Глава 11. Я ожидала, что Алекс Риверс выругается себе под нос, станет спрашивать

Я ожидала, что Алекс Риверс выругается себе под нос, станет спрашивать, как меня зовут, велит уволить. Что до меня, то я продолжала идти, намереваясь покинуть съемочную площадку, а возможно — даже Танзанию. Но поступок Алекса заставил меня остановиться: он засмеялся. У него был глубокий низкий смех, из тех, что омывают теплым дождем. Он поймал мой взгляд, когда я обернулась.

— Я вижу, — улыбнулся он, — ты почувствовала, что мне следует немного охладить пыл?

Думаю, его ярость я бы пережила, но его понимание меня обезоружило. Колени у меня затряслись, я ухватилась за софит, чтобы не упасть. Меня до глубины души поразил собственный поступок. Я пролила ледяной напиток не на какого-то помощника, не на художника по костюмам. Я намеренно попыталась противодействовать человеку, с которым мне предстояло работать. Человеку, который платил мне триста пятьдесят долларов в день за то, чтобы я ему помогала.

Он встал и направился ко мне, протягивая руку, как будто видел, что я вот-вот готова рухнуть на землю.

— Алекс Риверс, — представился он. — Кажется, мы не знакомы.

Краем глаза я заметила, что вся съемочная группа делает вид, будто ужасно занята, но на самом деле следит за разворачивающейся перед ней сценой.

— Кассандра Барретт, — представилась я. — Из Калифорнийского университета.

Его глаза блеснули таким оттенком серебра, которого мне раньше не доводилось видеть.

— Мой антрополог, — заключил он. — Приятно познакомиться.

Я опустила глаза на его брюки, мокрые в районе промежности, — расплывшееся пятно по форме напоминало бабочку. Я улыбнулась Алексу Риверсу в лицо.

— А уж как мне приятно, — ответила я.

Он вновь засмеялся, и я поймала себя на том, что впитываю его смех, чтобы позже, оказавшись в своем номере в гостинице со старым желтым вентилятором на потолке, суметь вспомнить его. Он взял меня за руку.

— Зовите меня Алекс, — разрешил он. — Я дам вам сценарий, чтобы было понятно, что происходит. Берни! — позвал он. — Иди сюда, познакомься с консультантом по техническим вопросам.

Режиссер фильма, который больше походил на тень, готовую вскочить по первой команде Алекса, вежливо пожал мою руку, извинился и пошел искать кого-то из съемочной группы. Сразу было видно, что здесь командует Алекс Риверс.

Он снова заговорил со мной, и я не сразу поняла смысл его просьбы.

— Вы хотите, чтобы я что-то откопала? — изумилась я. — Прямо сейчас?

Алекс кивнул.

— Сегодня мы снимаем сцену о том, как мой герой впервые обнаружил скелет. Я мог бы проводить раскопки инстинктивно, но знаю, что это будет не совсем натурально. Должен существовать какой-то метод, верно? Вы же не опускаете руку в песок и не вытаскиваете ногу?

Я поморщилась.

— Нет, разумеется, нет!

Он взял меня за руку и потянул к зияющей дыре — большинство находок в Олдувайском ущелье было сделано именно здесь.

— Я хотел бы просто немного понаблюдать, — объяснил он. — Хотел бы увидеть ваши движения, сосредоточенность и тому подобные вещи. Вот что мне нужно.

— Прежде всего, нужен брезент, — ответила я. — Если вы намерены найти что-нибудь стоящее, над местом раскопок необходимо натянуть черный брезент, чтобы кости, которые вы обнаружите, не выгорели на солнце.

Алекс улыбнулся.

— Вот для этого вы мне здесь и нужны, — сказал он и поманил двух мужчин, которые чуть в стороне устанавливали опоры палатки. — Джо, Кэн, найдите какую-нибудь парусину, чтобы натянуть над этим местом. Она должна быть… — Он обернулся ко мне. — Она обязательно должна быть черной?

Я пожала плечами.

— Я обычно натягиваю черную.

— Тогда черную. — Мужчины развернулись, чтобы идти, но Алекс окликнул одного, по имени Кэн. — Поздравляю с рождением малышки! Слышал, вчера ты получил радостную новость. Если она похожа на Джанин, вырастет настоящей красавицей.

Кэн широко улыбнулся и последовал за вторым работником сцены. Я недоуменно уставилась на Алекса.

— Хороший друг?

— Не совсем, — ответил Алекс. — Но он член съемочной группы. И я должен о каждом из группы что-нибудь да знать.

Я присела на корточки у края площадки и принялась просеивать известковую пыль. Если Алекс Риверс пытался произвести на меня впечатление, он явно преуспел.

— Это невозможно, — заметила я. — Я хочу сказать, что здесь по меньшей мере сто человек.

Алекс пристально смотрел на меня, и я почувствовала, что помимо воли не могу оторвать от него взгляд. Говорил он твердо и сдержанно.

— Я знаю всех по именам, знаю, как зовут их жен. Когда я работал барменом, то усвоил, что если люди думают, будто ты обращаешь на них внимание, они, скорее всего, будут отираться где-то неподалеку. Запомнить имена — пара пустяков для меня, а они чувствуют себя важными птицами, поэтому работа спорится в два раза быстрее.

Он говорил так, словно защищался, словно я бросила ему вызов, хотя у меня и в мыслях этого не было. По правде говоря, я была изумлена. Трудно представить, что человек, который устроил разнос из-за цвета веревки, и человек, который взял себе за правило запоминать имена всех, с кем он работает, — одно и то же лицо.

— Как меня зовут, вы не знали, — возразила я.

— Нет, — признался он и послал мне ослепительную улыбку. — Но, будьте уверены, никогда этого не забуду.

Мы принялись за работу, стоя на коленях у ямы. Я показала Алексу инструменты, которые используются для раскопок, мягкие щетки, которыми сметают излишки земли. Я пыталась объяснить, какие признаки указывают на возможное наличие в данном месте окаменелостей, но неспециалисту это понять было трудно.

— Вот все, что я могу вам показать.

— Но вы мне совершенно ничего не показали, — вздохнул Алекс. — Мне нужно посмотреть, как вы найдете череп или что-то вроде того.

Я засмеялась.

— Здесь уже все раскопали, — ответила я.

— А вы сделайте вид, — не отставал Алекс. Он улыбнулся. — Это проще простого. Я на этом карьеру себе сделал.

Я вздохнула и вновь склонилась над ямой, изо всех сил пытаясь представить фрагмент кости, которой там нет. Я начинала понимать, почему сбежал мой предшественник. Возможно, для Алекса Риверса притворяться легко, но, как он сам признался, это его призвание. Мое же строится на веских доказательствах и уликах, а не на игре воображения. Чувствуя себя настоящей идиоткой, я смахнула верхний слой красной пыли, провела руками по бугристой земле, взяла небольшое кайло и принялась окапывать кругами несуществующий череп. Потом пальцами смахнула землю и плечом вытерла пот со лба.

Я закрыла глаза и попыталась представить, насколько велик этот невидимый череп. И не смогла. Я чувствовала, что смешно даже пробовать. Я слишком часто сталкивалась с реальными костями, чтобы размышлять о гипотетических.

— Послушайте… — начала я, собираясь сказать Алексу, что не сильна в этом.

Но не успела я открыть рот, как Алекс опустился рядом со мной на колени. Он обхватил меня за плечи, как будто обнял, и положил свои ладони на мои.

— Нет, смотрите туда, — попросил он, кивнув на площадку, где я раскапывала.

Я прищурилась — то, что недавно было землей, теперь выглядело как кость. Я подумала: игра света, иллюзия. Или истинная сила воображения Алекса Риверса.

Я еще никогда не встречала таких людей. Он действительно знал имя каждого из съемочной группы; это стало ясно сразу же, как к съемке начали готовить декорации. Он вежливо оставил меня рядом со своей ассистенткой Дженнифер, а сам склонился перед видоискателем кинокамеры и заговорил с Берни Ротом о том, как лучше взять определенную сцену крупным планом. Он шутил с дублером, который вынужден был потеть под жарким солнцем, пока вокруг устанавливали свет и отражательные панели.

Он одновременно находился в сотне мест, и я устала от того, что пыталась глазами отыскать его то тут, то там. Каждый раз, опуская глаза на сценарий, лежащий на коленях, или направляясь к невысокому столику, заваленному документами, я чувствовала на себе его взгляд. Оборачивалась и видела Алекса Риверса метрах в пятнадцати от себя, не сводящего с меня взгляда, как будто я была единственным человеком на многие километры вокруг.

Сцену снимали именно так, как рассказал Алекс: его главный герой, доктор Роб Пейли, обнаруживает кости, которые считает окаменевшими останками гоминида. Берни влез на тележку, на которой стояла камера фирмы «Панавижн», и проходил с Алексом всю сцену.

— Я хочу, чтобы ты вошел… вот так, чуть медленнее… Наклоняйся, хорошо, вот так. А что ты теперь делаешь руками? Попытайся вспомнить: тебе уже три недели не везет, и вдруг ты натыкаешься на золотое месторождение.

Алекс задал Берни какой-то вопрос, но ветер отнес его в сторону, я даже не успела расслышать слова.

Когда все было готово, все люди с портативными рациями вытянулись в линию и начали кричать друг за другом: «Тишина!». Это было словно людское эхо. Оператор пробормотал: «Камера», а звукорежиссер наклонился над своим электронным оазисом и сказал: «Мотор!»

За несколько мгновений до того, как Берни произнес «Снимаем», я наблюдала, как Алекс вживается в роль. Его глаза потухли, а тело настолько расслабилось, что, казалось, он весь высох. За считаные секунды он вновь наполнился энергией, плечи его расправились, глаза заблестели. Но лицо стало другим. Если честно, встретив такого Алекса Риверса на улице, я бы приняла его за другого человека.

Он двигался по-другому, ходил по-другому. Он даже дышал по-другому. Как уставший старик, он прошел к желтой полоске равнины, осторожно опустился в яму, достал из кармана кайло, щетку и начал раскопки. Я улыбалась, глядя, как мои характерные движения изображают перед камерой: мою привычку снимать слой земли слева направо, методичные взмахи щеткой, как бейсбольный судья на основной базе. Настал момент, когда герой обнаруживает скелет, сначала только череп. Руки Алекса замерли над местом, которое он только что обметал, и принялись работать быстрее, убирая стамеской землю. Появился фрагмент кости, за несколько минут до этого положенной реквизитором. Кость была желтая и потрескавшаяся, и я поймала себя на том, что подалась вперед, чтобы лучше ее разглядеть.

Алекс Риверс поднял голову и посмотрел на меня. И я увидела себя. В его глазах было то же выражение, как у меня в тот головокружительный момент, когда его руки обхватили мои и я увидела череп, появившийся словно ниоткуда. Я узнала свое удивление, свою преданность делу и свое потрясение.

Мне стало жарко. Я расстегнула ворот рубашки и приподняла волосы на затылке. Сняла бейсболку и принялась обмахиваться ею, моля лишь об одном: чтобы он отвернулся.

Алекс откинул голову и повернулся лицом к солнцу.

— Господи! — прошептал он.

Он был похож на ученого, который в глубине души знал, что совершил открытие всей своей жизни. Он выглядел так, как будто занимался этим много лет. Он был похож… на меня.

Я много лет работала над открытием, которое подняло бы меня в глазах коллег-антропологов. Я снова и снова рисовала в воображении момент открытия, как большинство женщин планирует свою свадьбу: как мне в затылок будет светить солнце, как мои руки будут разгребать землю, как под ладонями проскользнет кость. Представляла, как обращу лицо к небу, вознося хвалу Господу в обмен на этот подарок. Несомненно, я никогда и ни с кем этого не обсуждала, а уж тем более с Алексом Риверсом, но он сыграл эту сцену именно так, как в воображении я рисовала свой триумф.

Он украл у меня самый важный момент в моей жизни, момент, который даже еще не пришел. Это было нечестно, и я спрыгнула с кресла как раз тогда, когда режиссер крикнул: «Снято!» В голове так шумело, что я едва могла расслышать аплодисменты и свист съемочной группы. «Как он посмел!» — думала я. Сказал, что просто хочет посмотреть, как я провожу раскопки. Он ничего не говорил о том, что станет копировать выражение моего лица, мою манеру поведения. Казалось, он влез ко мне в душу и перерыл мои мозги.

Я побежала в гостеприимную палатку, заставленную койками, электрическими вентиляторами и кувшинами с ледяной водой. Я опустила бумажное полотенце в таз и выкрутила его себе на шею. Почувствовала, как вода побежала в ложбинку на груди, по животу, за пояс шортов. Я наклонилась и плеснула водой себе в лицо.

Он настолько хорошо меня знает. Он знает меня лучше, чем я знаю себя.

Издалека я услышала решение Берни Рота использовать этот единственный дубль, поскольку Алекс, вероятно, не может сыграть еще лучше. Я фыркнула и бросилась на койку. Я связала себя обязательствами, но стоит пересмотреть договор. Я покажу Алексу Риверсу все технические моменты, о которых он просил; скажу, что из реквизита ему понадобится, укажу на промахи в сценарии. Но я и близко его к себе не подпущу, не стану обнажать свою душу. Я уже раз обожглась, потому что он застал меня врасплох, но больше подобного не повторится.

Я ненадолго задремала, а когда проснулась, все тело было покрыто мелкими бисеринками пота. Я села, потянулась за бумажным полотенцем, которым уже вытиралась, снова намочила его и положила на затылок.

Полы палатки, служившие дверью, распахнулись, и вошел молодой мужчина с рыжими, собранными в хвост волосами. Его звали Чарли, я уже раньше с ним общалась.

— Мисс Барретт, — обратился он ко мне, — а я вас везде ищу.

Я послала ему свою самую очаровательную улыбку.

— Я думала, что всем на всех наплевать.

Он зарделся и отвернулся. Он работал осветителем, ставил свет. Он сам назвал мне свою должность, и я несколько раз повторила про себя это слово, примеряя, как оно ложится на язык.

— Меня просили вам кое-что передать, — сказал он, но так и не решился взглянуть мне в глаза.

Чтобы избавить Чарли от неловкости, я взяла у него из рук сложенную записку. Она была написана на клочке коричневой бумаги, похожей на ту, в которую заворачивали декорации при перевозке.

«Пожалуйста, поужинайте со мной. Алекс».

У него был очень аккуратный почерк, как будто он много времени провел, занимаясь чистописанием. Интересно, автографы он так же тщательно выписывает? Я скомкала записку и взглянула на Чарли, который явно ждал ответа.

— А если я откажусь? — поинтересовалась я.

Чарли пожал плечами и повернулся к выходу.

— Алекс вас сам найдет, — ответил он, — и заставит передумать.

Он умел творить чудеса. Я стояла в дверях того, что всего несколько часов назад было декорациями — внутренним убранством палатки главного героя, — и видела красивую белую льняную скатерть, охлаждающееся в серебряном ведерке шампанское. В дальнем углу палатки стоял Алекс в смокинге, черных брюках и белом галстуке-бабочке.

Я зажмурилась. Господи боже, но мы же в Африке! Мы даже не в мотеле, а всего лишь в палаточном лагере в тридцати пяти километрах от Олдувайского ущелья. Как ему это удалось?

— Это все Джон, — улыбнулся Алекс мужчине, который привез меня назад на съемочную площадку на джипе. Это был добродушный мужчина, высокий, как кипарис.

— Он очень любезен, — вежливо заметила я, наблюдая, как долговязая фигура Джона удаляется в красном отблеске стоящих за палаткой факелов. — Он сказал, что работает на вас.

Алекс кивнул, но даже не сделал шаг мне навстречу.

— Он посвятил мне свою жизнь, — серьезно произнес он, и я поймала себя на мысли о том, сколько еще людей посвятят ему свои жизни.

На мне было черное платье без рукавов, полученное благодаря любезности Офелии сегодня днем, и черные туфли на низком каблуке, в которых уже набралось по килограмму песка. Последние три часа я провела в душе, потом сушила волосы, натирала тело лимонным лосьоном и все время репетировала разные варианты беседы, в которых выговаривала Алексу Риверсу за его сегодняшнюю игру.

Но я не ожидала, что он будет в смокинге. Я была не в силах оторвать от него глаз.

— Выглядите великолепно, — негромко сказала я, злясь на себя уже за то, что произнесла эти слова.

Алекс засмеялся.

— Я думал, это моя реплика, — признался он. — Но все равно спасибо. Теперь, когда произвел на вас впечатление, можно я все это сниму, пока не растаял?

Не дожидаясь ответа, он сбросил пиджак, отвязал бабочку и по локоть закатил рукава.

Потом отодвинул для меня стул, снял серебряную крышку с блюда с овощной закуской.

— Ну-с, что скажете о своем первом дне на съемочной площадке? — поинтересовался он.

Я прищурилась: вот он, мой шанс!

— Скажу, что еще никогда в жизни не видела, чтобы столько времени тратили впустую, — просто ответила я. — Скажу, что низко красть эмоции других людей, чтобы сыграть свою роль.

У Алекса рот приоткрылся от удивления, но он быстро взял себя в руки. И приподнял фарфоровое блюдо.

— Морковки? — негромко предложил он.

Я недоуменно уставилась на него.

— Вам нечего ответить?

— Нечего, — задумчиво произнес он. — Почему у нас так не заладилось? Вы терпеть не можете только меня? Или это касается всех актеров?

— При чем здесь ненависть? — удивилась я. Взглянула на крахмальные салфетки и тончайший хрусталь, размышляя над затраченными усилиями. Было очевидно, что таким образом он пытается извиниться. — Я просто почувствовала, что меня использовали.

Алекс поднял голову.

— Я не хотел вас обидеть, — заверил он. — Я пытался… черт… это совершенно неважно, что я пытался.

— Для меня важно, — выпалила я.

Алекс молчал. Смотрел куда-то поверх моего плеча, потом покачал головой. Когда он заговорил, его голос звучал так глухо, что мне пришлось податься вперед, чтобы расслышать слова.

— Дело в том, что когда ты один из лучших, тебе просто необходимо быть еще лучше. Но ты состязаешься с самим собой. — Он взглянул на меня. — Знали бы вы, каково это — играть сцену, когда все похлопывают тебя по спине и говорят, как ты великолепен, и понимать, что в следующий раз ты должен сыграть не менее блистательно, и в дальнейшем тоже… — Его глаза сверкнули в свете свечи. — А если я не смогу? А если в следующий раз это не сработает?

Я сцепила руки на коленях, не зная, что ответить. По всей видимости, я задела за больное. Алекс Риверс не лукавил, он на самом деле чертовски боялся, что не будет соответствовать тому образу, который создал.

— Вы совершенно правы, я краду людские эмоции. Так мне не приходится копаться в себе самом. Возможно, я боюсь, что если стану руководствоваться собственным опытом, то однажды, черпая чувства в себе, вдруг обнаружу, что выдохся. — Он слабо улыбнулся. — Правда заключается в том, что этого я допустить не могу. Лицедейство — единственное, что у меня хорошо получается. Я не знаю, что еще умею делать. — Он пристально взглянул на меня. — Как бы там ни было, — продолжал он, — мне очень жаль, что это оказались вы.

Я подняла руку, как будто хотела к нему прикоснуться, но передумала. Щеки Алекса едва заметно порозовели, когда он осознал, в чем только что признался. Я отвернулась, недоумевая: почему, когда он открывает душу, я чувствую себя такой уязвимой?

Благодаря Микаэле Сноу, по легенде, получившей распространение в Голливуде, Алекс Риверс закончил театральный факультет в Луизианском университете Тулейна, переехал в Лос-Анджелес и работал барменом в одном из «горячих» ночных клубов, где один выдающийся продюсер однажды напился в хлам. Алекс отвез его домой, а через день этот продюсер позвал его на пробы. Фильм назывался «Отчаянный». Алекс получил роль и затмил всех. Люди, близкие к искусству, считали, что ему все дается легко. И если бы он не оказался в нужном месте в нужное время в этот раз, фортуна дала бы ему второй шанс, а потом третий.

Трудно отделить вымысел от реальности, но в большинстве случаев Алекс и не пытался. Он оставил свое детство в луже на натурной съемочной площадке студии «Парамаунт» и создал себя заново, чтобы соответствовать придуманному средствами массовой информации образу. Правда заключалась в том, что он стал трудоголиком не из-за славы и денег, а потому что любил себя меньше, чем воплощенных на экране героев. Он не позволял себе даже мысли о том, что в нем осталось что-то от того ранимого мальчика, каким он был в детстве. Еще одна правда состояла в том, что в Тулейне он приближался к сцене только для того, чтобы вымыть ее, когда работал сторожем. Он приехал в Лос-Анджелес на попутке, на грузовике, который вез говяжьи туши. И никогда бы не уехал из Луизианы, если бы не верил, что убил собственного отца.

Стояла одна из тех недель в Новом Орлеане, когда влажность хватает тебя за яйца и задувает свое зловонное дыхание тебе в легкие. Эндрю Риво вот уже трое суток играл в азартные игры в задней комнате на Бурбон-стрит, но его семья поначалу не замечала этого. Алекс слишком был занят, трудясь в университете и пытаясь наскрести денег, чтобы помочь матери и снять собственное жилье. Он вообще редко появлялся дома. Большинство ночей он проводил на узких кроватях в студенческом общежитии, куда его приглашали богатенькие папенькины дочки, считая его скрытным и необузданным, а секс с ним — своего рода приключением с парнем из неблагополучного района.

Лайла Риво тоже не заметила отсутствия мужа. Бóльшую часть времени она спала, находясь в заторможенном состоянии под действием валиума, настолько одурманенная, что не различала дней недели, и еще меньше обращала внимание, если Эндрю все-таки появлялся дома. Однажды, когда Алекс заглянул на стоянку передвижных домов проведать мать, она была такой бледной и неподвижной, что он с трудом заставил себя пощупать ее пульс.

Алекс был в крошечной кухоньке, где резал овощи, чтобы добавить их на ужин в консервированный суп, когда услышал на улице отцовский смех. Его отец смеялся по-разному: вызывающе — когда ему было на всех плевать, фальшиво — когда хотел подлизаться. Сейчас раздавался второй, и Алекс, ухитрившись во время короткой паузы между приступами этого смеха поранить палец, продолжал нарезать овощи.

Эндрю Риво привел кого-то в дом. Алекс слышал тяжелые шаги и гул голосов. Он слышал, как отец открыл складную, обитую панелями дверь в единственную в доме спальню и выкрикнул имя жены.

Алекс вышел из кухни и увидел, как его отец подталкивает жирного, раскрасневшегося мужчину к Лайле, лежащей в полуобморочном состоянии на кровати. Он заметил, что отцовская золотая цепочка с крестиком исчезла, что его кожа пожелтела от спиртного. Он видел, как незнакомец погладил руками свой округлый живот и повернулся к Эндрю.

— Она собирается просыпаться? — спросил он, и Алекс понял, до чего низко пал его отец.

Он стоял, словно перед ним неистовствовало пламя, — одновременно зачарованный и шокированный происходящим, отдавая себе отчет, что нужно что-то предпринять или закричать, чтобы его услышали, но в то же время понимая, что не в силах совершить эти простые действия. Он хрипло, отрывисто задышал, и внезапно нож, который он держал в руке, упал на пол.

Эндрю, закрывавший дверь спальни, замер. Взглянул на сына.

— Она ни о чем не узнает, — сказал он, словно это оправдывало его поступок.

От его первого удара отец согнулся пополам. Вторым он сломал ему нос. Дверь спальни приоткрылась, за ней стоял изумленный незнакомец в одних трусах. Он переводил взгляд с Алекса на его отца и обратно, потом ткнул пальцем в Эндрю.

— За тобой должок, говнюк! — заорал он, натягивая штаны, и выскочил из трейлера, хлопнув дверью.

От третьего удара Алекса Эндрю Риво налетел на антикварный буфет, гордость и радость Лайлы, и ударился затылком об угол, хлынула кровь. Он потерял сознание, но до этого улыбнулся — улыбнулся! — сыну. Он не сказал ни слова, но Алекс все равно услышал: «Черт возьми! А ты умеешь драться!»

Через открытую дверь спальни Алекс видел мать. Рубашка расстегнута, бюстгальтер задрался, соски непристойно торчат. Она все проспала.

Он взял деньги, которые оставил на кухонном столе для матери, и сунул их в карман. Неподвижно постоял над телом отца, пока сочащаяся из головы кровь не коснулась подошв его туфель. Он ждал, когда же что-нибудь почувствует: сожаление, испуг, облегчение. Но не чувствовал абсолютно ничего, как будто человек, избивший отца, не имел к Алексу никакого отношения.

И даже позже, узнав, что отец — сукин сын! — в тот день не умер, Алекс много лет не признавался себе в том, что все это время помнил не звук треснувшего черепа, не запах крови на мокром ковролине, а то, что, меньше всего этого желая, он моментально превратился именно в такого сына, о котором всегда мечтал Эндрю Риво.

Алекс мучился над пробкой бутылки шампанского. С каждым его движением я ощущала, как он закрывает ту часть себя, которую только что обнажил, вновь превращаясь в знаменитость.

— Знаете, я ведь уже семь лет снимаюсь, краду выражение лиц своих друзей, семьи, людей, с которыми встречаюсь на улице. Даже если кто-то и замечает, то скорее чувствует себя польщенным. Никому и никогда не хватало смелости сказать мне что-либо подобное. — Его голос потеплел, а я ждала, к чему все это приведет. — Вы удивляете меня, — негромко признался он. — Теперь люди редко стали меня удивлять.

Я пристально смотрела на него, пока весь лоск и напыщенность не слетели и он не остался самим собой.

— Что ж, — шепотом созналась я, — вы меня тоже удивили.

Пробка из бутылки вылетела, ударилась о мягкое нутро палатки и упала мне на колени. Шампанское полилось по рукам Алекса, попав ему на брюки.

— Придется вам из-за меня еще и счета химчистки оплачивать, — сказала я.

Алекс улыбнулся и наполнил мой бокал.

— Шампанское не так плохо отстирывается, как пятно от папайи, — ответил он. Поднял свой бокал, чокнулся со мной — по ветру разнесся звон крошечных колокольчиков.

— Наверное, следует поднять тост за фильм, — сказала я.

— Нет, — Алекс наклонился так близко, что я чувствовала запах лосьона после бритья. — Мне кажется, мы определенно должны поднять тост за вас.

Я наблюдала, как он поднес к губам бокал, а потом отвернулась и взглянула на мерцающие свечи. Наши тарелки с горячим стояли на кровати в противоположном углу палатки, под серебряными крышками. На шаткой полке пристроились две тарелки с фруктовым пирогом.

— На вас трудно долго злиться, — призналась я.

— Что ж, — сказал Алекс, — по крайней мере, наконец-то я хоть что-то делаю правильно.

Я вспыхнула и опустила глаза в тарелку. Я хотела, чтобы он начал накладывать еду. Петь, кричать — что угодно, лишь бы перестал на меня так смотреть.

Я умела ориентироваться в пустыне по солнцу. Знала, как из пятидесяти разрозненных кусочков собрать череп. Могла провести сложный компьютерный анализ, который объяснил бы значение размера кости. Но я не могла сидеть за ужином напротив мужчины и чувствовать себя непринужденно.

Мне просто не хватало опыта. В своих фантазиях я не видела тех подводных камней, которые обнаружились в реальной жизни: долгие минуты молчания, когда нечего сказать, ужасное эхо от стука ложкой о тарелку, взгляд Алекса, который, казалось, прожигает меня насквозь. Я вспомнила героинь романов, которые читала во время перелета в Танзанию. Многие из них отбросили бы свои длинные, ниспадающие волосы за спину, приоткрыли бы вишневые губы и призывно нагнулись над столом. Они знали, как дразнить мужчин и флиртовать с ними. По крайней мере, они могли бы завязать разговор и не выглядеть при этом дурами.

Но Алекс совершенно не разбирался в антропологии, а я совершенно не разбиралась в кино. Обсуждать погоду в Танзании — бессмысленно, потому что она месяцами неизменна. Лишившись брони из гнева, которую я в качестве защиты нацепила, входя в палатку, я не знала, о чем еще говорить с Алексом Риверсом. Должно быть, он и сам недоумевал, что же его подвигло на то, чтобы пригласить меня на ужин.

— А скажите мне, Кассандра Барретт…

— Касси, — автоматически поправила я и подняла на него глаза. — Можешь называть меня Касси и на «ты».

— Значит, Касси. Скажи мне, как получилось, что ты оказалась в африканской пустыне и ковыряешься в этом ущелье?

Я тут же поддержала разговор, обрадовавшись, что наконец-то могу хоть что-то сделать.

— Я была девчонкой-сорванцом. Любила копаться в грязи.

Он подошел к низкому деревянному ящику, который я сразу не заметила, и достал изо льда две небольшие серебряные креманки.

— Коктейль из морепродуктов? — предложил он.

Я улыбнулась, когда он поставил передо мною порцию.

— Как тебе это удается? — изумилась я, качая головой.

Алекс наколол креветку крошечной вилкой.

— Если я расскажу, больше не будет никакой тайны.

Мы молча ели. Я видела, как на его щеках танцуют тени от свечей, как их отблески играют на кончиках его волос. Он был золотым — вот верное слово. Я мгновение смотрела на него и видела мужчину, который спрашивал меня о моих курсах в Калифорнийском университете, а потом перевела дыхание — и уже видела перед собою самого Аполлона.

За основным блюдом Алекс упомянул, что родился в окрестностях Нового Орлеана.

— Отец был врачом, а маман — ну, она была самой красивой женщиной, которую мне доводилось встречать. — Он улыбнулся. — Я помню, как наблюдал за ней в саду, когда она думала, что ее никто не видит. Она сняла свою соломенную шляпку, подняла лицо к небу и смеялась, как самая счастливая женщина на земле.

Я смотрела в свою тарелку, вспоминая собственную маму, которая все бы отдала за то, чтобы вернуться на юг. Я думала о том, как наблюдала за ней, когда она думала, что никто не видит: она склонялась над бокалом с бурбоном, провозглашая тост за свое здоровье. Я закрыла глаза, пытаясь представить, каково это — расти в семье Алекса Риверса.

— Мой отец не особенно увлекался театром, — продолжал Алекс, — но когда увидел меня в одной пьесе в колледже, Тулейне, стал моим самым преданным поклонником. До самой смерти — он скончался несколько лет назад — он продолжал развешивать рекламные афиши фильмов, в которых я снимался, на стенах своего кабинета.

— А твоя мама до сих пор живет в Новом Орлеане? — спросила я.

— Я пытался перевезти ее в Лос-Анджелес, но она ни в какую. Сказала, что слишком глубоко пустила корни, чтобы куда-то переезжать.

Я попыталась мысленно представить себе картинки, которые рисовала мне мама: Юг, земля грациозных голуболистых ив и ледяных напитков с дробленой мятой. Картина казалась такой же непохожей на Лос-Анджелес, как я на Алекса Риверса.

— Наверное, ты скучаешь по Новому Орлеану, — предположила я. — Голливуд совершенно другой мир.

Алекс пожал плечами.

— Я вырос в одном из старых французских особняков, — рассказывал он, — с черными ставнями, плетущимися розами и витыми металлическими скамейками в саду. Когда я приехал в Лос-Анджелес и добился успеха, то построил себе точно такой же дом в Бель-Эйр, — улыбнулся он. — Ты, конечно, ездила на одну из экскурсий на Аллею звезд и, возможно, даже видела почтовый ящик.

Я улыбнулась в ответ.

— А как ты узнал, что добился успеха?

Алекс рассмеялся.

— Однажды в бакалейном магазине. После выхода на экраны фильма «Свет и тень», вьетнамская тема. Значит, я стоял в отделе овощей и сжимал мускусную дыню, ну, как учила мама в мою бытность студентом, чтобы понять, спелая ли она. В итоге я выбрал две и направился к луку-порею, а когда оглянулся, то увидел вокруг дынь толпу. Женщины хватали дыни, которые я брал с прилавка, но так и не положил в свою тележку, — черт побери, зеленые дыни! — и уверяли друг друга, что взяли ту дыню, которой касался Алекс Риверс. — Он усмехнулся. — Это самое плохое в моей профессии, — признался он. — Я никуда не могу пойти. Ничего не могу сделать. Начисто лишен личной жизни. В тот день, в восемьдесят седьмом году, я последний раз ходил в бакалейный магазин.

— А что же ты ешь? — испугалась я.

— Я нанял людей. Они покупают мне продукты и одежду, отвечают на звонки, возят меня повсюду. Господи, если бы я захотел, то нанял бы человека, который ходил бы за меня и в ванную!

— Вот тебе и преимущества положения влиятельного человека! — улыбнулась я. Встала и унесла со стола остатки изумительного гуся под сливовым соусом, фаршированного сладким рисом. — И чем ты весь день занимаешься?

Алекс засмеялся.

— Если подумать, то почти ничем, — ответил он.

Он наполнил бокалы, пока я ставила на стол десерт.

— Черника, моя любимая ягода, — сказала я.

И сказала я это не из вежливости. Нельзя вырасти в штате Мэн и не любить чернику, она росла в лесу между нашими с Коннором домами. Эта была не такой вкусной — об этом Алексу я говорить не собиралась, — но напомнила мне лето и детство, которое прошло сто лет назад. Я поднесла вилку ко рту и съела еще одну ягодку.

— Мы в детстве в Мэне собирали чернику, — рассказала я Алексу. — Она росла повсюду, мы срывали ее прямо с куста и ели. — Я улыбнулась. — Теплая была самая вкусная, потому что напоминала солнце, но она оставляла на пальцах фиолетовые пятна.

Алекс потянулся через стол и взял меня за руку. Перевернул ее ладонью вверх, медленно поглаживая пальцами.

— Здесь и здесь, — произнес он, касаясь моей ладони, как будто видел эти следы. Потом взглянул на меня. — Жаль, что меня не было рядом с тобой.

Я отдернула руку. И почувствовала, как взмокла спина.

— Кажется, мне лучше уйти, — быстро сказала я. — Спасибо за чудесный ужин.

Я встала, пока не успела передумать, пока он не успел все решить за меня.

Алекс пристально смотрел на меня целую минуту, потом встал и откатил рукава рубашки. Надел смокинг и вывел меня из палатки. Факелы-близнецы по обе стороны от входа на съемочную площадку окрашивали землю красноватым цветом — мерцающим, дрожащим, обжигающим.

— Я сказал Джону, что сам отвезу тебя, — негромко произнес Алекс. — Надеюсь, ты не против.

— Не хотелось бы тебя беспокоить, — ответила я, но, даже произнося эти слова, я понимала, что выбора у меня нет. Я бы побоялась одна в такой поздний час возвращаться в гостиницу, а здесь так просто такси не поймаешь.

Алекс помог мне забраться в джип и плюхнулся на место водителя. Прикурил сигарету, чем меня несказанно удивил, — я не ожидала, что он курит. Но он сделал всего несколько затяжек и швырнул сигарету в окно, поэтому я осталась без тлеющего кончика сигареты, в свете которого могла разглядеть черты его лица.

Он ни слова не сказал всю обратную дорогу в гостиницу. Я знала, что обидела его, и пыталась прокрутить в голове прошедший вечер, но, кроме нашей изначальной перепалки, единственное, что могло быть неверно истолковано, — мой жест, когда я отдернула руку. Я просто не хотела совершить ошибку — вот и все. Я не знала, как играть в легкомысленные игры, в которые играл Алекс Риверс. «Переживет, — успокаивала я себя. — Он просто не привык, что ему отказывают».

Когда он остановил джип на стоянке у гостиницы и открыл мою дверцу, я попыталась придумать, как вежливо распрощаться и не дать деру, как только мои ноги коснутся земли. Потом засмеялась. Он всего лишь мужчина. Актер. Чего я боюсь?

Себя. Я знала ответ еще до того, как Алекс захлопнул дверцу и я оказалась в его объятиях. Я боялась представить, на что он еще способен, после того как увидела, что сегодня в фильме он воплотил мои собственные мечты. Алекс неотрывно смотрел на меня, но он стоял в тени, и единственное, что я могла видеть, — поразительное серебро его глаз.

— Ты красивая, — просто сказал он.

Я отвернулась.

— Не ври, — попросила я. — Не нужно играть.

Я слышала, что меня называли умной, амбициозной, но никто никогда не говорил, что я красивая. Я всегда думала, что это мог бы сказать Коннор, если бы ему выдался такой шанс.

Я опять разозлилась, как и в начале ужина, потому что Алексу Риверсу удалось испортить отличный вечер. Если бы все разворачивалось так, как я хотела, то я бы отправилась домой, легла в постель, закрыла глаза и раскрасила свои воспоминания искрометными диалогами и намеками на роман. Но Алекс перечеркнул все явной ложью, и неожиданно вечер показался одной большой насмешкой надо мной.

Алекс схватил меня за плечи.

— Я не вру, — заверил он. — И уж точно не играю. — Он легонько меня встряхнул. — А что такого в том, что я назвал тебя красивой?

— Ничего, потому что я не красавица. — Я произнесла это как можно беспечнее, надеясь, что будет не так обидно. — Оглянись вокруг. Взгляни на Джанет, или как там ее зовут… На любую другую актрису, с которой ты снимался…

Он обхватил мое лицо руками.

— Ты привезла сексуальное черное платье к черту на кулички. Так внимательно слушаешь, когда я говорю, как будто я открываю тебе тайны мироздания. Ты не боишься называть меня козлом, когда я веду себя, как козел. И ты рассказываешь о том, как собирала чернику, так, словно занималась этим всего несколько часов назад, поэтому я все еще вижу следы от нее на твоих пальцах и губах. Касси, если это не красота, тогда я не знаю, что это такое.

Он наклонился. Я стояла с широко распахнутыми глазами, когда он поцеловал меня, потому что хотела увидеть, волную ли я его так же, как он меня. Я чувствовала тяжелую белую луну на своих плечах, которая подталкивала меня все ближе к Алексу. Я слышала размеренное биение его сердца, негромкое жужжание вентилятора в гостинице по соседству и начинала верить, что все происходит на самом деле.

Он отстранился от меня, но его дрожащие пальцы по-прежнему лежали у меня на шее. Я улыбнулась.

— Я никогда не говорила о следах у меня на губах, — сказала я.

Алекс обнял меня за талию.

— Я начинаю думать, что этот фильм станет моим лучшим, — признался он.

Он помог мне подняться по ступенькам в гостиницу и проводил в главный вестибюль. Стояла кромешная темень, большинство членов съемочной группы и актеры уже легли спать, ожидая, что завтра с утра их ждет ранний подъем на грим. Алекс поднялся за мной по ступеням и проводил до двери номера. С каждым шагом я чувствовала, как он отдаляется. К тому времени, как мы оказались перед дверью, я уже стала сомневаться, а не выдумала ли все.

Алекс повернулся, как будто намереваясь снова меня поцеловать, но вместо этого заговорил быстрым и злым шепотом.

— Мой отец не врач, — признался он. Я заметила, что его голос стал глуше, гортаннее, а его глаза горели, как раньше, когда он говорил о неудаче и страхе. — Да и к доктору он явился только тогда, когда по пьянке прострелил себе ногу. Я был его самым большим разочарованием, потому что оказался совсем не похож на сукина сына, и он с детства время от времени меня поколачивал только для того, чтобы напомнить, что он намного лучше меня. Моя маман не могла отличить оранжерейный цветок от искусственного. Я пришел в этот мир, причинив ей боль, и она мне этого так и не простила. Все детство я прятался от них обоих, теряя себя, притворяясь, что я кто-то другой. И дома, который я построил в Лос-Анджелесе, в Новом Орлеане не существует — я всего лишь подглядывал за этим домом, сидя на дереве в растущей перед ним роще, наблюдал за девочками, которые жили в нем, кувыркались на лужайке, а их юбки при этом взлетали вверх. — Он сделал глубокий вдох. — Всю «лапшу», которой я потчевал тебя за ужином, придумала мой рекламный агент, когда я сказал, что мне нужна достоверная история. Но тебе я врать не стану, не хочу играть.

У меня рот приоткрылся. Я хотела, чтобы он знал, что это — неприкрытая правда! — мне нравится намного больше, чем его второе «я».

Мне хотелось дотронуться до него, рассказать о своей матери, о своей семье.

Я коснулась мягких вьющихся волос у Алекса на висках. Уже дважды за сегодняшний вечер он доверился мне, и за одно это я ему помогу. Он и не догадывается, как много я могу для него сделать. Он прошептал мое имя, и я прижалась к нему, поглаживая его по спине и удивляясь, насколько мы подходим друг другу. Последнее, о чем я подумала, когда его губы коснулись моих губ: «Алекс Риверс намного талантливее, чем можно подумать».

Дата добавления: 2015-08-02