Часть 9

Утром единственная в деревне улица уже не казалась столь необыч­ной и нереальной, как вчера вечером. Я медленно шла по ней и вспоми­нала все то, что мне довелось пережить ночью, и пыталась понять, как я воспринимаю присутствие Умай. Проще всего было принять все про­исшедшее за сон. Поутру Умай не укладывалась в мое сознание. Я даже не могла себе представить, что она может находиться в деревне.

Из всего, что я вчера пережила, меня больше всего беспокоило од­но. То, что у меня было видение, можно было бы объяснить - в психи­атрии имеются специальные методики - но разумно объяснить тот факт, что я видела, как уплывает, словно деревяшки, разрезанная на куски рыба, а потом еще и получить благодарность от Умай за то, что я помогла ей оживить эти кусочки, которые уплыли вместе с болезнью, я не могла. Откуда ей стало известно, что я видела, как они зашевели­лись? Было ли это просто совпадением? Ответа не было, что разруша­ло рациональную основу объяснения всех остальных событий.

Этот вопрос не давал мне покоя, ни о чем другом думать я уже не могла. Чтобы окончательно не свихнуться, я стала считать шаги, кото­рые мне оставалось пройти до избы, где я оставила Анну. Я надеялась, что рядом с Анной и Николаем я успокоюсь, соберусь с мыслями и смогу связать воедино разрозненные куски этой странной загадки.

Стараясь не шуметь, я подошла к избе и постучала в дверь - снача­ла еле слышно, а потом все громче и настойчивее. Никто не отзывался, и не слышно было, чтобы кто-то шел отворять. В конце концов я толк­нула дверь - она оказалась незапертой. Ставни были плотно закрыты, и в избе царил мрак. Поначалу я ничего не могла разглядеть, и мне пока­залось, что в доме никого нет. Когда же глаза понемногу привыкли к темноте, и я стала различать смутные очертания нехитрой деревенской мебели, я вошла в избу.

В поисках Анны я медленно прошла из первой комнаты во вторую. Нигде никого не было видно. Я уж было решила, что Анна с Никола­ем пошли искать меня, и мы просто разминулись. В голове у меня ца­рил полный кавардак, и я как-то не подумала, что разминуться здесь просто невозможно - через эту затерявшуюся в горах деревушку прохо­дила лишь одна единственная дорога.

Вдруг справа от меня раздался какой-то шорох, я повернулась к стене, и стала судорожно шарить по обоям, пытаясь найти выключа­тель. Включила свет, и увидела Анну. Я никогда не забуду, как она вы­глядела в тот момент. Она полусидела, привалившись к стене в какой-то неуклюжей позе. Она не шевелилась и, судя по всему, моего присут­ствия не замечала. Руки ее были связаны темной толстой веревкой, пропущенной через два металлических кольца, вделанных в стену. Она была в одном нижнем белье. Я не видела ее лица - ее голова была опу­щена. Руки ее были обнажены, и я увидела, что все они сплошь в поре­зах и запекшейся крови. Я подумала, что подруга моя мертва.

"Анна!" - в ужасе закричала я. Она пошевелилась, и с губ ее слетел тихий стон. Я присела рядом и обняла ее за плечи, стараясь не давать воли чувствам. Она медленно открыла глаза и взглянула на меня. Жут­кие синяки под глазами делали ее лицо осунувшимся и изможденным.

"Помоги мне, Оля," - чуть слышно прошептала она.

Оправившись от потрясения, я принялась распутывать веревку, стараясь поскорее развязать ей руки. Я боялась спрашивать Анну, что с ней случилось, и ни о чем не думая, распутывала веревку. Наконец, мне удалось развязать Анну, и я помогла ей добраться до широкой кровати, находившейся в дальнем углу комнаты, и уложила ее в постель. Я была в полном замешательстве, меня охватил ужас и, не в силах сдержаться, я расплакалась, чувствуя, что с Анной случилось нечто такое, чего не­возможно исправить.

Услышав мои рыдания, Анна заговорила. "Перестань, Оля, не плачь. Со мной ничего страшного не случилось. Просто я не выспалась."

Она указала рукой на платье, висевшее на спинке стула. Я помог­ла ей одеться - она все еще не пришла в себя и была слаба.

"Конечно же, Аня, - ответила я. Тебе было никак не уснуть, и ты привязала свои руки к металлическим кольцам в стене. Но бессонница продолжала мучить тебя, и ты изрезала себе руки. Да ты только посмо­три на себя!"

Я дала волю чувствам, и мне стало получше. Похоже, и к Анне ста­ли возвращаться силы - двигаться ей стало легче, и она уже хоть отча­сти стала походить на саму себя. Я внимательно оглядела ее и поняла, что, к счастью, ничего серьезного с ней действительно не случилось.

"Понимаешь, Оля, я сама пошла на это. Я просто не знала, чего ожи­дать, но Умай предупредила меня, что будет нелегко, - чтобы изгнать болезнь придется потерпеть. Она спросила, пойду ли я на это, и я охотно со­гласилась. Так что, все было с моего согласия. Все со мной будет хорошо. Просто надо немного подождать." Голос ее опять стал слабеть, но ника­ких других признаков ухудшения состояния не наблюдалось.

Наконец, тяжело вздохнув, она принялась описывать все события, случившиеся прошедшей ночью. После того, как мы вчера расстались, Николай привел ее в эту избу и оставил одну, велев дожидаться Умай. Ждать пришлось долго, но, к счастью, под руку подвернулся интерес­ный роман, и она коротала время за чтением. Наконец явилась Умай и, не теряя времени даром, принялась за лечение.

"Начала Умай с того, что спросила, готова ли я терпеть. Я сказа­ла, что да".

"Подожди, Аня. А как ты смогла ее понять?" - растерян­но спросила я.

"Да вопрос-то был простой, и я по­няла его буквально. Умай спросила, го­това ли я потерпеть, и я ответила, что да, готова. Ведь не для того же я приехала сюда лечиться, да еще прихватив с со­бой тебя, чтобы от­казываться из-за ка­кой-то ерунды."

Мне стало ясно, что вопроса моего она не понимает. "Аня, да я совсем другое имею в виду. Как тебе удалось по­нять ее язык?"

"Что ты хочешь сказать, Оля?" - Она нахмурилась и пока­чала головой, как будто я несла какую-то чушь. - "Может быть, Умай и гово­рит с акцентом, но на нормальном рус­ском языке".

Язадумалась. Может быть Анна что-то путает? А может быть, Умай, действительно, говорит по-русски? Тогда непонятно, почему со мной она не говорила по- русски.

"Затем," - продолжила Анна, - "она взяла со стола две бутылки. Наверное с водкой, - так, по крайней мере, было написано на этикет­ках. Она с легкостью выпила содержимое обеих бутылок, как будто там была вода. Представить себе не могу, чтобы это была водка, - не думаю, чтобы кто-нибудь мог выпить две бутылки так быстро".

Что бы там ни было в бутылках, но вскоре вид у нее стал совсем пьяный. Откуда-то, с другого конца комнаты она достала веревки - ну те, что ты видела. Затем велела мне раздеться и встать к стене. Мне и в голову не пришло, что она может привязать меня. Я подошла к стене, и как только повернулась к Умай лицом, она тут же принялась привя­зывать меня. Я и опомниться не успела, ничего не понимала, что про­исходит.

Скорее всего, поначалу мне это показалось какой-то этнографичес­кой игрой. А вот когда я поняла, что она совершенно пьяна и не может или не хочет отвечать на мои вопросы, меня обуял страх. Я кричала на нее, требуя ответа. Я спрашивала ее, что она делает. Она никак не реаги­ровала на мои вопли. Она просто пританцовывала, передвигаясь по комнате маленькими шажками, и тянула свою заунывную песню. Она производила пугающее впечатление из-за опьянения и безумия, а я пол­ностью находилась в ее власти.

Беспомощность - это было самое страшное, что я пережила. Поте­ря свободной воли - это ужасно. Думаю, что нечто похожее испытыва­ешь в аду.

Затем Умай начала петь очень громко. Казалось, что она сошла с ума и совершенно не отдает отчета в своих действиях. В конце концов, я устала кричать, а так как ничего ужасного не происходило, то страх понемногу начал проходить. Я решила терпеливо дожидаться конца представления. Затем она исчезла ненадолго из комнаты и вернулась с большим острым ножом. Вид у нее был угрожающий. Она подошла ко мне, что-то прокричала на своем языке и принялась втыкать нож в сте­ну прямо рядом с моим телом.

Ты можешь представить мой ужас, Оля? Я думала, что тут же и ум­ру. Нет, это надо пережить, чтобы понять, что я чувствовала в тот мо­мент. Я плакала. Я умоляла. Я рвалась, пытаясь развязаться, но была совершенно беспомощна. А она стала совсем безумной и принялась этим ножом резать мне руки.

Как только я увидела, как из меня полилась кровь, страх сменился гневом. В ярости я кричала на Умай, грозясь убить ее! Она остановила свой взгляд на мне и неожиданно преобразилась. Взгляд у нее был со­вершенно трезвый. По-русски она сказала мне, что не остановится, по­ка не изгонит болезнь. Затем она снова стала пьяно-безумной и про­должила колоть меня своим ножом.

Во мне проснулось чувство ненависти, я ощущала его не только ра­зумом, но и всем телом. Но на этот раз я ненавидела не столько Умай, сколько саму себя - ведь никто, кроме меня самой не виноват, что я ока­залась в таком положении, я сама отдала себя на милость Умай, сама сделала себя беспомощной. Эта ненависть захлестнула меня с головы до ног. Я не знала, как от нее избавиться. Я решила, что схожу с ума. И вдруг животный крик вырвался у меня из горла. Я ощутила себя зверем. Я даже видела, как вместе с криком изо рта у меня выходит какая-то ги­гантская фигура. А затем все изменилось. По-моему, причиной измене­ний был мой крик, Ненависть мгновенно улетучилась.

И в этот же момент успокоилась и Умай. Вид у нее был усталый. Она присела на стул передо мной и стала раскуривать трубку. Гнева на нее как не бывало. Силы окончательно покинули меня. Я попросила ее дать покурить, и она дала мне несколько раз затянуться. Табак был крепкий, душистый - такого запаха я не знаю. Я все еще была привяза­на и совершенно обессилена.

"Отвязывать тебя я не стану, - сказала она. - Если я это сделаю, то ты станешь думать, что тебе все это просто приснилось. Тебе потребу­ются доказательства. Вот эти веревки и убедят тебя. И не жалей себя. Жалость к себе ни к чему не приведет. Скоро придет твоя подруга. Она тебе поможет и пожалеет - это у нее хорошо получится."

Это были ее последние слова. Она засмеялась и ушла. Я как была при­вязана, так и заснула, прямо у стенки. Затем появилась ты и разбудила ме­ня. А ты, знаешь, она ведь была права. Ты ведь действительно неплохо на­до мной поплакала," - закончила Анна, подсмеиваясь надо мной.

Слушая Анну, я все в большей и большей степени испытывала чув­ство, что не она, а я прошла через описанный ею ужасный обряд. Все, о чем она рассказала, казалось таким реальным. Мне хотелось рас­спросить ее поподробнее, но я видела, что сил на разговоры у нее не ос­талось. Да и я порядком устала, так что, пока она еще не заснула, зада­ла один единственный вопрос: " А где же Николай?"

"Не знаю. Последний раз я видела его вчера, когда он привел меня в эту избу. Я думала, что вы где-то вместе."

"Нет, вчера мы расстались, и он сказал, что вернется и подождет Умай вместе с тобой. Разве он не приходил?"

" Нет, что-то не припоминаю". И с этими словами она заснула.

Я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. В голову лезли разные мысли. Ясно, что я не в силах владеть ситуацией. Нечто подоб­ное случалось со мной и раньше, когда я попадала в экстремальные си­туации. В таких ситуациях я чувствовала себя ошеломленной, и созна­ние отключалось, тогда как подсознание лихорадочно искало выход из положения. Но на этот раз отключиться не удалось, и никаких идей так и не появилось. Я не могла заставить себя реагировать рационально, я не знала, что мне делать - плакать, бежать, кричать или просто заснуть, как Анна. События разворачивались слишком быстро.

Не знаю, сколько времени я провела, сидя рядом со спящей Анной, но в конце концов решила вернуться к Виктору и Игорю. Мне казалось, что они являются единственным связующим звеном с нормальной реальнос­тью. Теперь для меня они были символом стабильности и порядка. Как только мысль увидеть их пришла мне в голову, я сразу же заторопилась. Я накинула на плечи пальто, вышла из избы и понеслась к их дому по зна­комой теперь дороге.

Я постучалась в дверь и открыла ее, не дожидаясь ответа. По тра­диции двери в этой деревни не запирали, но на меня эта традиция, оче­видно перестала распространяться - на пороге стояла старуха, сурово смотревшая на меня. Мое вторжение явно рассердило ее.

"Чего надо?" - спросила она по-русски громким голосом, лишен­ным даже малейших ноток гостеприимства.

"Я пришла к Игорю и Виктору. Мне нужно с ними поговорить," -выпалила я, несколько удивленная тем, что нарвалась на вздорную бабу.

"Таких здесь нет," - буркнула она.

"Но утром-то я их здесь видела, - не отставала я. - Я и сама ноче­вала здесь прошлой ночью, в другой половине дома. Привела меня сю­да Умай."

Я совсем перестала что-либо понимать, мне было необходимо, чтобы кто-то подтвердил реальность происходящего. Для меня стало важно, чтобы эта женщина подтвердила, что мы действительно оста­навливались в этом доме с Виктором и Игорем, и было это наяву, а не во сне.

Но она все твердила свое, и слова ее звучали еще грубее. "Никогда здесь таких не было. Никак не возьму в толк, что это ты там несешь."

"Пожалуйста, выслушайте меня. Я с двумя друзьями приехала сюда из Новосибирска. Я ищу одного алтайца, который привез нас сюда из своей деревни. Зовут его Николай, а приехали мы вчера. Без него нам не найти дорогу обратно, в его деревню. Вы не поможете найти его?"

Я надеялась, что моя просьба смягчит эту суровую женщину, но ли­цо ее стало еще более мрачным. Да и голос сделался еще грубее, хотя ка­залось, что грубее быть не может. "Когда я была молодой, то с мужика­ми в такие истории не попадалась. Ищи сама. Помочь тебе ничем не мо­гу. А теперь ступай."

Я была уверена, что она знает и об Викторе с Игорем, а, возможно, и о Николае с Умай. Нельзя жить в такой маленькой деревушке и не знать, что там происходит. Тем более, не знать ничего о людях, которые ночевали в твоем собственном доме. Но было ясно, откуда в ней эта враждебность по отношению ко мне - молодой незамужней женщине, пришедшей из внешнего мира, разъезжающей по деревням с неженатым мужчиной. Я поняла, что ждать от нее мне больше нечего, и ничего но­вого она мне не скажет.

В сердцах я вышла на улицу. Улица была совершенна пуста. Страх и одиночество переполняли меня, я ощущала их кожей, и мне становилось еще хуже от осознания того, что вокруг меня дома, в них сидят люди, которые знают все, что происходит, но не желают мне помочь.

"МАГАЗИН." Незатейливая вывеска на крыше дома привлекла мое внимание. Странно, как это я не заметила ее раньше, проходя по улице. Хотя я и опасалась, что в магазине мое крайнее беспокойство мо­жет еще больше усилиться, но, поскольку двери были открыты, я все же вошла внутрь.

За прилавком сидел старый алтаец. Он дремал, покачивая головой в такт равномерному дыханию. На нем был национальный алтайский теп­лый халат, скрывавший огромный живот, перепоясанный кушаком. На голове - кроличья шапка - традиционный зимний головной убор у рус­ских. В такой шапке ему было тепло в неотапливаемом магазине. Меня он заметил лишь тогда, когда я довольно громко спросила, что есть в продаже из еды. На полках не было видно ни продуктов, ни напитков, одни лишь детские игрушки и товары типа мыла и зубной пасты.

Медленно пробуждаясь от дремы, старик посмотрел на меня и ска­зал: "Можешь купить хлеба и конфет. А все остальные продукты я уже продал. Когда будет новый завоз, не знаю." Он смотрел на меня без всякого интереса, но мне казалось, что ему все обо мне досконально из­вестно. Живот и грудь сделались будто каменнными, настолько сильно было напряжение.

Я напрягла память и вспомнила случаи железнодорожной паранойи, описанные знаменитым русским психиатром, жившим в девятнадцатом ве­ке. Он рассматривал ее как один из случаев нарушения ситуативной прост­ранственной организации у людей, впервые путешествующих на поезде. Этот синдром характерен для многих форм паранойи, вызванной попада­нием в незнакомую ситуацию. Я не имела ни малейшего желания самолич­но испытать этот синдром, и, чтобы отвлечься, сосредоточилась на мысли, чего бы купить поесть.

Это успокоило меня, и я, не испытывая особой тревоги, купила хлеба и подушечек. Кошелек и все документы хранились в сумке, кото­рую я оставила в доме Марии, но, к счастью, в карманах завалялась ме­лочь, и я смогла расплатиться за покупку. Я поняла, насколько я глупа и безответственна - разве можно так бездумно планировать подобные путешествия и так по-дурацки вести себя, ни о чем не заботясь?

Когда я вернулась в избу, Анна все еще спала. Николая по-преж­нему не было. Меня беспокоило, что я не знаю, где он и когда он по­явится.

К тому же я стала понимать, что что-то у меня не в порядке с чув­ством времени. Казалось, что прошло всего лишь несколько часов с то­го момента, как я проснулась, но выглянув на улицу, я заметила, что день клонится к закату и наступает вечер. Я не смогла отыскать свои часы и не могла даже вспомнить, были они у меня вчера или нет. Ни­когда раньше я не испытывала столь странного сжатия времени, и это новое ощущение еще более смущало меня.

Я подумала, что, вероятно, нужно со­средоточиться на чем-то физическом - на­пример, на реальном чувстве голода, кото­рое мучило мое тело, - возможно, таким об­разом удастся вернуть­ся на землю и прийти в себя. Я порылась в сум­ке Анны; там оказался хлеб и сыр, которые вчера дала нам с собой Мария. Неужели это действительно было вчера?

Я стала готовить себе скромную трапе­зу, и тут услышала го­лос Анны, доносящий­ся из соседней комна­ты. Мне стало стыдно - уж слишком я расшу­мелась, пусть подруга еще поспит. Но когда она вошла в кухню, я не поверила своим гла­зам. Она казалась сов­сем молоденькой, и ли­цо ее сияло счастьем, как у новорожденного. Она засмеялась каким-то необычным, глубоким смехом. Было видно, что какая-то невероятная энергия переполняет ее.

"Привет! Вот я и вернулась," - сказала она с улыбкой молоденькой девушки.

"Вижу." - Я пристально вглядывалась в ее лицо, и поначалу никак не могла поверить, что это действительно Анна, но затем с облегчени­ем поняла, что моя подруга действительно вернулась, вернулась исце­ленной. И чем дольше я в нее вглядывалась, тем здоровее она мне каза­лась - такой я ее раньше не видела.

"Оля! Как я прекрасно себя чувствую, даже поверить не могу. Со­вершенно здорова, а сила так и прет из меня. Никогда такого со мной не было. Наверное, бывают случаи, когда надо перебороть болезнь, и тогда поймешь, что такое быть здоровой. Мне это удалось. Твоя Умай - безумная старуха, но, поверь мне, она действительно творит чудеса."

"Рада это слышать, Аня, но с чего ты взяла, что Умай - "моя"? Уж скорее она твоя. Я ведь совершенно не понимаю, что мы с ней делали. Если исцеляли кого-то, то это было не лечение, а сплошное безумие. Я чуть с ума не сошла после того, как она надо мной поработала!

Послушай, а что нам делать дальше? Ты об этом думала? Где Ни­колай, мы не знаем. Мы даже не знаем, когда он появится и появится ли вообще? Может, пора домой? Но как отсюда выбраться? Я не знаю, да и ты тоже. Есть какие-нибудь соображения на этот счет?"

"Сейчас мне об этом и думать не хочется. Надо бы поесть, тогда, может быть, и посплю еще несколько часов. Спать надо ложиться, ведь уже ночь на дворе."

Я посмотрела в окно и поразилась - день угас, и деревушка погрузи­лась в ночную тьму. Новое открытие совсем ошарашило меня - кто-то включил свет в избе. Я этого не делала, в чем была совершенно уверена. Да и Анна вряд ли бы стала себя утруждать. Но разве я могла быть в чем-либо уверена, находясь в этом странном месте?

Возможно, Анне и казалось, что здесь прекрасно и никуда уезжать не стоит, но мне все происходящее становилось в тягость. Все больше и больше хотелось в город, в свою неухоженную квартиру и вечно неприбранную постель. Не сразу я вспомнила, что говорила мне Анна. Нако­нец, осознав смысл ее слов, я ответила, что из еды у нас - хлеб и сыр, что дала нам Мария, а также купленные мною в магазине продукты. Мы ре­шили перекусить на скорую руку и пораньше лечь спать с тем, чтобы встать на рассвете и постараться выбраться отсюда. Когда мы стали ук­ладываться, я сказала: "Спокойной ночи. Надеюсь, что когда я завтра проснусь поутру, ты не будешь привязана к стене."

Во второй комнате тоже была кровать. Я, как была в одежде, так и рухнула на нее, даже не укрывшись одеялом. Последнее, о чем я успе­ла подумать, что почему-то в избе тепло, хотя печку никто не протап­ливал, а обогревательных приборов здесь и в помине не было. Я так ус­тала - и физически, и умственно, и эмоционально, что тут же погрузи­лась в тихий, спокойный сон, и никакие мысли не тревожили меня: и почему в избе тепло, и где Николай, и куда подевался чемодан и все ос­тальные вещи.

Вдруг какая-то теплая волна проходит по моему телу сверху вниз, и я ощущаю, как какая-то неведомая сила подхватывает меня и несет по пространству и времени. Я абсолютно беспомощна, но чувствую, что ничего мне не грозит, так что решаю не сопротивляться, что бы там со мной не происходило. Я оказываюсь в той же самой комнате, где была вчера вместе с Умай. Почему-то это меня не удивляет. Я перешла в ка­кое-то новое состояние.

Я все осознаю, чувствую свое тело, но не могу пошевелиться. Во­круг слышны голоса, но они звучат неотчетливо, и я не понимаю ни слова. Сама я говорить не могу.

Меня начинают наполнять вибрации, накатываясь волнами сверху вниз - с головы до ног. Это приятно, и я даже не пытаюсь унять их. По­степенно я начинаю ощущать какой- то ритмичный звук, и он все при­ближается и приближается. Мне не важно, откуда исходит этот звук. Я начинаю свыкаться с мыслью, что не надо задаваться вопросом, что со мною происходит, просто надо погрузиться в происходящее. Я верю, что от этого ничего плохого мне не будет.

Ритм мне приятен, и я начинаю настраиваться на него. Он посте­пенно рождает во мне образы. Поначалу они смутны, расплывчаты, быстро сменяют друг друга, но наконец один из них становиться чет­ким и очерченным. Это янтарная пирамида. Сначала она видится где-то вдалеке, но вдруг начинает приближаться ко мне с бешеной скоро­стью. Она движется с ужасающей скоростью, и я не знаю, что делать. Пространство передо мной становится желтым. Пирамида приобрета­ет огромные размеры, и вдруг я обнаруживаю, что я проникаю через ее янтарную стену.

Понять, что происходит, я не успеваю. Я внутри янтаря и медлен­но плыву через янтарь вверх. Тело плавно движется по желтым кори­дорам. Это пустынный мир, где нет людей, а двигаешься здесь без вся­ких усилий, янтарь сам направляет тебя. Время здесь сжато. Я чувст­вую, что внутри моего тела находится какая-то спираль, которая мед­ленно раскручивается и толкает меня все выше и выше. Вместе со мной вверх движется и время. Пирамида превращается в вулкан, и начинает­ся извержение. Меня подхватывает взрывной волной, крутит и выбра­сывает наружу.

Я благополучно перемещаюсь в темный лес. В глубине души я со­вершенно спокойно принимаю все происходящее. Мне не страшно. Я чувствую, что изменилась. Хотя кое-что из того, что мне довелось пе­режить, и было ужасным, я многому научилась. Не будь всего этого, я не смогла бы так отрешенно просто наблюдать за происходящим так, как мне не доводилось наблюдать никогда раньше.

"Не стой на месте, иди!" - Это был голос Умай, и поняв, что она где-то неподалеку, я совсем успокоилась. Я вижу узкую тропинку, и я всту­паю на нее и иду, углубляясь в чащу. В лесу царят синий и черный цвета. Судя по породам деревьев, я осознаю, что нахожусь где-то в Сибири.

Запахло рекой - этот запах ни с чем не спутаешь, и я поняла, что вода совсем неподалеку. Все мои чувства обострены, как будто в серд­це слились воедино горести и радости прожитых лет. Всякий раз, ког­да моя невидимая нога ступает на землю, мне становилось и больно, и в то же время приятно. Кажется, что притяжение к Земле больше не действует на мое тело, и мне требуется прикладывать усилия, чтобы удержать ногу на тропе.

"Не стой, иди!" Голос Умай звучит громче и настойчивее, и я иду по тропе дальше. Становится еще темнее. В лесу ни звука, абсолютная тишина сопровождает меня. Вдруг мне начинает казаться, что я превратилась в старуху, хотя сил у меня нисколько не убавилось. Тропин­ка ведет к окруженной деревьями полянке, посредине которой горит слабый огонек.

"Почему я такая старая?" - спрашиваю я, сама не зная кого. Отве­та не следует, слышен лишь голос Умай, которая снова велит мне идти дальше.

И вот уже я облачена в длинные, свободные, белые одежды. Я ус­коряю шаг, меня влечет к себе мерцающий вдали огонек Это костер. Вокруг него собралось множество людей, и все в таких же как у меня белых одеждах. Кто сидит, кто стоит, кто танцует вокруг костра. Лица их кажутся до странности знакомыми, хотя никого конкретно я не мо­гу узнать. К деревьям, окружающим поляну, привязаны лошади, мно­го лошадей. Я подхожу к костру, и танцоры расступаются, освобождая мне проход.

У костра сидят три фигуры в белых свободных одеждах, таких же как и на мне. Их головы, покрытые белыми капюшонами, наклонены к земле. Они сидят так, что их расположение соответствует трем сторо­нам света, а тропинка, по которой я следую, соответствует четвертой. Я подхожу все ближе к костру, но они неподвижны, хотя мне известно, что они знают о моем появлении. В полном молчании я сажусь с четвер­той стороны костра.

Постепенно ритм танца становится все настойчивее. Никто из нас не сказал ни слова, не подал никакого знака, но мы поднялись, и сдела­ли это одновременно. Вот-вот должно случиться что-то важное, и я при­нимаю это.

Я шагаю прямо в костер, лицом к трем фигурам, стоящим передо мной. Пламя охватывает меня, но мне не страшно и я не чувствую бо­ли. В тоже мгновение фигура, стоящая напротив меня, по другую сто­рону костра, тоже вступает в костер. Она откидывает капюшон, и тут я впервые могу разглядеть ее лицо. Затем она вся превращается в огром­ную вспышку молнии, которая освещает все пространство вокруг нас, а концы этой молнии соединяют две фигуры, все еще стоящие справа и слева от меня.

Я поворачиваюсь к фигуре слева и смотрю ей прямо в лицо. В тот же момент эта фигура исчезает - на том месте, где была фигура, остают­ся одни лишь кости - старые, побелевшие от времени кости. Затем опять сверкает молния, и я бросаю взгляд на фигуру, что справа от меня. Как только молния гаснет, эта фигура превращается в соцветие прекрасных нежных белых цветов, - кажется, что эти цветы заключают в себе энер­гию всей жизни. В аромате этих цветов я различаю запах ее сути.

Теперь все три фигуры сливаются воедино в огне костра, в том мес­те, где стою и я - я тоже сливаюсь с ними воедино - или они полностью вбирают меня. Теперь я есть кости и цветы, связанные воедино через молнию, а мое тело, тело древней старухи, превращается в сильное тело юной девушки.

Откуда-то из круга собравшихся вокруг костра раздается вибриру­ющий мужской голос. "Пора уходить. Помните, что вам здесь довелось пережить. Мы снова соберемся вместе." Люди начинают расходиться, направляясь к привязанным к деревьям лошадям, которые терпеливо дожидаются своих хозяев.

"Не стой, иди!" - снова раздается требовательный голос Умай.

Я опять одна. Возвращаюсь назад той же тропинкой, что привела меня к костру. Молния внутри меня - это тонкая грань, линия, отделя­ющая жизнь от смерти. Я осознаю это и чувствую, что могу использо­вать ее как дар, данный мне, чтобы помогать себе и другим.

Проснувшись, я почувствовала себя окончательно сбитой с толку и не сразу смогла понять, кто я и где я. С опаской я оглядываюсь вокруг и через открытую дверь в соседнюю комнату вижу мирно спящую Анну. Тут-то я понимаю, что просто вернулась в повседневную реальность, еще раз пережив нечто странное и непонятное. По мере того, как только что пережитое ощущение балансирования на грани между жизнью и смертью, постепенно улетучивалось, мне вдруг вспомнилась одна стран­ная встреча, со времени которой прошло уже больше десяти лет.

Дата добавления: 2015-08-02