Невнимание к филологии, к литературе как учебно-научному предмету в школе и вузе чревато огромными отрицательными последствиями для всей нации.

Иван Мельников против министра Фурсенко // Правда. – 2007, 1 июня

В мае Госдума обсуждала закон о переходе на систему бакалавр – магистр в вузах. Позицию КПРФ представил первый заместитель Председателя ЦК КПРФ, профессор МГУ Иван Мельников.

«Сегодня я обращаюсь не столько к большинству нынешнего состава Государственной думы – ваше голосование, как обычно, предрешено, – я больше обращаюсь к присутствующим журналистам и другим представителям общественности.

Очень важно, чтобы все понимали: в случае принятия данного законопроекта мы получим кардинальный слом отечественной традиции высшего образования.

Напомню, что сегодня и бакалавриат, и магистратура уже есть в высшей школе, они предусмотрены действующим законом «Об образовании» с 1996 года и нормально сосуществуют со «специалистами» без всяких новых реформ. И у вузов есть право выбора – как готовить в зависимости о специфики самого вуза, от специфики международных стандартов, от особенностей профессиональной области.

Однако правительственный законопроект отличается от этого закона принципиально.

Первое: ваш новый закон ограничивает свободу вузов в принятии решений, их автономию. Действующий закон даёт каждому вузу право выбора между традиционной программой специалиста и двухступенчатой – бакалавриат плюс магистратура. Правительство же предлагает сделать бакалаврами подавляющее большинство студентов, а программу специалиста оставить только для узкого круга избранных, который оно же само и определит.

Второе: ваш новый закон ограничивает права студентов. Действующий закон позволяет студенту выбирать различные траектории обучения, в том числе после бакалавриата стать специалистом, а после специалиста – магистром. Правительство же такую возможность исключает: после бакалавриата – только магистратура, а если хочешь стать специалистом, начинай сначала. Ещё более странно, что специалиста в магистры тоже пускать не собираются.

Третье: ваш новый закон наносит нокаутирующий удар по присущей нашей системе образования фундаментальности. Действующий закон устанавливает минимальный срок обучения по программе бакалавров – 4 года. Правительство предлагает 3 – 4 года. На практике это будет означать, что в целях экономии бюджетных денег бакалавров всё более и более будут переводить на трёхлетний срок обучения. Мы убеждены, в таком бакалавриате мы получим систему подготовки не врачей, а фельдшеров, не инженеров, а лаборантов и так далее. Это – резкое падение качества.

Четвертое: ваш новый закон сделает полноценное высшее образование платным, а значит, доступным лишь для избранных, элитарным. Сегодня закон не ограничивает возможности студента получить качественное образование: завершил одну ступень – переходи на вторую. Правительством же предлагается при переходе из бакалавриата в магистратуру устроить конкурсный отбор. Бюджетное финансирование магистратуры планируют сохранить только в национальных университетах и вузах федерального значения. И то лишь для 30% выпускников бакалавриата. Для остальных магистратура станет платной.

Но главный вопрос, который мы задаем сегодня: ради чего всё это делается? И разумного ответа – нет. Болонский процесс? Западные стандарты? Запрос рынка? Несерьезные аргументы. Наша система образования всегда была нацелена на решение не только текущих, но и долгосрочных задач. Нельзя ставить целью – совпасть с запросом сегодняшнего рынка труда. Этот запрос – изменчив. Это неправильный ориентир. Нельзя в вопросах образования равняться на чужие стандарты, если наши – лучше, эффективнее.

Коллеги, общий вывод такой: с принятием этого законопроекта качественное высшее образование будет фактически сосредоточено только в магистратуре, получать его бесплатно сможет только часть студентов, преимущественно Москвы и Санкт-Петербурга, а для остальных оно будет платным.

Голосуя за этот законопроект, вы голосуете за то, чтобы фундаментально изменить характер, систему и содержание отечественной вузовской подготовки. Вы голосуете за недоступность высшего образования.

КПРФ будет голосовать против».

Мария Хорькова, Александра Сопова. Плюсы и минусы Болонской конвенции. Беседа с заведующей учебной частью филологического факультета МГУ Анной Валерьевной Архангельской // Татьянин день. – 2007, 19 сентября

<...> – А такие явления, как реформа образования, введение ЕГЭ, – как они влияют на университет?

– Для меня всегда большой вопрос: как нам ощущать себя? Как те, кто, по словам Федора Ивановича Тютчева, блаженны – «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые», или все-таки, по древнекитайским ощущениям – как те, кто почти что прокляты? «Чтоб тебе родиться в эпоху перемен». Мне кажется, что образование изменится, мы сейчас живем в ожидании довольно глобальных изменений. В конце концов, наверное, действительно будет больше свободы выбора у студентов. Больше будет возможности студентам самим создавать себе список предметов, которые они будут изучать, условно говоря, выбирать преподавателей, которых они будут посещать. Видимо, Болонская система прежде всего на это направлена. Для меня в Болонской системе два глобальных постулата: студент сам определяет, чему он будет учиться, и вместо традиционной схемы «лекции – семинары – экзамен» гораздо больше уделяется внимания такому понятию, как инициативная работа студента. То есть преподаватель дает задания и в индивидуальном порядке, в рамках отдельных консультаций, беседует со студентами по поводу прочитанного.

Для меня тут вопросов больше, чем ответов. Не буду говорить ничего вроде «нынешние студенты не могут правильно выбрать себе предметы». Вспоминая себя в таком возрасте, я понимаю, что я бы лично в такой ситуации руководствовалась, как нормальный человек, во-первых, тем, что мне действительно интересно, а во-вторых, тем, что не очень сложно. То есть не пошла бы я добровольно слушать историю русской критики и литературоведения ХХ века в исполнении одного нашего профессора, во-первых, потому, что мне не очень интересно литературоведение и критика ХХ века, а во-вторых, потому что про то, как этот профессор принимает экзамен, ходят легенды, и в наше время ходили. Не желая вовсе обидеть нашего преподавателя, говорю об этом просто как о примере. Хотя у меня пятерка, но сейчас, будь выбор, не пошла бы – и, наверное, потеряла бы что-то. Наше образование хорошее, но разное. Каждый из нас знает, как сделать наше образование еще лучше, чем оно есть: эти предметы убрать, эти добавить, по этим преподавателей поменять. Но, несмотря на этот личностный фактор, все-таки основная черта нашего нынешнего образования заключается в его широте и фундаментальности. Потому что только наши студенты изучают ВСЮ историю русской литературы от Киевской Руси до, прости Господи, Сорокина и современного литературного процесса. Только наши студенты изучают ВСЮ зарубежную литературу от античности до современности. Только наши студенты изучают и историю основного языка, будь то русский или иностранный, и теорию языка.

<...> В результате введения Болонской системы может сложиться очень узкое образование. То есть если я интересуюсь древнерусской литературой, то я наберу себе всего из этой сферы, буду углубленно изучать спецкурсы по древнерусской литературе, по древнерусской истории – и я буду на выходе из университета, через четыре года, знать, наверное, больше, чем наш нынешний студент в этой области знает после пяти лет. Но при этом я буду полным профаном во многих других сферах.

Обсуждается: нужна ли такая фундаментальность? Вот выходят наши студенты, все из себя образованные, все они знают: и что Эдгар По писал, и литературный процесс пятидесятых годов в России в прошедший век представляют, и даже с суффиксами у них все хорошо, и еще могут индоевропейскую основу каждого суффикса проследить. В практическом применении понятно, что, даже если они остаются работать в области филологии, в той конкретной области, в которой они будут работать, им надо будет углубляться и совершенствоваться. Про себя честно могу сказать, что, начав преподавать древнерусскую литературу, я довольно большую работу проделала по углублению своих знаний, несмотря на то что у меня на тот момент за плечами стояло не только пять лет обучения на филфаке, но и четыре года аспирантуры и кандидатская диссертация. Фундаментальность предполагает некоторую широту – наверное, в ущерб глубине. Но, с другой стороны, она предполагает, что в глубину наш выпускник может «копать» сам. И, на мой взгляд, человек, который сейчас получил университетское образование, – это человек, который должен иметь некоторые системные представления о своем предмете и научиться мыслить системными категориями. Понятно, что каждый забудет, в какой главе романа Байрона «Дон Жуан» происходит то или иное событие. Это и не нужно: можно взять книжку и перечитать. Но человек, заканчивающий филологический факультет, должен представлять себе, как функционирует литература как система и как функционирует язык как система.

Судя по всему, эта фундаментальность в будущем будет утрачена, просто потому, что сейчас преобладает подход, что учить надо тому, что будет практически востребовано. Другое дело, что почему-то никто не понимает, что то, что практически востребовано, меняется гораздо быстрее, чем мы будем успевать учить, – даже за четыре года. Предположить сейчас, что будет востребовано через четыре года, достаточно затруднительно. Мы живем не во времена централизованного планирования. С другой стороны, мне кажется, что сделать российское образование таким, как в Европе, не удастся даже при помощи Болонской конвенции. Все-таки традиции нашего образования (хотя часто и говорят, что пятилетнее обучение – это наследие советского времени, когда все пятилетками мыслилось, и мы должны смеясь расстаться со своим советским прошлым и с той системой образования) на самом деле гораздо глубже, чем семьдесят лет советского режима. Они уходят корнями к Ломоносову, к Петру Первому, к которому «науки простирали руки» и выражали готовность посетить и просветить Россию. С этим ничего не сделаешь, слава Богу, и от этого никуда не денешься. Все равно наши научные школы и наши педагогические принципы в широком смысле, так или иначе, но преодолеют и Болонскую систему.

Мне, конечно, немного легче как русисту, я могу себе позволить сказать, что мне абсолютно все равно, признают или не признают мой кандидатский диплом на Западе, ведь русскую литературу и русский язык надо изучать в России. И мне совершенно все равно, насколько наше образование в области русистики соотносится с тамошним образованием в области русистики. Но, допустим, зарубежнику, изучающему зарубежную литературу, или лингвисту, специализирующемуся в области конкретного иностранного языка, гораздо больше нужно это взаимодействие. Нелепо изучать испанский язык только у нас и вовсе не интересоваться, как его изучают носители языка в тех странах, где он является основным. И то, что мы публикуем наши работы из области теории испанского языка в наших журналах, которые не приходит в голову читать западным ученым, – это неправильно, должно быть гораздо больше взаимодействия.

– Сейчас у многих возникает ощущение обрыва, катастрофы: сейчас введут ЕГЭ, назначат нового ректора, все пойдет прахом...

Университет все-таки пережил многое. Он пережил время, когда из него были практически изгнаны гуманитарные факультеты, пока в 1941 году они не были возвращены, пережил достаточно серьезные эпохи диктата, гонений на всякое свободомыслие. Университет достаточно большая и самодостаточная структура, для того чтобы противостоять внешним давлениям. Другое дело, что университет, конечно, меняется, и меняются люди, которые сейчас здесь работают. Да, есть опасение, что университетская вольность на какое-то время опять будет ограничена. Многие говорят, что вроде бы планируется назначение ректора, а не выборы ректора. Есть опасение, что вслед за этим естественно начнутся назначения деканов и заведующих кафедрами. На мой взгляд (пока, по крайней мере), этого не случится. Университет вполне в силах противостоять этому на своем внутреннем уровне. Просто надо нас объединить, а для этого надо помнить, что то, что с нами происходит, очень часто зависит от нас самих, от того, как мы к этому относимся. Если эта тенденция к объединению ради защиты собственных приоритетов и ценностей возобладает, я думаю, что и не назначат нам насильно ректора. Другое дело, что мы живем в такое время, когда очень трудно что-то прогнозировать. Вот сейчас приходят абитуриенты следующего года и спрашивают: «А как будет?» А мы им говорим: «Бог знает».

Будет ли ЕГЭ? Неизвестно. В июле уже говорили, что все решено и с 2008 года будет ЕГЭ. Сейчас говорят: вроде бы уже с 2009 года будет ЕГЭ, а 2008-й будет «переходным». Что значит «переходный», не понимает никто, но это такие хорошие слова, которые радостно говорить: переходный – это же еще не совсем ЕГЭ. А детей-то жалко, школьников, абитуриентов. Ведь им надо понять, что с ними будет через год. И они задают вопрос: «Куда нас будут принимать – на бакалавров или на специалистов, на пять лет или на четыре года? А кем мы выйдем – филологами, преподавателями русского языка и литературы, как сейчас, или бакалаврами филологии с непонятными правами и обязанностями? И какой учебный план мы будем осваивать: тот, который предполагает специализацию в области русской, зарубежной, славянской, классической филологии, или некий общий набор дисциплин, который предполагается для бакалавра «филологии вообще», или, еще хуже, какого-нибудь «бакалавра искусств», который немножко из истории, немножко из философии, немножко из филологии что-то знает?»

– Контроль посещаемости для меня – вещь абсолютно нелепая и неуместная. Надо сказать, что на многих факультетах в университете это существует. Это находится в связи с одним из элементов Болонской конвенции – так называемойбалльно-рейтинговой системой, когда оценка, которую получает студент за итоговый экзамен по предмету, не формируется на экзамене (я выучил, пришел, рассказал и получил «пять»), а складывается из целого ряда промежуточных форм аттестации. Допустим, 30% итоговой оценки – это посещаемость. Ты ходил на все занятия – у тебя уже 30% пятерки есть. Еще 40% складывается из результатов контрольных работ – допустим, четыре контрольные работы в течение семестра, и, если ты их все на пятерки написал, то, как бы ты ни сдавал экзамен, у тебя ниже тройки уже не будет. При этом если ты не ходил и не написал контрольные работы, то у тебя пятерки и даже, скорее всего, четверки на экзамене тоже не будет по определению. Хоть ты и выучишь все в последние четыре ночи и выдашь это преподавателю на ура. Тоже, с моей точки зрения, не университетская система, потому что – с переклички лекцию начинать, что ли? Я помню, что я в свое время вообще начинала с того, что говорила своим студентам: если вам неинтересно, скучно и не хочется, то вы и не ходите, Бога ради. Потом я перестала это говорить, потому что поняла, что в моих устах как заведующего учебной частью это может принять несколько больший характер обобщения, чем мне бы хотелось.

– Мне кажется, что если преподаватель ведет занятия хорошо и лекции читает хорошо, то к нему все равно будут ходить. А если плохо – то, конечно, можно заставить, но смысл? Это не лучший способ заинтересовать собой студента....

– Болонская система (и та модель образования, которая реализуется в РГГУ, например) создает менее заметную границу между теплицей университета и внешней реальной жизнью? Есть шанс, что пропадет «тепличность»?

– Я так не думаю. Мне кажется, что тепличность проистекает не из этого. Она проистекает из того, что внутри университета есть не годами и десятилетиями, а веками складывавшаяся и сложившаяся особость, которая зависит не от того, чему и как мы учим. Она зависит от особых отношений между преподавателями и студентами, от этого особого отношения к университету, как таковому, от той «корпоративной этики», которая в университете все-таки существует. Мы воспринимаем себя людьми Московского университета, и для нас это самое главное. Это наша первая и главная характеристика. А студенты воспринимают себя студентами Московского университета. От этого внутреннего самоощущения, которое непонятно как складывается – его нельзя разложить на составляющие, его нельзя сформулировать и осознать, его почувствовать можно, – создается замкнутый в себе мир, который существует со своими внутренними течениями и движениями внутри факультетов, внутри университета. Мне кажется, что он не раскроется до конца во внешний мир. По крайней мере, у нас на факультете. Меня иногда несколько пугают студенты других факультетов, которые встречаются по дороге в университет и, допустим, рассказывая о впечатлениях прошедшего дня, используют принадлежащие к русскому литературному языку предлоги и союзы – и все. Это вторжение внешнего мира к нам – поскорее, чем Болонская система. Но на нашем факультете я таких тенденций пока, к счастью, не замечала. Поэтому я думаю, что это наше внутренне качество может исчезнуть, только если изменится отношение преподавателя к университету и студентам или отношение студентов и к университету, и к преподавателям.

Александр Михайлович Абрамов. Высшее «недообразование» // Независимая газета. – 2007, 22 октября

Дата добавления: 2015-08-02