Часть 16. Долгая дорога назад, в Новосибирск, пролетела незаметно

Долгая дорога назад, в Новосибирск, пролетела незаметно. Я про­должала размышлять о странных видениях, в которые я погрузилась в зеркалах Дмитриева. Я не вполне осознавала все, что произошло, но что я поняла совершенно точно, было то, что в то время, как шаманы обладают своим ключом от двери знаний, ведущих к Беловодью, само по себе знание универсально и может быть получено различными спо­собами. Это будоражило меня, и я знала, что сделала еще одни шаг на пути к моей мечте.

Было уже очень поздно, когда автобус подъехал к городу. Я быст­ро шла домой по темным опустевшим улицам. Несмотря на поздний час, я все еще была наполнена странным возбуждением. Спать было не возможно, поэтому я приготовила себе бутерброд с сыром и чай. Затем я села за письменный стол, включила настольную лампу, отбрасываю­щую изумрудно-зеленую тень, и открыла свои записи, которые я сдела­ла в лаборатории.

Я снова перечитала несколько помятых листов бумаги, исписан­ных торопливым, крючковатым почерком. Лежащие на столе страни­цы вновь и вновь удивляли меня. Почерк был мой, но я совершенно не помню, как я записывала. Листы являлись материальным подтвержде­нием величайшей загадки, которая переполняла всю меня. Мысли об Алтае и об Умай не умещались у меня в голове. Все, что я пережила, на­чиная с первого звонка Анны, когда она рассказала мне о Николае, всплыло в памяти так ясно и отчетливо, как будто это случилось вчера. Я взяла ручку и начала писать.

Слова лились практически без мыслей в течение нескольких часов, как будто в состоянии транса. Я остановилась только тогда, когда осо­знала, что небо уже начинает светлеть. Я совершенно забыла о том, что шторы все еще открыты, и окно позади меня занавешено только про­зрачным тюлем. Я задернула занавески и легла спать.

На следующий день, и через день, и потом много-много дней под­ряд, описание всего, что произошло со мной на Алтае, стало важной и приятной частью моего загруженного расписания. Более того, это от­крыло совершенно новые аспекты моих путешествий. Поначалу, я бы­ла охвачена лишь желанием составить детальный отчет о внешнем про­явлении тех странных событий, но постепенно я начала осознавать, что то разочарование, замешательство и напряжение, которые я испытыва­ла во время и после поездки, были напрямую связаны с моим упрямым нежеланием заглянуть внутрь всего происходящего и с моим поверхно­стным восприятием всего, что случилось со мной.

Мой первый прямой контакт с Умай, когда она подвела меня к от­крытию моего Озера Духа, был во истину началом этого путешествия. Я осознала, что еще не до конца научилась священному и тонкому ис­кусству соблюдения баланса между внутренней и внешней задачами. Чем больше я заставляла себя объяснить все происшедшее с той пози­ции, что оно имеет еще и не проявленное скрытое значение для моего внутреннего "Я", тем очевиднее становились скрытые аспекты моих путешествий. Все, через что меня провела Умай, было еще одним уро­ком, который помог мне исследовать иные измерения моего внутренне­го пространства.

Умай беспрестанно и хорошо обучала меня, как и обещала. С каж­дой страницей моего дневника это становилось мне все ясней. Многое, заложенное ей во мне во время ее первых уроков, логично вписалось во все последующие события, как только я перестала воспринимать их ис­ключительно с внешней стороны, и обратила свой взгляд внутрь. Это позволило мне увидеть могущественную мудрость и глубочайшие зна­ния, стоящие за иногда пугающими, иногда приятными символами и картинами моих путешествий.

Я поняла концепцию Озера Духа и увидела, что у многих людей это пространство захвачено и уничтожено их заботами только о материаль­ном мире. Я осознала, как важно принять то, что мы обладаем одновре­менно и способностью и ответственностью за создание не только нашей собственной реальности, но и того "Я", которое живет в этой реальнос­ти. Я поняла суть процесса внутреннего диалога, через который мы фор­мируем личность. Я увидела, что Первое Правило является мощнейшим инструментом для создания метапозиции в любой ситуации, позиции не­зависимой от внешних влияний, отражающей только истинную суть вну­треннего наблюдателя.

Каждая из этих концепции стала прекрасным дополнением к мое­му знанию по психиатрии. Я видела, как легко эти идеи подходят под некоторые новейшие теории, относящиеся к структуре человеческой психики, и даже развивают их. Самым интересным мне казалось то, что существует другое я, которое в своих записях я называла "онтоло­гическим я" или "самой сутью себя", которая может быть связана с ве­ликим искусством правильного выбора. Я чувствовала, что это поня­тие несет в себе огромный потенциал для нового понимания вопросов, волнующих человечество, относительно человеческой природы, эво­люции и его предназначения.

По мере того, как я продолжала писать, шаг за шагом, описывая каждое событие, я в конце концов подошла к моей работе с Дмитрие­вым. У меня возникло ощущение, что в ней кроется ключ, который явится разгадкой ко всему остальному, хотя я еще не вполне это пони­мала. Мне было очень интересно, является ли мистическая страна Бе­ловодье реальным местом, или оно просто существует в скрытых пред­ставлениях нашего разума. Также я никак не могла охватить умом оче­видную связь между открытием археологами гробницы, спиралями времени и различными потоками человеческой эволюции. И что все же означает, то, что "Те, кто находятся в гробницах, кажутся нам мертвы­ми, а в действительности они имеют живые намерения"?

Ответить на эти вопросы без дополнительных знаний не представ­лялось возможным, поэтому на этом я пока закончила писать. С чувст­вом благодарности к Умай, я положила дневник на полку. Но я все еще ощущала энергию, связывающую меня со всем этим, ясно указываю­щую мне на то, что это далеко не конец, а, возможно, только начало.

Через несколько дней мне приснился странный сон.

Я увидела себя в маленькой комнате. В центре комнаты стоит по­лированный, темного дерева стол, за ним полукругом у стены стоят книжные шкафы. Я оглядываюсь, пытаясь понять, где я нахожусь.

В комнату входит высокая, худая женщина, она улыбается мне, не говоря ни слова. У нее черная кожа, со странным желтым оттенком, не похожая на человеческую кожу вообще. Ее вытянутое лицо облада­ет привлекательными, правильными чертами лица. Ее густые темные волосы убраны в замысловатую прическу, которая подчеркивает изя­щество ее фигуры. Она направляется ко мне, загадочно улыбаясь.

Я знаю, что ее язык совершенно для меня чужой, но мы можем раз­говаривать друг с другом с помощью энергии наших мыслей, без слов.

В моем сознании сформировался вопрос: "Для чего я здесь? И кто ты?"

Ее ответ тут же прозвучал в моей голове: "Ты здесь для того, что­бы пройти через важную операцию. А я помогу тебе в этом".

При слове "операция" я почувствовала себя неуютно. Отголоски детского воспоминания всплыли на моем внутреннем экране. Я вспом­нила огромную белую комнату с большим окном в потолке, приглушен­ные голоса врачей за хирургическими масками, превративших этих лю­дей из моих друзей в пугающих чужаков; тошнотворный запах эфира, которым пропахла вся моя одежда и который сопровождал меня еще много дней, сохраняя неприятные воспоминания. И, наконец, я увидела фигуру моей мамы, оперирующую лицо пациента, точнее, совершаю­щую чудеса с помощью скрупулезной работы инструментов, на том ме­сте, которое обычно называется лицом, но в данный момент кажущееся мне бледным деформированным пятном, залитым ярко-красной кро­вью, пульсирующей откуда-то изнутри.

Когда мне было около девяти лет, моя мать взяла меня с собой в больницу, в которой она работала. Она занималась пластической хи­рургией, и медсестры, которые были все мои друзья, разрешили мне на­деть хирургический халат и тайком пробраться в операционную. Спря­тавшись за спинами врачей, я наблюдала за действиями врачей.

"Не бойся," - мысли женщины проникли в мое сознание, - "Это не такая операция".

Как в любом сне, различные части всего того, что происходило, свя­зывались между собой по особой логике, присущей сновидениям. Поэто­му я не удивилась, что в следующий момент я увидела себя лежащей на столе, окруженной мужчинами и женщинами. У всех у них была точно такая же черная кожа и геометрически правильные лица, похожие на ли­цо женщины, с которой я столкнулась в начале сна, и которая теперь стояла позади меня. Она что-то говорит на своем языке людям вокруг меня. Затем я ощущаю прикосновение ее длинных, тонких черных паль­цев на своем лбу и расслабляюсь.

Я чувствую, что мое тело превратилось в пластическую субстан­цию, которая может легко менять форму. Пальцы женщины быстро мелькают в пространстве перед моим лицом, время от времени дотра­гиваясь до меня. Я ощущаю, как во мне формируется энергия. Мое те­ло начинает поворачиваться, как будто, я скручиваюсь, превращаюсь в шар. Движения становятся все быстрее и быстрее, и я становлюсь вра­щающейся спиралью, закручивающейся в направлении конечной фо­кусной точки. Затем это прекратилось. Миллиарды клеток, составляв­ших мое тело, объединились в одну единственную огромную круглую клетку, несущую в себе всю существующую обо мне информацию.

Я смутно осознаю, что эти люди что-то со мной делают. Я не сопро­тивляюсь, поскольку понимаю, что они производят исцеление на каком-то глубинном уровне моей структуры. Это продолжается некоторое время, и затем я ощущаю себя лежащей на твердой поверхности. Вокруг меня абсо­лютно темно. Я понимаю, что все еще сплю, и что все еще работает логика сновидения, поэтому я нисколько не удивляюсь тому, что справа от себя слышу тихий смех.

"Кто здесь?" Каким-то образом звук моего голоса влияет на про­странство вокруг меня, делая его с каждым словом светлее.

На полу, в углу комнаты сидит, скрестив ноги, женщина и курит трубку. Это - Умай, и в руках у нее та же трубка, какую она курила тог­да на Алтае. И хотя она курит, я не чувствую запаха дыма. По какой-то причине это удивляет меня больше, чем само присутствие Умай.

Вместо того, чтобы поздороваться, она задает вопрос: "Ты по­мнишь, зачем ты ездила на Алтай и хотела меня тогда видеть?"

"Наверное, нет".

"Тогда постарайся вспомнить," - произнесла она мягко и вместе с тем настойчиво.

Я вспомнила только первоначальную причину моего путешествия. "По-моему, Анна попросила меня поехать с ней," - ответила я, и затем вспомнила больше. - "А! Да! Я также хотела научиться у тебя каким-нибудь методам исцеления".

Пока я говорила, Умай продолжала тихо смеяться, ритмично по­качиваясь из стороны в сторону. Вдруг я ясно ощутила, что она может раствориться в воздухе в любую минуту, когда захочет.

"Ты можешь побыть со мной немного и не уходить?" Я не хотела, чтобы она покидала меня, и я цеплялась за любую возможность хоть как-то продлить ее присутствие.

"А ты можешь?" - спросила она меня в ответ. Умай сощурила свои узкие монгольские глаза и выпустила клуб дыма прямо на меня.

"Думаю, да".

"Вот и я могу".

Я улыбнулась, почувствовав облегчение, пытаясь в то же время со­хранить сосредоточенное выражение лица, помня о том, что мне пред­стоит учиться.

Умай расхохоталась, как будто она увидела, что-то очень смеш­ное. Затем она вдруг вспомнила о чем-то, и вновь стала серьезной, про­износя фразы немного быстрее, как будто она куда-то торопилась.

"Хорошо. Ты сказала, что приехала на Алтай, чтобы научиться ис­целять. Это действительно так. Целительство - это твое предназначение.

Ты думаешь, что все началось с того, когда ты впервые познакоми­лось со своим Озером Духа. Это не совсем так. Урок об этом пространст­ве был, на самом деле, вторым. Настоящее начало было тогда, когда я разрешила тебе заставить рыб, вырезанных на дереве, плавать. Это по­могло тебе впервые испытать силу исцеления. Но я вынуждена признать, что ты хорошо поработала, объединив знания, полученные на этих двух уроках с последующими.

Теперь я хочу ответить на вопрос, который ты никогда не задава­ла, кроме как мысленно. Я поступаю так потому что, мне кажется, это тебе поможет в твоей работе целителя. Слушай. Болезни разума случа­ются исключительно по двум причинам, которые противоположны друг другу. В первом случае человек может сойти с ума, если он поте­рял душу или хотя бы ее часть. Обычно это происходит, если душу у них украли, но иногда они могут сами подсознательно решить отдать ее, возможно, взамен на что-либо. Другая причина того, почему люди теряют разум, состоит в том, что человек может быть захвачен во власть чуждой ему силы.

Существуют только эти две причины, других нет. Звучит просто, но на то, чтобы определить источник болезни правильно и исцелить болезнь может понадобиться очень много времени. Если ты ошибешь­ся, то твои попытки исцелить на самом деле только усугубят болезнь и человеку может стать хуже. Ты должна быть готова многому научить­ся и многое понять прежде, чем ты станешь хорошим целителем.

Вот почему урок Озера Духа был дан тебе практически в самом на­чале. Целительная сила находится в этом пространстве. Это жилище Це­лителя, живущего внутри каждого из нас. В то же время, это пространст­во является дорогой к Беловодью. Чем тщательней ты изучишь внутрен­ние воды своей жизни, тем ближе ты будешь к Беловодью. Я права в том, что ты ее ищешь?"

"Да," - ответила я. И вновь я ощутила особенное волнение во всем теле, ожидая, что какие-то важные знания вот-вот должны придти ко мне. Я чувствовала себя охотником, готовым схватить их всеми своими чувствами.

Тебе интересно знать, является ли Беловодье реальной страной или нет? Ты узнаешь об этом позже, но сейчас это не важно. Самое главное, что тебе следует запомнить, что никто не может найти Бело­водье, ни в этом мире, ни в другом, не исследовав свою внутреннюю сущность. Единственная дорога в Беловодье лежит через внутреннее пространство, через расширение знаний о самом себе.

Под этим я подразумеваю не просто сухую теорию, которой многие любят себя пичкать. Она не принадлежит пространству Озера Духа. Я го­ворю о серьезной практической работе. Для тебя этой работой будет целительство.

Послушай, что я сейчас скажу, потому что это важно. В каждом че­ловеке есть особая сущность, которое живет в Озере Духа. Эта сущ­ность находится во внутреннем пространстве, ожидая у входа в Бело­водье. Я называю эту сущность Духом- Двойником, но ее можно назы­вать и Духом- Помощником, Теневым Наблюдателем, Духом- Провод­ником или Внутренним Хранителем. Они, на самом деле, - разные.

Начнем с того, что они непосредственно связаны с нашим истин­ным предназначением, которое дается нам при рождении. Они являют­ся всего лишь наблюдателями, они отделены и не подвергаются влияниям внешнего мира. Они наблюдают и молча учитывают все, что мы делаем. Они хранят первичную суть всего, что относится к нашему рождению. Если их вызывать определенным способом и при опреде­ленных обстоятельствах, они могут стать нашими лучшими помощни­ками в совершении действий, продвигающих нас на пути к нашей ис­тинной цели. И, наконец, они могут быть проводниками в Беловодье.

Существует всего семь видов этих Духов- Двойников. Их всего семь - не больше. Эти семь типов таковы: Целитель, Маг, Учитель, Послан­ник, Защитник, Войн и Исполнитель. Последний - это не тот, кто приво­дит приговор в исполнение, а тот, кто выполняет определенную работу.

Одна из наших первейших задач - это познакомится со своим Ду­хом-Двойником и определить, кем он является, а затем полностью с ним соединиться. Таки образом, мы полностью соединимся с нашим истинным предназначением в жизни. Когда наша жизнь полностью ос­вещена чистым светом внутреннего наблюдателя, все что мы делаем, мы делаем легко. Только познав природу своего Духа-Близнеца, и за­тем полностью соединившись с ним, мы сможем найти и открыть воро­та в Беловодье.

Ольга, твое предназначение - быть Целителем. Операция, которую ты только что перенесла - это первый шаг, поскольку ты никогда не сможешь стать хорошим целителем, если не исцелишься сама. Это бы­ло своего рода посвящение".

"Я благодарна тебе. Я благодарна, Умай, за эти знания, которые ты мне дала..."

Умай остановила меня.

"Не стоит, Ольга. В некотором роде мы с тобой теперь коллеги, не так ли? И я сама - не самый плохой Целитель, как ты наверно знаешь".

Она рассмеялась, и, продолжая сидеть, скрестив ноги, начала рас­качиваться телом из стороны в сторону. На этот раз ее движения были более интенсивны и, я поняла, что она вот-вот исчезнет.

Образ Умай уже начал бледнеть, но я услышала ее последние сло­ва: "Я хочу одарить тебя последним даром, перед тем, как уйти. Я хо­чу сказать тебе, что теперь ты готова напрямую общаться с Целителем, со своим Духом-Двойником. Если тебе понадобиться его помощь, по­проси Целителя проявиться и поработать через тебя. Не удивляйся сво­им действиям, даже если они покажутся странными или глупыми. По­пробуй завтра и увидишь, что получится".

И вот лишь небольшое облачко табачного дыма осталось в том уг­лу, где только что сидела Умай. Облачко все еще плавало в моем созна­нии, когда я открыла глаза в темноте своей комнаты, и попыталась проснуться.

В своем воображении я ощутила, как чрезвычайно счастлив был дневник, когда я взяла его с полки и начала записывать все, что могла вспомнить из сна. Больше всего я была заинтригована последним предложением Умай относительно моего Внутреннего Целителя: "Попро­буй завтра и увидишь, что получится".

Я не заходила в женское отделение уже несколько дней, поэтому на следующее утро я решила начать свой рабочий день с его посещения. В отделении у меня не было своего кабинета, он был на двоих с Георги­ем, заведующим женским отделением. Когда я пришла, он уже сидел за своим столом. По тому, как он кротко улыбался, я заподозрила, что у него для меня заготовлен какой-то неприятный сюрприз.

"Выглядишь великолепно, Ольга! Полна свежести и энергии для новой работы!" - воскликнул он, еще раз подтверждая мои подозрения.

"Спасибо. Вполне. Вы что-то для меня приготовили?"

"В общем-то ничего особенного. Просто есть один больной, кото­рого я хотел передать тебе. Думаю, ты будешь рада, поскольку у тебя будет возможность еще чему-то научиться. Она - очень интересный па­циент. Я практически иду на жертву, отдавая ее тебе. По моему мне­нию, молодым докторам следует давать любую возможность учиться чему-то новому в такой сложной профессии, как наша. И, пожалуйста, никаких возражений. Она - твоя. Вот эпикриз".

Он протянул мне историю болезни. Я взяла ее с неохотой, предпо­лагая что-нибудь неприятное. Мои опасения были не напрасны.

Пациент Любовь Смехова впервые поступила в нашу больницу примерно месяц назад. Ее текущий диагноз - ш., шизокарн, тип - про­грессирующий, депрессивно- параноидальный синдром.

Ш., шизокарн означало, что у нее особенно быстро развивающая­ся, злостная форма шизофрении.

Краткая медицинская справка: на фоне длительной прогрессирую­щей депрессии пациентка начала проявлять параноидальные симптомы, включая бредовые ссылки и манию преследования. Госпитализирована из-за специфического, неадекватного поведения в социальной среде. Во время первой недели пребывания в больнице, у нее случился кратковре­менный приступ острого психомоторного возбуждения. Абсолютно не­мотивированна, без реакций торможения и контроля, пациентка лаяла; как собака. Она была полностью захвачена процессом, не осознавая, что происходит. Психомоторное возбуждение было подавлено большой до­зой невролептика, введенного внутривенно. В последствии полная амне­зия относительно приступа.

В настоящий момент превалируют негативные симптомы. Пациент­ка выказывает стабильную эмоционально-волевую вялость. Она лежит на кровати, проявляя безразличие к окружению, семье, работе или буду­щему. Замедленная реакция восприятия. Прогноз: негативный. Рекомен­дации: безотлагательное причисление ко второй группе инвалидности.

Многие пациенты страдают шизофренией восемь-десять лет, преж­де чем их определяют во "вторую группу инвалидности", которая озна­чает, что они совершенно не способны ни выздороветь, ни заботиться о себе. Удивительно резкое прогрессирование болезни Любови Смеховой свидетельствовал о злокачественности ее болезни. Причисление Любы ко второй группе означало еще и заполнение многочисленных бумаг, проведение бесконечных консультаций с коллегами, консилиумов экс­пертов, выслушивание долгих рекомендаций, и затем финальное слуша­ние перед комиссией.

"О, нет! Это не справедливо! Вы не можете со мной так поступить. Я уже и так перегружена четырьмя преступниками из мужского отделе­ния, на которых нужно заполнить постановление, диагноз и рекомен­дации для суда к концу месяца. Я не могу взять еще и инвалида. Вы что хотите, чтобы я в больнице прописалась?"

Я уже почти кричала, но вместе с тем я знала, что Георгий не изменит своего решения. Он был очень приятным пожилым мужчиной, знающим и всегда готовым помочь, но он также был известен на всю больницу сво­им непоколебимым намерением иметь как можно меньше дел с бумагами, судами и сложными диагнозами. К тому же, как заведующий отделением Георгий имел полное право передать мне любого пациента. Поэтому у ме­ня не оставалось особого выбора. Эта женщина, Любовь Смехова, все-та­ки переходила ко мне.

Георгий молча взглянул на меня, взгляд его был наполнен безгра­ничным сочувствием. Я забрала документы и вышла, захлопнув за со­бой дверь громче, чем обычно, выказывая таким образом свое раздра­жение. Перед глазами у меня стояло его лицо, как он по-отечески мне улыбается там, за закрытой дверью.

Как обычно я обнаружила, что не могу долго на него злиться. К тому времени, когда я подошла к кабинету, в котором мы обследовали пациентов, я уже снова была спокойна. Дежурной медсестрой сегодня была Марина, и я попросила ее привести мне Любу.

Пока я ждала, я дочитала ее историю. Ее случай и в самом деле был ужасающий. Слово "шизокарн" в ее диагнозе означало, что вся ее психика сгорала в тысячи раз быстрее, чем у большинства шизофрени­ков. Я внимательно прочитала первичное психологическое и психиат­рическое освидетельствование, включая информацию о ее семье, где говорилось о том, что ее ближайшие родственники тоже страдали от этой же болезни.

Все в ее диагнозе казалось правильным. Она не подавала надежды даже на короткую ремиссию, поэтому ее следовало определить во "вто­рую группу", поместить на государственное обеспечение практически в самом начале ее безумства. Несмотря на довольно загруженный гра­фик моей работы, не было никаких веских причин, чтобы откладывать ее осмотр.

Медсестра тихонько постучалась в дверь: "Люба здесь, доктор. Можно ей войти?"

"Да, пожалуйста, введите ее," - я увидела, как Марина осторожно провела новую пациентку в комнату. Движения медсестры были полны сочувствия, по мере того как она помогала Любе сесть в кресло напро­тив моего стола. "Все хорошо, дорогая," - уговаривала она. - "Это твой новый доктор. Может быть, она поможет тебе поправиться".

Слова Марины были настолько не к месту в данной ситуации, что даже расстроили меня. "О чем это она говорит," - спросила я себя. -"Зачем она дает этой женщине ложную надежду?" Мое первоначальное раздражение, возникшее из-за того, что мне дали Любу в качестве па­циента, вернулось, только в этот раз оно было направлено на медсест­ру. За тридцать лет работы в психиатрии, она могла бы и знать, что го­ворить пациентам, находящимся в финальной, не поддающейся лече­нию стадии шизофрении. "Поправиться?! Ничего себе!"

Я бросила сердитый взгляд на Марину, как будто я ее уволила. "Спасибо, это все. Я позову вас, когда мы закончим, вы отведете Любу обратно".

Марина тихо вышла, оставив меня наедине с сорокалетней женщи­ной, замороженной, как будто перед моим столом усадили статую. Ее короткие густые черные волосы были взъерошены. Глаза, большие, слегка восточной миндалевидной формы, были пусты и невыразитель­ны. Они были почти не заметны на ее лице. Легкое дрожание рук было единственным движением, которое ее тело могло себе позволить. Она отказывалась говорить, отказывалась двигаться, и вообще делать что-то без какого-либо толчка извне.

"Здравствуйте, Люба. Я ваш новый доктор".

Она не проявила ни малейшего интереса.

"Ну, хорошо, Люба, будете вы со мной разговаривать или нет, я должна сообщить вам ваше нынешнее положение и как мы собираемся помочь вам". Она была настолько где-то далеко, что я как будто раз­говаривала сама с собой.

"Все равно", - в ее голосе звучали механические ноты, свидетельст­вующие об отсутствии хотя бы слабого намека на личность или инте­рес к чему-либо.

Я вновь перелистала страницы истории ее болезни. Она была школь­ным учителем, у нее был муж и двое подростков сыновей. Ничего особен­ного. Но почему-то, просматривая ее бумаги, в моем сознании невольно возникала сказанная Мариной фраза: "Может быть, она поможет тебе по­правиться".

Эта фраза вновь и вновь всплывала в моих мыслях, до тех пор пока она вдруг не столкнулась со словами, произнесенными Умай в по­следний момент: "Просто попроси Целителя проявиться и поработать через тебя. Не удивляйся своим действиям, даже если они покажутся странными или глупыми. Попробуй завтра и увидишь, что получится".

Две фразы слились воедино, и волна искушения прокатилась по всему моему телу, побуждая меня к действию, совершенно бессмыслен­ному с точки зрения рациональной части моего сознания. Что-то - воз­можно, эта абсолютная пустота, которая пронизывала все Любино существование, подсказало мне, что ее болезнь происходит не из-за того, что Любу оккупировали чужеродные сущности, а из-за того, что она каким-то образом потеряла свою душу. Единственным выходом для нее было попробовать дать ей стимул, который пробудит в ней волю, способную выйти наружу в надежде вновь найти и обрести потерянную душу. Интересно, а что если я смогу это сделать?

"Здесь нет никакого риска," - успокоила я саму себя - Она все рав­но уже потеряна. Делай так, как сказала тебе Умай. Просто попробуй. Пусть это будет экспериментом. Я не могу сделать ничего такого, от­чего ей стало бы хуже".

Люба сидела передо мной все с тем же отсутствующим выраже­нием лица. Я не чувствовала настоятельной потребности рассказы­вать ей что-либо о своих мыслях, поскольку знала, что я вовсе не отображаюсь в ее сознании. Я молча посмотрела на ее бумаги, не­много потянув время и собираясь с мыслями.

Чувствуя себя слегка глупо, я отважилась мысленно произнести сло­ва: "Я прошу Целителя внутри меня придти и исцелить эту женщину".

На короткое время наступил странный перерыв в моем восприя­тии. Я чувствовала, как будто ощущение моего лица, всей моей сущно­сти стало опускаться вниз со своего обычного положения в голове и ос­тановилось в районе сердца. В течение нескольких секунд я действи­тельно смотрела на мир из центральной части моего тела, как будто у сердца открылись глаза, и оно смогло видеть. Это сопровождалось мощной волной тепла и воодушевления, которая промелькнула, как вспышка, в груди и затем быстро растворилась. Когда все прошло, в действие вступил мой обычный механизм терапии.

Я встала, обошла вокруг стола, взяла другой стул и села рядом с Любой, прямо перед ней.

"Я хочу, чтобы вы выслушали меня очень внимательно. Вы можете не реагировать на то, что я говорю: это не имеет значения, поскольку я знаю, что какая-то ваша часть выслушает меня и согласится со мной. Я знаю, что вы выбрали свою болезнь по очень важной для вас причине, Люба. Я не знаю, что такого произошло в вашей жизни, но вам понадо­билась болезнь, чтобы защитить себя, и я уверена, что это было чрезвы­чайно смелое решение на тот момент. Я присоединяюсь к вам и благо­дарю вашу болезнь за то, что она наступила вовремя и сделала нечто очень важное для вас. Хорошо?

Теперь, Люба, я хочу, чтобы вы слушали меня еще внимательнее".

Это прозвучало действительно патетично, настолько же, насколь­ко Люба была далека от какой-либо реакции на мои слова и на мое присутствие. Тем не менее я продолжала.

"Я хочу подчеркнуть очень важную вещь. Даже если ваша болезнь и была для вас когда-то полезной, ваше соглашение с ней было времен­ным. Проблема в том, что вы забыли об этом. Вы все еще ждете, что болезнь что-то вам даст. Но это не так. Это абсолютное заблуждение, поскольку нужда в болезни отпала. Теперь она не имеет своей ценнос­ти, теперь она вас разрушает".

Я говорила все более и более эмоционально, как будто я была ча­стью ее семьи, выражая ту же самую боль, страх, любовь, ненависть, стыд, которые, несомненно, испытывали ее муж и сыновья. Я чувство­вала, что почти теряю контроль над собой.

"Вам не нужно платить такую высокую цену. Ваша болезнь обма­нывает вас. Это - монстр, который убьет вас, вашу семью и всю вашу жизнь. Вы знаете, что с вами произойдет? Нет, Вы не знаете. Я скажу вам, что с вами произойдет. Я уверена в этом. Я даже вижу ваше буду­щее, я скажу вам, что я там вижу!" Это был почти крик, я с силой сжи­мала ее руки.

"Посмотрите на меня, и я скажу вам, что с вами будет".

Я неистово трясла ее руки из стороны в сторону, пытаясь привлечь ее внимание, но она только однажды бросила на меня короткий безраз­личный взгляд. Затем она отвернулась и стала смотреть в окно. Я все равно продолжала.

"Вы станете в точности такой же, как Лариса Черненко. Больше не будет ничего. Если вы согласны с этим, давайте, продолжайте. Все, что я могу для вас сделать, это предупредить вас пока не поздно".

В женском отделении все знали Ларису Черненко. Она жила здесь уже двадцать лет. Бывшая певица, генеральская жена, в прошлом кра­савица, теперь она была жестокой тираншей, терроризующей всех: и па­циентов, и работников больницы. Ее сознание было полностью уничто­жено. Она совершенно не заботилась о себе, истерически смеялась без причины, запугивала даже самых психически больных пациентов и про­водила почти все свое время лежа, привязанной к кровати, поскольку она была опасна в своем жесточайшем безумии. Веревки, связывающие ее руки и ноги, снимались только для того, чтобы сменить постельное белье или утку, или накормить ее.

Люба не проявляла никакой реакции на мои слова и все так же си­дела в позе каменной статуи. Я встала, чувствуя свое поражение, и вы­шла в коридор, где ждала меня Марина.

"Уведите ее, пожалуйста, - попросила я и затем встала около две­ри, наблюдая за тем, как Марина осторожно помогла ей встать и выве­ла Любу в коридор. Марина закрыла дверь, оставив меня одну в каби­нете. Я устало закрыла лицо руками, пытаясь не поддаваться стыду и разочарованию, которые я испытывала относительно проведенной ра­боты. Но чувства были слишком сильны, чтобы их не замечать, и вско­ре я уже ругала себя за глупые, не профессиональные действия.

Я не знала, чего я ожидала, когда попросила своего Внутреннего Целителя придти. Конечно, я не думала, что все так получится. Единст­венным "лечением", которым я воспользовалась, был метод отсоедине­ния от предмета разговора посредством внедрения идеи, что временная позитивная роль болезни на данный момент уже прошла. Выбрать более неподходящего пациента для этой методики было абсолютно невоз­можно. Психика Любы была полностью расстроена болезнью, и у нее совершенно не было ни энергии, ни способности воспринять какие-ли­бо новые идеи или символы.

Я попыталась утешить себя мыслью, что возможно Внутренний Целитель не захотел прийти в этот раз, или, может быть, я его не так попросила.

Я записала все в дневник тем же вечером, обнаружив, что процесс описания своих ошибок - не такая уж плохая практика, поскольку это по­могло мне принять их и давало мне по крайней мере чувство некоторого облегчения.

Я не видела Любу в течение следующих четырех дней из-за выход­ных и из-за каких-то срочных дел в мужском отделении. На пятый день я наконец пришла навестить своих пациенток. Я отвела себе три часа на женское отделение и решила использовать их для того, чтобы запол­нить Любины бумаги. Не было нужды откладывать это, и чем раньше я это сделаю, тем меньше спешки будет в конце месяца.

В тот день снова дежурила Марина. Она была явно рада меня ви­деть, мне было приятно почувствовать, что у меня не осталось никакой неловкости или других негативных чувств относительно моего недав­него фиаско с Любой.

"Здравствуйте, доктор," - обрадовалась она. - "Я уже начала бес­покоиться, что мы вас потеряли. Если бы вы сегодня не пришли, я са­ма бы вам позвонила".

"Что за срочность. Есть какие-нибудь новости?"

"Да! Кончено, новости". Пока мы шли по коридору, лицо ее сияло взволнованной улыбкой. Она остановилась перед палатой, в которой лежала Люба и еще три пациентки.

"Что происходит?" - спросила я, чувствуя нечто необычное в по­ведении Марины.

"Люба хотела вас видеть, доктор," - Марина указала на палату, я обернулась и вошла в комнату.

Поначалу Люба не видела меня. Она сидела на кровати, читая ме­стную газету. Ее красивое, живое лицо выражало интерес и сосредото­ченность. Ее волосы были аккуратно причесаны. А на губах даже был легкий оттенок помады. Одета она была в связанное ею самой домаш­нее платье, что разрешается только тем, кто собирается выписываться через несколько дней. Я не верила своим глазам. Я стаяла у двери в ошеломлении, смотря на нее со смешанным чувством удивления и вос­хищения.

Неожиданно, она заметила меня. Она тут же отложила газету, встала с кровати и бросилась обнимать меня, широко улыбаясь, как будто она встретила старого, хорошего знакомого, которого давно не видела.

"Господи, я так счастлива вас видеть, доктор! Я так ждала вас. Спа­сибо за то, что вы сделали! Большое пребольшое спасибо". Затем она остановилась в неуверенности, стоит ли продолжать, пока не увидела моей реакции.

Я была потрясена настолько, что едва могла говорить: "Здравст­вуйте, Люба. Я тоже рада вас видеть. Люба, давайте пройдем в мой ка­бинет. Прямо сейчас, пожалуйста," - это были единственные слова, ко­торые могло найти мое шокированное сознание.

Мы прошли в тот же кабинет, где она сидела передо мной, пассив­ная и инертная, как камень, всего несколько дней назад. Теперь она бы­ла абсолютно другим человеком - живая, общительная, едва сдержива­ющая свою энергию и энтузиазм.

"Вы выглядите совершено по-другому, Люба. Абсолютно по-дру­гому. Думаю, вам лучше к тому же?" - я говорила медленно, пытаясь приспособиться к моему новому восприятию Любы.

"Вы вылечили меня, доктор. Я вернулась. Я - здорова. Вы не може­те себе представить, как я счастлива".

Я слушала ее, размышляя над ее словами, и пытаясь понять, что я вижу и слышу. У Любы определенно началась хорошо выраженная и совершенно неожиданная ремиссия. В то же время я знала, что ничто из того, о чем я говорила Любе, не могло привести к такому результату. Это было абсолютно невозможно. Наверное, что-то другое помогло ей, и я склонялась к тому, что это был какой-нибудь биохимический эндо­генный обмен, который привел к ремиссии, следуя своим собственным неизвестным законам.

"Знаете, Люба, я ценю, что вы считаете, что именно я вам помогла. Но я, на самом деле, не думаю, что моя заслуга так уж велика. Мне ка­жется, ваше тело само вылечило себя, и я тут совершенно ни при чем. Хотела бы я сказать, что это моя работа, но я вынуждена признать правду".

"Вы тут ни при чем?! Пожалуйста, не говорите так. Именно вы вы­тащили меня из кошмара!" - Люба чуть не расстроилась.

"Позвольте я вам расскажу, что произошло после того, как вы ушили на прошлой неделе. Марина отвела меня в палату, и я легла на кровать, что обычно делала все эти дни. Состояние моего сознания пе­ред этим было немного странным, но в тот момент мне было все рав­но. Это была уже не "я". Я стала чем-то чужим, пустым, без мыслей, без эмоций, без движений. Я была мертвым, высушенным куском ада.

Когда Марина оставила меня в вашем кабинете, я слышала, что вы говорили. Я понимала вашу речь, но ваши слова не вызывали во мне аб­солютно никакого интереса. Естественно, в тот момент меня вообще ни­что не волновало, даже мои дети. Но вы зародили во мне интерес, когда сказали, что я стану, как Лариса Черненко. Сначала мой интерес был слишком слаб, чтобы заставить меня встать и найти ее. Но мысли о ней продолжали всплывать в моей почти совсем пустой голове, давая мне слабую связь с внешним миром. Я медленно обдумывала вопрос, кто же эта женщина, и наконец, однажды я решилась спросить Марину о ней".

"У нас нет пациентки с таким именем," - ответила она.

"Это было началом моей перемены. Ее ответ удивил меня, и чувст­во удивления было первой эмоцией, которая вернулась ко мне.

Я немного поразмыслила над этим. Затем я стала смотреть на дру­гих пациентов за завтраком, во время обеда и ужина, пытаясь найти среди них Ларису Черненко. Наконец, я поняла, что Марина сказала правду. В отделении не было такой пациентки. Эта загадка усилила мои чувства, и мой интерес нарастал, как снежный ком.

Для меня было чрезвычайно важно выяснить, что вы имели в виду, так что мое внимание было полностью захвачено этим. Я не могла больше думать ни о чем другом, не могла ничего другого делать, кро­ме, как ходить по коридору и среди женщин нашего отделения и выис­кивать Ларису Черненко. Наконец я дошла до стадии, когда все мое су­ществование зависело от того, узнаю ли я эту женщину. Но ее не было в отделении.

Наконец, в воскресенье наступил день, когда наши родственники пришли навестить нас. Мои близкие были настолько разочарованы и расстроены предыдущими попытками заговорить со мной, что никто из них не пришел. Я ходила среди пациентов и их родственников, все еще охваченная жгучим желанием найти Ларису Черненко.

Вдруг я услышала, как санитар объявил кому-то, о том, кто при­шел его навестить: "Лариса пришла навестить свою мать". Услышать имя Лариса было для меня электрическим шоком. Я в волнении подо­шла к двери и ждала, когда она зайдет.

"Бедная девочка, она все еще приходит к матери," - услышала я го­лос санитара.

"Мать всегда есть мать, несмотря ни на что. Тут уж ничего не по­делаешь," - возразил другой голос. Затем я увидела, как санитар про­вожает молоденькую девушку в палату для особо буйных пациентов.

"Тамара Черненко, ваша дочь, Лариса, пришла!" - крикнул сани­тар в палату, где лежала женщина, которую все называли "ужасная Та­мара". Ей на некоторое время развязали ремни. Когда она увидела дочь, она начала отчаянно ругаться, выливая на нее всякую грязь.

Лариса стояла у двери и молча плакала, не осмеливаясь подойти к жестокой матери. Тамара продолжала орать и ругаться. Затем она не­ожиданно подбежала к дочери и ударила ее кулаком по лицу. Лариса выбежала, а несколько санитаров схватили Тамару и снова привязали ее к кровати. Тут же ей сделали успокаивающий укол, но она продол­жала кричать, плеваться и поносить всех и вся еще примерно полчаса, пока лекарство, наконец, не подействовало.

Яне заметила, как Лариса ушла из отделения. Я все еще стояла, прислонившись к стене, в оцепенении. Я наконец поняла, кого вы име­ли ввиду, и почему вы использовали имя дочери, а не матери. Это про­сто была уловка, чтобы заинтересовать меня, дать мне что-то вне меня, за что я могла бы зацепиться.

В тот момент со мной что-то произошло - я все поняла. Я чувство­вала себя так, как будто кто-то буквально схватил меня за волосы и вы­тащил меня из болезни. Меня переполняли мысли о муже, о сыновьях, о том, как они, должно быть, себя чувствуют из-за моей болезни. Было та­кое впечатление, как будто ушла какая-то преграда, и огромный поток энергии высвободился и наполнил все мое тело. Я ощущала себя исце­ленной всего лишь за несколько минут, пока я стояла, не двигаясь, при­слонившись к стене.

И я знаю, что без вас этого не произошло бы, доктор. Вот за что вам спасибо".

Я слушала ее с удивлением. Моя ошибка относительно "Ларисы" Черненко была простой оговоркой. Сознательно я никогда бы не доду­малась использовать подобный метод лечения. Но каким-то образом это произошло и принесло результат. Люба была доказательством. Она сидела передо мной, здоровая и красивая. Далее меня ожидала приятная процедура: вместо заполнения бумаг на инвалидность, мне предстояло оформить все необходимое для выписки.

Я ощущала такое невероятное воодушевление, освобождение и счастье, что я едва могла сдержаться, чтобы не заплакать. Совет Умай действительно подействовал! Мой Внутренний Целитель на самом де­ле помог этой женщине. Я была готова Любу расцеловать, танцевать с ней и бегать по всей больнице, рассказывая всем, что произошло.

В то же время мысль о том, чтобы рассказать правду другим врачам, отрезвила меня. Я не представляла себе, как я могу поделиться мистиче­ским знанием о Внутреннем Целителе с коллегами психиатрами. Поэто­му вместо того, чтобы безумно бегать по больнице и рассказывать об этой новости, я еще некоторое время побеседовала с Любой о том, как она вернется домой, о ее работе и о ее будущем, затем я отправила ее го­товиться к выписке.

Я взяла карточку Любы и пошла к Георгию. Идя по коридору, я вдруг заметила белую дверь комнаты для экстренных больных. Я на­конец, осознала, что через столько недель после смерти той пациент­ки и после всех мистических событий, связанных с ней, я впервые ос­мелилась взглянуть на нее без страха и чувства вины. До сих пор я по­просту избегала ее, отрицала ее существование. Теперь я вновь могла взглянуть на нее, чувствуя свою победу. Я знала, что Люба и эта жен­щина, обе они были во власти ненасытной болезни. Тогда болезнь смогла захватить и уничтожить свою добычу. Но на этот раз я побе­дила ее.

Георгий только что вернулся с обеда и вешал свое шерстяное паль­то в шкаф, когда я появилась в кабинете.

"А, Оленька!" - поприветствовал он меня, назвав меня по имени. -"Рад тебя видеть. Слышал, у тебя очень хорошие новости по поводу Любы!"

"Да, это так. Она выписывается".

"Да, да. Я уже видел ее. Это почти чудо. Нет, не почти, это дейст­вительно чудо. Не могу найти объяснения ее ремиссии. Не думаю, что я ошибся в первоначальном диагнозе. Все было совершенно ясно. И те­перь вот это. Только одно могу сказать, что иногда, даже таким опыт­ным психиатрам, как я, не помешает еще чему-то научиться в нашей профессии".

Люба поехала домой к своей семье. Ей пришлось расстаться с про­фессией учителя, так как факт пребывания в "сумасшедшем доме" не оставлял ей другого выбора. Тем не менее, она устроилась библиотека­рем в местной библиотеке, и вполне счастлива. Она наблюдалась у ме­ня в течение трех лет, все это время она находилась в состоянии ста­бильной ремиссии.

Дата добавления: 2015-08-02