Глава двадцать девятая

(дорога Шалговаара — Баранова Гора, 16 августа 19-12 г.)

В полдень 14 августа командир советского погранич­ного батальона, дислоцировавшегося в поселке Услаг, получил приказ немедленно, силами не менее двух рот, выступить в направлении перешейка между Елмозером и Сегозером, к исходу дня 16 августа занять боевые по­зиции вблизи финской линии охранения, установить ра- дносвпзь со штабом полка и ждать дальнейших указа­ний. Цель — оказание помощи выходящей из финского тыла партизанской бригаде.

Через три часа обе роты, насчитывающие по семьде­сят бойцов, выступили из поселка. Шли не отдыхая. За двое суток преодолели более сорока верст по болотам и топям. К вечеру 16 августа достигли заданного района, заняли круговую оборону, отрыли ячейки и стали ждать. До финских минных полей и патрульных троп было мень­ше километра. Как только стало темнеть, минеры отпра­вились делать проходы в минных полях, через которые навстречу бригаде предполагалось направить разведы­вательные группы. Если партизанам придется перехо­дить патрульную полосу с боем, то пограничники долж­ны проникнуть на финскую территорию, показать пути отхода и прикрыть их.

Если боя не будет, то партизаны, подойдя к минным полям, должны обозначить свое местонахождение услов­ленной серией ракет. Кроме того, ожидались дополни­тельные уточняющие указания, и радист батальона дер­жал постоянную связь со штабом полка.

Все казалось отлаженным, подготовленным, и оста­валось только ждать.

Томительно тянулись час за часом. Как только стем­нело и затих дувший весь день юго-восточный ветер, с за­пада стали доноситься слабые, похожие на бульканье звуки перестрелки. Стрельба то замирала, то начина­лась опять, иногда казалось, что она приближается, но проходило какое-то время, и вновь она оставалась такой же далекой, странно спокойной и даже обманчивой.

Комбат доложил в полк — что делать?

Оттуда ответили — ждать!

После полуночи все стихло. Ни один настораживаю­щий звук не донесся с финской стороны, комбат нервни­чал, ему все казалось, что он упустил время, что, воз­можно, надо было попробовать проникнуть на ту сторо­ну и идти к месту боя. Он не знал истинного положения бригады, она представлялась ему такой же сильной, хо­рошо вооруженной и полнокровной, какой он видел ее в последний день июня; он не был и уверен в том, что его двум ротам — по существу, полуротам! — удалось бы глубоко вклиниться за патрульные тропы, но все равно чувство сопричастности с тем, что происходило сейчас где-то в пяти-шести километрах отсюда и так загадочно оборвалось, не давало ему покоя, тем более, что он пом­нил свое обещание, данное на радостях при проводах бригады.

Чувство тревоги усилилось, когда радист вдруг сооб­щил, что где-то вблизи финны в открытую переговарива­ются по радиотелефону и что-то слишком шумят.

Так миновала ночь.

Рано утром пришел новый приказ: одной роте срочно сниматься, огибать с востока южную оконечность Елмозера, второй — оставаться на месте.

Потом, когда в Беломорске будет тщательно анали­зироваться вся операция по выводу партизанской брига­ды из вражеского тыла, член Военного Совета фронта Г. Н. Куприянов, узнав о том, что комбат слышал дале­кий бой и всю ночь простоял в бездействии, вгорячах и в гневе потребует предать его суду, затем, когда выяс­нятся все обстоятельства, он тут же отменит свое распо­ряжение. Тогда и Аристов впервые узнает, что вечером 16 августа партизаны и пограничники находились всего лишь в шести-семи километрах друг от друга.

Как только поздно ночью полковник Мякиниэми узнал, что русские прорвались на участке роты Виеримаа, перешли дорогу Паданы — Кузнаволок, разгромили сто­явшую на отдыхе пограничную егерскую роту и устреми­лись на восток, он понял, что обычными заслонами в одну линию, какие он практиковал до сих пор, с партизанами можно и не справиться. До линии охранения оставалось меньше двадцати километров, и риск упустить русских на свою сторону возрастал с каждым часом.

Он тут же решил все имеющиеся в его распоряжении силы срочно перебросить на восток и плотно закрыть пар­тизанам подходы к пограничной полосе между селения­ми Шалговаара и Баранова Гора. Роте Ахонена было приказано выйти на преследование, во что бы то ни ста­ло догнать партизан и не терять с ними боевого сопри­косновения.

Этой же ночью началась спешная передислокация па автомашинах.

К полудню 16 августа на семиверстном участке меж­ду двумя небольшими карельскими деревушками уже было сосредоточено восемь рот 12-й финской бригады, эскадрон Путконена, взвод егерей лейтенанта Алакульпи, дивизионные разведотряды Кева и Айраксинена. Кро­ме того, одна из рот пятого пограничного егерского ба­тальона заняла оборону фронтом на запад, прикрывая южную оконечность Елмозера. Финны получили возмож­ность подбросить к линии обороны все имеющиеся в этих подразделениях минометы.

Если учесть, что к тому времени партизанская брига­да едва ли насчитывала двести человек, включая боль­ных и раненых, то обороняющиеся имели более чем де­сятикратное превосходство в силах.

Рота Ахонена нащупала партизанский след и утром завязала первый бой. Партизаны, оставив прикрытие, отошли, продолжая двигаться на восток. Частые корот­кие перестрелки с тыловым охранением возникали еще много раз, после полудня движение прекратилось. Заняв три небольшие высотки, партизанская бригада останови­лась перед дорогой Шалговаара — Баранова Гора. На противоположной стороне, на соседних высотках, лежа­ли в обороне финские подразделения.

Казалось, капкан замкнулся...

Но и та, и другая сторона чего-то выжидали.

Партизаны поняли, что с их силами пробиться на во­сток невозможно. Финны, зная безвыходность положения русских, не хотели нести лишних потерь в атаках. Лишь небольшие группы автоматчиков, рыская по лесу, беспре­рывно тревожили партизан. Ближе к вечеру по располо­жению бригады был открыт сильный минометный огонь. Лейтенант Ахонен, боясь, как бы мины не накрыли слу­чайно его солдат, отвел роту на соседнюю сопку, оста­вив впереди лишь прикрытие. С наступлением сумерек он разрешил взводам поочередный отдых. Он был вы­нужден сделать это, так как солдаты, после суточной беспрерывной погони, все равно спали, лежа в цепи.

Это и стало роковой для преследователей ошибкой.

О том, как дальнейшие события выглядели со сторо­ны финнов, предоставим рассказать Пентти Тикканену, автору книги «Разгром партизанской бригады».

«...Приближалась полночь. За несколько минут до смены суток это началось.

Сильный огонь был сосредоточен против двух взводов. Он продолжался какое-то мгновение. Вряд ли спросонья солдаты поняли по-настоящему, в чем дело, когда из ноч­ной темноты раздалось яростное «ура-а».. Солдаты, пы­таясь преградить дорогу русским, не могли четко отли­чить противника от своих. Сражаясь врукопашную, рус­ские партизаны прорывались через позиции. Темный лес поглотил их.

В ходе рукопашной схватки многие из финнов выну­ждены были оставить позиции. Главные силы роты Ахонена были разбиты. Поэтому в дневнике боевых действий имеется запись устного донесения командира роты: «По­сле того, как два взвода рассыпались, в 00.45 дал приказ на отступление. Отхожу с километр на запад, где сосре­доточу роту. Русские направляются на юго-восток...»

Думается, последняя фраза донесения лейтенанта Ахонена о направлении отхода русских ввела в серьез­ное заблуждение командира двенадцатой финской брига­ды. Ибо ничем другим нельзя объяснить, почему в тече­ние суток все это множество рот, взводов и отрядов про­должало стоять в обороне, закрывая проход на восток, в то время как партизанская бригада давно уже двигалась в другом направлении.

3.

Те несколько часов, которые провела бригада на вы­сотках перед дорогой, были для Аристова самыми мучи­тельными за весь поход. Пути вперед не было, и положе­ние казалось безвыходным. Вероятно, следовало бы отой­ти назад, в глубь леса, увести людей из-под минометного огня, но и позади был противник. К тому же — люди уже не могли двигаться, они с трудом добрели сюда, и требовался отдых, пусть недолгий, на два-три часа, пусть даже без сна, но обязательно отдых, чтоб можно было свалиться на землю, вытянуть опухшие ноги, выпрямить гудевшую от ломоты спину, освободить от груза плечи. Они сделали невозможное, и они имели право на такое послабление себе. Усталость была такой безмерной и окончательной, что близкие разрывы мин не казались по­мехой для отдыха.

Лежа за камнем и раздумывая, как быть дальше, Ари­стов в глубине души сознавал и чувствовал, что если он вот сейчас встанет и даст команду двигаться, то бойцы, конечно же, поднимутся, одни за другим вытянутся це­почкой и поплетутся, куда он прикажет. Эту молчаливую безотказность даже не хотелось теперь называть привыч­ной исполнительностью или послушанием командиру — нет, это было выше, достойнее, благородней: это было полное, безраздельное слияние своего «я» с душой и по­требностями коллектива, это было удивительное едине­ние, когда для человека ничего уже не существует, кро­ме общей для всех цели. О таком единении — правда, для другого времени и других обстоятельств,— когда-то мечталось Аристову. Теперь он увидел воочию, и это об­надеживало. Он вспомнил, как Григорьев много раз го­варивал: «Солдат до тех пор храбр, пока верит коман­диру. Если он теряет веру, тут трудно быть храбрым».

Аристов теперь не мог пожаловаться ни на веру, ни на храбрость своих людей. Они поднимутся и пойдут... Но куда? Это предстояло решить ему.

В 18 часов из Беломорска была получена радиограм­ма, в которой сообщалось, что помимо пограничников в район Елмозера для помощи бригаде выбрасывается от­ряд спецшколы ЦК КП(б) республики. Это сообщение, не казавшееся поначалу особенно важным и что-либо ре­шающим, постепенно навело на раздумье о возможности переправы через Елмозеро, вернуло к тому прежнему плану, который, казалось, рухнул на переходе вдоль Во- ломы, а теперь вот вновь ожил и стал вскоре представ­ляться не только возможным, но и единственно реальным.

Аристов был бы рад посоветоваться с Колесником, но начинать разговор первым и вроде бы просить помощи не хотелось. Пусть не мнит о себе слишком высоко и не думает, что без него никто не справится с командованием бригадой. Правда, вчера отношения вроде бы начали на­лаживаться. На прорыв шли дружно, без споров и разно­гласий. Но один случай опять все испортил.

Когда бежали по лесу, уже позади линии обороны, в руку и грудь сбоку был ранен связной Аристова — Борис Воронов. Он бежал сзади, и Аристов не заметил, как тот молча упал. Спохватился уже на краю болота, когда не увидел позади своего верного и ловкого Борьки. Уже мыслями простился со связным, с ужасом подумал, что ему теперь больше жизни надо беречь очки, ибо запас­ные остались у Бориса, как вдруг Колесник и Вася Ма- карихин чуть ли не на руках притащили окровавленного Воронова.

— Боря, где твой рюкзак? Цел он? —кинулся он к связному.— Ведь очки там!

Цел, Николай Павлыч. У Васи.

— Ой, слава богу... Ну, а ты как — идти сможешь?

— Смогу, Николай Павлыч.

— Да где он сможет? Нести надо! — резко сказал Колесник, и это прозвучало таким неприкрытым укором, словно Аристов намеренно оставил в лесу связного.

Борис действительно вскоре ослабел так, что его при­шлось нести. Сил ни у кого не было, но Колесник с Ва­сей тащили носилки, почти не сменяясь, и уже за всю дорогу они с Аристовым не обмолвились и словом.

О переправе через Елмозеро Аристов посоветовался с Кукелевым. Тот подумал-подумал и сказал:

— Да, иного выхода, кажись, нет...

Среди партизан нашлись люди, которые хорошо зна­ли Елмозеро. Бойцы Брагин и Громов рассказали, что в самой узкой части, где озеро словно поясом туго перетя­нуто, стоят на западном берегу четыре барака, два у са­мой воды, а два в отдалении, их легко можно разобрать на плоты. Хуже с восточным берегом. Как раз напротив бараков — широкое болото.

— Ну, болото нам не в диковинку! — бодро сказал Аристов.— Сколько их прошли, сосчитай.

Рассудительный Павел Брагин — бывший лесоруб и сплавщик — в сомнении покачал головой.

— То болото отдельно считать надо... И лето нынче совсем мокрое.

Перед полночью начали скрытный отход, сначала на запад, потом резким поворотом — на север. Отряд Куке- лева мгновенной неожиданной атакой вышиб противника с высоты, оттеснил его к югу, и вся колонна благополуч­но вышла из окружения.

В этой атаке автоматной очередью в живот был тя­жело ранен Дмитрий Иванович Востряков, бывший пред­седатель Космозерского сельсовета, а теперь связной командира отряда. Это он 31 июля на высоте 264,9 сра­зил убегавшего через болото командира финской роты лейтенанта Перттула, под огнем сползал к убитому, за­брал оружие и документы и передал комиссару Макарьеву.

Теперь Дмитрий Иванович — тихий и словно бы ви­новатый перед товарищами — лежал на земле. Кукелев не знал, что и делать: времени терять нельзя, дорога каждая минута, а нести раненого — и сил ни у кого не было, и это связало бы продвижение всей бригады.

Лучше других понимал это сам Дмитрий Иванович.

Когда Кукелев приказал все же готовить носилки, он остановил его:

— Не надо, Николай Иванович... Идите, не задержи­вайтесь... Обо мне не думайте, у меня есть наган. Живым не сдамся. Идите! Поверьте мне... Семье сообщите, что я честно погиб...

У людей, видевших в этом походе, казалось бы, все, на глаза навернулись слезы. Кукелев не выдержал, рез­ко отвернулся, непривычно сурово набросился на молча стоявших бойцов:

— Чего толпитесь? Марш вперед!

Потом склонился к связному, поцеловал его в лоб, и, не оглядываясь, тяжело зашагал в темноту.

Через несколько минут острой болью в душе отозвал­ся раздавшийся позади одинокий выстрел.

Кукелев и Макарьев оба разом остановились, посмот­рели друг на друга и, ни слова не говоря, бросились бе­гом обратно. Зарыть в землю старого и верного товари­ща было нечем, да и бригада уходила все дальше. На­скоро обложили камнями, забросали могилу мхом...

На рассвете бригада остановилась в пяти километрах от бараков, затаилась в глухом лесу и начала вести раз­ведку.

В барачном поселке был выявлен небольшой гарни­зон противника. Радиограммой в Беломорск запросили, чтоб авиация в 15 и 23 часа пробомбила бараки. Атака и начало переправы намечались ровно в полночь.

В 15 часов бомбежки не было.

Бригада в напряжении ждала, не двигалась с места.

В шесть часов вечера к лагерю подошла разведка противника, секреты обстреляли ее, убив двух человек.

Самолеты появились перед самыми сумерками, от озера донеслось около десятка бомбовых разрывов, и бригада, снявшись с привала, заспешила к баракам.

...Теперь, по прошествий тридцати с лишним лет, ко­гда точно известны и силы, и обстановка, и намерения сторон, те трагические обстоятельства, при которых про­ходила переправа через Елмозеро, невольно представля­ются результатом каких-то нелепых предосторожностей, промедлений и ошибок, которые были допущены коман­дованием бригады и которых, как кажется теперь, можно было легко и просто избежать.

Зачем понадобилось бригаде стоять без движения по­чти сутки, теряя время, так ловко выигранное у против­ника отходом на северо-запад? Зачем нужна была эта бомбежка бараков, которая все равно не дала никакого эффекта и лишь насторожила противника? Почему бри­гада ждала этой бомбежки, находясь в пяти километрах, на преодоление которых ушло затем лучшее ночное вре­мя и в результате переправляться пришлось при свете солнца? Ведь основные силы финнов остались далеко по­зади, и они лишь вечером 17 августа двинулись на ро­зыски исчезнувшей бригады. Ведь гарнизончик в бараках был совсем крохотный, даже не гарнизон, а полевое охранение из двух десятков солдат и одного крупнокали­берного пулемета, поставленного для стрельбы по воз­душным целям.

Не лучше ли было еще засветло подойти к баракам, в сумерках атаковать их и сразу же начать переправу?

Теперь, когда мы знаем все или почти все о том, как проходила эта операция, легко сопоставить факты, най­ти оптимальный вариант и усмотреть целый ряд упуще­ний и ошибок в ее осуществлении.

Теперь это просто — находить лучшие решения. Но совсем не просто было делать это Аристову, или Колес­нику, или любому другому командиру в тех условиях, когда положение было на грани отчаяния и безнадеж­ности, когда силы бригады таяли, а о противнике он знал ровно столько, сколько удавалось выяснить огнем или ближней разведкой.

Была у Аристова своя логика и в промедлении, и в ожидании бомбежки, и в осторожности.

За пять часов ночного марша люди вновь вымотались так, что падали через каждую сотню шагов.

О том, что финны не сразу тронутся вслед бригаде, он не мог даже предполагать. Он знал, что противник не­охотно вступает в ночные действия, старается избегать их, давая своим солдатам отдых, но никак не рассчиты­вал, что финны с большим опозданием установят направ­ление отхода партизан. Поэтому он боялся втягивать бригаду на дневное время в глубь полуострова, где стоя­ли бараки, ибо в случае обнаружения она оказалась бы в ловушке.

Бомбежка казалась хоть маленьким, но подспорьем, ведь другой помощи ждать было неоткуда, а всяких про­рывов, атак, штурмов позади было столько и достава­лись они такой ценой, что хотелось хоть на этом сберечь лишние жизни.

Кроме того, думалось, что пограничники и отряд спец­школы к ночи на 18 августа уже успеют выйти на во­сточный берег Елмозера и помогут переправе.

В той обстановке его решение казалось ему наиболее выгодным.

Он не знал, что во второй половине дня финское по­левое охранение уже догадалось о близости бригады и, оставив бараки, переправилось на небольшой островок в двухстах метрах левее.

Дата добавления: 2015-08-10