Опрокидывание идеалов в прошлое

Задача настоящей статьи — не описание или исследование начала человеческой истории, а попытка «очищения рассудка», как выражались некогда философы, т. е. рассмотрение методологии и философии этой проблемы. Предыдущий раздел содержит критику всякого вообще мышления о «сущности человека» как неизменном качестве. Такое мышление генетически восходит к богословской схеме: некогда бог сотворил человека, затем следует долгая история, вернее, не собственно история, а суета земного странствия человека, из которого он внешним велением снова вернется в лоно божье, — таким же, каким изошел. Эта схема не принадлежит только средневековью, она находится на вооружении многих современных влиятельных за рубежом ученых. Так, она составляет философскую основу десятитомной католической «Historia Mundi». Тезис о неизменной, константной сущности человека, начиная с питекантропа и его шелльских орудий, изложен во вступительной статье основателя этого издания боннского историка и теолога Фрица Керна. Философия истории Керна и его сподвижников сводится к утверждению, что «природа человека» никогда не менялась с того времени, когда он был создан: душа, составляющая природу человека и отличающая его от животного, есть явление качествено неизменное — она проявляется в труде, культуре, нравственности, языке, пользовании огнем и в других «изначальных явлениях человеческого бытия» [6].

Рассмотрим теперь другой, несколько отличающийся способ мышления о начале истории.

Согласно этому варианту, то, что характеризовало человека вначале и что составляет его истинную природу, было в ходе дальнейшей истории в большей или меньшей мере утрачено и подлежит восстановлению. Такое мышление тесно связано с развитием способности человеческого ума ставить сознательно цель переустройства общества. С тех времен, как люди стали ставить перед собой такого рода общественные цели, они старались осознавать их как борьбу за восстановление утраченного прошлого. Так, еще в древности сложилась устойчивая, владевшая умами легенда о «золотом веке». Хилиазм отвечал надеждам на его [92/93] восстановление. В народных христианских ересях эти идеи отождествлялись с установлением «царства божия» на земле. В дальнейшем чем радикальнее было намерение изменить мир, тем отдаленнее бралась точка прошлого, где помещался идеал. Теория естественного права и естественного состояния хронологически исчерпала этот круг возможностей: для обоснования буржуазного идеала переустройства общества была взята идеально отдаленная точка, т. е. апеллировали не к дедам, не к старине, не к раннему христианству, а просто к тому, что было «с самого начала». Рационализм XVII—XVIII вв. неизменно опирался на пример «дикарей», живших в «неиспорченном», «исходном» состоянии.

Нередко схема мышления получала обратный знак: чего-то в начальном состоянии не было, затем оно возникло и, как «злоупотребление» или «человеческое измышление», подлежит упразднению. Но ни севарамбы Верраса, ни обезьяноподобные добрые дикари Руссо, ни злые дикари Гоббса, ни все более облекавшиеся научной плотью представления XIX в. о первобытном (начальном) человеке не были и не могли быть отражением действительного прошлого: слишком много стекалось туда, к этому началу, представлений о желаемом и предвосхищаемом будущем. «Естественное», «изначальное» состояние бесконечно варьировалось у разных авторов как в связи с изменением классовых идеалов, так и в связи с накоплением этнографических и археологических знаний, фактов, все более усложнявших задачу узнавания идеала в первобытности. Поскольку опорой буржуазного общественного мышления в его развитии долго оставалось понятие «естественных свойств человека», присущих ему «с самого начала», постольку именно там, в исследованиях самых начальных эпох человеческой истории, нагромождалась вся основная масса заблуждений буржуазного, да и вообще всякого ненаучного мышления.

Идея первобытного бесклассового коллективизма, «первобытного коммунизма» представляет значительно более сложную и обоснованную картину, противостоящую буржуазным идеям о естественном состоянии, включающем частную собственность, индивидуальную инициативу, религию, войны и т. д. Но и к идее «первобытного коммунизма» слишком часто примешивается кое-что от утраченного рая или не испорченной классовым антагонизмом природы человека. Между тем малейший привкус любования и идеализации неумолимо враждебен научному познанию действительной картины первобытности.

Отсутствие семьи, частной собственности и государства, отсутствие классов и эксплуатации — это негативные понятия, расчищающие дорогу этнологу и археологу к познанию глубочайшего прошлого. Но это именно негативные понятия, полезные лишь в той мере, в какой они препятствуют привнесению в это прошлое иллюзий из настоящего и будущего. Эти определения ничего [93/94] не могут сказать утвердительного о том, что было в древнейшем прошлом, если смести с него все эти иллюзии.

Надежный факт — лишь то, что история была прогрессом. Он имел диалектический характер, развертывался по спирали, развитие человечества шло через отрицания отрицаний, но в конечном счете оно шло вперед. Следовательно, нам нечего идеализировать в первобытности: человечество отходило от нее все дальше и дальше. В частности, первобытный человек был еще более несвободен, чем раб: он был скован по рукам и по ногам невидимыми цепями, более крепкими, чем железо, и был всегда под невидимой плетью, более жесткой, чем плеть надсмотрщика. Это был парализующий яд родоплеменных установлений, традиций, обычаев, наследуемых представлений. Рабство было в этом смысле шагом вперед, ибо рабовладельцы хоть отчасти побаивались рабов, тогда как человек первобытного общества даже не догадывался, что он носит какое-то ярмо. Человек современного социалистического общества не ищет своего идеала в отдаленнейшем прошлом — подлинное освобождение человеческая личность обретает только в социалистической революции и в борьбе за коммунистическое завтра.

И один и другой способы мышления о наидревнейшем историческом времени, описанные выше, сводятся к сознательным или бессознательным поискам чего-то неизменного в истории. Обыденное сознание подсказывает подчас и ученому этот подтекст: найти в истории нечто привычное, свойственное мне и моим ближним, или то, что я нахожу в себе и в них похвальным: я разумен, я тружусь, я подавляю в себе некоторые вожделения — вот вам и начало истории!

Дата добавления: 2015-08-02