Императрица Анна Иоанновна

После неожиданной смерти императора Петра II 19 января 1730 года Верховный Тайный Совет спешно собрался, чтобы решить вопрос о том, кому предложить оставшуюся вакантной шапку Мономаха. Князь Дмитрий Михайлович Голицын начал с того, что опротестовал завещание Екатерины I, назначавшее в случае бездетности императора наследницами своих дочерей как потерявшее силу: Анна Петровна умерла годом раньше, а от Елизаветы, настрадавшейся от интриг «верховников» в прежнее царствование, им ничего хорошего ожидать не приходилось. Члены Верховного Тайного Совета быстро пришли к общему мнению, что ей необходимо окончательно отказать в династических правах по причине того, что она незаконнорожденная, то есть появилась на свет до официальной регистрации брака между Петром I и Екатериной. Тогда Василий Долгорукий огласил подделанное его племянником завещание Петра II, по которому императрицей провозглашалась его невеста Екатерина Долгорукая. Остерман в ответ заявил, что это - фальшивка. Оба завещания были сожжены тут же в камине зала Совета.

Существовал еще младенец Петр Федорович, сын Анны Петровны и герцога Голштинского Карла-Фредерика. Кандидатуру последнего даже всерьез не обсуждали, потому что на регентство до его совершеннолетия могла претендовать и его тетя великая княгиня Елизавета Петровна или, хуже того - его отец «голоштанный» герцог Шлезвиг-гольштейнский, которого после опалы Меншикова Долгорукие попросту выпроводили из Москвы на родину.

Голицын и Долгорукие, составлявшие после ссылки Меншикова большинство Верховного Тайного Совета, фактически управляли Россией при Петре II и хотели сохранить свое привилегированное положение. Остерман избегал присутствовать на его заседаниях под предлогом нескончаемых заболеваний. «Верховникам» нужен был слабый и безвольный монарх, которым они могли бы помыкать в своих интересах. Наиболее приемлемой престолонаследницей им представлялась вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, дочь соправителя до 1696 года и сводного брата Петра I Ивана V Алексеевича. Старшая племянница Екатерина Иоанновна была замужем за герцогом Мекленбургским и по традиции русского православия «как мужняя жена» династическими правами не обладала, хотя впоследствии большую часть времени «гостила» у сестры Анны в Москве.

В свое время немалых усилий и денег стоило Петру I выдать эту рябую и высокую двух с половиной аршин роста нескладную и малограмотную девицу замуж за юного герцога провинциальной Курляндии Фридриха-Вильгельма. Испанский посол, присутствовавший на брачной церемонии, так описал внешность невесты: «Царевна Анна очень высока ростом и смугла. У нее красивые глаза, прелестные руки и величественная фигура. Она очень полна, но не отяжелела. Нельзя сказать, что она красива, но, вообще, приятна». По воспоминаниям Наталии Долгорукой Анна была такого роста, что на целую голову оказывалась выше любого гренадера, а голос имела низкий и хриплый.

Но сразу после свадебного пира ее муж умер от сердечного приступа. И Анна, казалось, была обречена жить в продуваемом сквозняками митавском замке, из-за скудости казны и скупости представленного к ней гофмейстером двора графа Петра Михайловича Бестужева-Рюмина вынужденная сократить штат прислуги. Император был так озабочен ее скукой, что распорядился о месячной норме отпуска вин для племянницы: «Роспись, каких водок надлежит быть ко двору Ее высочества государыни царевны и герцогини Курляндской Анны Ивановны - аглицкой одно ведро, лимонной одно ведро, анисовой одно ведро, простого вина пять ведер; из гданьских водок: цитроновой, померанцевой, персиковой, коричневой - по одному ведру каждой».

Нечесаная, неумытая, нередко пьяная она часто целыми днями возлежала на медвежьих шкурах в ночной рубахе и слушала в пересказе гувернантки - саксонки Амалии немецкие легенды и сказки, представляя себя то Брунегильдой, то валькирией, то Белоснежкой, за которой вскоре явится прекрасный принц и страстным поцелуем превратит в королеву. Ночами, закутавшись в шаль, бродила она по темным коридорам, грезя о встрече с «другом сердешным».

А Бестужев-Рюмин, которому надоели вечные жалобы Анны, совершил однажды поистине роковую ошибку, поручив должность дворецкого по совместительству старшему конюху «без конюшни» Эрнсту Бюрену. Курляндия, издавна славившаяся разведением и продажей породистых лошадей, после Северной войны лишилась своего главного богатства и источника доходов: сначала Карл XII, а потом Меншиков реквизировали всех коней для нужд армии. Покойный супруг Анны Иоанновны мечтал возродить свои конные заводы и продолжал держать Бюрена как прекрасного специалиста в своем штате. Этим частично объясняется поступок гофмейстера - он рассчитывал, что и Меншиков как владелец крупнейших в России конных заводов заинтересуется Бюреном, когда его положение при дворе окончательно утвердится. Но двадцатилетний потомственный конюх, ставший обер-камергером при Курляндском дворе, так понравился тоскующей вдове, что она добилась получения для любовника инвеституры герцога. Правда, это полностью опустошило и без того скудную казну Курляндии, а Анне пришлось взять займы в Лондонском и Стокгольмском банках. Дело в том, что во Франции существовал род обедневших герцогов де Биронов, которые за значительное вознаграждение согласились вписать бывшего конюха в свое генеалогическое древо в качестве внучатого племянника. Депутаты курляндского сейма, ознакомившись с представленными документами, утвердили этот титул. После этого герцога Курляндского признал король Речи Посполитой Август II и разрешил ввести в его герб золотую букву «А» под двуглавым орлом. Так в Митаве и российской истории появился герцог Эрнст-Иоганн де Бирон.

Узнав об этом от своих осведомителей в Париже, Петр I строго выговорил Бестужеву-Рюмину: «Слышу, что при дворе моей племянницы люди не все потребные, и есть такие, от коих только стыд один. А посему накрепко тебе приказываем, чтобы сей двор в добром смотрении и порядке имел. Людей непотребных отпусти и впредь не принимай. Иных наказывай, понеже неисправление взыщется с тебя». Тогда Анна спешно женила новоявленного герцога на рябой дворовой девке Бенигне и подарила им небольшое имение. В Петербурге это было воспринято как завершение «курляндского романа», хотя отношения между Бироном и Анной, наоборот, стали более тесными. Кончина Петра не позволила решить вопрос о новом браке племянницы, а Екатерине I было недосуг.

Теперь в Петербург фельдъегеря привозили из Курляндии лицемерные письма с расплывающимися от роняемых на бумагу слез буквами письма почти одинакового содержания: «Драгоценная тетушка-государыня, с превеликой печалью Вашей милости сообщаю, что ничего у меня нет, и ежели к чему случай позовет, а я не имею ни нарочитых алмазов, ни кружев, ни платья нарочитого, а деревенскими доходами насилу могу дом и стол свой содержать. А я, свет мой, кладусь полностью на Вашу волю. Государыня моя, тетушка, доведи мое супружеское дело до конца и содержи меня в своей неотменной милости, ибо опричь тебя не имею я на свете радости в моих тяжких печалях, и ты пожалей меня. При сем племянница Ваша Анна кланяюсь». Зная, что императрица неграмотна и все письма ей читает Остерман в присутствии Меншикова, тоскующая вдовица одновременно слала послания и фавориту двора, всегда заканчивающиеся словами «Себя же повергаю в Вашу Высокую милость и представительство за меня, сирую, в чем несумненную надежду имею на Вашу покорнейшую милость и пребываю с достойным решпектом (уважением - А.Г.) Вашей милости верная и к услугам всегда должная Анна». И хотя российская казна из-за непрерывных балов, маскарадов и парадов стремительно пустела, Меншиков всегда находил немного денег для того, чтобы курляндская герцогиня не просилась в столицу, чтобы не пугать своим видом именитых гостей на не прекращающих приемах в Санкт-Петербурге.

Запутавшись в долгах, Анна Иоанновна стала экономить на всем - от нарядов до постельного белья - и, казалось, ничем, кроме Бирона и денег, не интересовалась. Поэтому когда Голицын предложил ее кандидатуру, его поддержали возгласами «так, так! нечего больше рассуждать, мы выбираем Анну».

На том же заседании Дмитрий Михайлович Голицын, страстный поклонник шведской государственно-политической системы, потребовал от Остермана сформулировать 12 условий - «кондиций», которые Анна должна была подписать прежде, чем ей передадут престол. Согласно им императрица должна была управлять Россией совместно с Верховным Тайным Советом: без согласия «верховников» нельзя было объявлять войны и подписывать мирных договоров, лишать дворян жизни и имущества без суда, передать им командование гвардией, не выходить замуж и не назначать наследника престола. В случае неисполнения кондиций Анна Иоанновна могла быть даже лишена короны.

Генерал Леонтьев отвез «кондиции» в Митаву, где Анна беспрекословно их подписала. Уже 15 февраля 1730 года она прибыла в огромной кованой серебряной карете в Москву, куда на коронацию съехались все видные чины Российской империи. Но настроения в среде дворянства не совпадали с целями «верховников». Видный дипломат петровских времен, а теперь казанский генерал-губернатор Артемий Петрович Волынский писал историку Татищеву: «Боже сохрани, чтобы вместо одного самодержца не сделалось десяти самовластных и сильных фамилий; мы, дворянство, тогда совсем пропадем». Испанский посол де Лириа докладывал в Мадрид, что русские не хотят «получить столько тиранов, сколько членов в Верховном Совете».

25 февраля у князя Черкасского и генерала-поручика князя Барятинского на Моховой собрались видные дворяне: генерал-фельдмаршал князь Трубецкой, граф Матвеев, князь Кантемир, граф Мусин-Пушкин и историк Татищев. Споры о будущем правительстве в России были жаркими, но все единодушно выступали против «кондиций» Верховного Тайного Совета. «Эй, господа шляхетство! - прекратил дискуссию князь Барятинский. - Если у нас и дальше пойдет такой лай и прекословие, то лучше будь все по-старому. Видно, так уж Творцом суждено, что в России без самодержавия невозможно». На том и порешили.

И хотя родовое имение Милославских - село Всехсвятское, - где остановилась Анна Иоанновна со свитой, тщательно охранялось «семёновцами», к ней сумел пробиться с челобитной «от народа Российского» князь Алексей Черкасский. В ней говорилось о несогласии большинства дворянства и гвардии «кондициями» и просьбой править самодержавно. Растерявшиеся «верховники» допустили, чтобы на молебне в Успенском соборе Анна по распоряжению Святейшего Синода была провозглашена самодержицей. Спустя две недели она добилась от генерал-квартирмейстера российской гвардии Рейнгольда Левенвольде подписания приказа о своем назначении полковником, то есть командиром, Преображенского полка и одновременно подполковником создаваемого по ее указу Конногвардейского полка. В результате гвардия, несмотря на усилия князя полковника Василия Владимировича Долгорукого, отказалась приносить присягу одновременно и императрице, и Верховному Тайному Совету, а его подчиненные гвардейские солдаты и офицеры даже пообещали переломать ему ноги, если не уберется с их глаз долой.

25 февраля в Кремлевском дворце Анна приняла две дворянские депутации, требовавших сохранения прежнего самодержавного порядка правления и роспуска Верховного Тайного Совета. Тогда она, обратившись к Долгорукому со словами: «Так, значит, ты меня, Василий Лукич, обманул?», разорвала текст «кондиций». В ответ прозвучало радостное «Ура!». Князь Дмитрий Голицын сказал с печалью: «Дураки! Как есть дураки! Мне теперь не жить, это ясно как Божий день, но кто меня переживет, наплачется».

На допросах в Тайной Канцелярии князь Василий Лукич Долгорукий искренне сообщал: «В сердце своем горячности о том [составлении кондиций - А.Г.] не имел, а каковым образом в духовной [покойного Петра II] указывал, прислуживаясь брату князю Алексею и, опасаясь, чтобы его не раздражить и чтобы в случае, если паче, чаяния, Его Величество выздоровеет, князь Алексей [Долгорукий] не учинил бы мне какой беды. К тому же видел: ежели Его Величество скончается, тогда духовная и все их замыслы не оправдаются». Ничего не сказал на дыбе только князь Дмитрий Голицын... Все члены Верховного Тайного Совета, за исключением Остермана, вскоре были казнены на Скудельническом кладбище за Федоровским ручьем после страшных пыток. Исключение было сделано и для бывшего камергера Ивана Алексеевича Долгорукого по капризу Анны Иоанновны: графиня Наталия Борисовна Шереметева на личной аудиенции просила императрицу разрешить ей выйти за него, приговоренного к смерти, замуж. Растроганная такой самоотверженностью любящей девушки, Анна заменила смертную казнь Ивану Долгорукому на пожизненную ссылку молодоженов в город Березов.

Вскоре в Москву приехал герцог Бирон, ставший фактическим правителем необъятной России.

Фаворит понимал, что преобладание иностранцев при дворе станет, в конце концов, раздражать российское дворянство и гвардию, что чревато новым дворцовым переворотом. Поэтому уже в сентябре 1730 года Анна Иоанновна по совету Бирона повелела создать новые гвардейские полки - Измайловский, укомплектованный исключительно выходцами из Курляндии и прибалтийскими немцами, и Конногвардейский, солдат, которого набирали из саксонцев и польских «крылатых гусар». Кавалергарды, как в быту называли конногвардейцев москвичи с легкой руки квартирмейстера гвардейских полков Левенвольде, и «измайловцы» стали вооруженной опорой новой императрицы.

Опасаясь постоянного притока русского молодого дворянства в столицу согласно петровскому Указу о единонаследии, Бирон добился его отмены и вместо пожизненной службы дворян ограничил ее 25 годами, причем дети записывались в военную или статскую службу с момента рождения. В двадцатипятилетнем возрасте можно было уходить в отставку, и дальше служить исключительно «по доброй воле». В результате к 1736 году больше половины русских офицеров либо покинуло, либо не явилось в свои полки. Их повсеместно стали замещать иностранцы из Западной Европы, тем более что теперь военным министром стал генерал-фельдмаршал Миних, поощрявший их приглашение на службу в России.

Бирон был умен и осторожен. Чтобы снискать популярность среди русского дворянства он первым делом реабилитировал семью Меншиковых, возвратив сыну генералиссимуса все владения, правда, полностью разграбленные Долгорукими. Долго потомкам бывшего ближайшего сподвижника Петра Великого пришлось служить Отечеству, чтобы восстановить свое материальное состояние и авторитет. Позже в Петербург были возвращены дети Ягужинского и Толстого и также восстановлены в правах. Предпочитая оставаться в тени, Бирон добился от Анны Иоанновны именных указов по каждому делу.

На торжественных приемах, где императрица восседала под балдахином всегда вместе с племянницами - Великой княжной Елизаветой Петровной и принцессой Мекленбургской Анной Леопольдовной - герцог Бирон лицемерно прислуживал им в качестве обер-камергера.

Чтобы создать впечатление о создании сословного представительства, за которое ратовали русские дворяне в своих челобитных, при императрице был создан Кабинет в составе трех Кабинет-министров. Сам фаворит в его состав не вошел и отказался от должностей Государственного канцлера и первого Кабинет-министра, оставив их «птенцу гнезда Петрова» престарелому Гавриле Ивановичу Головкину, удовольствовавшись лишь чином его заместителя вице-канцлера. Остальными Кабинет-министрами в разное время были Волынский, Остерман, Черкасский и Миних. Их подписи на государственных документах могли заменять подпись самой Анны Иоанновны. Шефом Тайной канцелярии был назначен граф Андрей Иванович Ушаков, руками которого по персональным указаниям фаворита и искоренялось всякое инакомыслие. С тех пор доносительство стало подлинной эпидемией среди свободных сословий российского общества. Поэтому за десять лет в застенках Канцелярии погибло лишь 19 «неразговорчивых дворян»! Однако все знали, что за известными фамилиями членов Кабинета министров стоит никто иной, как Бирон. Не случайно в народе десятилетнее правление Анны Иоанновны получило в народе зловещее название «бироновщина».

Официальная российская историография традиционно порицает «бироновщину», трактуя ее крайне односторонне. Прежде чем обвинять герцога Бирона, следует обратить внимание на его противников – проворовавшуюся и раболепную аристократию, правнуков смутьянов XVI-XVII столетий, еще недавно деливших Россию на свои вотчины с помощью самозванцев и интервентов, а после петровского ужесточения нравов превратившихся в заискивающих и наперебой доносивших друг на друга всесильному государю. Презрение, которое фаворит питал к большинству русских вельмож, объяснялось их политическим скоморошеством, эгоизмом и невежеством. Как бы то ни было, при всех своих личных недостатках – жадностью, чревоугодием и развратностью – Бирон оказал империи большую услугу, укрепив центральную императорскую власть, значительно ослабленную в предшествующее пятилетие. Вопреки моде, оба его брата добровольно служили в русской армии и добросовестно воевали с войсками Оттоманской империи в 1735-1739 годах.

Императрица же предавалась своеобразным развлечениям, поражавшим европейцев. Шуты, арапы и уродцы на пирах вылезали из грандиозных тортов, пугая гостей до истерики; был за счет казны построен Ледяной дворец для свадьбы шута Голицына - Квасника и карлицы Бужениновой; обожавшая катание на коньках, она устраивала конькобежные соревнования среди своих приближенных, от души веселясь их нелепыми позами и падениями; заставляла фрейлин вместе с собой по утрам стрелять птиц в парке, а за промахи отправляла их к прачкам стирать белье. Лучшей своей шуткой она считала ту, когда барона Остен-Сакена с завязанными глазами три дня возили вокруг собственного дома якобы в Сибирь, отчего тот поседел. Постоянным объектом насмешек являлась Великая княжна Елизавета Петровна, которой особенно досаждала первая статс-дама Анна Лопухина. Однажды, подкупив горничных цесаревны, та узнала, что на придворном балу Елизавета будет в платье из желтой парчи с рисунком серебряной нитью. И тогда Анна Иоанновна по совету Лопухиной приказала обить всю мебель такой же тканью. Едва Елизавета вошла в зал, как была осмеяна. В слезах она покинула дворец, дома сожгла свой наряд и долго оставалась предметом пересудов и сплетен в столичных гостиных. На балах она стала появляться лишь изредка, стараясь облачаться в любимые цвета императрицы.

А по вечерам Анна Иоанновна обожала играть в карты с дворцовыми истопниками и трубочистами, охотно проигрывая им немалые суммы!

Бесспорным ее достижением в области культуры было распространение в России моды на посещение итальянской оперы - первый оперный спектакль был поставлен в Петербурге в 1736 году, и на нем присутствовал весь двор «под расписку». На последующие представления Анна Иоанновна часто являлась запросто в ночной сорочке или пеньюаре.

В 1731 году по просьбе военного министра Христофора Антоновича Миниха императрица учредила первое в России офицерское училище – Шляхетский Кадетский корпус. Учебная программа была разносторонней, а сама организация напоминала прусскую «имперскую военную академию». Корпус был рассчитан вначале на 200, затем – на 300 человек. Это учебное заведение выпускало офицеров для определенных родов войск и в армейские полки. В гвардейских полках командование придерживалось старого порядка производства. В учебную программу Корпуса входили: основы православного богословия, российская юриспруденция, классическая латынь, немецкий или французский язык, география, математика, артиллерия, фортификация, фехтование, верховая езда и бальные танцы. Кадеты могли служить пажами при дворе – поэтому офицерское училище часто ошибочно именуется Пажеским корпусом.

И в то же время Анна Иоанновна стремилась привить русскому дворянству немецкую привычку к экономии. На приемах особым указом запрещалось ношение золотых и серебряных украшений; разрешались лишь старые потускневшие колье и кольца. В Москве возникла особая специализация ювелиров, которые специальными растворами «старили» изделия из драгоценных металлов. Впоследствии это распространилось и на одежду: потертые обшлага мундиров, заношенные камзолы, старомодные парики и даже заплаты стали кремлевской модой, потому что чрезвычайно радовали самодержицу и гарантировали их владельцам монаршую милость. Сама она любила вышивать вместе с принцессами на пяльцах и не брезговала латать старое белье. По преданию, она постоянно носила много лет одно и то же атласное бело-голубое платье, меняя только украшения, судя по всему не зная, что каждую неделю его шили заново. Любила она бывать на свадьбах в семьях вельмож, где тщательно осматривала приданое невест. И горе той, у кого не было штопаных простыней, бабушкиных салопов и старой «казанской» серебряной бижутерии - родители могли попасть в подвалы Тайной Канцелярии за взяточничество! А вот Левенвольде получил в подарок к свадьбе имение стоимостью в 40 тысяч рублей и 25 тысяч деньгами, жена Бирона Бенигма - бриллиантов на 2 миллиона рублей.

А что неистово императрица преследовала - так это пьянство и жестоко наказывала тех, кто появлялся на празднествах и балах нетрезвым - ему угрожала пожизненная ссылка в собственное имение! Сама она выпивала публично после венчания на российский престол только легкие вина и столь редко, словно дала себе зарок впредь не предаваться сему пороку.

Двор Анны Иоанновны производил настолько странное и противоречивое впечатление, что лег в основу многих фантазий «жизни на Луне» барона Мюнхгаузена, служившего в то время при Главном штабе. «Государыня у нас дура, - с горечью писал Волынский. - Как докладываешь, резолюции от нее никакой не добьешься». Князь Щербатов позже, наоборот, считал это ее качество, чуть ли не достоинством: «Ограниченный ум, никакого образования, но ясность взгляда и верность суждений; постоянное искание правды; никакой любви к похвале, никакого высшего честолюбия, поэтому никакого стремления создавать великое, сочинять новые законы; но известный методический склад ума, любовь к порядку, забота о том, чтобы не сделать чего-нибудь слишком поспешно, не посоветовавшись со знающими людьми; желание принять самые разумные меры; любовь к представительству, но без преувеличения». Действительно, Бирон старался чутко реагировать на настроения русского дворянства, избегая радикальных перемен и исподволь завершая, превращая Россию в дворянскую империю. Но заслуги в этом самой императрицы нет - Щербатов не хотел упоминать непопулярные во время правления Екатерины II имена этих «знающих людей», потому что среди них первыми были сам Бирон, Остерман, Миних, Левенвольде и Черкасский - все крещенные в православие иноземцы! Талантливый единственный русский кабинет-министр Волынский в правление Анны Иоанновны был обвинен в заговоре и казнен «усечением языка» с последующей вечной ссылкой в Сибирь, и исключительно потому, что в день экзекуции шел дождь, портивший впечатление от подготовленного зрелища! Да и сама Екатерина II по необъяснимой причине ставила императрицу Анну Иоанновну выше императрицы Елизаветы Петровны!

В правление Анны Иоанновны внешняя политика отличалась высокой активностью. Благодаря давлению Бирона, императрица в 1731 году торжественно приняла китайское посольство и таким образом установила дипломатические отношения с Поднебесной империей.

Кабинету министров вскоре пришлось вмешаться в династический конфликт в Речи Посполитой.

В конце 1732 года скончался курфюрст Саксонии и король польский Август II. Престол в Варшаве оказался вакантным. На него претендовало два кандидата: Август III Саксонский и бывший шведский ставленник Станислав Лещинский, бежавший после Северной войны во Францию.

Очевидно, что вторая кандидатура являлась для России неприемлемой, поскольку создавала напряженность на западных границах государства. Анна Иоанновна потребовала от польского сейма снять ее с голосования. Но там возобладали русофобские настроения, и в августе 1733 года Лещинский был избран королем Речи Посполитой. Первой крупной западноевропейской державой, признавшей его законную власть, оказалась Франция. В тридцатые годы XVIII столетия русско-французские отношения отличались напряженностью. Во-первых, в правительстве и военном министерстве России, кроме курляндцев, оказалось много немецких служащих, а переписка между Берлином и Москвой была достаточно оживленной: в Версале даже стали поговаривать о «немецком засилье» в Кремле. Во-вторых, российские власти с подозрением относились к французским католикам, которых с неохотой принимали на русскую службу, хотя католикам-австрийцам никогда не отказывали. И, в-третьих, русские не забывали искренней верности поляков королям и дофинам Франции.

Предвидя такой оборот событий, российский Кабинет министров издал указ сосредоточить войска на литовской границе. 31 июля 1733 года фельдмаршал де Ласси с 20-тысячной армией овладел Литвой и Курляндией, и в двадцатых числах подошел к Висле. Лещинский бежал в Данциг (Гданьск), откуда ожидал военной помощи своего зятя Людовика XV. За это время де Ласси занял Варшаву и провозгласил королем саксонского курфюрста. Однако в декабре он получил приказ с отрядом в 12 000 человек из 50 тысяч штыков и сабель, базировавшихся в Речи Посполитой для организации тыла, поддержки прорусской партии и наблюдения за формированием «посполитого рушенья».

В дальнейшем военные действия сосредоточились вокруг Данцига, где занял оборону Лещинский с 20 000 польских, французских и шведских добровольцев. Военный министр Миних прибыл 5 марта в качестве главнокомандующего к городу и объявил о начале «правильной осады». Она длилась четыре месяца. В Балтийское море вошел французский военно-морской флот, и, стараясь прервать сообщение русской армии с Россией, высадил в устье Вислы десант. Пруссия объявила нейтралитет, чтобы не оказаться вовлеченной в войну.

Чередуя разрушительные бомбардировки со штурмами, Миних овладел предместьями города. Попытки поляков и иностранных добровольцев снять блокаду Данцига закончились безрезультатно. 17 июня у Вексельмюнде сложил оружие французский десантный корпус в составе 4 полков (5 000 человек). Лещинский вновь бежал в Париж, и 8 июля Данциг сдался на милость победителя. Потери русской армии в период осады составили 3 000 солдат и офицеров. Польские дворяне были заняты разрешением междоусобных споров, и погоня за их отрядами только утомляла преследовавших их русских драгун, гусар и казаков. «Иногда, - вспоминает адъютант Миниха полковник Манштейн, - большие толпы поляков приближались к русскому отряду, выкрикивая слова, что хотят дать сражение, но не успевают русские сделать и двух пушечных выстрелов, как поляки уже ретируются. Никогда русский отряд в 300 человек не сворачивал с дороги, чтобы избежать столкновения с 3 000 поляков, потому что русские привыкли их бить при всех встречах». Скоро польская шляхта разъехалась по домам – ей оказалось несложно существовать под властью короля из саксонской династии!

В 1735 году рассерженная на французов Анна Иоанновна приказала де Ласси с 20-тысячным корпусом идти через Силезию и Богемию в Баварию для оказания помощи австрийской армии, которая сражалось с французами на Рейне. В сентябре русский корпус прибыл под город Филиппсбург, но французы предложили де Ласси немедленно заключить перемирие, не вступая в бой. Через месяц между Францией и Россией был подписан мирный договор.

Русско-турецкая война 1735-1739 годов продемонстрировала в целом невысокую военную подготовку отечественной армии, особенно офицеров. Чтобы не обострять отношения с Персией и не воевать на два фронта, Остерман настоял в 1732 году на возвращении шаху Северного Азербайджана, Нахичеванского и Карабахского ханств, присоединенных Петром I в результате Каспийского похода 1722-1723 годов. Война была начата без достаточной технической подготовки, и ее результаты определялись только способностями командующих.

Россия выставила две большие армии. Главные силы возглавлял генерал-фельдмаршал Миних, имевший под командованием 90 000 штыков, из них 60 000 «строевых» бойцов при 646 орудиях. Они должны были прервать коммуникации между Крымским ханством и Турции, овладеть Очаковом, взять Бендеры и форсировать Дунай. По причине наличия грандиозного обоза в 28 000 повозок средняя величина дневного перехода армии Миниха составляла 4 версты.

Вопреки нелепым приказам Миниха русская армия после блестящих успешных наступательных кампаний овладела городом Евпатория, обойдя по Арабатской стрелке неприступные укрепления Турецкого вала на Перекопе - трижды возвращалась к своим границам для «пополнения провианта», хотя ей удалось овладеть столицей Крымского ханства Бахчисараем. Крым удалось основательно разорить за три недели, но подчинить полуостров власти России Миних не сумел.

Затем в войну вступила Оттоманская империя. Миних 2-го июля 1736 года овладел турецкой крепостью Очаков. Оставляя город, турки взорвали пороховые погреба, и ободренные русские солдаты бросились в атаку и овладели им после жестокой резни: из 17 000 турок уцелело только 4 000 человек, в основном женщины и дети. В крепости был захвачено 300 знамен, значков и янычарских медных котлов, и 96 орудий. Миних потерял 1 022 убитыми и 2 841 человека раненными.

Военные действия 1736 года привели к убыли 20 000 человек убитыми, раненными и 15 000 умершими от болезней. «По взятии Очакова, - вспоминал австрийский военный агент Беренклау, - армия была приведена в такое расстройство, что ничего не могла предпринять, и если бы турки со стороны Бендер на нее напала, то не встретила бы сопротивления». Но они этого не сделали, и Миних писал императрице, что армия «отведена от Очакова с викторией в добром порядке». В крепости остался гарнизон в 9 000 человек под командованием генерал-поручика фон Штофельна. После ухода главных сил Миниха из Очакова 50-тысячная армия турок и крымских татар принялась отбивать город у русских. Бестрепетный Штофельн в течение двух недель успешно отразил все штурмы, уничтожив 10 000 воинов неприятеля. Остатки армии противника отступили в Бендеры.

Вторая армия генерал-фельдмаршала графа Петра Петровича де Ласси насчитывала 40 000 человек. Он сумел 20 мая 1736 года овладеть турецкой крепостью Азов. В плен попало 4 000 пленных и 163 орудия при потере 200 убитыми и 1 500 раненными русских солдат и офицеров. Он удерживал крепость до начала мирных переговоров, несмотря на недостаток продовольствия, боеприпасов и эпидемию холеры. Конечной целью наступления второй армии была оккупация Крыма.

И пока Миних воевал под Очаковом, де Ласси двинулся на Крым. Хан поджидал его на Перекопе, но Ласси внезапно двинулся по Арабатской стрелке глубоким заходом в тыл перекопской позиции крымских татар, чем навел на них ужас. Армия неприятеля была рассеяна, и генерал овладел всем полуостровом. Но недостаток продовольствия и боеприпасов вынудил его отвести русскую армию в северную Таврию.

Императрица объявила о новом рекрутском наборе, но началу 1738 года Миниху удалось с трудом собрать 48 000 человек. Миниху в 1738 году удалось овладеть Яссами, Хотином и Бендерами, но потери русской армии в основном от эпидемий дизентерии, тифа и чумы оказались столь велики, что восполнить за короткое время их было невозможно. Миних был вынужден отступать. Большую часть артиллерии пришлось оставить при отступлении от Бендер: крымские татары сожгли траву в степи, что привело к массовому падежу упряжных лошадей и волов. Пушки были сброшены в колодцы, а снаряды и пороховые бочки зарыты в землю. Из Очакова и Кинбурна были выведены остатки гарнизонов, чтобы они не вымерли от голода и болезней.

Австрийский военный агент при армии Миниха капитан Парадиз писал: «Русские пренебрегают порядочным походом и затрудняют себя огромным с лишним обозом: майоры имеют до 30 телег, кроме заводных лошадей… есть такие сержанты в гвардии, у которых было 16 возов.… При моем отъезде из армии было более 10 000 больных: их перевозили на телегах, как попало, складывая по 4, по 5 человек на такую повозку, где может лечь едва двое. Уход за больными невелик; нет искусных хирургов, всякий ученик, приезжающий сюда, тотчас определяется полковым лекарем».

Если же кто-то из офицеров, кроме самого Миниха, посылала императрице объективные данные о потерях среди солдат, то фельдмаршал тут же отдавал их под военно-полевой суд. За подобные послания в Петербург без его ведома как Кабинет-министра начальник 2-ой дивизии генерал-поручик Загряжский и бригадир князь Кантакузен были приговорены к разжалованию в нижние чины, а полковник Тютчев – к расстрелу!

21-го июля армия Миниха в таком виде возвратилась на берега Буга. Однако в октябре фельдмаршал бодро рапортовал Анне Иоанновне: «Генералитет весь в добром здравии, а рядовые чрезвычайно бодры, и всякий желает сражаться, дабы железо, свинец и порох в честь и славу вашего величества употребить, а везти все назад требует труда. Болезни, особенно в рекрутах, продолжаются, только опасности никакой не видно». В этих словах – весь Миних!

Де Ласси вновь попытался овладеть Крымским полуостровом, но с тем же результатом. Отступив на стационарные зимние квартиры в Черкасске, Азове и Таганроге он просил императрицу не совершать больше этих утомительных и бесполезных походов получил высочайший указ охранять южные границы России от крымских татар.

Весной 1739 года русская армия Миниха, собрав последние резервы (68 000 человек при 251 орудии) сосредоточилась в районе Киева. Бендерский сераскир Вели-паша, имея 60 000 янычар, отступил к Хотину в польской Подолии. Миних решил переправиться через Днестр, и 17-го августа под Ставучанами совместно с 20-тысячным корпусом генерал-майора Румянцева в упорном сражении наголову разбил турецкие войска Гуссейн-паши. Это – единственное генеральное сражение русской и турецкой армий за три года изнурительной войны. Русские потери составили не менее 2 000 солдат и офицеров. Турки оставили на поле боя 1 000 трупов, 50 орудий и обозы. Миних по неизвестной причине не преследовал отступавшего противника. Город Хотин сдался без единого выстрела, где в плен сдалось 990 человек, и было захвачено 183 орудия. Яссы сдались 3-го сентября. После этого Молдавия присягнула на верность России. Начались аналогичные переговоры с господарем Валахии. Война практически была выиграна с помощью русской армии.

Союзная Австрия, терпевшая ощутимые потери от турецкой армии, заняла двусмысленную позицию, настаивая на подписании мирного договора с Оттоманской империей. 12-го сентября 1739 года из Вены пришло известие о заключении австрийцами сепаратного мира, который даже Миних назвал «постыдным и предосудительным» договором.

Условия Белградского мира, подписанного 18 сентября, для России оказались крайне скромными и несоизмеримыми с людскими потерями и финансовыми затратами.

Россия уступала Оттоманской империи все свои завоевания в Молдавии, обязывалась не иметь военного флота на Азовском и Черном морях, и перевозить все русские товары на турецких кораблях. Азов оставался в собственности России, но без права содержать в крепости войска. Тем самым, русская граница продвинулась на 80 км к югу в безводном Диком поле ценой 150 000 человеческих жизней.

Между командующими русскими армиями не было единодушия. Для честолюбивого и хладнокровного Миниха страдания и лишения русских солдат решительно ничего не значили. Он видел в них, прежде всего орудия для достижения своих политических придворных целей, желая заменить Бирона. Совершенно иным был де Ласси, последний благородный рыцарь, честный и храбрый воин, всегда стоявший в стороне от дворцовых интриг. Он ценил и жалел солдат, посещая палатки заболевших, и вместе с ними отливал из свинца пули, когда в Азове закончились боеприпасы. Умирая в 1750 году, он сказал немногочисленным родственникам и друзьям, что вся его жизнь была отдана «на потребу воинскую его второй родины».

Награды же превзошли все ожидания: граф Миних и граф де Ласси были представлены к орденам Святого Андрея Первозванного и получали позолоченные шпаги, украшенными бриллиантами.

Флот был оставлен без внимания и гнил в гаванях, что окончательно успокоило Европу относительно тенденций продолжения экспансии России на запад. Окончательным подтверждением победы «немецкой партии» в Москве стало объявление наследником престола младенца Ивана VI Антоновича, сына любимой племянницы императрицы Анны Леопольдовны и принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Беверн-Люнебургского, привезенного в Россию еще девятнадцатилетним юношей. Елизавета Петровна окончательно лишалась прав престолонаследия. Регентом императора Анна Иоанновна после некоторых колебаний назначила герцога Бирона со словами «Я подписала твою погибель». 17 октября 1740 года она скончалась.

В тот день состоялось наводнение в Петербурге, и с Балтики пришел невиданный шквал, с корнем вырывавший деревья и срывавший крыши с домов! В момент кончины императрицы, по данным Тайной Канцелярии, перед караулами в Кремлевском дворце явились два привидения Анны Иоанновны в горностаевой мантии с царскими регалиями: у дверей одно приказало стрелять залпом по другому. «Уцелевшее» же вышло и погрозило ошеломленным дворянам пальчиком!

Это истолковали в придворных кругах как зловещий знак того, что России предстоят новые кровавые дворцовые заговоры.

Шлиссельбургский «секретный узник»

Петр I не забыл своего обещания, данного своему сводному брату и «старшему царю» Ивану V Алексеевичу, - выдать замуж его дочерей, чего бы это ему не стоило.

В 1712 году во время Северной войны русская армия вместе с союзниками – саксонцами, поляками и датчанами – под командованием царя вступила в Померанию и оккупировала территории Шверина. Единственная крепость, контролировавшаяся шведами Висмар – столица герцогства Мекленбургского, успешно выдерживала осаду до 1716 года, пока не была захвачена подошедшим корпусом генерал-фельдмаршала Аникиты Ивановича Репнина. Между Петром I и герцогом Карлом-Леопольдом установились дружеские отношения. Самодержец Всероссийский обещал разместить в Мекленбурге 10 русских пехотных и драгунских полков в обмен на женитьбу герцога на его племяннице Екатерине Иоанновне. Накануне царь отдал ей по-военному строгий приказ: «Веру и закон сохрани до конца неотменно. Народ свой не забудь, но в любви и почтении имей паче прочих. Мужа люби, почитай яко главу и слушай во всем, кроме вышеописанного».

Однако брак оказался несчастливым. Герцог не скрывал своей откровенной неприязни к жене, тем более что русские полки так и не прибыли. И 28 июля 1718 года герцогиня написала письмо императрице Екатерине, что «милостию Божиею, я обеременела, уже есть половина, а прежде половины писать я не посмела до Вашего величества, ибо я подлинно не знала».

В результате этого неудачного брака в 1718 году на свет появилась болезненная и слабенькая девочка, нареченная Елизаветой-Екатериной-Христиной герцогиней Мекленбургской. И только после ареста мужа представителями местной оппозиции Екатерина Иоанновна с дочерью возвратились в Москву.

В 1730 году на российском престоле оказалась вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна. Будучи не замужем, она должна была решить вопрос о наследнике престола. Ни кандидатура ненавидевшей ее Елизаветы Петровны, ни ее племянника Карла-Петера-Ульриха герцога Голштинского, при котором регентом должна была бы стать та же Елизавета как его тетя, властную императрицу не устраивали. Поэтому ее выбор пал на наследницу рода Милославских – герцогиню Мекленбургскую, ставшую после крещения в православную веру Великой княжной Анной Леопольдовной.

Девушку забрали ко двору и начали воспитывать в православном духе. Обучением занимался бывший духовник Петра Великого Феофан Прокопович.

5 февраля 1733 года в Москву прибыл и жених, восемнадцатилетний племянник австрийской императрицы Елизаветы – супруги Карла VI. Невеста не произвела на него впечатления. «Она не обладает ни красотой, ни грацией, - отмечала жена английского посланника леди Рондо, - а ее ум еще не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, что за ее серьезностью кроется скорее глупость, нежели рассудительность».

Свадьба Анны и Антона состоялась только 3 июля 1739 года и длилась целую неделю. А через 13 месяцев Анна Леопольдовна родила сына, названного в честь деда Иоанном. Английский посланник Финч так описывает это событие: «В то самое время, как я был занят шифрованием этого донесения, огонь всей столичной артиллерии возвестил о счастливом разрешении принцессы Анны Леопольдовны сыном. Это заставило меня немедленно бросить письмо, надеть новое платье… и поспешить ко двору с поздравлениями. Сейчас возвратился оттуда. Принцесса еще вчера гуляла в саду Летнего дворца, где проживает двор, спала хорошо, сегодня же поутру, между пятью и шестью часами, проснулась от болей, а в семь часов послала известить Ее величество. Государыня прибыла немедленно, и оставалась у принцессы до шести часов вечера, то есть ушла только через два часа по благополучном разрешении принцессы, которая, также как и новорожденный, в настоящее время находится, насколько возможно, в вожделенном здравии». Анна Леопольдовна больше не нужна была императрице; сына ее забрали на воспитание при дворе. Все вельможи были довольны тем, что принцесса родила здорового и крепкого малыша.

Задуманный и осуществленный Анной Иоанновной династический брак ее племянницы и принца Брауншвейг-Беверн-Люнебургского быстро и стандартно завершился. Молодцеватый муж не обращал на глуповатую супругу никакого внимания, удачно приставив к ней испанского посланника графа де Линара. Он должен был заменять супруга все время, кроме обеда и ужина с обильными алкогольными возлияниями. Императрица не обращала на этот невинный с ее точки зрения флирт особого внимания - ее волновал лишь будущий первенец новой семейной четы, которому Анна Иоанновна заранее завещала российский престол, кто бы ни появился на свет: мальчик или девочка.

Ее желание исполнилось ночью 12 августа 1740 года: мальчика крестили Иваном VI Антоновичем. На престол его венчали родители по той причине, что ребенок еще не мог ни стоять, ни говорить перед алтарем! Ровно через два месяца и шесть дней императрица Анна Иоанновна скончалась от мучительной «каменной болезни».

Анна Леопольдовна сразу же распорядилась перенести столицу в Санкт-Петербург и поселялась в теплые месяцы в петровском Летнем дворце, а зимой – возвращалась в Москву. Это было воспринято русской знатью как возвращение к новым «петровским ломкам в недостроенной державной России» и подготовке к очередной войне с Оттоманской империей в союзе с Австрией при поддержке Пруссии.

Вопрос о том, кому быть регентом при новорожденном императоре, фактически решался Кабинет-министром, бывшим гофмейстером Курляндского двора, графом Петром Михайловичем Бестужевым-Рюминым и военным министром генерал-фельдмаршалом графом Минихом, которые «искренне» советовали терявшей память императрице назначить таковым герцога Бирона. Они заранее инсценировали заговор подпоручика Семеновского гвардейского полка Грамматина, который на «расспросах» в Тайной Канцелярии в присутствии Бирона, охотно сообщал, что родители императора якобы хотели с помощью подчиненной ему роты взять регентство в свои руки. За проявленную искренность бравый «семёновец» был помилован и только разжалован в гвардии рядовые. Бывшему всесильному фавориту громкие политические скандалы были тогда ни к чему - он сам собирался в сложившейся династической неразберихе возвести на престол своего старшего сына Петра, объявив его незаконнорожденным отпрыском покойной Анны Иоанновны, что соответствовало действительности, или женить его на попавшей в опалу Великой княжне Елизавете Петровне. Он держал это в строжайшей тайне, поделившись такими сокровенными планами только со своим духовником. Тот почел за благо сообщить о сказанном Бироном на исповеди Грамматина в Тайную Канцелярию, за что немедленно получил должность епископа Петербургского и Ладожского.

Неудивительно, что регентство Бирона продолжалось всего 22 дня. Когда он заболел гриппом, прямо в постели 8 ноября 1740 года был арестован по приказу фельдмаршала Миниха. Полковник Христофор Григорьевич Майнштейн с двадцатью гренадерами вытащил дрожащего от лихорадки и страха всесильного герцога из-под кровати и взял низложенного вице-канцлера под стражу. Одновременно были арестованы его сын Петр (Густав) и брат Константин (Карл) Бироны. Фельдмаршал уже в полночь объявил Анну Леопольдовну регентшей при Иване VI Антоновиче, и ей по привычке присягнула гвардия. Внезапно шведское правительство сообщило, что, отказавшись признавать императорский титул младенца Иоанна VI при нежелании считать его регентом ближайшего родственника (короля Швеции), объявила Российской империи войну, в том числе под предлогом различных «обид и несправедливостей», чинимых шведским подданным русскими властями.

Неожиданно сделавшись правительницей огромного государства, молодая регентша решила избавиться от своего нелюбимого мужа Антона-Ульриха, для чего присвоила ему 10 ноября 1740 года звание генералиссимуса, и приказала отбыть к войскам в Финляндию. Однако новоиспеченный главнокомандующий российской армии предпочитал оставаться в Петербурге, где предавался попойкам и кутежам.

Фельдмаршал Миних, рассчитывавший в свою очередь именно на должность генералиссимуса, стал лишь первым Кабинет-министром, чем был весьма удручен. Он лично начал предпринимать шаги к подготовке дворцового переворота. Миних настоял на том, чтобы от имени отца, генералиссимуса герцога Брауншвейгского, малолетнему Иоанну VI, был подан рапорт следующего содержания: «Я ныне по вступлении Вашего Императорского Величества на Всероссийский престол желание имею мои военные чины низложить для того, чтобы при Вашем величестве всегда неотлучно быть». Прошение об его отставке Иоанном VI было удовлетворено «личной подписью»! Миних получил должность первого Кабинет-министра, чтобы через месяц отправиться в отставку по Указу Анны Леопольдовны.

Главнокомандующим русскими войсками 13 августа 1741 года был назначен фельдмаршал де Ласси, хотя русская армия после войны с Турцией практически не имела ни резервов, ни патронов, ни достаточного количества полевой артиллерии, брошенной в степях Таврии.

Де Ласси 26 августа встретился со шведской армией генерала Врангеля под Вильманстрандом и немедленно вступил с ней в бой. Русские имели численное преимущество в людях (10 000 солдат и офицеров против 6 000 шведов), но фактически были лишены пушек. Исход боя решила штыковая атака. Шведские войска потерпели поражение, потеряв 3 300 человек убитыми и раненными, 4 знамени и 13 орудий. Потери русских составили 2 400 человек убитыми и раненными. Этим сражением, собственно, и закончилась военная кампания 1741 года. Остальные «баталии» дипломаты вели в кабинетах, понимая, что брауншвейгской династии уготована недолгая политическая жизнь в Петербурге: европейские министры иностранных дел с нетерпением ожидали нового дворцового переворота, когда государственная власть в России окажется в надежных руках.

Регентша никак не подходила на роль российской императрицы, так как не умела подбирать себе достойных соратников. Миних писал, что Анна «по природе своей… была ленива и никогда не появлялась в Кабинете [министров]… Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идучи к обедне, не носила фижм и в таком виде публично появлялась за столом и после полудня за игрой в карты с избранными ею партнерами, которыми были принц – ее супруг, граф де Линар – министр польского короля и фаворит Великой княгини, и маркиз де Бота – министр Венского двора, ее доверенное лицо».

Анна Леопольдовна была женщиной легкомысленной, влюбчивой и не имела никакого представления о политике. Целыми днями она пряталась от своих министров и сенаторов по многочисленным кабинетам Зимнего дворца, чтобы они не досаждали ей государственными бумагами, в которых она ничего не понимала. Вероятно, именно поэтому она издала исторический указ против бюрократизма и волокиты, чтобы мелкие вопросы решались в соответствующих коллегиях, и докладывались лаконично и устно, правда, только до совершеннолетия Ивана Антоновича: «Вот он вырастет и прочтет все ваши бумаги»! И, считая свою фигуру идеальной, - что, кстати, противоречило истине из-за широких плеч и коротких ног, - она ввела впервые в российской практике стандарты пошива женской одежды текстильными мануфактурами по выкройкам своих платьев. Русские модницы были вынуждены носить либо чрезмерно узкие, либо короткие, либо мешковатые одеяния, в своих пересудах понося регентшу всякими словами. Новый фаворит двора Шарль-Морис де Линар был лишь тенью умного и решительного Бирона и попросту тяготился свалившимися на него заботами о судьбе Российского государства.

И хотя Анна Леопольдовна и была провозглашена регентшей при Иване VI, управление страной на короткое время перешло к Головкину. Но уже 3 марта 1741 года канцлер тоже заболел гриппом и был немедленно помещен под домашний арест по приказу восстановленного в чинах генералиссимуса Брауншвейгского. Затем последовал указ об его отставке и лишении всех званий. Недолгое время во главе Кабинета министров оставался растерявшийся министр внутренних дел князь Алексей Черкасский, мечтавший только об одном - сбежать из этого «сумасшедшего дома». В конце концов, и он сам оказался в ссылке.

Остермана же просто позабыли, потому что тот, прозорливо предугадав последствия «бироновщины» для России и себя лично, в свое время вечно жаловался Анне Иоанновне на многочисленные неизлечимые болезни. Он получил вакантную должность вице-канцлера, которая скорее свидетельствовала скорее об его ненужности при новом правительстве. И лукавый царедворец решил внести свою лепту в венчание на царство Анны Леопольдовны. Андрей Иванович предложил устранить с пути к алтарю в Успенском соборе цесаревну Елизавету Петровну, подвергнув ее насильственному пострижению в монахини или, в крайнем случае, выдав замуж за какого-нибудь заштатного германского принца. Выход был настолько очевиден, что благодарная вице-императрица Анна Леопольдовна тут же назначила Остермана канцлером, введя его в Кабинет Министров, а Левенвольде объявила его заместителем.

Анна Леопольдовна стала деятельно готовиться к императорскому поприщу и даже заказала себе в Париже кокетливую золотую корону. Слухи об этом быстро распространились по Петербургу, и достигли Версаля, сильно обеспокоив первого министра королевства кардинала де Флери. Франция была утомлена непредсказуемостью политики новой российской «немецкой партии», которая по-прежнему пыталась воевать с могущественной Оттоманской империей и Крымским ханством. Это являлось, по мнению Людовика XV, бесперспективным и чисто «азиатским предприятием». При этом «брауншвейгская парочка» неуклонно сближалась с Берлином, где Фридрих II Великий вынашивал планы большой европейской войны за объединение немецких земель под властью Пруссии. Это исключало Российскую империю из числа возможных союзников Французского королевства в борьбе с пруссаками.

В северную столицу России был срочно направлен самый красивый и обаятельный кавалер Европы граф де ла Шетарди в качестве посла с огромным денежным кредитом. Фридрих II характеризовал нового версальского посланника как «конфетку для милых дам». В Париже рассчитали верно: если новому послу и не удастся покорить сердце цесаревны - оно пока всецело принадлежало статному и голосистому «черниговскому казаку», а впоследствии графу Алексею Григорьевичу Разумовскому, - то запутать ее в долговых обязательствах будет нетрудно. Значительную роль в психологической подготовке Елизаветы к дворцовому перевороту сыграл и ее лейб-медик Иоганн-Герман де Лесток, стремившийся во имя личных амбиций возвести свою венценосную подопечную на российский престол.

Но все точки над i расставила все-таки сама Анна Леопольдовна, которая вызвала Елизавету на аудиенцию для того, чтобы уведомить ее о своем намерении выдать «дщерь Петрову» замуж. В качестве жениха был избран придурковатый герцог Людвиг Брауншвейгский. После венчания супруги должны отправиться на жительство в его владения. Анна Леопольдовна подозревала цесаревну в том, что та вынашивает планы стать императрицей. Елизавета Петровна умоляла не делать этого и клялась на кресте, что никаких крамольных замыслов у нее никогда и не было! Расстались две багрянородные женщины со слезами. Но сразу после отъезда цесаревны Анна Леопольдовна подписала приказ отправить все гвардейские полки, дислоцированные в Петербурге, к шведской границе под предлогом якобы пресечения интервенции шведской армии, которой руководил сам главнокомандующий сухопутными войсками генерал Левенгаупт - арест и ссылку Елизаветы Петровны следовало организовать без опасных вооруженных волнений в столице. Ради этого Анна Леопольдовна с семьей осталась впервые зимовать в недостроенном холодном Зимнем дворце. Она не могла догадываться, что холодные «казенные» дома станут постоянными местами ее обитания.

Елизавета Петровна поняла, что ее час пробил: через два дня Преображенский полк должен был покинуть Петербург, чтобы пехотным порядком двигаться к далекой реке Кюмень.

Вернувшись в свой дом на Большой Садовой, она пригласила к себе графа де Лестока, графа Алексея Разумовского, числившего по протоколу «певчим» при дворе Великой княжны, поручика Семеновского гвардейского полка графа Романа Воронцова, своего флигель-адъютанта гвардии сержанта Карла Грюнштейна, личного секретаря Рудольфа Шварца и графа Петра Шувалова. Елизавета Петровна отдала им срочные распоряжения по материальной организации дворцового переворота. Все приближенные сначала поехали к французскому послу де ла Шетарди за деньгами. Отказа в кредитах в посольстве Франции не было!

Вечером 25 ноября 1741 года, помолившись перед образами и поклявшись всеми святыми навсегда отменить смертную казнь для дворян в случае удачи заговора, Елизавета Петровна выехала на Литейный проспект в кордегардию первой Гренадерской роты Преображенского гвардейского полка. Она являлась по должности ее капитаном. С собой Великая княжна привезла бочку водки и бочку пива. Елизавета терпеливо ждала, пока вся рота не насытиться ее дарами. Затем, войдя в кордегардию и приняв рапорт, как гренадерский капитан, спросила: «”Ребята, вы знаете, чья я дочь. Пойдете ли за мной?” Осоловелые и подгулявшие гренадеры вразнобой ответили: ”Матушка, дщерь Петрова, мы готовы! Прикажи - всех поубиваем!”».

Но до этого дело не дошло. Переворот оказался абсолютно бескровным. Пятьдесят гренадер отправились в Зимний дворец вслед за Елизаветой. Дежурный офицер принял их за смену караула, и вместе со своими солдатами спокойно покинул пост.

Елизавета Петровна подошла к дремлющей Анне Леопольдовне с коварной улыбкой: «Сестрица, пришло время вставать!» Регентша пробудилась и, не стесняясь набившихся в спальню гренадер, на их глазах оделась, тихо приговаривая, что «слава Богу, что хоть не убили». На обратном пути арестовали генерал-квартирмейстера гвардейских частей Рейнгольда фон Левенвольде. Правление «брауншвейгской династии» продлилось только один год и тридцать девять дней.

Утром был арестован Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, который оказался среди узников Петропавловской крепости по ошибке - его арестовали второпях вместо брата Михаила Петровича. Всех, включая Бирона, Миниха и Остермана полусонный Сенат приговорил к отсечению голов. Кабинет министров был распущен. Но в последнюю минуту Елизавета Петровна вспомнила свою клятву отменить смертную казнь, и перед эшафотом всем осужденным объявили об изменении приговора. Их всех отправили в пожизненную ссылку. Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был немедленно освобожден из-под стражи, назначен вице-канцлером и Президентом Иностранной коллегии.

Анна Леопольдовна и Антон-Ульрих Брауншвейгские были сосланы сначала в Ригу, где их заставили присягнуть Елизавете Петровне за себя и за детей.

Затем их заточили в неприступную крепость на Западной Двине Динамюнде, чтобы потом этапировать семью в Ранненбург. В августе 1743 году туда приехал гвардии майор фон Корф, который увез с собой под драгунским караулом сына и подругу – первую фрейлину двора баронессу Юлиану фон Менгден.

Но и в ссылке тихая и скромная Анна Леопольдовна оставалась женщиной: она родила двух сыновей Петра и Алексея. Судьба мальчиков осталась неизвестной – их отняли у матери еще грудными младенцами. Ссыльная регентша умерла от послеродовой горячки 7 марта 1746 года. Ее под именем «благоверной принцессы Анной Брауншвейг-Люнебургской» похоронили рядом с бабушкой царицей Прасковьей Федоровной и матерью в Благовещенской церкви в Санкт-Петербурге.

Кавалер де Линар был выслан из страны. Миниха сослали в Кострому, Остермана и Левенвольде - в сибирский город Березов, а Бирона - в южнообский поселок Пелым. Князь Черкасский, сосланный Анной Леопольдовной в Ярославль, пробыл там недолго. Вскоре он был помилован Елизаветой Петровной усилиями вице-канцлера Бестужева-Рюмина и братьев Разумовских. Его «казенный» ярославский дом пустым долго не оставался: туда по состоянию здоровья был переведен из Сибири тяжело заболевший герцог Бирон со всей семьей. Эпоха господства фаворитов-иностранцев в России завершилась.

Когда по Белградскому миру 1739 года Австрия отдала Оттоманской империи Сербию и Черногорию, сербы десятками тысяч устремились в православную Россию. Елизавета Петровна отвела им места для поселения вдоль южных границ для их охраны. Сербы жили на правом берегу Днепра в Новой Сербии (Елизаветграде), частью на левом – в Славяно-Сербии (Славянск). Из них усилиями сербских полковников Депрерадовича и Шевича было сформировано 12 штатных гусарских полков, именовавшихся либо по названиям областей на исторической родине, либо по цветам мундиров, которые отбирались из преобладающих красочных орнаментов на праздничной одежде жителей их национальных областей.

Неудачная война за «польское наследство», потеря Данцига, перемирие и компромиссный мирный договор с Россией и Австрией серьезно подорвали политический и военный престиж Франции. В случае общеевропейской войны ей после таких неудач будет отныне трудно найти союзника. И хотя французский посланник принимал активное участие в воцарении Елизаветы Петровны, императрицу следовало убедить в том, что в одиночку Российская империя серьезной войны не выдержит. Да и многочисленные государственные перевороты, и резкие изменения политического курса страну серьезно ослабили. Поэтому с этой целью Людовик XV рассчитывал, что Швеция продолжит незавершенную «кабинетную» войну, чтобы с оружием в руках «освободить достохвальную русскую нацию для ее же земельной собственности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании и представить ей свободное избрание законного и справедливого правительства», - писал в своем манифесте фельдмаршал Левенгаупт. Остальные сюжеты касались объединения русских и шведов «как друзей» под властью короля Швеции. Фактически это был выдержанный в доброжелательном тоне ультиматум о возвращении присоединенных Петром I в результате Северной войны прибалтийских территорий и Карелии. Умудренная в придворных интригах императрица сразу поняла суть проблемы.

Вспыльчивая и резкая, как ее отец, Елизавета Петровна с негодованием отвергла все предложения Манифеста, хотя в душе симпатизировала Франции.

В июле 1742 года русская армия перешла в решительное наступление по всему фронту за Кюменью. Под натиском русских полков пали города Тавастус и Борго, а 26 августа под Гельсингфорсом генерал-фельдмаршал де Ласси отрезал все пути отступления для шведской армии. Окруженные русскими войсками 17 000 шведов сложили оружие и знамена. Эта капитуляция нанесла непоправимый ущерб Швеции, которая тут же начала мирные переговоры. 16 июня 1743 года в городе Або, согласно которому русско-шведская граница теперь проходила по реке Кюмень. В Версале поняли, что в случае войны с Пруссией лучшего союзника, чем Российская империя, им не найти.

Елизавета Петровна не осталась в «долгу» перед своими двуличными соратниками в борьбе за престол: в 1748 году был обвинен в связях с французским двором и сослан в Углич «душа» переворота граф Иоганн-Герман де Лесток. Через год французский посол граф де ла Шетарди был объявлен «персоной non grata» и выдворен из России, правда, после оплаты долгов. Фельдмаршал Христофор Антонович Миних был лишен всех званий и наград и отправлен навечно в свое поместье. Ближайшие статс-дамы Анны Иоанновны - княгиня Анна Лопухина и баронесса Юлиана фон Менгден - были обвинены в заговоре против императрицы, подвергнуты публичному бичеванию, урезанию языка и отправлены на вечное поселение в Тобольск. Одновременно из далекого Березова была возвращена семья князя Ивана Алексеевича Долгорукого, отправленная Анной Иоанновной на пожизненное поселение. Ему были возвращены потомственное дворянство, имущество, звания и ордена, но государственной деятельностью князь больше не занимался.

В 1736 году овдовевший герцог Шлезвиг-Гольштейнский Карл-Фредерик учредил мемориальный «Орден святой Анны» в форме белого креста в память о своей умершей после родов супруги Анны Петровны, старшей дочери Петра I. В 1743 году Елизавета Петровна, усыновив оставшегося сиротой племянника, будущего императора Петра III, причислила его к орденам Российской империи. Этот орден, называемый «анненским крестом», стал самым распространенным, потому что им награждались все отличившиеся дворяне независимо от происхождения и служебного положения. Император Павел Петрович уточнил его статут, введя 4 степени. Орден 2-й степени носили на шее, а крест 4-й степени прикреплялся к рукоятке шпаги, сабли, морского кортика и обычно назывался «клюковкой». Он был доступен солдатам и унтер-офицерам, которым за 20 лет беспорочной службы выдавался специальный воинский знак в виде серебряной медали с красным крестом и ушком в виде позолоченной короны. «Анненский крест» стал первой наградой за служение Родине, доступной непривилегированным слоям населения.

В живых остался некоронованный император Иоанн VI Антонович Брауншвегский, который после долгих перемещений с родителями по местам ссылок и смерти матери с пяти лет оказался пожизненно заточенным в полутемный каземат Шлиссельбурской крепости. Охране и священнику отцу Исаю запрещалось сообщать заключенному его имя, возраст и происхождение. Иван Антонович с годами превратился в тихопомешанного молодого человека с мышлением подростка. Он тайком заучивал Библию со слов священника, но «буквиц не разумел».

Однако начало бурного царствования Екатерины II, сразу омраченного неприкрытым фаворитизмом и весьма неясными обстоятельствами прихода на престол согласно ее Манифесту, вызвало разные настроения среди российского дворянства. Одни надеялись, что императрица окажется сторонницей либерального правления и отменит «все несправедливости» прежних монархов, навеянные «чужеземными советчиками», другие рассчитывали на продолжение войны с Пруссией, победа над которой обещала им новые земли в Курляндии. Но Екатерина II не стала продолжать политику расчленения Пруссии, как того ожидали в Версале и в Вене. Семилетняя война закончилась без участия России практически безрезультатно.

Екатерина II придерживалась иных геополитических принципов. Она понимала, что Российской империи необходима единая Пруссия как противовес международным амбициям и Англии, и Франции, и Австрии. Без поддержки Берлина было невозможно разрешить и территориальных противоречий с Речью Посполитой.

В конце 1762 года была проведена демобилизация русской армии. Иррегулярные войска – казаки и калмыки – были отосланы в свои области, а регулярные разводились на «непременные квартиры». Затем Россия оказалась разделенной на 8 «дивизий», или округов: Лифляндскую, Эстфляндскую, Финляндскую, Петербургскую, Смоленскую, Московскую, Севскую и Украинскую. Основная масса войск дислоцировалась в северо-западном регионе страны. В 1764 году вместо устаревшей кордонной системы полевых укреплений устанавливалась структуру «опорных пунктов», защищаемых подвижными силами. Гарнизонные полки были переформированы в 84 гарнизонных батальонов, а для службы на окраинах – в полевые команды из всех родов оружия. Они были упразднены в 1775 году, так как во время крестьянской войны под руководством Емельяна Ивановича Пугачева, ибо они оказались легкой добычей повстанцев.

В Западной Европе российскую демобилизацию расценили как отказ от проведения Екатериной II активной внешней политики на континенте по причине ее незаконности восшествия на престол.

Поначалу ею были обласканы и награждены лишь те, кто принадлежал к узкому кругу ее сподвижников при свержении Петра III. Ее политику поначалу осознали далеко не все дворяне, прошедшие испытания Семилетней войны: многие посчитали молодую императрицу, чуть ли не шпионкой Фридриха Великого!

Дата добавления: 2015-08-02