Озабоченность деталями

ДЖЕЙМС

Выглядит он неординарно. Одет с претензией на клас­сический стиль. Мятый костюм, неглаженая белая рубаш­ка, слишком узкий галстук и нечищеные туфли создают впечатление неуклюжего стремления следовать моде. Но это лишь начало многочисленных несоответствий и неле­постей, которыми полна его маленькая темная квартирка.

Беспокойный седовласый мужчина, он напряженно си­дит на самом краешке удобного кресла с откидной спин­кой. Его глаза внимательно исследуют мое лицо, а покрас­невшие от частого мытья пальцы обеих рук непрестанно сжимаются и переплетаются, выдавая его внутреннее смя­тение. Это больше, чем просто нервозность. Джеймс весь соткан из противоречий. Его внешний вид, несмотря на все попытки придать ему величественность, вызывает жалость. Он возбужден и вместе с тем закрепощен, взволно­ван и насторожен.

На обеденном столе громоздятся стопки карточек для заметок размером четыре на шесть дюймов, перехвачен­ные широкими красными резинками, и маленькие метал­лические горки скрепок. Разделочный стол рядом с рако­виной не заставлен посудой или столовыми приборами, как того можно было бы ожидать, а завален папками для бумаг, шариковыми ручками, стаплерами и прочими кан­целярскими принадлежностями. Однако, несмотря на ти­танические усилия, предпринятые, вероятно, чтобы придать помещению организованность и аккуратность, явственные признаки беспорядка громогласно заявляют о себе бук­вально отовсюду. Вот почему, желая получить первое впе­чатление о будущих пациентах, я иногда наношу им до­машние визиты — там вся необходимая информация в прямом смысле слова сыплется на меня со стен.

— Как вы хотите, чтобы я к вам обращался? Джим? — спрашиваю я, пытаясь установить контакт.

— Джим — подходящая кличка для блохастой двор­няги.

Его брови едва заметно приподнимаются, и я замечаю, как вздрагивают его руки, только что безжизненно лежав­шие на коленях. Он явно оскорблен моим предложением, но по-прежнему контролирует себя и продолжает моно­тонным голосом:

— Мое имя — Джеймс Александр Маршалл, и я хочу, чтобы вы называли меня Джеймсом. Когда мама серди­лась на меня, то обращалась ко мне «Джеймс Александр», но никто (и тут впервые он повышает голос) никогда не называл меня «мистером Маршаллом», поэтому я предпо­читаю оставаться Джеймсом.

Я поворачиваюсь к обеденному столу.

— Джеймс, не могли бы вы рассказать мне об этих кар­точках? Что на них записано?

— Это мои заметки. Я всегда все тщательна фиксирую.

— Не возражаете, если я взгляну?

— Пожалуйста.

Я снимаю резиновое кольцо со стопки карточек, беру одну из них в руки и пытаюсь расшифровать аккуратные карандашные записи, мелкими завитушками покрываю­щие обе стороны карточки. Хотя он и разрешил мне ос­мотреть их, я чувствую, что он заметно нервничает, глядя, как я бесцеремонно перелистываю его картонные колоды. Его старательно скрываемое беспокойство напоминает мне о том, как я чувствую себя в собственном кабинете во вре­мя беседы с чрезмерно активным ребенком, который, ни на секунду не останавливаясь, успевает раскрутить мой глобус, нажать на все кнопки интеркома, подергать шторы и засунуть обе руки в аквариум, прежде чем мне удается убедить его посидеть несколько минут спокойно. После таких: происшествий мои тропические рыбки несколько дней отказываются от корма. Джеймс кажется мне столь же недовольным моим беззастенчивым обращением с его карточками, поэтому я аккуратно складываю их в стопку, выравниваю края, снова перехватываю резинкой и, убе­дившись в безупречности их вида, осторожно возвращаю на то место, где они лежали. Для меня очевидно, что я нарушил хрупкий порядок его мира, и я чувствую, что Джеймс доволен моими попытками вернуть ему первоздан­ную аккуратность.

— Я не против того, чтобы вы их посмотрели.

Ему удается выдавить из себя эти слова, но они звучат напряженно и сдавленно, как признание в любви на пер­вом свидании.

— Спасибо, — отвечаю я и вновь возвращаюсь к свя­щенным для него записям. На карточках, как я обнару­живаю, содержится едва ли не посекундная хронология всех событий, происшедших с Джеймсом за день. Подоб­но судебной стенографистке, стремительными движения­ми пальцев фиксирующей на бумаге каждое произнесен­ное слово, Джеймс тщательно записывает буквально все. Самые ничтожные детали не проходят мимо его внима­ния. Он «регистрирует» не только свадебные торжества или официальные мероприятия, но и скрупулезно доку­ментирует все, что другие справедливо посчитали бы обыденным и незначительным. Такие «события», как выемка корреспонденции из почтового ящика, прогулка с собакой, разговор по телефону или обед, в равной степени удостаи­ваются его самого пристального внимания. Они не под­разделяются на более или менее важные, ни одному из событий не отдается предпочтений и приоритетов — каж­дое фиксируется одинаково подробно и тщательно.

Для повышения «эффективности» сортировки почты Джеймс пользуется изготовленным по его специальному заказу резиновым штампом со следующим текстом:

«Я, Джеймс Александр Маршалл, вынул это послание из своего почтового ящика

Я прочел это послание в находясь в_____________

Принеся почту домой, он первым делом проштампо­вывает все конверты и рекламные проспекты и записыва­ет дату и время их получения. Позже, прочитывая коррес­понденцию, он там же отмечает время и место ознакомле­ния с содержанием каждого конверта. Для Джеймса не существует понятия «почтовой макулатуры». Каждый доставленный по почте листок бумаги исследуется с оди­наковой тщательностью и с равным уважением. На глаза мне попадается конверт с обратным адресом энергетичес­кой компании, я переворачиваю его и читаю следующее:

«Я, Джеймс Александр Маршалл, вынул это послание из своего почтового ящика 18.08.85 н. э. в 1:22:34 попо­лудни восточного поясного времени. Я прочел это посла­ние в 4:17:21 пополудни восточного поясного времени, на­ходясь в кресле гостиной приблизительно в 2,25 футах к западу от стены, расположенной в северо-южном направ­лении, и в 5,75 футах к северу от двери в стене, располо­женной в западно-восточном направлении».

Подобным образом Джеймс регистрирует абсолютно все, оказавшееся в его почтовом ящике, с завидной скрупулез­ностью отмечая, когда, где и при каких обстоятельствах состоялось его ознакомление с полученной корреспонденцией. Этой процедурой, возведенной в ранг священного ри­туала, он превращает обычные почтовые сообщения в важ­ные и значительные «документы». С каждым листком почтовой макулатуры он обращается, как с заказным пись­мом, а каждой рекламной брошюрой гордится, как дипло­мом об окончании университета. Такая самозабвенная ре­гистрация всего, что попадается под руку, позволяет ему полностью отдаться мелочам, вытесняя из сознания все тревоги и волнения, и наполняет значимостью серые дни его существования. Он утверждает, что на «обработку» почты затрачивает ежедневно около полутора часов.

Если Джеймс столько внимания уделяет такому пустя­ку, как обработка почты, то вы сами можете себе предста­вить, какое значение для него имеют прогулки с собаками знакомых или посещение свадебной церемонии. Кэрол, одна из его знакомых, как-то уезжала из города на несколько дней и попросила его присмотреть за ее собаками. Отчет о выполнении поручения был тщательно задокументирован на обеих сторонах карточки, озаглавленной «Прогулки с собаками».

К своему удивлению я обнаружил, что в выходные Джеймс присутствовал на церемонии бракосочетания. Вол­нения, неизбежно вызванные этим мероприятием, ему уда­лось усмирить, заняв себя составлением подробного конс­пекта происходящего и использовав для этого пять кар­точек, исписанных с обеих сторон мелким почерком:

«Бракосочетание Джойс Аллан и Дэниела Больцмана. Четвертая лютеранская церковь Денвера. 14.09.85 н. э. Начинается приблизительно в 3:18:27 с органной музыки.

(Опорные сваи арок отделаны натуральным деревом.) Прибл. в 3:20:44 подружки невесты (5) и шаферы (5) идут вперед по центральному проходу. В 3:25:16-3:26:49 Джойс А. идет по центральному проходу и подходит к кафедре. В 3:27:39 священник читает молитву. В 3:29:15 священ­ник произносит речь. В 3:40:37 священник читает молит­ву. В 3:42:16 Ч.К.Ж. (чернокожая женщина, как объяс­нил мне Джеймс), прибл. 20 лет, рост прибл. 5 футов 4 дюй­ма, вес прибл. 120 фунтов, поет «Да не оставь меня» и «Бо-

жественная любовь». В 3:48:37 пение заканчивается. В 3:49:38 Джойс А. произносит клятву супружеской верно­сти Дэниелу Б. В 3:50:27 Дэниел Б. говорит: «Согласен». В 3:51:53 священник объявляет их мужем и женой. В 3:52:17-3:54:36 Б.К.М. (белокожий мужчина), прибл. 40 лет, рост прибл. 5 футов 11 дюймов, вес прибл. 180 фунтов, молится за них, пока они стоят перед ним на коленях. В 3:56:10 он объявляет их мистером и миссис Больцман».

Остальные четыре карточки содержат описание свадеб­ных торжеств в мельчайших подробностях, заставляющих думать об этом радостном событии как о тяжком и му­чительном испытании. Молодожены и гости под грузом шифровок и кодов превращаются из живых и веселых людей в музейные экспонаты, занесенные в заплесневе­лые каталоги. Вместо «Конни за столом сидела напротив меня, смеялась и с удовольствием чокалась с другими гос­тями», он пишет: «Она Б.К.Ж., прибл. 30 лет, рост прибл. 5 футов 4 дюйма, вес прибл. 130 фунтов».

К этому времени в обществе Джеймса я провел уже почти три часа и чувствую, что он начал тяготиться моим присутствием. Поблагодарив его за сотрудничество и за­верив, что теперь у меня есть вся необходимая информа­ция, я выхожу из его дома и медленно направляюсь к ма­шине. Приехав в клинику, чувствую себя выбившимся из сил. Выжившим в неравной схватке. Едва не утонувшим в водовороте деталей и подробностей. Но в то же время я полон энергии. Кто бы мог предположить, какие секреты хранятся в этой маленькой темной квартирке? Вот почему я люблю наносить домашние визиты. У меня договорен­ность со службой трудоустройства, в соответствии с кото­рой мне сообщают имена и адреса людей, заявляющих о своей непригодности к работе. Обычно они приходят на прием ко мне, но иногда — если физические или умствен­ные проблемы не позволяют им передвигаться вне преде­лов их жилища — я сам прихожу к ним. Теперь вам понятна причина этого.

Многие из ваших знакомых, сотрудников, друзей или родственников обладают заметными признаками навязчивого невроза. Не секрет, что немало таких людей, кото­рые относятся к сексу как к своего рода навязчивой не­обходимости; возможно, для них она не настолько все­поглощающа и непреодолима, как сортировка и регист­рация почты для Джеймса, но такое отношение к интим­ной жизни, несомненно, лишает ее спонтанности и радос­ти. Они способны «делать это» — совершать механичес­кие движения, — но могут получить лишь минимум удо­вольствия от занятия, которое должно приносить счастье обоим партнерам.

Джеймс в постели — не Казанова. Более того, он до сих пор девственник. И это не удивительно, не правда ли? Раз­ве можно представить себе, что такой человек, как Джеймс, будет чувствовать себя в безопасности, раздеваясь перед посторонними? В этом вопросе у него наблюдается явная дисфункция, а в его пятьдесят семь лет шансов на измене­ния к лучшему уже практически не остается. Так зачем же я потратил столько времени на то, чтобы познакомить вас с Джеймсом? Ведь он никак не претендует на роль ва­шего сексуального наставника! Я представил вам Джейм­са только для того, чтобы вы поверили в себя. Только то, что вы приветствуете аккуратность и во всем любите по­рядок, еще не делает вас «невротиком». Пример Джеймса иллюстрирует то, как озабоченность деталями может привести к половой дисфункции.

Такие обычные занятия, как мытье рук, чтение почты или посещение общественных мероприятий, превратились для Джеймса в занимающие все время, но успокаивающие его волнения ритуалы. Его навязчивое пристрастие к ис­полнению ритуалов возникло еще в раннем детстве. Ро­дители часто и жестоко ссорились по поводу отсутствия денег и пристрастия отца к выпивке и посторонним жен­щинам. Хотя у Джеймса и не осталось собственных воспо­минаний о том периоде его жизни, мать позже рассказы­вала ему, что он был «очень напуган» разводом родителей и постоянно спрашивал: «Когда вернется папа?» К сожа­лению, его отец перебрался в другой штат и никогда боль­ше не виделся со своими детьми. Джеймс очень смутно помнит свое детство, кроме того, что «Братья и сестры ни­когда не хотели играть со мной... Я всегда был один».

Несомненно, что яростные стычки родителей и после­довавшая за ними потеря отца являются предпосылками для возникновения постоянного состояния тревоги, осо­бенно если мать оказывается не в состоянии успокоить и утешить ребенка. Рассказывая о матери, Джеймс говорил, что она «не была расположена к проявлению чувств... она никогда не целовала меня».

«Ну-ну-ну, сейчас все пройдет!»

Родительское утешение необходимо детям, потому что оно учит их заботиться о себе. Когда родители естествен­но и искренне успокаивают своего ребенка, они тем са­мым подают ему пример поведения в аналогичных си­туациях.

Прошлым летом, глядя в окно, я случайно стал свидете­лем сцены, когда трехлетняя девочка, катавшаяся на вело­сипеде по тротуару, не справилась с управлением и куба­рем полетела со своего транспортного средства. Почти мгно­венно из дома выскочила ее мать, схватила на руки крича­щего ребенка, крепко прижала дочь к себе, поцеловала обо­дранную коленку и стала ласково приговаривать: «Ну-ну-ну, бедная детка, как тебе, наверное, больно!.. Ну-ну-ну, ми­лая, сейчас все пройдет. Давай мама поцелует ножку!»

Несколько минут спустя Бетани уже снова радостно каталась на велосипеде — позабыв о раненой коленке и пополнив свой словарный запас новой, «болеутоляющей» лексикой. Прошло несколько недель, и она опять упала с велосипеда у меня на глазах. Однако на этот раз она не стала кричать, а села, скрестив ноги, поцеловала свою ко­ленку и тихо сообщила сама себе: «Ну-ну-ну, сейчас все пройдет!» А затем без дальнейших церемоний вскочила на велосипед и закрутила педалями.

Джеймс никогда не слышал таких успокаивающих слов от своих родителей и потому оказался не готов противо­стоять опасностям и стрессам взрослой жизни. Он стал

пытаться спрятаться от тревог и волнений, занимая себя ведением записей и исполнением ритуалов. Он оказался неспособным к сексуальному общению, потому что клю­чевой элемент интимных отношений — элемент игры — полностью отсутствовал в его жизни. Вряд ли стоит ожи­дать, что человек, мрачный и хмурый в гостиной, станет вдруг в спальне веселым и игривым любовником.

Теперь, когда вы достаточно хорошо знаете Джеймса, едва ли не самого яркого представителя «невротиков» из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, позвольте познакомить вас с Деб. У нее навязчивый невроз выражен не столь откровенно, ее с полным правом можно отнести к «нормальным». В противном случае я просто не стал бы жениться на ней!

ДЕБОРА

Дебора выглядит великолепно, лежа на диване и купа­ясь в теплых лучах предвечернего солнца, переливающих­ся в ее светлых волосах. Сейчас взгляд ее широко расстав­ленных голубых глаз сосредоточен на книге, а одна нога соблазнительно перекинута через подлокотник дивана. Я сказал «соблазнительно», выразив тем самым свое лич­ное мнение. Она даже не подозревает, что в этот момент я вожделенно подглядываю за ней. Она учится на третьем курсе юридического факультета и сейчас старательно под­черкивает что-то в одном из неподъемных манускриптов, посвященном определению права собственности и заклю­чениям контрактов. Скука смертная. Лучше бы мы заня­лись любовью, но на следующей неделе у нее экзамен, и я получил «от ворот поворот».

Я хочу обратить ваше внимание на ее манеру зани­маться — на то, как она подчеркивает текст в книге. Для этого ей необходимо пять разных фломастеров. Желтый — для самого текста, оранжевый — для заголовков, си­ний — для определений, розовый — для законодатель­ных актов и зеленый — для приводимых в качестве при­меров дел. Она говорит, что это помогает ей легко найти необходимый материал, когда она готовится к экзаменам. Все в комнате находится в идеальном порядке. Даже Уголек, ее серый кот, уютно устроился в самом центре шали с античным рисунком, которая, в свою очередь, так же безукоризненно расположена в самой середине сиде­нья кресла-качалки.

У Деб это не навязчивость — просто она любит поря­док. Она не может спокойно заниматься, если в комнате не убрано. Я получаю массу удовольствия, дразня ее тем, что якобы «забыл» поставить на место качалку после того, как посмотрел, развалившись в ней, по телевизору фут­больный матч. Не менее весело играть с ней в слова, пото­му что она терпеть не может мою манеру выкладывать деревянные буквы ломаной линией. Но Дебора понимает, что мое безобидное подтрунивание над ее озабоченностью порядком является на самом деле доказательством того, что я ее понимаю и принимаю такой, какая она есть. Моя жена знает, как сильно я люблю ее — несмотря на то, что замечает иногда отпечатки моих пальцев на тостере и пятна на потолке, когда мы занимаемся любовью. Кроме страсти к порядку, у нее очень много достоинств, поэтому боль­шинство наших знакомых даже и не подозревают о при­сущих ей признаках навязчивого невроза.

Синдром навязчивости распространен необычайно широко. Мы уже видели, что первые корни он пускает в раннем детстве, когда ребенок пытается справиться со своими тревогами. Человеческие детеныши рождаются совершенно беспомощными. Хотя с обретением физичес­кой и психологической зрелости эта ситуация несколько меняется в лучшую сторону, человек тем не менее ни­когда не в состоянии полностью контролировать окру­жающие его внешние силы. Для создания чувства защи­щенности дети иногда прибегают к магическим ритуа­лам. К ним, например, относится правило не наступать на трещины в асфальте или не прикасаться к определен­ным предметам. Другим проявлением таких ритуалов является желание ребенка каждый вечер слушать перед сном одну и ту же сказку.

Пожалуй, каждый из нас подчиняется какому-то заве­ренному порядку, чтобы упростить жизнь, и верит в дей­ственность определенных ритуалов. Например, все мы по утрам выполняем некоторый привычный набор действий, когда умываемся, бреемся, одеваемся, завтракаем и т.д., не внося в них серьезных изменений и не задумываясь над тем, что и как делаем. Я никогда и не подозревал, что последовательность действий моего утреннего ритуала «не­правильная», пока Дебора однажды не сообщила мне, что нужно надевать сначала носки, а только после них — брю­ки. Я всю жизнь надевал носки после брюк, и эта очеред­ность ни разу не стала причиной страшных катастроф, но она объяснила, что если мне не придется подтягивать шта­нины, надевая носки, то брюки меньше помнутся. Только и всего. Теперь я одеваюсь правильно! Для меня, честно говоря, нет никакой разницы, надену я брюки раньше нос­ков или позже них, главное, что в конечном итоге я ока­жусь в брюках, но для Деб важно, чтобы я делал это в правильной последовательности.

Далее мы рассмотрим, почему эмоции — даже положи­тельные — кажутся «невротикам» опасными. Их трево­жит все, «выходящее из-под контроля», а поскольку эмо­циям свойственно подобно пару подниматься из кипяще­го котла нашего внутреннего мира, контролировать их не­просто. Это-то и внушает страх! Страшно — даже если эти эмоции самые положительные. Порхающие в животе ба­бочки вызывают большую тревогу, чем мысли в голове, потому что их труднее поймать.

Дата добавления: 2015-08-02