И вместо вечеринки в честь окончания съемок мы устроили свадьбу. Через тринадцать недель съемок Алекс взобрался на подмостки, где возвели декорацию, и объявил всем актерам и съемочной группе наш секрет, который мы хранили несколько недель. Даже Берни, режиссер, был потрясен. Наконец он прервал молчание, вызванное всеобщим изумлением, запрыгнул на подмостки и похлопал Алекса по спине.
— Черт побери! — заорал он с усмешкой. — Почему же ты мне ничего не сказал?
Алекс засмеялся.
— Потому что ты первый, Берни, — ответил он, — кто побежал бы трезвонить обо всем газетчикам.
Все понимали, что мы встречаемся, — это было очевидно из того, как Алекс ко мне относился. Но, похоже, окружающие удивились, что наши отношения зашли дальше, чем казалось. Я вынуждена была поверить, что мимолетные романы между членами съемочной группы — дело обычное. Однако свадьбы — это совсем другая история.
Я поверила Алексу, когда он сказал, что возможные недостатки простой церемонии в Танзании меркнут в сравнении с тем кошмаром, который ждет в Штатах, когда придется сдерживать нежелательных репортеров и безумных фанатов. Более того, мне, кроме Офелии, нескольких коллег и, возможно, исполняя дочерний долг, своего отца, и приглашать-то некого. Я провела много часов, мечтая о том дне, когда, обернутая в белый атлас, буду подметать подолом проход, усеянный лепестками роз, но ответила, что если Алекс хочет, чтобы нас расписал мировой судья, то я не против.
Однако в Африке, как оказалось, легче найти миссионеров, чем судью.
— Я хочу, чтобы мы обвенчались в церкви, — настаивал Алекс. — И чтобы ты наконец сняла свою спецовку.
— Правда? — хотелось сказать мне. — Только тогда это буду не я.
Но что-то удерживало меня от того, чтобы настаивать на своем. Я выходила замуж за голливудского коронованного принца, и, как и все остальные, он ожидал, что Золушка превратится в принцессу. А если точно — больше всего я хотела быть тем, чем меня хотел видеть Алекс.
Шесть недель между тем моментом, когда я приняла предложение Алекса, и тем, когда он объявил о нашей свадьбе, были лучшим временем в моей жизни. Отчасти очарование заключалось в том, что мы занимались чем-то недозволенным. Алекс, сбежав от камер, поджидал меня в продовольственной палатке для быстрого, страстного поцелуя, пока не начиналась суета, вызванная его исчезновением. Три дня, пока шел проливной дождь, мы провели в моем гостиничном номере, занимаясь любовью и играя в нарды. Мы засиживались до рассвета, разговаривая о кинематографе или о костном веществе. Одним прохладным вечером в номере Берни, когда я сидела у ног Алекса и вместе со всеми смотрела отснятый за день материал, он окутал нас легким одеялом и, сидя бок о бок с остальными, просунул руки мне под рубашку, а потом за пояс шорт и принялся ласкать до дрожи.
Алекс пробудил во мне настоящую женщину, но даже обещание жениться не смогло отогнать от меня мысль о том, что однажды я проснусь и обнаружу, что ничего не было. Поэтому почти с такой же дотошностью, с которой с помощью чернил заносила в каталог антропологические образцы, я запоминала все свои мгновения с Алексом, пока они не стали прокручиваться у меня в голове, как четки, ожидая своей очереди, чтобы послужить утешением.
От вспышки фотокамеры я вздрогнула и вернулась с небес на землю. Джои, фотограф, только что сделал наш снимок. Он передал «Полароид» Алексу, но я все-таки успела мельком разглядеть свое белое лицо, медленно проявляющееся на бумаге, когда стали действовать реактивы. Лицо Алекса проявилось немного позже.
— На память, — сказал Джои. А потом наклонился и поцеловал меня прямо в губы.
Наступил черед Алекса принимать поздравления от окружающих. Я все это время наблюдала за ним. Солнце играло у него в волосах и обрисовывало родной контур его плеч. Большинство женщин, прищурившись, окидывали меня взглядом, вероятно, недоумевая, что такого нашел во мне Алекс, чего нет в них. Люди, чьи имена я так и не смогла запомнить, отпускали непристойные шуточки об узких кроватях в гостиницах и косились на мой плоский живот, когда думали, что я не вижу. Тем не менее они смотрели на меня — похоже, пытаясь разглядеть то, что пропустили раньше. Неожиданно я обрела статус. Власть и положение Алекса передались и мне за компанию.
— В среду, — продолжал говорить Алекс. — Мы сообщим вам подробности.
Я почувствовала легкое постукивание по плечу, повернулась и увидела Дженнифер, ассистентку Алекса, которая стояла рядом со мной.
— Я просто хотела сказать, — нерешительно начала она, — что если вам что-нибудь понадобится на свадьбу — все, что угодно, — я с радостью помогу.
Я улыбнулась ей как можно теплее.
— Спасибо, — поблагодарила я, — обязательно дам вам знать.
Она отвернулась прежде, чем я успела договорить, потому что Алекс ей кивнул.
— Вот кого я искал, — сказал он, положил Дженнифер руку на ягодицы и отодвинул ее от меня.
— Прости, — виновато улыбнулся он мне, — но если ты будешь подслушивать, то испортишь сюрприз.
Я видела, как Дженнифер достала блокнот буквально из ниоткуда, вытащила карандаш из своих длинных темных волос и принялась что-то яростно писать под диктовку Алекса — что он ей говорил, я издалека не слышала. Один раз, когда Дженнифер задала какой-то вопрос, Алекс смерил меня взглядом с ног до головы и снова отвернулся. Я пыталась не упускать их из виду, но нас разделила толпа — окружающие трясли мою руку и говорили банальности, которые казались словами из чужого языка. В море загорелых лиц я потеряла Алекса. Мне казалось, что я сейчас упаду в обморок, хотя со мной такого раньше не случалось. А потом, словно из-под земли, рядом со мной опять возник Алекс, и я поняла, что мне вовсе не нездоровилось, — мне всего лишь не хватало второй половинки.
За несколько дней до свадьбы мне приснилось, что на закате Коннор встретил меня на Серенгети и сказал, что я совершаю самую большую ошибку в жизни.
— Все не так, как ты думаешь, — во сне ответила я Коннору. — Я потеряла голову от Алекса не потому, что он актер…
— Я знаю, — перебил меня Коннор. — Это-то и плохо. Такое впечатление, что ты не замечаешь вещей, которые очевидны для всего остального мира, только потому, что занята им одним, как раненой птичкой, чье перебитое крыло ты можешь вылечить…
— О чем ты говоришь? — взорвалась я. — Я же с ним не из сострадания!
Я сосредоточилась на том, чтобы посмотреть на вещи глазами Коннора. Я не пыталась заменить его, но между нашими детскими отношениями с Коннором и сегодняшними отношениями с Алексом было столько общего, что я не могла удержаться от сравнения. Как и Коннор, Алекс защищал меня — и он единственный, кого я подпустила настолько близко. Как и Коннор, Алекс мог закончить мою фразу. Но, в отличие от Коннора, к которому я в конечном итоге опоздала, я явилась вовремя, чтобы позаботиться об Алексе.
В моем сновидении по краю равнины прошло стадо зебр, и я отвлеклась на них. Коннор подался вперед, настаивая на своем.
— Неужели ты не понимаешь, что на тебя у него вся надежда? Это у тебя лучше всего получается. Ты заботилась о своей маме, о своем отце, обо мне, об Офелии. Ты собирала проблемы других людей, как остальные коллекционируют редкие монеты.
В этот момент я попыталась проснуться. Мне не хотелось верить Коннору, не хотелось его слушать.
— С ранеными птицами так всегда, Касси, — сказал Коннор. — Они либо однажды от тебя улетают, либо не поправляются. И что бы ты ни делала, им все равно больно.
После этого я почувствовала, что начинаю просыпаться. Я не сводила глаз с Коннора, но его лицо начало тускнеть. Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Я люблю Алекса, — призналась я.
Коннор отпрянул, как от удара. Он протянул ко мне руку, но, как часто бывает в снах, не смог дотянуться, и я осознала, что так происходит каждый раз, когда он мне снится.
— Господи, помоги нам! — произнес он.
За три дня до свадьбы мы с Алексом поехали на одно из маленьких озер, которыми была усеяна местность, чтобы провести ночь под открытым небом. В джип мы загрузили два спальных мешка, нейлоновую палатку, кастрюли и сковородки. Я не стала задавать Алексу вопрос, где он все это взял, — я уже начала понимать, что он способен выжать кровь из камня, если захочет.
Алекс остановился под сенью низкого дерева с плоскими листьями и с ловкостью бывалого туриста принялся ставить двухместную палатку. Я в изумлении сидела на мягкой земле.
— Ты умеешь ставить палатку? — удивилась я.
Алекс улыбнулся.
— Ты забыла, что я вырос на реке? Я все детство провел на улице.
Как я могла такое забыть! Но это и немудрено, если бóльшую часть времени мир видит утонченного, изысканного Алекса Риверса. Трудно представить, что человек, который привез в Олдувайское ущелье вечерние костюмы, и мужчина, ползающий передо мной на коленях и устанавливающий треногу у Стерно, — один и тот же человек.
— Вы полны противоречий, мистер Риверс, — сказала я.
— Вот и хорошо, — пробормотал Алекс. Он подошел сзади и пробежал пальцами по моим ребрам. — Так ты не слишком быстро от меня устанешь.
Я улыбнулась при этой мысли. Потом обернулась, чтобы помочь с пожитками в джипе, но Алекс мягко меня отстранил, сказав, чтобы я посидела в тени.
— Отдохни, pichouette, — велел он. — Я сам.
Алекс называл меня pichouette — значения этого слова я не знала, но мне нравилось, как оно звучит: слово скатывалось с его уст, как три гладких камешка. Иногда в постели он разговаривал на французском, и мне это нравилось. С одной стороны, это означало, что он забывается, поскольку французский пробивался только тогда, когда Алекс расслаблялся. А еще мне нравились ритм и сладость этих слов. Я чувствовала шепот Алекса на своей шее и представляла, что он говорит, как прекрасна моя кожа, как красивы глаза, что он никогда меня не отпустит.
Когда Алекс закончил ставить палатку, я похлопала по земле рядом с собой. Но вместо того, чтобы сесть, он порылся в рюкзаке и вытащил трехколенную удочку, которую тут же собрал, натянул леску и насадил наживку. Еще полчаса я наблюдала, как он стоит по колено в воде, наматывает неоновую леску на катушку и забрасывает вновь, а она свистит в воздухе, как пуля.
— Невероятно, — пробормотала я. — Ты здесь как дома. Как ты вообще выживаешь в Лос-Анджелесе?
Алекс засмеялся.
— Еле-еле, chère, — ответил он. — Но при любой возможности я оттуда сбегаю. Ранчо в Колорадо — сто двадцать гектаров рая, там я могу ходить на рыбалку, скакать на лошадях. Да что угодно. Черт, если бы я захотел, то мог бы голым бегать и не встретил бы ни души. — Алекс выругался собственному невезенью и отшвырнул удочку. — Никогда не умел обращаться с ними, — признался он. Потом повернулся ко мне, и его лицо расплылось в медленной улыбке. — Лучше руками.
Алекс вышел из воды и, расставив руки, направился ко мне, но в последнюю минуту свернул в сторону и исчез в лесу. Он вернулся с длинной, тонкой веткой, присел, положил ее на колено и принялся застругивать один конец. Потом снова вошел в воду.
Алекс стоял неподвижно, держа импровизированное копье на изготовку, и его тень шла рябью на поверхности озера. Не успела я сделать вдох, как он с силой опустил прут в воду, а когда вытащил его, на конце билась пронзенная насквозь рыба. Ликующий Алекс повернулся ко мне.
— В Танзании веди себя как абориген, — сказал он.
Моему изумлению не было предела.
— Как… как ты это сделал?
Алекс пожал плечами.
— Нужны терпение и рефлексы, — ответил он. — Я умею ловить рыбу и без палки. — Он отошел, так что я не смогла разглядеть выражение его лица, и бросил рыбу в холщовый мешок. — Можно сказать, меня отец научил.
На ужин мы поджарили несколько рыбешек, а позже, завернувшись в одеяло, занялись любовью, при этом я прижималась к груди Алекса спиной. Когда он заснул, я повернулась, в серебристом свете луны разглядывая его лицо.
От пронзительного крика Алекс подскочил и, стряхнув остатки сна, потянулся ко мне, чтобы удостовериться, что все в порядке.
— Это далеко, — успокоила я его. — Просто кажется, что рядом.
Алекс снова лег, но его сердце стучало, как отбойный молоток.
— Не думай об этом, — утешала я, вспоминая, как впервые спала в Африке на улице. — Слушай ветер. Считай звезды.
— Знала бы ты, как я ненавижу палатки! — негромко признался он.
Я села, недоуменно глядя на него.
— Тогда зачем мы сюда приехали?
Алекс заложил руки за голову.
— Думал, тебе понравится, — ответил он. — Хотел сделать тебе приятное.
Я закатила глаза.
— Я так много времени провела в импровизированных хижинах, что научилась ценить чистые простыни и прочную кровать, — призналась я. — Нужно было у меня спросить. — Я взглянула на Алекса. Его лицо было повернуто к небу, но глаза смотрели мимо луны. Я не понимала, что сказала такого, что он расстроился. Я коснулась рукой белой гладкой кожи у него под мышками. — Для человека, который ненавидит палатки, ты настоящий профессионал, — мягко похвалила я.
Алекс фыркнул.
— Приходилось много практиковаться, — объяснил он. — Ты когда-нибудь бывала в Луизиане летом? — Я покачала головой. — Это кромешный ад на земле, — продолжал он. — Настолько жарко, что тело покрывается пóтом, а воздух такой тяжелый, что невозможно дышать. И повсюду москиты размером с пятак. Именно так я представляю себе преисподнюю — еще и на берегу реки. Темные илистые болота заросли кипарисами и ивами, испанским мхом, а с веток, подобно занавеси, спускается виноград. В детстве я забирался на растущий у кромки воды тополь, слушал пение лягушек-быков и думал, что это сам дьявол отрыгивает виски. — Алекс улыбнулся, но в тусклом свете тяжело было понять, что выражает его улыбка. — Отец в детстве по ночам часто брал меня с собой, поэтому нельзя сказать, что я незнаком с рекой. Он вытаскивал раколовки и отвозил улов в «Деверо» — в ресторан, который частично располагался на болоте, на огромных старых кипарисовых пнях. Он отдавал весь улов Бо, владельцу ресторанчика, — никто не умел так превосходно готовить раков, как он, — а потом заглядывал туда на часок и пропивал всю выручку.
— А ты что делал?
Алекс пожал плечами.
— Чаще всего сидел на улице и смотрел, как дети постарше ловят сомов. Ты такого никогда не видела! Без багров, без удочек! Они просто опускали руки в болотную жижу и ждали, а потом раз — и они уже прижимают к груди шестикилограммовых рыбин. — Он вздохнул и провел ладонью по лицу. — Как бы там ни было, однажды вечером вместо того, чтобы пришвартоваться у Бо, отец заплыл подальше и сказал, что настало время разбить лагерь. Мне тогда было лет девять-десять. Я спросил, почему мы разбиваем лагерь на болоте, вместо того чтобы отправиться на одну из модных стоянок для палаточного лагеря на озере Понтшартрейн. Отец ответил, что это места для «голубых», и направил лодку к берегу. Швырнул палатку, которую я раньше не заметил, а потом высадил и меня. «Скоро вернусь, — пообещал он. — Собери на стол, а я пока раздобуду дров». — Ночь стала на несколько теней прохладнее, и Алекс подтянул колени к груди. — Не стоит и говорить, что он не приехал. Оставил меня в сумерках, чтобы посмотреть, что я стану есть и где разбивать палатку, совершенно не беспокоясь о том, как я буду спать на болоте. Я так испугался, что был уверен: мое сердце заледенеет и даже после того, как скажут, что я наконец здоров, уже не будет биться, как прежде… Я ждал всю ночь, боясь куда-нибудь отойти, — вдруг отец приедет, а меня нет. Я вглядывался в дымку и в каждой чертовой тени видел его силуэт, в каждом движении испанского мха мне мерещилась его лодка. Я не ел уже десять часов, поэтому снял кроссовки и шагнул в топь, вспоминая, как вели себя те дети у Бо. Я опустил руку и пошарил в грязи. Прошло два часа, прежде чем я понял, в чем секрет. Я почувствовал, как что-то холодное зашевелилось в воде и коснулось моей ноги, сосредоточился и вытащил рыбу. Я еще никогда не видел такой маленькой рыбки, но вкуснее ничего не ел.
Я подумала о напуганном девятилетнем мальчике, который остался в темноте и которому от страха мерещилась тень отца. Потом вспомнила, как Алекс стоял с острогой в воде африканского озера. Как он вздрогнул, когда ночью раздался крик какого-то животного.
— И когда он вернулся? — спросила я.
— На следующее утро. Увидел рыбьи кости и пепел от костра и сказал, что гордится мной. Я расплакался.
Мои глаза округлились.
— А что он?
Алекс улыбнулся.
— Отвез меня в семь утра к Бо и купил мою первую порцию виски, — ответил Алекс. — А потом продолжал оставлять меня на реке, приблизительно раз в месяц, пока я не научился на следующее утро смотреть ему в глаза и делать вид, что наслаждаюсь каждой минутой. — Он глубоко вздохнул, и в тишине я услышала, как заклокотало у него в горле. — Вот поэтому я не люблю стоянки на свежем воздухе.
— И потому, — негромко добавила я, — ты стал превосходным актером.
Я взяла его за руки и принялась целовать кончики пальцев. Его глаза были темными от боли, и я ощутила, что он едва заметно дрожит, — единственное, что он не смог контролировать.
Щекой я прижималась к влажной груди Алекса. Я поняла, что ему нужно. В конце концов, я была рядом. Я должна была что-то сказать, но тщательно подбирала слова, чтобы не выказать жалости, поэтому произнесла то, что могло быть расценено как спасательный круг или желание закрыть тему:
— Не представляю, как тебе это удалось.
Алекс нежно поцеловал меня в макушку. «Он больше не хочет об этом говорить», — подумала я, и, словно в ответ, плечи Алекса расслабились. Я гадала, захочет ли он поднять другую тему, например завести разговор о свадьбе, или просто прижмет меня к себе покрепче.
Мои размышления прервал голос Алекса.
— Проще простого, — негромко сказал он. — В детстве я не спал ночами и думал о своем чертовом отце. Представлял, как мои руки сжимают его горло, выдавливая из него жизнь.
Алекс снова заснул, но на этот раз его мучили кошмары. Он ударил меня ногой в живот, и я проснулась. Он говорил по-французски, но так тихо, что даже если бы я знала язык, то не смогла бы ничего разобрать. Я села и отвела его волосы с висков, чувствуя, как дрожь наполняет его тело.
— Алекс, — прошептала я, решив, что лучше его разбудить. — Алекс.
Он сел, а потом вдруг повернулся и повалил меня на землю. Я не могла вздохнуть, а он смотрел сквозь меня мутными глазами, одной рукой обхватив меня за плечи, так что я не могла пошевелиться, а второй вдавливал мою шею в землю, сжимая пальцами горло.
Я попыталась крикнуть, но ладонь Алекса перекрыла мне дыхание. Испугавшись, я заметалась под ним. «Он не ведает, что делает! Он не понимает, кто я!»
Его пальцы сжимались все сильнее, из моих глаз брызнули слезы. Мне удалось-таки попасть коленом ему в пах. Алекс взвыл от боли и скатился с меня, я осталась лежать на спине, всасывая легкими чистый, прозрачный воздух и ожидая, пока окружающий мир перестанет плыть перед глазами.
Алекс сел, прижимая руки к низу живота. Я хотела что-нибудь сказать, но не смогла произнести ни звука, лишь потирала рукой горло. Пыталась не думать о том, что сделал бы Алекс, если бы мне не удалось освободить ноги.
— В чем дело? — спросонок удивился он.
Я приподнялась на локтях.
— Тебе снились кошмары, — прохрипела я и, превозмогая боль, сглотнула.
Может быть, все дело в свете, который упал на меня, но Алекс, похоже, пришел в себя. Он прикоснулся к изгибу моей шеи, где краснели пять следов от пальцев, которые уже завтра станут синяками.
— Боже! — воскликнул он, сжимая меня в объятиях. — Касси, боже мой!
И тут я расплакалась.
— Ты не нарочно, — всхлипнула я и почувствовала, как Алекс покачал головой. — Ты не понимал, что это я.
Алекс отстранился от меня, я смогла заглянуть в его пылающее от стыда лицо.
— Мне так жаль, — извинился он. И не говоря больше ни слова, вскочил, обошел костер, лег на бок и отвернулся.
Я несколько секунд смотрела на него, потом взяла одеяло и легла рядом. Понимал он это или нет, но я была ему необходима. Хуже всего ему сейчас остаться одному.
— Нет! — сказал Алекс и повернулся ко мне. В его глазах читались еще бóльшие страх и злость, чем в тот момент, когда он сжимал мое горло, но я поняла, что злится и боится он себя самого. — А что, если это повторится?
— Не повторится, — ответила я, и сама в это поверила.
Алекс поцеловал меня, коснувшись отметин на моей шее, как будто на этот раз его пальцы могли снять боль. Он пристально смотрел мне в глаза, пока не прочел в них отпущение грехов.
Мое свадебное платье сшили в ателье «Бианчи» в Бостоне, шелковые туфельки прислали из магазина для новобрачных в Нью-Йорке, а белые розы и стефанотис для моего букета доставили самолетом из Франции. Корзины и картонные коробки прибыли в Африку поездом, а дальше в «ленд ровере». Все это сопровождала невысокая темноволосая швея, которая просила называть себя миссис Жабо, — она отвечала за последнюю подгонку, чтобы весь ансамбль выглядел так, будто создан специально для меня. Она опустилась передо мной на колени, а я поглаживала пальцем узор из жемчужин на талии, одновременно наблюдая, как Дженнифер в тридцатый раз за утро сокращает список гостей на свадьбу.
— Мисс Барретт, — раздраженно бросила швея, — не крутитесь!
Я послушно замерла, что было совсем несложно в крахмальном белом атласном платье и кипе нижних юбок. Неужели возможно, что после поездки в джипе из гостиницы в небольшую деревянную часовню все останется таким же белоснежным? Думала я и о том, как удержаться, чтобы не сорвать фату и не пустить ее по ветру; как не сбросить туфли, не приподнять тяжелые юбки и не пробежаться по знакомому горячему песку.
— Готово. — Миссис Жабо, хрустнув коленями, встала и всплеснула руками. — Si, bella![13] — пробормотала она и подтолкнула Дженнифер к двери. — Идем, идем. Невесте нужно минутку побыть одной.
Дженнифер взглянула на часы.
— Мы опережаем график, — заметила она. — У тебя целых пять.
Откровенно говоря, мне не хотелось побыть одной, но и с ними оставаться я тоже не хотела. Я стояла перед высоким зеркалом, которое треснуло прямо посредине, смотрела на свое расколовшееся пополам лицо, и эти половинки не очень-то совпадали.
Из драгоценностей на мне было только обручальное кольцо, подаренное Алексом. А еще мое горло украшали следы ночного кошмара Алекса — ожерелье из аметистовых синяков. Из вагончика гримеров я позаимствовала тональный крем и до приезда миссис Жабо замазала их, но сама-то прекрасно знала, что под ним.
Я закрыла глаза и заставила себя думать о Конноре. Было время, и не так давно, когда я верила, что он единственный, за кого я могла бы выйти замуж, если бы он был жив. И если бы он был здесь, пусть не в роли жениха, то посоветовал бы мне заставить Алекса подождать. Чуть больше подумать, прежде чем принимать решение.
Но мне не нужно было время на размышления. Мне нужен был Алекс.
Осознав эту простую истину, я поняла, почему в последнее время мне редко снится Коннор; почему стало все труднее и труднее вспомнить его лицо. Он уходил от меня. Я приняла решение; Коннор с ним смирился. Он больше не станет играть роль «адвоката дьявола», больше не станет являться во снах, больше не станет заботиться обо мне.
Я присела на край кровати, вытерла тушь под глазами и попыталась выровнять дыхание. Я чувствовала знакомую боль в груди, которую ощущала много лет назад, когда на моих руках умирал Коннор. На мгновение я вспомнила, какими мы были, как сидели бок о бок под заходящим летним солнцем, как строили свое детство из белых, словно кости, палочек от мороженого и горячих, открытых шепотом заветных желаний. А потом я его отпустила.
— Остановитесь.
Я едва слышала свой голос, но лимузин — одному Богу известно, где Алекс откопал в Танзании лимузин! — тут же взвизгнул тормозами. Не успел шофер обернуться и спросить, что произошло, как я открыла дверцу и побежала.
Я думала, кто-нибудь бросится за мной. И поймает меня, потому что в тяжелом платье с корсетом, туго стянутым на талии, далеко не убежишь. Я остановилась только один раз — сбросить туфли на каблуках, решив, что босиком я смогу бежать быстрее.
Фата развевалась за моей спиной, как туман, по шее и телу струился пот, но меня никто не догонял. Когда я это поняла, то замедлила бег, прижав руку к неожиданно заколовшему боку.
Я не переживу эту свадьбу. Наши отношения, наши чувства не приспособлены для реальной жизни. А ведь я почти поверила, что несколько волшебных недель под африканским солнцем сотрут различия между нашими стилями жизни, что я смогу вернуться и, глазом не моргнув, влиться в голливудский круговорот Алекса.
Единственное, о чем я всегда мечтала, — это оказаться в штате университета, получить звание и должность профессора, сделать сногсшибательное открытие. Я никогда не мечтала о таком мужчине, как Алекс. Как же тогда он впишется в мои планы?
Я сидела в высокой траве посреди африканской глуши, и юбки облаком окружали меня.
Наверное, прошло несколько часов. Я могла определить время только по тому, что успела потерять фату, а грим успел растаять, образовав коричневые лужицы у выполненного в форме сердца декольте моего свадебного платья. Несомненно, стали заметны все мои синяки.
Шаги Алекса прошелестели по высокой траве, и он опустился рядом со мной на колени.
— Привет, — сказал он, сорвал стебелек, сунул его в рот и прикусил зубами.
Я не могла поднять на него глаза.
— Привет, — ответила я.
Он взял меня за подбородок и приподнял мою голову. И я потерялась в его потрясающем черном фраке и белоснежной рубашке.
— Испугалась? — спросил он.
Я пожала плечами.
— Испугалась.
Взгляд Алекса скользнул по моей шее. Я виновато потянулась к его руке.
— Алекс, — сказала я, глубоко вздохнув, — может быть, это не самая лучшая идея.
— Ты совершенно права.
Я изумленно уставилась на него, недоумевая: неужели он тоже выскочил из лимузина и исключительно волею случая оказался в том же месте, где и я?
Алекс прищурился, глядя на солнце.
— Не стоило мне затевать такую fais-dodo. Поднимать такую шумиху. Было бы лучше сделать все тихо, только ты и я, и больше никого. — Он повернулся ко мне. — Я подумал, что именно о такой свадьбе мечтает любая женщина. Я только забыл, что ты не любая.
— Я подумывала над тем, чтобы вообще ее отменить.
Ну вот и призналась в открытую! Я съежилась, ожидая, что сейчас Алекс начнет кричать или вскочит и станет мне возражать.
— Почему? — негромко спросил он, и я пропала.
Я знала, что он думает о том, что произошло той ночью, когда мы разбили лагерь, но дело было не только в этом — и уж точно я его не винила: просто я оказалась не в том месте и не в то время. Проблемы были гораздо глубже. Я не знала, что его мучают кошмары. Я не знала, что ему пришлось перенести, чтобы выжить в одиночку. Я чувствовала, что Алекс Риверс, которого я знаю, — всего лишь вершина айсберга, что неожиданные течения и темные страсти скрываются где-то в глубине.
— Я ничего о тебе не знаю, — сказала я. — А если тот Алекс, который отдал мне половину своего завтрака и на пруду за гостиницей играл Марко Поло, — всего лишь твоя очередная роль?
Между нами повисло невысказанное подозрение: «А что, если настоящим Алекс был вчера ночью?»
Алекс отвернулся.
— Я думаю, следующая реплика: «В горе и радости». — Он встал и отвернулся от меня. — Я уже говорил, что свои чувства к тебе, Касси, я не играю, — продолжал он. — Я думаю, ты просто должна мне верить. А что касается остального, то, как и все, я вобрал в себя от многих людей. — Он повернулся ко мне и помог подняться. — Боюсь, одни были лучше, другие хуже.
Я опустила глаза на свое красивое подвенечное платье, за которым Алекс послал на другой конец света. С одного бока кружевная кайма растянулась, а ряд бисера оторвался от корсажа и теперь свисал на юбке. На спине — полосы от красной земли, которые напоминали кровь на белом атласе. Я представила, как Алекс вживается в образ перед объективом камеры; как играет в стикбол по лужам с местными рахитичными детишками. Представила Алекса, который наклоняется ко мне ночью, клеймя меня собственным страхом.
— Кто ты? — спросила я.
Он подарил мне улыбку, которая прорвалась через мою оборону, — амулет, который я могла бы носить до конца дня.
— Просто человек, который ждал тебя всю жизнь, — ответил Алекс.
Он протянул мне руку, и я без колебаний бросилась к нему в объятия. Мы опоздали на собственную свадьбу. С каждым шагом к ожидающему нас лимузину мои опасения рассеивались. Я могла думать только о том, что люблю Алекса. Люблю так сильно, что даже становится больно.
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 12 | | | Глава 14 |