце концов опередили их" *(446). К чести адвокатов надо заметить, что Батайяр не включает их в число хищников, способствовавших торговле правосудием. "Только адвокатура", как сказал впоследствии Робеспьер: "носила в себе последние следы свободы, изгнанной из остальной части общества, только в ей сохранилось еще мужество истины, которое осмеливалось провозглашать права слабой жертвы против могущественного угнетателя" *(447). Но и для адвокатуры продажность судебных должностей оказалась вредной, если не в этом, то в другом отношении. Прежде каждый выдающийся адвокат мог надеяться, что его профессиональные заслуги откроют ему путь к высшим местам парламента. Теперь же, когда не личные достоинства, а более или менее значительная сумма денег являлась единственным решающим моментом при назначении на должность, адвокаты лишились одного из благороднейших стимулов к деятельности. Если некоторые из них и попадали в магистратуру, то это происходило только на основании договора купли-продажи между ними и правительством.

Но, повторяем, несмотря на такую перемену обстоятельств к худшему, сословие адвокатов продолжало высоко держать знамя честного и бескорыстного служения обществу. В течение XVI, XVII и XVIII веков оно насчитывало в своей среде много замечательных деятелей. В XVI веке жил Монтолон (Fran?ois Montolon), который отважился выступить в защиту герцога Бургундского против матери Франциска I. Впоследствии он был назначен канцлером. Такого же звания достиг современник Монтолона Лизэ (Lizet), тоже выдающийся адвокат. Бриссон (Brisson), который славился столько же знаниями, сколько и красноречием, был назначен председателем парламента. Марион, которого называли Цицероном того времени, перешел впоследствии в прокуратуру. Этьенн Паскье, именем которого Луазель назвал свой диалог, был, как и сам Луазель, выдающийся оратор и писатель. Арно (Antoine Arnaud) так славился своим красноречием, что Генрих IV, по словам Годри, желая доставить герцогу Савойскому удовольствие и показать ему самый величественный сенат в мире, повел его в парламент, где должен был говорить речь Арно. Король был столь очарован его красноречием, что в тот же день дал ему звание государственного советника *(448). Из числа адвокатов вышло не мало знаменитых правоведов, каковы например Бюдэ, Дюмулэн, мнения которого считались более авторитетными, чем парламентские приговоры *(449), Лопиталь (Lhopital), Питу (Pithou) и др. Занятие адвокатурой было в некоторых родах наследственным и переходило из поколения в поколение. Род Марильяков (Mariliac) дал пятерых замечательных адвокатов; род Сегье (Seguier) четырех, Ту (Thou) тоже четырех; Талонов - трех и т. п. Почти все они достигли высших государственных должностей.

Можно было бы назвать еще дюжину выдающихся адвокатов XVI века, проложивших себе своими талантами дорогу к высшим местам в магистратуре. Но в XVII и XIII в. картинка принимает другой вид. Адвокатура по прежнему изобилует первоклассными талантами, тем не менее, просматривая выдающихся деятелей на этом поприще, мы видим, что очень немногие из них достигли видного положения в магистратуре. Большинство предавалось литературе и науке: некоторые были избираемы в члены академии наук; другие делались профессорами, третьи просто занимались сочинением ученых и поэтических произведений. Прежняя связь с магистратурой была нарушена. Адвокаты совсем перестали считаться членами парламентского корпуса. Следствием этого была отчужденность их от магистратов и столкновения с парламентом, на которые мы уже указывали и которые были невозможны раньше.

В XVII в. первые места в адвокатуре занимали: Мартельер (Pierre de ls Marteilliere) и Голтье (Gaultier), оба отличавшиеся энергией и резкостью речи *(450); Биньон (Bignon), известный своей ученостью и назначенный Генрихом IV королевским прокурором; Сервэн (Servin), достигший того же звания; Лемэстр (Antoine Lemaistre), о котором говорят, что когда он должен был выступать в парламенте, то самые знаменитые проповедники просили позволения отложить проповедь, чтобы пойти послушать его; Патрю (Patru), избранный в члены академии за литературные заслуги; Фуркруа (Fourcroy), который, по словам одного писателя (Bretonnier), неограниченно властвовал в адвокатуре, и которого Людовик XIV избрал защитником прав инфантины Марии Терезии против испанского совета; Пажо (Pageau), считавшийся вторым адвокатом после Фуркруа; Эрар (Erard), замечательный изяществом речи; Нуэ (Nouet), Нивель (Nivelle), Леруа (Leroy) и многие другие.

В первой половине XVIII века славились Норман (Normand) и Кошэн (Cochin). Норман отличался такой честностью, что судьи говорили: "верьте факту, если его утверждает Норман". Он был за свои заслуги на поприще литературы предложен в члены академии. Но так как, по обычаю, каждый кандидат должен был делать визит членам академии, чтобы попросить у них голоса в свою пользу, то Норман, считая подобного рода поведение недостойным адвокатского звания, отказался от кандидатуры *(451). Еще знаменитее был Кошэн. Этот на вид скромный и робкий человек был величайшим оратором своего времени. В одном из первых дел, которые он вел, его противниками были Прюнэ (Prunay), первый диалектик среди адвокатов, и Обри (Aubry), отличавшийся изяществом речи. Прюне сказал блестящую речь, но когда ему ответил Кошэн, он обратился к Обри со словами: "сознаюсь, что в сравнении с Кошэном я просто заика". Выходя из заседания Норман воскликнул, что он в своей жизни еще не слышал такого красноречия. "Видно", ответил скромно Кошэн: "что вы не принадлежите к числу тех, которые слушают самих себя" *(452).

Нормана и Кошэна окружала целая группа талантливых адвокатов: Обри и Прюнэ, Бэгон (Begon), обладавший столь низким ростом, что, говоря речь, он должен был становиться на скамью, и столь слабым здоровьем, что его приносили в залу суда на носилках, и несмотря на все это, бывший выдающимся оратором; Тэрассон, Тартарэн, Совель и др.

Во второй половине XVIII в, первое место занимал Жербье, которого современники называли "орлом адвокатуры". В числе его талантливых коллег был, между прочим, Дульсэ (Doulcet). Какой репутацией он пользовался, видно из следующего факта. На другой день после его смерти Людовик XV, вставая с постели, спросил, по обыкновению, окружавших его придворных, не случилось ли чего-либо нового накануне. "Ничего не случилось", отвечали ему. "Как", сказал Людовик: "разве вы не знаете, господа, что я потерял вчера самого почтенного из моих подданных? Умер Дульсэ!" Целый ряд других даровитых ораторов украшал список адвокатов того времени: Маннери (Mannery), Гюео-Риверсо (Gueau-Reverseaux), де-ла-Моннэ, (de-la-Monnaye), Легувэ, Эли-де-Бомон (Elie de Reaumont), Луазо де Молеон (Loyseau de Mauleon) и др. Громадное большинство их до конца жизни оставалось адвокатами. Единственной наградой и честью, к которой они стремились и которой достигали, было избрание их в председатели сословия. Дальше этого не могло простираться их честолюбие, так как должности магистратуры были продажны, а деятельность прокуратуры при тайном инквизиционном процессе, без участия формальной защиты, представлялась им в слишком печальном свете.

Говоря об общественном положении адвокатов, нельзя не упомянуть о некоторых привилегиях, которыми они пользовались в дореволюционный период. Они были изъяты от некоторых податей и повинностей подобно тому, как и адвокаты императорского Рима; имели право требовать удаления из своего соседства ремесленников, которые, производя шум своими работами, мешали их занятиям, не могли подвергаться аресту, когда в своем профессиональном костюме шли в суде или возвращались оттуда; судебные пристава не имели права вручать повесток и бумаг клиентам в то время, когда они находились в кабинетах их адвокатов и т.п. *(453). Общественное мнение и правительство ставили сословие адвокатов выше поверенных, нотариусов, докторов права, врачей и даже товарищей королевского прокурора *(454).

Дата добавления: 2015-08-20