Часть 2. Позднее, когда я уже заканчивала работать с документами и мыс­ленно содрогалась от

Позднее, когда я уже заканчивала работать с документами и мыс­ленно содрогалась от ужаса, представляя себе все муки долгой дороги домой на автобусе, в моем кабинете зазвонил телефон. Я подняла труб­ку и услышала:

- Привет, Ольга. Это была моя подруга Анна, которая также была врачом. Наша дружба с ней продолжалась уже много лет. За это время я прекрасно научилась распознавать различные настроения ее сложной натуры по звучанию и ритму ее голоса. Сегодня, судя по голосу в труб­ке, она казалась усталой и взволнованной.

Как всегда, некоторое время мы болтали ни о чем и обо всем. Лю­бой, кто мог бы подслушивать наш разговор, нашел бы его крайне тривиальным, но каждый раз, когда мы разговаривали даже о самых простых вещах, я раз за разом открывала для себя важность и значи­мость нашей дружбы. Всегда была какая-то фраза, эмоция или просто волна энергии, передаваемая от нее ко мне, которая заставляла меня чувствовать радость и полноту жизни и я знала, что она чувствовала то же самое.

Главная причина ее сегодняшнего телефонного звонка стала ясной, когда она спросила, найдется ли у меня время посмотреть ее соседа, ко­торый опасался, что у него появились серьезные проблемы с психикой.

Я не могла отказать ей в этой просьбе, поэто­му попросила ее, что­бы она пригласила его прийти ко мне в боль­ницу на следующий день в три часа. Анна никогда не приходила ко мне на работу, так что мне пришлось про­инструктировать ее, как добраться до боль­ницы, а затем я сделала пометку об этом визи­те в моем календаре. Мы назначили день, когда мы увидимся с ней, а затем распроща­лись.

На следующий день ровно в три часа дня медсестра привела ко мне в кабинет молодо­го мужчину. Он нере­шительно переминался с ноги на ногу в дверном проеме моего кабинета. - Здравствуйте, доктор. Меня зовут Николай. Ваша подруга, Анна Анатольевна, направила меня к Вам.

Николай был молодой мужчина с красивым лицом монгольского типа. С возрастом в лицах, подобных тому, какое было у Николая, час­то появлялись и начинали доминировать признаки мужественности. Он был еще молод и сумел сохранить признаки застенчивости и чувстви­тельности, свойственные молодости. Было заметно, что он смущен и ему было не по себе оттого, что он находился в кабинете врача-психиатра.

Если не принимать во внимание его нервозности, молодой сиби­ряк, стоявший передо мной, нисколько не казался человеком с умствен­ным расстройством. Однако я полагала, что у него должны были быть, довольно серьезные основания беспокоиться, если он открыл Анне свои опасения и затем приехал сюда по своей собственной воле. Из практики я знала, что очень немногие обращались за помощью психи­атра по собственной инициативе. Любой намек на отклонение от нор­мы в психике считался в обществе позорным клеймом. Это обстоятель­ство не только отвращало людей от обращения за врачебной помо­щью, но также заставляло тех, кто все-таки обращался к докторам, применять любые возможные средства, чтобы сохранить в секрете факт такого обращения. Если их состояние становилось известным их друзьям или коллегам, то это неизбежно создавало атмосферу социаль­ной дискриминации.

Николай прошел внутрь и остановился посередине моего малень­кого кабинета, все такой же неловкий и неуверенный в себе. Я предло­жила ему располагаться поудобнее и показала рукой на кресло перед моим письменным столом. Я наблюдала за ним, пока он подходил к креслу и усаживался в него. Он был похож на рабочего с фабрики. На нем был опрятный темно-серый костюм, белая рубашка и черный гал­стук. Из этого я могла сделать вывод, что он воспринимал нашу встре­чу как очень официальное мероприятие. Он неловко сел на самый кра­ешек кресла. Я не торопила его, а просто ждала, пока он начнет расска­зывать свою историю. После некоторой паузы, во время которой он собирался с мыслями, он начал говорить.

- Спасибо Вам за то, что согласились встретиться со мной. Исто­рия, которая привела меня сюда, началась примерно месяц тому назад.

Он говорил по-русски с небольшим акцентом жителя гор, и я нахо­дила этот акцент приятным. Анна сообщила мне, что он родом с Ал­тая, этнически изолированного своеобразного региона с особым язы­ком и культурой. Я не была удивлена тем, что у него типично русское имя, поскольку людям всех малых народностей и наций давались рус­ские имена, когда они оформляли внутренние паспорта граждан Со­ветского Союза. Это была злонамеренная политика, направленная на то, чтобы ускорить разрушение их национальных культур. Так предна­меренно уничтожалось наследие, которое жило в их исконных нацио­нальных именах.

Николай не смотрел на меня, когда говорил. Было ясно, что он все еще был очень смущен, но он дал себе слово поговорить со мной и был намерен сдержать свое слово. Несомненно, для него было трудно от­крыть свои мысли постороннему человеку, и он боялся моей реакции на то, что он собирался рассказать.

- Эта история началась, когда моя мать попросила меня приехать домой, в мою деревню на Алтае.

По его лицу было видно, что ему не хотелось говорить о своей де­ревне. Это было обычное явление. Многие молодые люди, приезжав­шие в город на работу из деревень, предпочитали скрывать свое дере­венское происхождение из опасения подвергнуться насмешкам. Он медленно продолжил свой рассказ.

- Мой дядя, Мамуш, заболел, и моей матери была нужна моя по­мощь, чтобы ухаживать за ним. Мы были его единственными родствен­никами, а он жил одиноко, обособленно от других людей в деревне. Мне никогда не было интересно проводить с ним время, но я не мог от­казать в просьбе моей матери. У меня не было выбора. Мне пришлось взять отпуск за свой счет и поехать домой. Я провел дома десять дней. Мой дядя умер на пятый день моего пребывания. Ему было восемьдесят четыре года, и как многие другие в таком возрасте, он знал, что его время пришло. У него не было никакого желания попытаться прожить дольше. В нашей деревне бытует мнение, что любой человек в таком возрасте уже прожил полную жизнь и хочет окончательного покоя. Я никогда не испытывал особой любви к моему дяде, поэтому у меня не было желания что-либо изменить в ходе вещей, кроме того, чтобы по­мочь ему в его последние дни на этой земле перед переходом в другой мир, а затем вернуться к моей обычной городской жизни.

По мере того, как Николай рассказывал, его голос начат дрожать, и он стал делать все более долгие паузы между предложениями. В тече­ние всего своего рассказа он не переставал подчеркивать, что особой родственной близости у них с дядей не было. А я не переставала спра­шивать себя, почему он все еще так нервничает. Чувствительность и со­страдание? Нет, этого не было достаточно, чтобы объяснить, почему на него так повлияла смерть старого родственника, которого он едва знал. Я понимала, что его рассказ еще не закончен, и поэтому решила пока не задавать вопросов и не прерывать его монолог. Моя роль пока состоя­ла в том, чтобы внимательно его слушать и дать ему возможность рас­сказывать так, как, он хочет сам.

Николай продолжал спутано рассказывать о том, как трудно было его матери заботиться об умирающем дяде и как он помогал матери в этих заботах. Затем он поделился со мной своим мнением о природе болезни его дяди, переключаясь с одной возможной версии о болезни дяди на другую. Я смогла понять, что в тот момент в нем борются страх открыться мне и желание излечиться, и что именно поэтому он собирается с мужеством, чтобы поведать мне действительную суть сво­ей истории.

В конце концов я решила прервать его монолог и попытаться вер­нуть его к причине его появления у меня в кабинете.

- Николай, Вы упомянули, что то, о чем Вы хотели поговори со мной, началось около месяца тому назад?

Он ничего не ответил и даже не взглянул на меня, а просто кивнул головой в знак согласия.

- Что случилось после смерти Вашего дяди?

- Понимаете, это странная история.....

- Я слышала много странных историй. В чем же странность вашей истории?

- Вы верите в шаманов? - спросил он нерешительно.

Тут меня внезапно осенило, что, возможно, вовсе не он, а я оказа­лась в странном и неопределенном положении. Дело в том, что я поч­ти ничего не знала о шаманстве. В нашем обществе слово шаман име­ло очень негативное значение как нездоровый символ примитивных культурных и духовных верований. Я должна была быть очень акку­ратной в выборе слов при ответе.

- К сожалению, я знаю только, что шаманизм имеет отношение к древним религиям народностей, населявших Сибирь давным-давно, еще до Христианства. Это все, что я знаю, но я верю в существование людей, называющихся шаманами.

Мало-помалу, все еще не смотря мне в глаза, он, казалось, осознал, что я восприняла его слова без того, чтобы давать им свою оценку и де­лать выводы. Он немного расслабился и поудобнее устроился в кресле, а его речь стала уже не такой возбужденно-нервозной.

- Мой дядя был шаманом, - продолжил он.

- И именно поэтому я не любил проводить с ним время. Он жил в одиночестве на краю деревни и многие в деревне, полагали, что он об­ладал очень мощной шаманской силой, но люди не были уверены, что он правильно пользовался этой силой. И, возможно, они были правы. Люди боялись и избегали его за исключением случаев, когда они нуж­дались в его помощи для решения своих проблем и лечения болезней.

Сам я никогда не интересовался такими вещами. С самой ранней молодости моим единственным желанием было уехать от него, и даже уехать из моей деревни как можно быстрее. Вы знаете, что в деревне просто нечего делать, особенно зимой. Холод и скука. Я никогда не со­мневался, что уеду в город сразу после окончания средней школы. Я хотел служить в армии, но не прошел медицинскую комиссию из-за се­рьезных проблем со зрением. Поэтому Вы можете понять, насколько я был счастлив, когда я нашел мою теперешнюю работу. Я работаю на этом месте почти год, и мне уже пообещали предоставить квартиру в следующем году. Редко случается, чтобы вопрос с квартирой решался так быстро. Пока, конечно, я все еще живу в общежитии".

Я знала, что как только молодые парни и девушки получали рабо­ту на заводах, они вставали на очередь на получение квартиры. Иногда приходилось ждать двадцать лет, прежде чем они становились первы­ми в списке очередников. Бывало и так, что документы терялись, и сча­стье пожить в отдельной квартире могло вообще никогда не наступить для этих людей. Такие неудачники могли прожить всю свою рабочую жизнь в общежитии, где в одной маленькой комнате совместно прожи­вали по три-четыре человека. Иногда бывало и так, что на пятнадцать-двадцать таких комнат приходилась всего одна кухня, один душ, и один туалет. Поэтому я хорошо понимала, насколько важно для Нико­лая то, что ему пообещали предоставить квартиру так скоро.

Николай продолжил: - У меня есть девушка, и мы планируем поже­ниться. Поэтому можно сказать, что мечты моей жизни начали осуще­ствляться. Но теперь я боюсь, что все это может быть разрушено. Я действительно нуждаюсь в вашей помощи, доктор. Я готов делать все что угодно, пить любые лекарства для того, чтобы вылечиться и вер­нуть себе здравый ум и душевное равновесие.

Он взглянул на меня с отчаянной надеждой, которую я редко на­блюдала у своих пациентов. Мне было трудно свести в одно целое все части его повествования. Его дядя-шаман умер, и теперь он боится, что он повредился в уме. Мне еще было неясно, в чем заключается его беда Я решила не торопиться с заключением о том, что это особый слу­чай психоза, хотя, судя по тому, что я успела услышать от него, такое заключение напрашивалось само собой.

С некоторым колебанием он возобновил свой рассказ:

- Я почувствовал, что заболел на следующий день после смерти мо­его дяди. Перед своей смертью он попросил меня пожить вместе с ним в его доме. Я не очень был рад такой просьбе, но согласился, потому что это была его последняя просьба. Он жил в маленьком темном домике, в котором не было электричества. Там у него было много очень странных предметов: наполовину засохшие растения, какие-то камни (некоторые с изображениями на них), его бубен, изодранная одежда. Все в его доме было необычно. Я был напуган, но понимал, что у меня нет выбора, и что я должен провести эти его последние дни вместе с ним.

Мой дядя стал рассказывать мне о шаманской силе. В первый раз он говорил об этом больше двух часов, но я слушал его невнимательно. Мне казалось, что у него началось что-то вроде предсмертного бреда, и я решил просто быть вежливым с ним. Позже у нас были и другие раз­говоры. Я немного помню из этих разговоров, за исключением самой последней беседы.

Это случилось поздней ночью. Ему становилось все хуже и хуже, но он не позволил мне позвать кого-нибудь на помощь. Его дыхание стало тяжелым и учащенным, а речь прерывистой, при этом он произносил неясные звуки и непонятные слова. И тогда я понял, что конец его бли­зок. Он попросил меня подойти поближе к его постели. В комнате было темно и только угол, где стояла его высокая узкая деревянная кровать, был смутно освещен пламенем единственной свечи, горевшей на ма­леньком столе среди странных амулетов и высушенных пучков травы.

Мой дядя лежал, накрытый теплым одеялом, сделанным из разно­цветных полосок различных тканей. Когда я подошел ближе, он грубо схватил мою руку своими горячими сухими руками. Его голос зазвучал из ниоткуда, зазвучал с неожиданной силой и чистотой. Он пристально уставился на меня. Весь его облик изменился настолько резко, что на мгновение я уверовал, что он каким-то образом сумел избавиться от своей болезни.

Медленно, с большой сосредоточенностью, как будто пытаясь за­гипнотизировать меня, он произнес:

- Шаманская сила живет с нами в этом мире, и она должна оста­ваться в этом мире. Я умираю, и моя сила не последует за мной туда, куда я ухожу. Я передаю ее тебе, потому что так решили Духи.

- Пока он говорил все это, я сначала почувствовал какую-то судо­рогу в своей руке, которую он так отчаянно сжимал, а потом мне пока­залось, что как будто молния пронзила все мое тело. Я был настолько ошеломлен в это мгновение, что даже не заметил, что в этот же самый момент мой дядя умер. Мое сознание было совершенно иным, каким-то чужим. Я не мог тогда, да и сейчас все еще не могу, полностью описать то, что случилось тогда. Я понимаю, что это Вам необходимо чтобы диагностировать мое расстройство, но я не могу больше ничего сказать. Я пробовал прояснить для себя эти вещи, читая кое-какие кни­ги по психиатрии, но затем я отказался от этой затеи. Я плохо понимал многие слова в этих книгах.

Николай как будто заново переживал все происходившее с ним по мере того, как описывал это в своем рассказе. Мне показалось, что его левую руку свело судорогой, когда он говорил об этом, а его лицо по­крылось испариной, как будто он вновь услышал голос мертвого дяди.

- Давайте немного отвлечемся от разговора о Вашем дяде. Может быть, Вы расскажете мне поподробнее о Вашей жизни в городе?

Он принял мое предложение с видимым облегчением.

- Что Вы хотите, чтобы я рассказал Вам? - он нерешительно пожал плечами.

- Расскажите мне о Вашей работе, о других рабочих на Вашем за­воде. Как они относятся к Вам?

- Хорошо. Очень хорошо.

Я молча взглянула на него. Он сидел, выпрямившись на самом краю кресла. Его поза показывала, что он все еще в напряжении.

- Они все очень хорошие люди, но они так отличаются от людей из моей деревни.

- А в чем проявляются эти отличия?

- Понимаете, это очень трудно объяснить. Я никогда не раздумы­вал об этом. Я просто чувствую это. Они очень много пьют, даже на работе. Наши деревенские тоже любят выпивать водку, но они никог­да не делаются такими грубыми и дикими после нескольких рюмок, и даже после изрядного количества выпитого они так не опускаются.

Я представила себе этого чувствительного молодого человека в окружении грубых заводских рабочих. По-видимому, эта часть его мечты о переезде в город оказалась не такой уж идиллией, как он того ожидал.

- Вы пытаетесь быть таким, как они?

- Нет, навряд ли. Я понимаю, что должно пройти время, прежде чем я привыкну к жизни здесь. Я хотел жить в большом городе, но я ожидал много большего и я все еще верю, что мои ожидания сбудутся. Только нужно привыкнуть к жизни здесь и снова быть здоровым.

После краткой паузы, в течение которой, как мне казалось, он со­бирается с силами, Николай продолжил рассказ.

- После смерти дяди у меня была очень высокая температура в те­чение пяти дней. Я ничего не ел, ни с кем не разговаривал. Я даже не помнил, кто я есть. Я был в беспамятстве, и в бреду, он все время яв­лялся мне. Спасибо местному районному врачу, который приехал ко мне и сделал несколько уколов. Тогда температура у меня спала. Я за­был все, что мне привиделось во время моей болезни, и хотя я все еще чувствовал себя очень слабым, я вернулся в город на работу.

С течением времени мне становилось все лучше и лучше физичес­ки, но в то же самое время что-то начало происходить с моим сознани­ем. Я начал слышать дядин голос, вещавший мне, чтобы я помнил мои видения. Теперь его голос приходит ко мне без предупреждения, в лю­бое время, в любом месте. Голос приходит, когда я разговариваю с людьми, и когда я еду в автобусе, и меня окружает множество посто­ронних людей. Я сильно пугаюсь, когда это случается, и я знаю, что, наверно, я кажусь безумным. Я начинаю паниковать и хочу убежать куда-нибудь подальше. Это случается все чаще и чаще, и я боюсь, что меня могут уволить с работы.

Он глубоко вздохнул и попросил разрешения закурить. Обычно я не разрешала пациентам курить в моем кабинете. Но в случае с Нико­лаем я решила нарушить свое правило. Я понимала, что это поможет ему чувствовать себя более уверенно. Он вынул из кармана костюма пачку сигарет без фильтра и начал суматошно искать спички, хлопая себя руками по карманам, но спички так и не находились.

Я встала и направилась в угол кабинета, напротив моего стола. С холодильника, стоявшего там, я взяла спички и чайное блюдце, иногда служившее пепельницей, и передала ему все это.

Маленькая форточка в моем окне была расположена слишком вы­соко, чтобы я могла дотянуться до нее, поэтому, перед тем, как вернуть­ся за стол, я взяла длинную сосновую палку и ей приоткрыла форточку. На одном конце палки ножом была вырезана человеческая голова. Это сделал для меня несколько лет тому назад один пожилой больной, кото­рый двадцать лет верил в то, что он Бог и который непрестанно пытал­ся создавать людей из дерева. Этот больной умер год тому назад, ста­рый и одинокий, как и многие из наших пациентов. У него не было род­ственников, чтобы похоронить его, поэтому его тело отослали из боль­ницы в медицинский институт для занятий по анатомии.

Я вспомнила, что когда я начинала учиться в медицинском инсти­туте, то эмоционально для меня самым трудным было анатомировать старые и худые трупы. В конце концов, я научилась относиться к ним как к инструментам для научных исследований, заставляя себя забыть, что когда-то и они были людьми, которые в одиночестве доживали свои жизни, не имея никого, кто бы позаботился о них или кто бы уте­шал их в момент наступления смерти. Даже в медицинском институте, где они становились учебным пособием во имя науки, их безжизнен­ным телам не оказывалось никакого уважения.

Волна морозного воздуха ворвалась в открытую форточку и закру­жилась по моему кабинету. Николай отодвинул стул подальше от моего стола и сел на него, продолжая курить сигарету глубокими затяжками.

- Что же мне делать с этим человеком? - мысленно спрашивала я се­бя. В моем распоряжении имелось все, в чем я нуждалась, чтобы продиагностировать его состояние, а затем начать лечение. Если бы Николай был официальным и формально принятым в больницу пациентом, то я назначила бы ряд лабораторных исследований, из которых было бы яс­но, страдает ли он от последствий какой-то неизвестной лихорадки проявляющейся в виде остаточного органического психоза с возмож­ными припадками, или это что-то другое. Но в этом случае я могла по­вести себя более гибко, поэтому сначала я решила испробовать другую тактику. Я решила сделать то что, мне казалось, будет самым правиль­ным для Николая. В зависимости от результата, я всегда смогу позже переключиться на более традиционную психиатрическую терапию.

Я спросила его, не согласится ли он на один эксперимент. Он кив­нул головой в знак согласия, и я спросила:

- Как Вы думаете, сможете ли Вы услышать голос дяди в моем присутствии?

Он глубоко затянулся сигаретой, и это помогла ему несколько рас­крепоститься.

- Я думаю, что смогу, но я не знаю, что делать, чтобы это случи­лось. Это всегда приходит само собой, независимо от моего желания.

- Возможно, я смогу Вам помочь вызвать это.

- Я согласен. Давайте попробуем.

Я нажала кнопку, вмонтированную в пол около моего стола, сиг­нализируя медсестре, чтобы она зашла в мой кабинет. Изначально это кнопка была установлена на случай непредвиденных ситуаций с вспыльчивыми и неконтролирующими себя пациентами, но мы обыч­но использовали ее как средство связи между различными отделениями и постами в больнице.

Когда медсестра вошла, я попросила ее проводить Николая в гипнотарий, комнату, где мы проводили сеансы гипноза, и подождать ме­ня там. Он загасил сигарету, встал, и взял свой короткий черный ов­чинный тулуп у медсестры.

Я наблюдала в окно, как они шли по заснеженному двору к зда­нию, где находился гипнотарий. Они о чем-то говорили друг с другом, и хотела бы я знать, о чем. Эта медсестра была настоящим профессио­налом своего дела. Она вышла на пенсию несколько месяцев тому на­зад, но затем решила вернуться на работу, чтобы немного помочь сво­им трем дочерям. Это было в порядке вещей, родители часто помогали своим детям, даже после того, как те сами начинали зарабатывать. Эта медсестра, которая была одновременно и добросовестна и бережлива, умудрялась покупать новую одежду для своих дочерей довольно часто, почти раз в два месяца. Иногда для этого требовалось потратить боль­ше половины ее зарплаты, но она делала это по доброй воле. Я была рада, что она вернулась на работу.

Только я успела закончить подшивать справки и заполнять кое-ка­кие медицинские формы и собралась уже пойти в гипнотарий, как де­журный врач позвонил мне из приемного отделения.

- Оля, - сказал он, - я сейчас оформляю в больницу одну очень тя­желую пациентку в Ваше отделение. Она периодически ложится к нам в больницу в течение двадцати лет. Диагноз - шизофрения. Последний раз она лечилась в нашей клинике два года тому назад. Теперь у нее по­следняя степень кахексии [физического истощения]. Оказывается, она ничего не ела более месяца из-за голосов, которые поселились в ее со­знании. Я подготовлю все указания и предписания медсестрам ночной смены, но я бы хотел, чтобы Вы посмотрели ее и встретились с ее му­жем, прежде чем Вы уедете с работы"

- Когда ее доставят в отделение? - спросила я.

- Часа через полтора, - ответил он.

Я согласилась посмотреть ее, будучи довольной, что у меня еще есть время, чтобы сначала поработать с Николаем.

Наши врачи затратили немало усилий, чтобы создать и оснастить гипнотарий. Здание для него уже было построено, когда я начала рабо­тать в больнице, и это само по себе было чудом. Много раз, я слыша­ла рассказы о самоотверженных врачах-энтузиастах, имена которых позже вошли в больничные легенды, и которые доставали оборудова­ние, расходные материалы, мебель и даже покрытия для полов, чтобы создать и оснастить это важное для нашей работы место. Этого здания не было бы, если бы все шло только через официальные администра­тивные каналы. Гипнотарий был крайне необходим в моей работе, и я всегда чувствовала себя там так же удобно как дома.

Я тихо вошла в затемненную комнату, ворсистый ковер позволял мне двигаться бесшумно. Комната освещалась четырьмя маленькими красными лампами, находившимися в каждом углу комнаты. Тишина в комнате и слабый свет, исходивший от красных ламп, помогали мне умственно и эмоционально отрешиться от звуков и образов наружного мира.

Медсестра уже подготовила Николая. Одетый в белую рубашку и брюки, он сидел, откинувшись на спинку мягкого, глубокого кресла в середине комнаты. Его пиджак, галстук и ботинки были унесены в дру­гую комнату медсестрой. Он казался расслабленным, и даже не заметил моего прихода. Я тихо подошла к нему и медленно опустила вниз спин­ку кресла.

- Ну что ж, теперь мы можем начать, Николай. Я хочу, чтобы Вы отвечали на мои вопросы честно и настолько точно, насколько это воз­можно. Если у Вас не будет ответа на какой-то вопрос, то не пытайтесь придумывать его. Успех этого сеанса зависит не от числа вопросов, на которые Вы сможете ответить. Он зависит от другого, и нам не нужно обсуждать это, просто доверьтесь мне, зная, что это уже существует и что это истинно для нас и что это может нас вывести к знанию о себе.

Я преднамеренно затемняла смысл своих слов, потому что мне тре­бовалось запутать его сознание, чтобы создать некое окно в его подсо­знание, через которое мои слова проникли бы вглубь его подсознания.

Николай закрыл глаза, и я видела, что мышцы его лица все больше расслаблялись, по мере того как я обращалась к нему, делая свой голос все более глубоким и произнося слова как можно медленнее, тише и раз­мереннее.

- Николай, сейчас я собираюсь задать вопрос Вашему телу. Вам да­же не обязательно слушать мой вопрос. Я должна получить согласие Вашего тела, в том что оно поможет защитить Вас от стресса в течение нашей с Вами работы. Сейчас я разговариваю непосредственно с Ва­шим телом, прося его, чтобы оно сотрудничало с нами. Это нужно для того, чтобы защитить Вас. И я ожидаю ответа на свою просьбу.

Его левая рука чуть задрожала, и я знала из опыта, что это было признаком согласия.

- Спасибо, - сказала я в подтверждение.

Я продолжила: - Николай, в прошлом у меня бывало много раз, когда я пробовала вспомнить какую-то важную вещь, но никак не мог­ла этого сделать. Чем больше я сосредотачивалась на попытке вспом­нить, тем более недоступной становилась моя память. Я пробовала снова и снова до тех пор, пока не наступало полное истощение от бес­плодности таких попыток. Потом я сдавалась и расслаблялась. Вскоре после этого тот образ, который я хотела вспомнить, приходил ко мне из моего подсознания. Это явление и было тем толчком, который при­вел меня к пониманию силы и важности подсознательного и заставил понять, что нам может очень сильно помочь, если мы научимся обра­щаться к подсознанию и получать от него ответы. Возможно, в моих словах, которые я буду говорить Вам, будет что-то, чего Вы не сможе­те понять. Пожалуйста, не беспокойтесь из-за этого. Для Вашего созна­ния вовсе не нужно знать значения моих слов, поэтому не отвлекайтесь от того состояния спокойствия и расслабленности, которое все больше охватывает Ваше сознание и тело, пытаясь понять такие слова. Ваше подсознание будет знать и понимать их. Я сейчас пытаюсь заручится поддержкой той силы, которая разговаривала с Вами, чтобы научить Вас чему-то важному. Пока еще это может показаться Вам бессмыслен­ным, однако, мое намерение состоит в том, чтобы помочь Вам понять.

- Вы помните, когда в последний раз Вы слышали голос Вашего дя­ди? Если Ваш ответ "да", то пошевелите левой рукой, а если ответ "нет", то правой рукой.

- Это было в понедельник?"

Правая рука Николая чуть вздрогнула.

- Во вторник? -Нет.

- В среду?...

Когда я дошла до пятницы, я заметила движение левой руки.

- Перенесите себя туда, где это случилось. Итак, там темно, где Вы находитесь?

-Нет.

- Итак, Вы находитесь в хорошо освещенном месте. Мне кажется, что это Ваше рабочее место. Вы разговариваете с коллегой.

Внимательно наблюдая за откликами его рук, я продолжала зада­вать все новые вопросы, и когда получала утвердительные ответы дви­жением левой руки.

- Итак, сейчас то самое мгновение, которое предшествовало мо­менту, когда ваш дядя заговорил с Вами. Вы все также спокойны и рас­слабленны, потому что мы вместе проводим этот опыт, и ничего пло­хого не может случиться.

- Вы сейчас в той самой точке Вашей памяти, где Вы можете слы­шать голос Вашего дяди. Никто на Вашей работе ничего не замечает. Коллеги, с которыми Вы разговаривали, уходят, они постепенно исче­зают. Ваше внимание перемещается от них к голосу Вашего дяди.

Лицо Николая напряглось. Он дышал все глубже, а ритм дыхания все убыстрялся. Я наклонилась к нему и положила свою руку на сере­дину его груди со словами: - Теперь моя рука дышит вместе с Вашими легкими, и мы можем постепенно снижать этот ритм. Медленно и спо­койно. Постепенно, вместе.

Он успокоился, и тихо произнес, почти прошептал:

- Я слышу его...

- Слушайте все, что говорит Вам его голос. Будьте спокойны и уве­рены в себе. Моя рука здесь, вместе с Вашим дыханием, и Вы можете получить от меня помощь в любой момент, или же остановиться, ког­да захотите. Но Вам не нужно останавливаться, потому что Вы защи­щены и Вам ничто не угрожает.

Николай тихо произнес: - Сейчас он не испугал меня. Сейчас он другой, чем раньше.

- Перестаньте разговаривать со мной, Николай. Вы пришли сюда не для того, чтобы говорить. Вы пришли сюда, чтобы слушать. Так что слушайте и молчите. Я ценю то, что Вы делитесь со мной впечатления­ми, но не сейчас. Мы это будем делать позже. А пока просто попытай­тесь запомнить все, что говорит ваш дядя, и будьте, открыты тому, что он Вам скажет.

Я стояла над ним, лежащим в откинутом кресле, в течение получаса с рукой на его груди. В комнате было довольно темно, но я могла видеть его лицо. Оно было расслаблено, и поначалу казалось, что он спит. По­степенно, по мере того, как к нему возвращалась его память, выражение лица становилось более активным. Его зрачки под прищуренными века­ми начали быстро двигаться. Было очевидно, что он видит какие-то важ­ные для него образы. Все эмоции, которые он испытывал, отражались на его лице. Я увидела, как на его лице появилось сначала выражение удив­ления, затем любопытства, затем глубокой печали, и в какой-то момент я подумала, что он даже может начать плакать. Я чувствовала, что он на­ходится где-то очень далеко, переживая нечто важное в своей памяти. Я руководила его дыханием с помощью своей руки, замедляя ритм дыха­ния, готовая к тому, чтобы разбудить его, если его эмоциональное состо­яние покажется мне опасным. Если этого не случится, я разрешу ему вер­нуться в этот мир самому, когда все закончится.

Наконец, он очень глубоко вздохнул и объявил: - Я закончил свое путешествие и готов возвратиться.

В этот раз его голос звучал более сильно и уверенно, и я снова за­говорила с ним.

- Теперь я прошу, чтобы Вы были очень внимательны к моим сло­вам. Постепенно Вы вспомните, как мы встретились с Вами впервые се­годня днем, когда Вы пришли в больницу. Вы, возможно, чувствуете се­бя иначе теперь, потому что внутри Вас теперь есть новая память. Ког­да Вы возвратитесь из Вашего путешествия и вернетесь в мой кабинет, Вы заметите эти изменения. Тогда-то Вы и вспомните то, что случалось с Вами, и потом Вы расскажете мне обо всем. Когда я уберу свою руку с вашей груди, Вы откроете Ваши глаза, и снова окажетесь здесь.

Я заметила, что его левая рука сильно сжимает подлокотник крес­ла, и я мягко коснулась ее, чтобы помочь ему расслабиться. Затем я по­дошла к стене, включила верхний свет, и нажала кнопку вызова медсе­стры. Красные лампы в углах комнаты автоматически отключились.

Теперь, при свете я могла видеть картины, которые были пожерт­вованы больнице Сибирской Галереей Искусств. Для меня всегда было маленьким чудом, что такие прекрасные картины каким-то образом оказались в таком маловероятном для них месте. Среди картин на сте­нах комнаты были очень красивые пейзажи, но для меня особую цен­ность имела картина, написанная маслом и изображавшая молодую женщину с волосами, расчесанными с пробором посередине, и одетую в роскошный, богато украшенный наряд прошлых веков. У нее было доброе, успокаивающее лицо, и всегда, когда я работала в комнате для гипноза, у меня было такое ощущение, словно она поддерживает меня.

Медсестра помогла Николаю встать и надеть пиджак. Я набросила свою шубку поверх плеч и направилась к себе в кабинет. Я была полно­стью удовлетворена сеансом. Все прошло очень хорошо, и я чувствова­ла, что была абсолютно права, решившись попробовать разрешить вну­тренний конфликт Николая без фармакологических средств. Я надея­лась, что этот сеанс и все, им пережитое здесь, окажется именно тем, в чем он нуждался, чтобы уладить эту странную связь со своим покойным родственником, связь, которая проявилась в нем в такой мифологичес­ки-религиозной форме.

Николай вошел в мой кабинет каким-то очень серьезным, и что-то в нем было иным. Отчасти его преображение объяснялось тем, что теперь он казался полностью расслабленным, даже не заботящимся о том, как он теперь выглядит со стороны. Держа в руке свой галстук, он непринуж­денно уселся в то же самое кресло, сидя в котором он так нервничал сов­сем еще недавно.

- Я хочу поблагодарить Вас за помощь. Я получил очень важное сообщение. И это многое изменило внутри меня.

Я слушала его внимательно, одновременно отмечая, как возрастет мое чувство удовлетворенности собой и своей работой. Я даже подумала тогда, что я, наверное, очень удачливый психиатр, если я слышу та­кие слова от моих пациентов так часто.

- Я рада, что смогла помочь Вам. Я надеюсь, что Вам теперь будет легче жить, и Вы достигнете всего, чего намереваетесь.

- Но, доктор, теперь все изменилось. Я теперь думаю, что я должен стать шаманом.

Я была ошеломлена. Я неподвижно сидела в своем кресле, пытаясь сохранить то же самое невозмутимое выражение, какое у меня было, когда я слушала его. Но мое чувство довольства собой тяжелым свин­цовым грузом опускалось все ниже и ниже, постепенно преображаясь в чувство стыда и позора. Как я могла допустить, чтобы такое случи­лось? Этот человек пришел ко мне за помощью, а взамен я действова­ла настолько непрофессионально, что только укрепила его манию. Ведь получается, что я обманула его, и я внезапно почувствовала жа­лость к нам обоим.

Николай начал объяснять: - Я действительно общался с моим дя­дей. У меня не было никакого ощущения, что он мертв. Он казался аб­солютно живым, и он говорил со мной как в реальной жизни. Он спо­рил со мной, и я понял, что не могу не согласиться со всем, что он мне сказал. В конце концов, он убедил меня. Каким-то образом он показал мне всю историю моего народа в новом свете, так, как я сам никогда не рассматривал ее. Мне стало ясно, насколько трудно было для моего на­рода жить в Сибири. Я ясно увидел, как мой народ потерял свою рели­гию и силу под невыносимым гнетом внешних сил и злых духов, нахо­дившихся среди нас. Я видел некоторых из моих друзей, которые стали работать в таких местах, где требовалось, чтобы они стали коммунис­тами. Я видел, как их души оставили их, и как после этого они превра­тились в инструмент злых сил.

- Я снова и снова проживал всю историю моего народа, одна зима за другой, без надежды, без веры, без радости, в постоянном страхе. Наши люди даже боялись втихомолку молиться своим предкам и за­щитникам, потому что их могли посадить в тюрьму, если кто-либо просто заподозрил бы их в этом. Доктор, те видения, которые мне бы­ли даны, благодаря Вам, открыли мне в самом себе нечто, что всегда было во мне отгорожено. Теперь мне это доступно.

- Мой дядя не оставил мне никакого выбора. Он сказал мне, что я действительно должен стать шаманом. Если я этого не сделаю, то моя болезнь будет очень быстро прогрессировать. Он сказал, что я единст­венный,.кто может сделать это, и что времена утерянной веры для мо­его народа скоро закончатся. И это именно та цель, на которую я дол­жен работать ради своего народа. Я все еще сам не знаю, что мне ду­мать обо всем этом. Я ведь ничего не знаю о том, что это такое быть шаманом! Но в то же самое время я чувствую, что это мой истинный путь в жизни. Мне нужно еще некоторое время, чтобы осознать точно, что мне нужно делать.

Было странно, что я не боялась его слов, потому что такие слова бы­ли очень опасны. В совсем недавнем прошлом мы оба могли даже по­пасть в тюрьму за такие слова. Даже теперь, во времена официально объявленной перестройки и нового мышления, кое-какие люди, если бы они услышали его слова, могли бы причинить нам много неприятностей.

Но я не боялась. Я обнаружила, что меня затрагивают многие из тех вещей, о которых он говорил. Я многого не знала об угнетении ко­ренных народностей в наших краях, но я точно знала, что, значит, быть вынужденной скрывать свою религиозную веру и православные убеждения. Моя бабушка тайком крестила меня в церкви в Курске, и я часто в своей жизни сталкивалась с невозможностью открытого выра­жения своего сильного притяжения к учениям Иисуса Христа. Моя по­вседневная жизнь не давала мне возможности ходить в церковь или об­щаться с истинно верующими и святыми людьми. В нашей стране за­прещалось иметь в доме религиозную или эзотерическую литературу, включая сюда и Библию. Если бы такая литература была бы обнаруже­на в чьем-либо доме, то это могло поставить под угрозу покой и безо­пасность в этом доме.

Я чувствовала убедительность прочувствованных слов Николая, и его слова меняли мое собственное отношение. Меня больше не заботи­ла оценка своих врачебных способностей в лечении болезни Николаи. Я ощущала, что произошло нечто исключительно важное, и то, чего я хотела сейчас больше всего это понять, что же такое случилось.

Николай прервал мои мысли, произнеся: - Мой дядя попросил ме­ня передать Вам сообщение.

Сказанное им показалось мне настолько диким и безумным, что я ничего не ответила на это.

- Мамуш сказал мне: "Сообщи этой женщине, что очень скоро она встретит Духа Смерти. Скажи ей также, чтобы она не боялась".

Мне эти слова совсем не понравились. Я никогда не верила в пред­сказания на будущее, особенно в такие зловещие предсказания. В раз­думье я остановила взгляд на одежде Николая. Верх его рубашки был, расстегнут, галстука на нем не было. Это помогло мне вспомнить, что он был не оракулом, а всего лишь фабричным рабочим и знакомым мо­ей подруги.

Мой опыт также подсказал мне, что наша встреча была, по суще­ству, закончена. Кроме того, я вспомнила, что мне надо посмотреть не­давно поступившую в больницу женщину. И я решила побыстрее за­вершить нашу встречу с Николаем.

- Я ничего не знаю относительно сообщения от вашего дяди, Ни­колай, но я хотела бы пожелать Вам успехов во всем, что Вы для себя выберете. Я полагаю, что Вы способны сделать правильный выбор, и, если Вы будете нуждаться в моей помощи в будущем, пожалуйста, зво­ните мне. А сейчас, извините, я должна срочно идти, чтобы посмотреть одного тяжелого пациента, которого только что приняли в больницу.

Николай тоже был готов к окончанию нашей встречи.

- Хорошо, доктор, - ответил он. - Спасибо за то, что уделили мне столько времени и за Вашу помощь. Возможно, мы встретимся снова. До свидания.

Как только он покинул мой кабинет, я быстро подошла к окну, чтобы остановить поток холодного воздуха, который все еще вливался внутрь сквозь открытую форточку. Несколько мгновений я стояла у окна и смотрела на больничный двор. Моя встреча с Николаем и сеанс гипноза были настолько необычны, что мне потребуется время, чтобы осознать все происшедшее и совместить это с моим опытом. Я видела, как Николай шел по больничному двору по направлению к автобусной остановке. Его шаги были быстрыми и решительными, и это была по­ходка человека, твердо убежденного в своей цели. Я закрыла окно со­сновой палкой, на конце которой была человеческая голова, вырезан­ная с помощью ножа стариком, которому мнилось, что он сам "Бог".

Дата добавления: 2015-08-02